«Это все ты! Ты виновата в том, что с ним произошло!»

Лили попыталась отбиться от обвинений своей совести. Сидя на стуле рядом с кроватью Сэмюэла, она сняла с его лобика салфетку. Жар мальчика практически осушил ее. Его щеки алели, как лепестки роз, набухшие веки крепко запечатали глаза. Лили в сотый раз за день смочила салфетку и отжала ее в фарфоровый тазик на прикроватной тумбочке.

«Твой сын умирает. И все из-за тебя!»

Лили захотелось закричать, растормошить сына за плечи, чтобы он хотя бы шевельнулся. А еще больше – вернуться назад и стереть проклятие, которое она на него навлекла. Но все, что она смогла сделать, – это снова положить охлажденную салфетку на спутанную челку Сэмюэла.

В субботу она вернулась из Нью-Джерси поздним вечером и сразу же позвонила Эллису – рассказать о Сильвии. Не успела она закончить разговор, как мать позвала ее на помощь в гастроном. Обычно Сэмюэл всегда увивался за Лили, вертелся рядом с ней, как щенок. И радовался любой возможности помочь. Но на этот раз он остался в их комнате. «Наверное, все еще дуется из-за отложенного пикника», – решила Лили.

– Ему это только на пользу, – заверила ее мать, вручив дочери кусок сыра, чтобы та завернула его для покупателя. – Детей нужно учить. Планы могут меняться. Такова жизнь.

– Слушай, что мать говорит, – пробормотал, проходя мимо, отец. – Так будет проще. Поверь мне, – добавил он и подмигнул.

Даже если Лили и не была с этим согласна, но спорить с родителями становилось все труднее. Ведь она все равно доверяла им сына на целую неделю, пока работала. К тому же поведение Сэмюэла в этот вечер (он был очень молчаливым, долго ковырялся в тарелке за ужином) только укрепляло ее мать в своей правоте. Лили решила повлиять на сына до вмешательства родителей (все-таки она была его матерью, да и настроение к тому подначивало).

– Сэмюэл, мы с твоей бабушкой очень старались, чтобы приготовить для тебя эту еду. Ты должен съесть свой ужин.

– Я не голоден, – промямлил мальчик, ссутулившись на стуле и глядя в одну точку, на вилку.

Тут, естественно, встрял ее отец:

– Голоден не голоден, а давай ешь, Сэмми! Или чистая тарелка, или останешься без десерта. Без тебя мне придется самому сожрать весь шоколадный пирог.

– Я не хочу есть.

Упрямство сына вывело Лили из себя.

– Сэмюэл Рэй. Я вынуждена тебе напомнить, что на улице есть много людей, которые будут нам очень благодарны за эту еду.

И это была чистая правда. С самого детства Лили каждый пятничный вечер люди с карманами, такими же пустыми, как и их животы, собирались у заднего входа в гастроном, и ее отец выдавал им остатки сыра, обрезки мяса и зачерствевшие рулеты (которые он, несомненно, припрятывал с этой целью).

– Если ты не сядешь прямо и не начнешь себя нормально вести, ты оправишься в постель.

Когда мальчик так же тихо удалился в комнату, Лили опять не придала этому значения. И только после того, как вся посуда была перемыта и вытерта, она пошла с ним поговорить. Нужно было повторить урок, но уже помягче. Разве она могла сына винить за то, что он так переживал из-за несостоявшегося пикника?

Но, войдя в комнату, Лили застала Сэмюэла уже в кровати. Он лежал, накрывшись с головой, под одеялом, и тяжело дышал во сне.

– Должно быть, мальчик взрослеет, – рассудил поутру отец. И это было самое разумное объяснение его обиды и долгой дремоты.

Отец настоял, чтобы они его не будила. Даже для того, чтобы попрощаться. Вместе с владельцем местного универмага он периодически ездил на окружные рынки и ярмарки штата, чтобы купить скот на мясо и прочие товары по оптовым ценам.

Лили согласилась с отцом и позволила сыну проспать завтрак.

Но часы летели, приближая время ее собственного отъезда. И Лили не вытерпела. Стянув с Сэмюэла одеяло, она увидела, что его лоб был мокрым от пота. Прикосновение к его лицу чуть не опалило ей руку. Это была не обычная, быстро проходящая простуда. Да, она всегда быстро встревоживалась. Но на этот раз Лили сразу поняла: дело плохо.

