24

Бедняжка Лесли

«Я всегда с кем-нибудь знакомлюсь в аэропортах» – с такой невинной фразы начинался факс, который Дороти отправила Хуану Диего. «И, черт, этой молодой матери нужна была помощь! Мужа нет – муж уже свалил от нее. А потом няня бросила ее и детей в начале их поездки – няня просто сгинула в аэропорту!» – именно так Дороти дала ход этой истории.

Многострадальная молодая мать о чем-то ему очень напоминает, подумал Хуан Диего, читая и перечитывая факс Дороти. Как писатель, Хуан Диего видел много чего в истории Дороти, но подозревал, что и не рассказанного не меньше. Например, того, каким образом, по словам Дороти, «одно влекло за собой другое» и почему она отправилась в Эль-Нидо с «бедняжкой Лесли» и с маленькими детьми этой матери-одиночки.

Нечто связанное с «бедняжкой Лесли» шевельнулось в памяти Хуана Диего, еще когда он только прочел факс Дороти. Разве он раньше не слышал о бедняжке Лесли? О да, слышал, и Хуану Диего не понадобилось много времени на чтение факса Дороти, чтобы вспомнить, что именно он слышал о бедняжке Лесли и от кого.

«Не волнуйся, дорогой, – она не еще один писатель! – написала Дороти. – Она лишь учится писать – она пробует стать писателем. Она действительно знает твоего друга Кларка – Лесли была на каком-то семинаре на писательской конференции, где Кларк Френч был ее наставником».

Так вот кто она, бедняжка Лесли! – сообразил Хуан Диего. Эта бедняжка Лесли познакомилась с Кларком еще до того, как оказалась на его семинаре. Кларк встретился с ней на благотворительном мероприятии одного фонда – это, как объяснил Кларк, был один из нескольких католических благотворительных фондов, которые они с бедняжкой Лесли поддерживали. Ее муж только что ушел от нее; у нее на руках остались два маленьких мальчика, которые были «немножко дикими»; она считала, что ее «растущее разочарование» в собственной молодой жизни заслуживает того, чтобы об этом написать.

Хуан Диего вспомнил свою мысль о том, что совет, данный Кларком Лесли, был совсем не в духе Кларка, ненавидевшего мемуары и автобиографическую прозу. Кларк с презрением относился к тому, что называл «писательством как терапией»; он считал, что мемуарный роман «притупляет художественную литературу и глушит воображение». И все же Кларк поощрял бедняжку Лесли изливать душу на писчей бумаге!

– У Лесли доброе сердце, – настаивал Кларк, рассказывая о ней Хуану Диего. – Бедняжке Лесли просто не везет с мужчинами!

– Бедняжка Лесли, – повторила жена Кларка. Сделав паузу, доктор Кинтана добавила: – Я думаю, что Лесли нравятся женщины, Кларк.

– Я не думаю, что Лесли лесбиянка, Хосефа, – сказал Кларк Френч. – Думаю, она просто запуталась.

– Бедняжка Лесли, – повторила Хосефа; Хуану Диего больше всего запомнилось, что в том, как она произнесла это, не было никакой убежденности.

– Лесли хорошенькая? – спросил Хуан Диего.

Выражение лица Кларка было образчиком безразличия, как будто он не заметил, хорошенькая Лесли или нет.

– Да, – только и сказала доктор Кинтана.

По словам Дороти, это была идея исключительно самой Лесли, чтобы Дороти поехала с ней и дикими мальчиками в Эль-Нидо.

«Я не подхожу на роль няни», – написала Дороти Хуану Диего. Но Лесли хорошенькая, подумал Хуан Диего. И если Лесли нравились женщины – не важно, лесбиянка Лесли или просто «запуталась», – Хуан Диего не сомневался, что Дороти ее раскусила бы. Кем бы ни была сама Дороти, тут с ее стороны никакой ошибки не было.

Естественно, Хуан Диего не сказал Кларку и Хосефе, что Дороти переспала с бедняжкой Лесли – если, конечно, Дороти это сделала. (В факсе Дороти не уточняла, так ли это.)

