Через три дня после возвращения из округа Ланкастер Эллис получил известие от Лили. Она сама вызвалась позвонить в санаторий. Сказала, что не сможет спокойно спать, пока не выяснит все досконально. Увы, директор санатория только подтвердил то, что подозревал доктор Беркинс.

Джеральдина Диллард скончалась.

Оглянувшись назад, Эллис различил все знаки, намекавшие на ее скорый уход. Темные круги под прикрытыми глазами. Истощенность. Пепельная кожа. Кашель.

И то выражение отчаяния, что появилось у нее в глазах, когда он дал ей те два доллара, теперь обрело новый смысл. И Эллису сильнее, чем когда-либо, сделалось противно при мысли о том, какую пользу сам он извлек из того, что запечатлел эту женщину на своем снимке. Утешало его только то, что благодаря статье удалось собрать хоть какие-то пожертвования для бедной семьи и дети оказались не в сиротском приюте, а обрели новый дом.

И все-таки эти соображения не помогали Эллису отрешиться от воспоминаний и раздумий. Его разум оставался смятенным, ночные кошмары не давали выспаться, и ничего не писалось. Казалось бы, благоприятный отзыв о мистере Миллстоуне должен был успокоить Эллиса, но не тут-то было.

Да! Все дело было в имени банкира. Эллис узнал его от кассирши, к которой его адресовал за подробностями Уолт. Поначалу она отнеслась к его просьбе весьма прохладно. И сменила недовольный тон на вежливый только после того, как Эллис предложил ей небольшое вознаграждение (тактика, доказавшая свою действенность в процессе общения с десятками телефонистов и гостиничных коридорных). Недолгое пролистывание регистрационного журнала за конец октября – и результат: двадцать пятого числа на имя Альфреда Дж. Миллстоуна было зарезервировано три билета первого класса! Этот банкир раскошелился даже на персональный вагон!

Место назначения: Лонг-Бич, Калифорния.

В двух тысячах милей. Так далеко, как только человек мог уехать из сельской Пенсильвании, не покидая пределов страны. Лонг-Бич… вечное солнце, голливудский гламур, пальмы и пляжи… И все-таки Эллиса что-то тревожило.

– Рид?

На пути его мыслей вдруг возникло несколько пар глаз. В центре стоял, скрестив руки, и смотрел на него мистер Уолкер.

– Да, сэр?

– Я спросил, готовы ли у вас новые статьи?

– А… я все еще работаю над ними. Но в самое ближайшее время я вам представлю несколько версий.

Редактор вздохнул – точно так же, как он вздыхал на каждом собрании в час дня на протяжении прошедшей недели, слыша от Эллиса разные варианты одного ответа. А затем, как обычно, обратился к другому репортеру из их отдела – на этот раз чрезмерно энергичному новичку, у которого идей было больше, чем иголок у ежа. А Эллис вернулся к своим мыслям.

Он не понял, что собрание закончилось, пока перед ним не предстал Голландец.

– Ты в порядке?

– Ну… да… в полном.

Голландца его ответ явно не убедил. Но, не сказав больше ни слова, он прижал свой блокнот к груди и направился к своему столу. И именно в этот момент Эллиса осенило идея. Только внутри сразу же повели борьбу противоречивые чувства.

Ему совсем не хотелось обращаться к Голландцу. После похолодания в их отношениях просить его с порога об одолжении было вроде бы неправильно. Но ведь Голландец когда-то работал в газете «Сан-Франциско кроникл». И Эллис поступился своими принципами. Он слишком многим был обязан Джеральдине.

– Голландец, обожди!

На лице Голландца заиграли удивление и настороженность. А Эллис, подойдя к нему, вдруг оказался не готов. Обычное явление в его жизни в последнее время.

– Послушай, Голландец… Тут такое дело… Возможно, я прошу слишком многого. Мы давно не общались с тобой…

– Чего тебе нужно? – К чести Голландца, он предпочел дать Эллису высказаться, а не отбрил его сразу.

– У тебя остались связи в Калифорнии?

– Остались кое-какие.

– Дело в том, что мне надо разыскать одного человека. Банкира из Лонг-Бич. По имени Альфред Миллстоун.

Голландец не отреагировал. Плохой знак.

Но потом вдруг резко, словно осознав, что просьба Эллиса сводится только к этому, выхватил карандаш из-за уха:

– Миллстоун, говоришь?