И, похоже, ее мать тоже это сознавала, несмотря на нарочитое спокойствие, с которым она передавала Лили указания, данные по телефону медсестрой. И сегодня, как и вчера, им оставалось только наблюдать и ждать. Ближайшая больница находилась от них в тридцати милях, да к тому же была переполнена. А Сэмюэл мог поправиться сам, только ему нужно было давать аспирин и обеспечить покой.

Возможно, медсестра была права. Должна была! Только вот у Сэмюэла никогда раньше не было такого сильного жара. И так долго он не держался.

Если бы только доктор Мэннис, их поселковый врач, заверил Лили, что это не грипп, не краснуха и не какая-нибудь иная беспощадная болезнь, которая каждый день убивала детей. Его жена пообещала, что он перезвонит Лили, как только вернется с рыбалки. Лили потребовалась вся ее выдержка, чтобы не обругать доктора за халатность – ведь был же понедельник, черт его возьми!

Но объяви она его врагом, пользы все равно не будет. Что же делать?

Лили судорожно соображала, держа руку сына. Она горела, как раскаленный уголек, и все же Лили поднесла ее к своей щеке. «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, не забирай его!» – молила она.

Сквозь ее мольбу прорвался стук. На пороге возникла мать с темными кругами под глазами. Она тоже не спала всю ночь. И пораньше закрыла гастроном.

– Дорогая, тут твои друзья, приехали тебе помочь. – В голосе матери не было ни следа обычной категоричности. Лишь одна отчаянная надежда. И это было страшнее всего.

Кивнув, миссис Палмер пропустила в комнату Эллиса.

– Лили, – произнес он, – вы помните миссис Диллард…

Лили ожидала продолжения истории, но никак не того, что за Эллисом следом войдет Джеральдина.

В полном замешательстве она спросила:

– Что вы здесь делаете?

Джеральдина восприняла слова, вырвавшиеся у Лили от растерянности, за настоящий вопрос.

– Приехала протянуть руку помощи, – шагнула женщина к Сэмюэлу, пока Эллис пустился в объяснения:

– Поскольку вашего доктора не было, я позвонил в Дирборн. Директор согласилась поехать со мной к вам, но пока я туда добирался, двое ее пациентов… – Эллис не договорил, все и так было понятно. – Она не смогла вырваться. А Джеральдина вызвалась поехать вместо нее.

– Да он весь горит, – убедилась та, приложив тыльную сторону кисти к виску мальчика. – Какая у него температура? – Под распахнутыми полами ее пальто виднелся белый фартук (подтверждение тому, что она работала сиделкой). Да только насколько опытной она на самом деле была?

Поколебавшись, Лили ответила:

– Тридцать девять и пять, уже двое суток.

– Сыпь появлялась?

Лили помотала головой.

– Рвота? Понос? Были?

– Нет.

– Это хорошо. Надобно давать ему пить. Воду.

– Но он не может глотать, – возразила Лили. Не из желания поссориться, а просто потому, что их попытки казались ей раздражающе бесполезными.

Джеральдина повернулась к матери Лили:

– У вас есть лед?

– Есть. Внизу, в гастрономе.

– Нам потребуется несколько крошечных кусочков. Чтобы можно было заложить их ему за щеки.

– Я насыплю миску, – предложил Эллис и поспешил к лестнице.

– А теперь давайте попробуем сбить ему температуру. Вы еще не делали ему ванну?

Мать Лили опять ответила послушно (и видеть такую покорность в женщине, привыкшей командовать в своем доме, было очень необычно):

– Мы спрашивали медсестру про ванну со льдом. Но она сказала пока воздержаться, если только не начнутся судороги.

– Еле теплая ванна лучше. И тянуть смысла нет.

– Еле теплая ванна? – переспросила Лили, пытаясь отогнать от себя видения сына, бьющегося в конвульсиях (эта вероятность напугала ее до смерти).

– Да, именно так.

– Но… Не поднимется ли у него температура еще выше?

Джеральдина подняла свои ладони:

– Для меня поначалу это тоже звучало дико. Но со временем доктор Саммерс убедила меня, что этот метод срабатывает. А вот ванна со льдом действительно может вызвать судороги и резкий скачок температуры.

– И все-таки… – продолжила упорствовать Лили, – медсестра по телефону…

– Мисс Палмер, если вы хотите, чтобы вашему мальчику полегчало, вы должны мне довериться. Уверяю вас, я способна помочь.

Лили перевела глаза с Джеральдины на сына. Он вдруг показался ей таким маленьким и хрупким, таким же беспомощным, как новорожденный младенец.

И все же, независимо от их взглядов, мать у Сэмюэла была одна. И окончательное решение оставалось за ней.