Учитывая, с каким пренебрежением Кларк именовал Дороти одной буквой Д. – не говоря уже о том, с каким отвращением он называл Дороти «этой самой дочерью» и насколько его отталкивала вся эта история с матерью-дочерью, – ну, стоило ли Хуану Диего еще больше расстраивать Кларка предположением, что бедняжка Лесли переспала с Д.?

«Я не виновата в том, что случилось с детьми», – написала Дороти. Как писатель Хуан Диего обычно чувствовал, когда рассказчик намеренно менял тему; он знал, что Дороти отправилась в Эль-Нидо не из желания стать няней.

Он также знал, что Дороти была слишком прямолинейной – когда хотела, она могла быть очень конкретной. Однако обстоятельства того, что произошло с маленькими мальчиками Лесли, были расплывчаты – возможно, не случайно?

Вот о чем думал Хуан Диего, когда самолет приземлился в Маниле и писатель проснулся.

Он, конечно, не мог понять, почему молодая женщина, сидевшая рядом с ним ближе к проходу, держала его за руку.

– Мне очень жаль, – искренне сказала она.

Хуан Диего ждал, улыбаясь ей. Он надеялся, что она объяснит, что имеет в виду, или хотя бы отпустит его руку.

– Ваша мать… – начала было молодая женщина, но остановилась, закрыв лицо руками. – Мертвый хиппи, мертвый щеночек и все остальное! – вдруг вырвалось у нее. (Вместо того чтобы сказать «нос Девы Марии», молодая женщина, сидевшая рядом с ним, прикоснулась к собственному носу.)

– Понятно, – только и сказал Хуан Диего.

Я что, с ума сошел? – подумал Хуан Диего. Неужели он всю дорогу разговаривал с незнакомой соседкой? Или его угораздило встретиться с телепатом?

Молодая женщина внимательно смотрела в свой сотовый телефон, и это напомнило Хуану Диего о его собственном мобильнике, который он и включил. В награду за это маленький телефон завибрировал у него в руке. Больше всего ему нравился режим вибрации. Ему не нравились все эти «звуковые сигналы», как их называли. Хуан Диего увидел, что получил сообщение от Кларка Френча – не короткое.

Романистам не очень вольготно в усеченном мире текстовых сообщений, но Кларк и тут стоял на своем – от него было не отвязаться, особенно когда он был возмущен чем-то. Текстовые сообщения не предназначены для филиппик на темы морали, подумал Хуан Диего. «Мою знакомую Лесли соблазнила ваша подруга Д. – та самая дочь!» – так начиналось сообщение Кларка: он, увы, услышал это от бедняжки Лесли.

Мальчикам Лесли было девять и десять лет, а может быть, семь и восемь. Хуан Диего пытался это вспомнить. (Их имена не удержались в памяти.)

Имена у мальчиков вроде как немецкие, подумал Хуан Диего, и тут он был прав. Отец мальчиков, бывший муж Лесли, был немцем, владельцем гостиниц по всему миру. Хуан Диего не мог вспомнить (или ему никто не сказал) имени немецкого гостиничного магната, но бывший муж Лесли как раз и занимался тем, что скупал первоклассные отели, испытывавшие финансовые проблемы. А Манила была базой азиатских операций немецкого отельера, – по крайней мере, так предполагал Кларк. Лесли жила везде, в том числе на Филиппинах; ее маленькие мальчики объездили весь мир.

Хуан Диего прочитал сообщение Кларка на взлетно-посадочной полосе после прилета из Бохола. В нем от имени Лесли было выражено нечто вроде обиды католички, оскорбленной в своих лучших чувствах. В конце концов, бедняжка Лесли – человек веры, и Кларк чувствовал, что с ней опять поступили непорядочно.

Кларк писал следующее: «Остерегайтесь водяного буйвола в аэропорту – он не такой смирный, каким кажется! Он потоптал Вернера, но раны несерьезные. Маленький Дитер говорит, что ни он, ни Вернер не сделали ничего такого, чтобы вызвать нападение. (Бедняжка Лесли говорит, что Вернер и Дитер „не виноваты в провоцировании буйвола“.) А потом маленького Дитера ужалили плавающие существа – на курорте их называют планктоном. Ваша подруга Д. говорит, что жалящие существа были размером с человеческий ноготь, – Д., плавая с Дитером, говорит, что так называемый планктон напоминал „презервативы для трехлеток“, сотни презервативов! Аллергической реакции на миниатюрные жалящие презервативы пока нет. „Это явно не планктон“, – говорит Д.».