– Да, именно так. Альфред Дж.

Голландец записал имя в блокнот.

Эллис уже собрался поблагодарить его, но Голландец удержал его едва уловимой улыбкой в глазах.

– Я сделаю несколько звонков, – сказал он и пошагал прочь.

Вот так просто. Назрело время заглаживать вину.

Сгорбившись над своей пишущей машинкой, Эллис сосредоточился. Никаких разговоров или прогулок за кофе. Никаких звонков. В течение часа ему удалось состряпать черновой вариант статейки о противоборстве законодателей от демократов и республиканцев из-за проекта по легализации пива. Эллис даже пожелал им опустошить на очередном заседании пару бочек этого напитка. Может быть, тогда они сумели бы поладить и принять, наконец, какое-то решение.

Статья получилась не бог весть какая. «Ладно, пока сойдет! А там, может, и вдохновение вернется, тогда подправим», – утешил себя Эллис и вздохнул: столько сочных заголовков ждали, когда оно к нему вернется. Буквально на этой неделе в суде замяли дело городской трест-компании, позволив крупным мошенникам уйти от ответственности. А на 47-й Западной улице две супружеские пары были арестованы за подделку банкнот, а в их матрасах нашли фальшивых купюр на 2500 долларов. А еще состоялось голосование по выдвижению кандидата в президенты, на котором вырвался вперед Франклин Рузвельт. Да, написать можно было о многом. Только ни одно из этих событий не представлялось теперь Эллису таким важным, каким показалось бы еще недели две назад.

– Вот он! – Курьер подвел к нему какую-то посетительницу и быстро удалился.

Эллис вгляделся, зажмурился и снова открыл глаза: «Вот так так!»

– Мама? Что ты здесь делаешь?

– Решила тебя… удивить.

Эллиса действительно ошарашило ее появление, хотя и по другим причинам.

Крепко сжимая свою сумочку руками в перчатках, мать явно стушевалась от бурлившей вокруг нее активности, голосов и треска машинок, которые Эллис уже не замечал. Она даже словно стала еще меньше, чем была. В скромном желтом платье и кардигане такого же цвета, миссис Рид выглядела канарейкой, застигнутой бурей.

Эллис встал ее поприветствовать, но тут же взял себя в руки:

– Тебя отец привез?

– Он на заводе. Чинит какой-то станок. Придет домой поздно. А я приехала на поезде.

Эллис постарался скрыть свое облегчение. «Интересно, отец в курсе о ее путешествии?» Мать редко ездила куда-либо одна.

– Рад тебя видеть!

– Мне надо было позвонить, предупредить тебя… Я просто понадеялась, что мы сможем поболтать наедине, за чашечкой кофе.

Стратегия матери стала ясна. Она подозревала, что Эллис попытается избежать запланированной встречи. И она была права!

Он бросил взгляд на редакторский стол в центре комнате. Мистер Уолкер ушел на обед рано – роскошь, которую не каждый мог себе позволить в новостном отделе. Да, конечно, репортеры тоже могли отлучаться при необходимости – насколько позволяли им текущие дела. Да только вот у Эллиса работа в последнее время не ладилась. Более того, от его действительно стоящих инициатив остались лишь смутные воспоминания.

Проще говоря, для самоволки ради посиделок в кафе время было не больно подходящее.

Разве что… черт, это же его мать!

– Конечно, сможем, – сказал ей Эллис. – Показывай дорогу!

В кафе на 39-й они заказали кофе и датские пирожные. Половина столиков пустовала, и кричать, чтобы быть услышанным, нужды не возникло. Эллис надеялся, что мать ограничится легкой беседой о соседях, пассажирах в поезде или новых кулинарных рецептах, которые она недавно освоила. Но не тут-то было! Миссис Рид перешла прямо к делу:

– Эллис, я приехала сюда сегодня потому, что ты должен кое-что узнать. Твой отец – как бы это со стороны ни выглядело – по-настоящему гордится тобой!

«О, боже!»

– Мама, послушай. Я ценю, что ты проделала такой путь, правда! Но я не питаю иллюзий насчет отцовского отношения ко мне…

– Я не закончила.