– Я налью воды, – сказала она.

Следующий час показался ей годом.

Температура у Сэмюэла медленно понизилась до температуры воды, гиперемия прошла – кожа посветлела до персикового оттенка. По дому разнеслась рябь облегчения; Эллис перенес насухо обтертого и завернутого в полотенце мальчика в его комнату. И для Лили эта рябь превратилась в волну, когда Эллис, укладывая ее сына, улыбнулся и произнес:

– Эй, ты, маленький проказник! Ну-ка, давай приходи в себя.

Сэмюэл открыл глазки.

Лили бросилась на колени у его кровати и провела пальцами по его щечке. Взгляд мальчика приобрел осмысленное выражение.

– Привет, мамочка, – сказал он.

– Привет, мой сахарный жучок. Мы чуть тебя не потеряли.

По лицу мальчика пробежало удивление:

– А куда я… ходил?

Лили едва сдержала смешок, булькнувший в ее груди. Но, судя по широким улыбкам на лицах в комнате, она не единственная так среагировала.

Лили поцеловала Сэмюэлу лобик, потом кончик носика. И взяла его руку, теперь наслаждаясь ее привычной теплотой.

Наконец, давая матери возможность тоже поглядеть на мальчугана, Лили встала с колен и посторонилась. Как вдруг голова у нее закружилась, перед глазами поплыли круги. Сильная рука, обвившая талию, предупредила ее падение.

– Я вас вовремя поймал, – заверил Лили Эллис, когда туман вокруг рассеялся.

– Она ничего не пила и не ела за эти два дня, – сказала миссис Палмер.

– Со мной все будет в порядке, – выпрямилась Лили.

– Мистер Рид, вы не отведете ее на кухню? Там полно еды, – попросила мать и голосом, уже не допускавшим возражения, добавила: – И окно там открыто. Тебе нужно глотнуть свежего воздуха, Лилиан! – Миссис Палмер снова вжилась в роль командирши. – А мы последим за Сэмюэлом.

Естественно, его температура могла снова повыситься, поэтому они не стали осушать ванну. Но мать Лили уже запихивала кусочки льда за щечки мальчика.

«С ним все теперь будет в порядке!»

Благодаря Джеральдине.

– Спасибо вам, – сказала ей Лили, и эти два слова прозвучали до смешного глупо и неуместно.

Но Джеральдина все равно ей улыбнулась и присела на стул подле кровати. Напевая Сэмюэлу колыбельную (судя по мелодии, «Дейзи Белл»), она отжала салфетку в тазик со свежей водой. Знакомый мотив успокоил Лили, и она последовала за Эллисом на кухню. А там парень подошел к рабочему столу, пошарил в хлебнице и, не оборачиваясь, сказал:

– Пастрами и швейцарский сыр на ржаном хлебе, думаю, подойдет.

Конечно! Это был любимый сэндвич Лили.

Но она не смогла вымолвить ни слова. Волна облегчения, стершая ей слезы, внезапно спала, оставив ее опустошенной и обессиленной. И Лили тихо сползла по обшитой панелями стене вниз и села прямо на линолеум. Звуки открывавшихся и закрывавшихся дверок буфета, выдвигавшихся и задвигавшихся ящиков стола разом смолкли. До Лили донесся голос Эллиса – сначала издалека, а потом совсем близко. Элис присел рядом с ней на пол:

– Ваш сын поправится, Лили. Обязательно! – Он нежно сжал ее руку, и сквозь скорлупу внутри нее пробились слезы, обильно увлажнив ей обе глазницы. А вместе с ними наружу вырвался стыд – стыд за прошлое, который Лили не могла уже держать в себе ни дня, ни минуты.

– Помните, я вам рассказывала, как испугалась, узнав о беременности, – пробормотала Лили. – Я не сказала вам всего.

Эллис не изменился в лице; по нему не промелькнуло ни тени осуждения. Слабым кивком он побудил Лили продолжать.