«Говорит Д.», – подумал Хуан Диего. Рассказ Кларка о буйволах и жалящих тварях мало чем отличался от рассказа Дороти. Образ «презервативов для трехлеток» был убедительным, но Дороти на свой манер туманно намекала, что буйвола спровоцировали. Она не сказала – как.

В аэропорту Манилы, где Хуан Диего пересаживался на другой самолет, чтобы добраться до Палавана, не было водяных буйволов. Новый самолет был двухмоторный, сигарообразной формы, с двумя рядами сидений по обе стороны прохода. (Хуану Диего не грозила опасность рассказать совершенно незнакомому человеку историю о пепле, который они с Лупе так и не развеяли в святилище Гваделупы в Мехико.)

Но прежде, чем винтовой самолет вырулил со стоянки, Хуан Диего почувствовал, что его сотовый телефон снова завибрировал. Текстовое сообщение Кларка показалось более поспешным и более истеричным, чем прежнее: «Вернер все еще не оправился от нападения буйвола, ужален розовыми медузами, плавающими вертикально (как морские коньки). Д. говорит, что они были „полупрозрачными и размером с указательный палец“. Бедняжке Лесли и ее мальчикам необходимо срочно эвакуироваться с острова из-за аллергической реакции Вернера на прозрачных тварей размером с палец – у него опухли губы, язык, его бедный пенис. Вы будете наедине с Д. Она остается, чтобы уладить вопрос с бронированием номеров. Лесли – бедняжка, ваша Д. – нет! Избегайте купания. Надеюсь, увидимся в Маниле. Берегите себя рядом с Д.».

Винтовой самолет пошел на взлет – Хуан Диего выключил мобильник. Что касается второго эпизода – с жалящей розовой медузой, плавающей вертикально, – Дороти отозвалась об этом в своей более чем убедительной манере. «Кому нужно это дерьмо? К черту Южно-Китайское море!» – было в ее факсе, посланном Хуану Диего, который пытался представить себя наедине с Дороти на изолированном острове, где он не осмелится поплавать. С какой стати подвергаться риску из-за жалящих «презервативов для трехлеток» или из-за розовой медузы, от которой опухает пенис? (Не говоря уже о варанах размером с собаку! Как диким мальчишкам Лесли удалось избежать встречи с гигантскими ящерами?)

Разве не разумнее вернуться в Манилу? – размышлял Хуан Диего. Но в полете надо было просмотреть брошюру. Дольше всего он смотрел на карту, и результаты оказались тревожными. Палаван был самым западным из Филиппинских островов. Эль-Нидо, курорт на острове Лаген у северо-западной оконечности Палавана, находился на той же широте, что и Хошимин и устья Меконга. Вьетнам был к западу от Филиппин, за Южно-Китайским морем.

Из-за войны во Вьетнаме добрый гринго сбежал в Мексику; отец el gringo bueno погиб во время предыдущей войны – его похоронили недалеко от того места, где мог бы погибнуть и его сын. Были ли эти совпадения случайными или предопределенными? «Вот в чем вопрос!» – слышал Хуан Диего голос сеньора Эдуардо, хотя при жизни сам айовец не ответил на этот вопрос.

Когда Эдвард Боншоу и Флор умерли, Хуан Диего задался тем же вопросом в разговоре с доктором Варгасом. Хуан Диего рассказал Варгасу о том, что сеньор Эдуардо говорил ему, узнав Флор на открытке.

– Как вам такое совпадение? – спросил Хуан Диего доктора Варгаса. – Вы назвали бы это случайным стечением обстоятельств или судьбой? – так читатель свалки сформулировал атеисту свой вопрос.

– А если я скажу, что это где-то между? – спросил его Варгас.

– Я бы назвал это чем-то из ряда вон, – ответил Хуан Диего.

Но он был зол; Флор и сеньор Эдуардо только что умерли – чертовы врачи не смогли их спасти.

Может, теперь Хуан Диего сказал бы то же, что и Варгас: мир функционирует «где-то между» случайностью и судьбой. Хуан Диего знал, что существуют тайны; не все можно научно объяснить.

Посадка в аэропорту Лио, Палаван, получилась грубой – взлетно-посадочная полоса была грунтовой, без твердого покрытия. Вышедших из самолета пассажиров встречали местные певцы; поодаль, словно певцы ему надоели, стоял усталый водяной буйвол. Трудно было представить, что это печальное животное способно напасть и растоптать, но только Бог (или Дороти) знали, что могли сделать дикие мальчики Лесли (или один из них), чтобы спровоцировать эту домашнюю тварь.

На остальную часть пути потребовалось три судна, хотя курорт Эль-Нидо на острове Лаген находился недалеко от Палавана. Со стороны моря Лаген представлял собой скалу – единый поросший лесом массив. Лагуны в окружении курортных построек не было видно.

Прибывшего в Эль-Нидо Хуана Диего приветствовал дружелюбный молодой администратор. Хромота гостя была учтена; его комната с видом на лагуну находилась недалеко от столовой. Обсудили неприятности, приведшие к внезапному отъезду бедняжки Лесли.

– Эти ребята были немного диковаты, – тактично заметил молодой администратор, показывая Хуану Диего его комнату.

– Но то, что их ужалили эти жалящие существа, наверняка не было результатом какой-то дикости со стороны мальчиков? – спросил Хуан Диего.

– Наших гостей, которые плавают, обычно никто не жалит, – сказал молодой человек. – Тут видели, как эти ребята преследовали варана, – от этого жди неприятностей.

– Преследовали! – сказал Хуан Диего; он попытался представить себе диких мальчиков, вооруженных копьями из мангровых корней.

– Подруга мисс Лесли плавала с этими мальчиками, ее не ужалили, – заметил молодой администратор.

– Ах да, ее подруга. Она… – начал Хуан Диего.

– Она здесь, сэр… Я так понимаю, вы имеете в виду мисс Дороти, – сказал молодой человек.

– Да, конечно, мисс Дороти, – только и смог произнести Хуан Диего.

Неужели фамилии вышли из моды? – мелькнуло в голове у Хуана Диего. Он был удивлен, насколько приятным оказалось местечко Эль-Нидо – на краю света и красивое. У него будет время распаковать вещи и, возможно, до обеда проковылять по периметру лагуны. Дороти обо всем позаботилась: оплатила его номер и питание, как сказал молодой администратор. (Или бедняжка Лесли заплатила за все? – снова мелькнуло в голове у Хуана Диего.)

Хуан Диего не знал, что будет делать в Эль-Нидо; он определенно сомневался в том, что на самом деле ему нравится перспектива остаться наедине с Дороти.

Он только закончил распаковывать вещи, принял душ и побрился, как услышал стук в дверь. Судя по стуку, человек был не из робких.

Это, должно быть, она, подумал Хуан Диего и, не глянув в глазок, открыл дверь.

– Полагаю, ты ждал меня, верно? – спросила Дороти.

Улыбаясь, она прошла мимо него, внеся свои сумки в номер.

Неужели я до сих пор не понял, что это за путешествие? – подумал Хуан Диего. Не было ли тут чего-то сверхъестественного? Разве совпадения в этом путешествии не казались скорее предопределенными, чем случайными? (Или он слишком много думал об этом как писатель?)

Дороти села на кровать, сбросила сандалии и пошевелила пальцами ног. Хуан Диего подумал, что ее ноги стали смуглее, чем он помнил, – возможно, она и загорела с тех пор, как он видел ее в последний раз.

– Как ты познакомилась с Лесли? – спросил Хуан Диего.

То, как Дороти пожала плечами, показалось ему таким знакомым, словно она видела, как пожимают плечами Эсперанса и Лупе, и подражала им.

– Знаешь, в аэропортах со столькими встречаешься, – только и сказала она.

– Что случилось с водяным буйволом? – спросил Хуан Диего.