– Сначала я молила Бога, чтобы это оказалось неправдой. Простым сбоем в организме. Затем я молилась, чтобы мне удалось как можно дольше скрывать беременность от родителей. А потом, когда скрывать уже стало невозможно, я в своих молитвах… – Конец фразы застрял у Лили в горле, но она все-таки выдавила его: – Я хотела, чтобы Господь забрал к себе мою ошибку. Я считала его ошибкой! В аптеке я подглядела, как продавщица давала одной женщине лекарство после выкидыша… и я подумала… такое ведь может произойти в любой момент, из-за падения, аварии, да мало ли от чего. – Голос Лили задрожал, как и рука. Эллис сжал ее крепче. – Однажды поздним вечером родители пошли спать. Это было здесь, в этом доме. Я в ночной сорочке встала на верхнюю ступеньку лестницы и посмотрела вниз. – Даже сейчас Лили было невыносимо больно думать о том, как долго и упорно ее родители ждали своего ребенка, как много пережили радужных, но не сбывшихся надежд, пока на свет не появилась она. – Мне нужно было сделать всего шаг. Один шаг, и все было бы кончено. Я призвала себе на помощь все мужество. Как вдруг Сэмюэл внутри меня пошевелился. Быть может, это просто затрепетало его сердечко. Но в этот момент я наконец поняла: ребенок был реальным, настоящим. Он рос и развивался внутри меня!

При этом воспоминании Лили покачала головой: какой же она была глупой, что не понимала этого с самого начала! И не отдавала себе отчета в последствиях.

– А теперь, стоит Сэмюэлу подхватить даже слабую простуду, и я себе места не нахожу. Я боюсь… Боюсь, что Господь ответит мне на те страшные молитвы и накажет меня за то, что я сделала.

– Думали сделать, – поправил ее Эллис, и Лили вскинула на него глаза. – Но не сделали.

– Да, я понимаю… Но, не шевельнись тогда Сэмюэл, я могла бы его потерять навсегда.

– Но вы не сделали, – повторил Эллис. – Вы не сделали тот шаг.

– Эллис, вы не слышите меня! – Лили вытащила из его руки свою руку, отчасти от разочарования, но больше из-за того, что почувствовала себя недостойной такого естественного сострадания.

После долгого молчания Эллис заговорил:

– Вы знаете, Лили, я – не католик. Сказать по правде, я даже не припомню, когда в последний раз ходил в церковь на службу. Просто я считаю… что вы провели все эти годы, изводя себя и ожидая худшего. А по-моему, Бог уже ответил вам на ваши молитвы – в тот самый миг, когда вы, стоя на лестнице, услышали, как шевельнулся Сэмюэл.

Лили вдруг расхотелось перечить Эллису; его неожиданные слова проникли в ее разум.

С рождения Сэмюэла ее страхи росли и оплетали ее, словно водоросли, удушая на корню все радости материнства. Быть матерью и пребывать в постоянной тревоге казалось для нее равносильным. Согласиться с Эллисом значило предпочесть вине жизнь. Признать тот знак, который ей, возможно, следовало заметить давным-давно.

Неужели все действительно было так просто?

Лили не сознавала, что по ее лицу текли слезы, пока Эллис не вытер их своим пальцем. Но эти слезы были очищающими – с каждой каплей ее тяжкое бремя слабело.

Эллис выпрямился, готовясь встать на ноги. Но Лили бездумно удержала его руку на своей щеке. И он остался сидеть. Он смотрел на нее так, словно заглядывал ей внутрь. Они никогда еще не были так близки, а их губы отделяли лишь несколько дюймов.

И вот уже его губы прильнули к ее. Кто из них наклонился первым? Лили сказать не могла. Жар и их слившееся дыхание поглотили все ее чувства.

А потом его рука скользнула по ее шее. А другая провела по волосам. И обе сомкнулись вокруг нее в крепком объятии. Поцелуй стал глубже, ярче. Ее сердце бешено застучало. Пальцы скользнули под его рубашку, к груди. От ее прикосновения мышцы Эллиса напряглись. Сильно и вместе с тем нежно он привлек ее к себе еще ближе. Желание становилось все нестерпимей.

Пока не послышался голос.

– Лилиан!

Она замерла. В присутствии матер они с Эллисом мгновенно превратились в двух больших подростков, замеченными офицером с наблюдательного пункта. Отстранившись друг от друга, они неловко вскочили на ноги.

– Твой сын просит суп.

Эллис отвел глаза, покраснев не меньше Лили.

– Суп? – пролепетала Лили. – Так это же хороший знак!

– Хороший, – согласилась мать и выдержала недвусмысленную паузу. – Думаю, вскоре Джеральдина сможет вернуться к себе.

И под словом «Джеральдина» миссис Палмер подразумевала Эллиса. Это было ясно по ее тону. В нем не было укора, нет. Только напоминание после столь эмоционального испытания. Лили следовало думать о Сэмюэле. И Джеральдине.

О Руби и Келвине.

А еще о Клейтоне.

– Ты права, – сказала Лили. – Нет смысла ее удерживать.