– Ох уж эти мальчишки! – вздохнула Дороти. – Я так рада, что у тебя нет детей, – с улыбкой сказала она.

– Буйвола спровоцировали? – спросил Хуан Диего.

– Мальчики нашли живую гусеницу – желто-зеленую, с темно-коричневыми бровями, – сказала Дороти. – Вернер засунул гусеницу буйволу в нос – прямо в ноздрю, очень глубоко.

– Полагаю, он сильно мотал головой и рогами, – заметил Хуан Диего. – А эти его копыта – от них, должно быть, земля тряслась.

– Ты бы тоже зафырчал, чтобы высморкнуть гусеницу из носа, – сказала Дороти; она, разумеется, была на стороне буйвола. – Учитывая это, Вернер не так уж сильно пострадал.

– Да, а что насчет жалящих презервативов и прозрачных пальцев, которые вертикально плавали? – спросил Хуан Диего.

– Да, они были жуткие. Меня они не ужалили, но кто знал, что они вцепятся в пенис этого ребенка, – сказала Дороти. – Никогда не знаешь, у кого на что аллергия и почему!

– Никогда не знаешь, – повторил Хуан Диего и сел на кровать рядом с ней; от нее пахло кокосом, – возможно, это был ее солнцезащитный крем.

– Держу пари, ты скучал по мне, да? – спросила Дороти.

– Да, – ответил он.

Хуан Диего скучал по ней, но до сих пор не понимал, насколько Дороти напоминает ему пластмассовую статую Девы Гваделупской, которую подарил ему добрый гринго, ту, которую сестра Глория не одобряла с самого начала.

Это был долгий день – не потому ли Хуан Диего чувствовал себя таким измученным? Он слишком устал, чтобы спросить Дороти, занималась ли она сексом с бедняжкой Лесли. (Конечно занималась, если знать Дороти.)

– У тебя грустный вид, – прошептала Дороти; Хуан Диего попытался что-то ответить, но слова не шли с языка. – Может, тебе стоит что-нибудь съесть – еда здесь хорошая.

– Вьетнам, – только и смог произнести Хуан Диего.

Он хотел сказать ей, что когда-то был новым американцем. Он был слишком молод для призыва, а когда призыв по лотерее был отменен, сами его условия уже не имели значения. Он был калекой, его бы никогда не призвали. Но поскольку Хуан Диего был знаком с добрым гринго, который погиб, пытаясь не попасть во Вьетнам, то он будет чувствовать себя виноватым, что не воевал во Вьетнаме и что ему не пришлось калечить себя или скрываться, чтобы не оказаться там.

Хуан Диего хотел сказать Дороти, что его беспокоит географическая близость к Вьетнаму, который возле того же самого Южно-Китайского моря, – потому что его туда не отправили, и ему не дает покоя мысль, что el gringo bueno погиб из-за того, что бедолага пытался убежать от этой проклятой войны.

Но Дороти неожиданно сказала:

– Знаешь, ваши американские солдаты приезжали сюда с вьетнамской войны – я не имею в виду конкретно сюда, не на этот курорт, не на остров Лаген или Палаван. Я имею в виду вообще, когда они получали отпуск, – на, как они это называли, «побывку и поправку».

– Что ты об этом знаешь? – нашел слова для вопроса Хуан Диего. (Для него самого они прозвучали так же неразборчиво, как если бы их произнесла Лупе.)

Дороти снова знакомо пожала плечами – она поняла его.

– Это были испуганные солдаты… некоторым из них было всего девятнадцать лет, – сказала Дороти, как будто вспоминая их, хотя она не могла помнить никого из тех молодых людей.

В настоящем Дороти была ненамного старше тех юношей на войне. Когда закончилась война во Вьетнаме – тридцать пять лет назад, – Дороти еще не было на свете! Конечно, она рассказывала по прочитанному или услышанному о тех испуганных девятнадцатилетних парнях.

Хуан Диего подумал, что они боялись смерти, – разве на войне мальчишки не испытывают страх? Но слова опять не шли с языка, а Дороти сказала:

– Эти мальчики боялись, что их схватят и будут пытать. Соединенные Штаты скрывали информацию о том, какие пытки применяли северные вьетнамцы к пленным американским солдатам. Тебе следует отправиться в Лаоаг – самую северную часть Лусона. Лаоаг, Виган – это те самые места. Вот куда молодые солдаты приезжали из Вьетнама на побывку и поправку. Мы могли бы съездить туда – я знаю это место, – предложила Дороти. – Эль-Нидо – всего лишь курорт, красивый, но ненастоящий.

– Хошимин – он к западу отсюда, – только и смог сказать Хуан Диего.

– Тогда это был Сайгон, – напомнила ему Дороти. – Дананг и Тонкинский залив находятся к западу от Вигана. Ханой расположен к западу от Лаоага. Все в Лусоне знают, как северные вьетнамцы мучили ваших молодых американцев, – вот чего боялись эти бедные мальчики. Северовьетнамцы были «непревзойденными» мастерами пыток – так говорят в Лаоаге и Вигане. Мы можем поехать туда, – повторила Дороти.

– О’кей, – сказал Хуан Диего; это было проще всего сказать.

Он подумал, что надо упомянуть ветерана Вьетнама – Хуан Диего встретился с ним в Айове. Ветеран войны рассказал несколько историй о «побывке и поправке» на Филиппинах.

Тогда разговор шел об Олонгапо и Багио, а может, это был Багио-Сити. Есть ли такие города в Лусоне? – подумал Хуан Диего. Ветеран упоминал бары, ночные клубы, проституток. Не было никаких разговоров ни о пытках, ни о северных вьетнамцах как экспертах в этой области, ни слова о Лаоаге или Вигане – ничего такого Хуан Диего не мог припомнить.

– Как твои таблетки? Тебе нужно что-то принимать? – спросила Дороти. – Пойдем посмотрим на твои таблетки, – сказала она, беря его за руку.

– О’кей, – повторил он.

При всей своей усталости, он чувствовал, будто не хромает, пока шел с ней в ванную, посмотреть на лопресор и виагру.

– Мне эти нравятся, а тебе? – спросила его Дороти. (Она держала блистер виагры.) – Они так прекрасно действуют. Зачем делить их пополам? Я думаю, что целая лучше половины, – согласен?

– О’кей, – прошептал Хуан Диего.

– Не волнуйся, не грусти, – сказала Дороти, протягивая ему виагру и стакан воды. – Все будет о’кей.

Однако то, что вдруг вспомнил Хуан Диего, не было о’кей. Он вспомнил, как Дороти и Мириам разом воскликнули, словно хором: «Избавьте меня от Божьей воли!» Вот что одновременно вырвалось у Мириам и Дороти. Хуан Диего не сомневался, что если бы Кларк Френч услышал подобное, то счел бы это за слова суккуба.

Были ли у Мириам и Дороти личные мотивы против Божьей воли? – подумал Хуан Диего. Потом ему вдруг пришло на ум: неужели Дороти и Мириам возмущает воля Божья, потому что именно они ее исполняют? Что за безумная идея! Мысль о том, что Мириам и Дороти – посланцы, исполняющие волю Божью, не вязалась с представлениями Кларка о них как о демонах в женском обличье, хотя Кларк и не смог убедить Хуана Диего, что эти мать и дочь – злые духи. Желание Хуана Диего обладать ими, несомненно, подтверждало, что Мириам и Дороти телесно привязаны к материальному миру – они были из плоти и крови, а не духи или тени. Что касается этой далекой от святости пары, на самом деле исполняющей волю Божью, то зачем даже думать об этом? И кому до этого дело?

Естественно, Хуан Диего не высказал вслух такой безумной идеи – во всяком случае, в тот момент, когда Дороти протянула ему таблетку виагры и стакан воды.

– Вы с Лесли… – начал Хуан Диего.

– Бедняжка Лесли запуталась – я просто пыталась ей помочь, – сказала Дороти.

– Ты пыталась ей помочь, – только и смог произнести Хуан Диего.

Его слова не прозвучали как вопрос, хотя он подумал, что если бы он запутался, то общение с Дороти ему не помогло бы.