Последний раз Эллис слышал, чтобы она говорила так строго, пожалуй, еще в средней школе. Сорвавшееся с его губ проклятие из-за работы по дому стоило Эллису выволочки и хлесткого шлепка по губам. Хотя… пожалуйся мать тогда отцу, он получил бы еще и ремня.

– Извини, мама. Я слушаю.

Миссис Рид кивнула и сжала свои руки на столе (уже без перчаток) в кулачки.

– Когда твой отец работал на угольной шахте, там иногда случались аварии. И довольно часто в них страдали дети. И да, я понимаю, – подчеркнула она, – что тебя к выбору такой профессии подвигли репортеры, желавшие помочь людям. Да только, сынок, не все журналисты руководствовались благими побуждениями. Некоторые, по рассказам отца, платили шахтерам, а иногда и полиции, за сообщения о страшных инцидентах. И прибывали на место даже раньше, чем о них узнавали родственники жертв.

В этот момент вернулась их улыбчивая официантка. И Эллис с матерью неловко замолчали, пока она выставляла их заказ на столик.

– Приятного аппетита! – пожелала девушка и поспешила прочь, как будто испугалась, что их мрачное настроение передастся ей.

Эллис терпеливо ждал, пока мать выпьет кофе. «К чему она клонит?»

Наконец миссис Рид поставила чашку на стол. Но не отняла от нее рук, словно та заряжала ее решимостью.

– Как-то раз твоего отца срочно вызвали на работу. Произошел еще один несчастный случай. Отцу пришлось вытаскивать еще одного мальчика-дробильщика, которого затянуло в шестерни. На это ушел целый час. – Глаза матери подернулись печалью, а голос внезапно осип. И Эллис понял: мальчик домой не вернулся.

В памяти всплыли те ребята, которых он видел на шахте – все черные от угольной пыли, и только яркие белки глаз. А потом он вспомнил то напряжение в грузовике, когда они поехали домой. «Шахта – не место для прогулок», – пробурчал тогда отец.

– В конце концов, – продолжила мать, – твой отец вытащил парнишку. Но не успел он его положить, как откуда-то вынырнул репортер и начал щелкать своим фотоаппаратом. Отец пришел в бешенство. Он накинулся на репортера и дубасил его кулаками до тех пор, пока его не оттащили шахтеры. А через несколько дней этот репортер пригрозил подать в суд на компанию…

Мать замолчала, но она явно не договорила. Эллису нужно было услышать все до конца.

– А что было потом?

Мать вздохнула.

– А потом компания заключила с ним мировую. Откупилась. Но репортер поставил еще одно условие: он потребовал, чтобы отец публично извинился перед ним. Отцу это дорогого стоило, но он это сделал…

Эллис изо всех сил попытался представить себе слово «Извините», изрекаемое отцом.

Гораздо легче ему удалось догадаться о последствиях.

– Мы поэтому переехали в Аллентаун? И отец устроился на сталелитейный завод?

Мать кивнула, и Эллис откинулся на спинку стула. Звенья его прошлого сомкнулись в цепь, о существовании которой он и не подозревал.

– Сынок. – Мать протянула через стол руку, чтобы погладить его по руке. – Я понимаю, тебе с отцом всегда было нелегко. Но я подумала – если бы ты знал больше, ты бы понимал, что дело не в тебе. В глубине души отец очень гордится тобой, тем, что ты делаешь. Просто ему сложно отделить одно от другого.

За окном двумя встречными потоками двигались люди, каждый своим путем. Не знакомые друг другу. Чужие. Как Эллис и его отец.

Эллису хотелось бы – очень хотелось – поверить в теорию матери. Если бы не одна нестыковочка в ней. Решающая нестыковочка…

Охлаждение к нему отца началось задолго до того, как Эллис заговорил о своем желании стать журналистом. И уж тем более – о своей статье про шахты.

И, тем не менее, Эллис улыбнулся:

– Спасибо, ма. Я учту.

Проводив мать на Центральный вокзал и примчавшись обратно в редакцию, Эллис выдохнул с облегчением, увидев, что мистер Уолкер еще не вернулся с обеда. К сожалению, этого нельзя было сказать о его заместителе, мистере Тейте, пышущего самодовольством инспектора по борьбе с прогулами.

– Вернулся? – подошел к столу Эллиса Голландец. – А у меня для тебя кое-что есть.

Мистер Тейт пробуравил Эллиса взглядом, потом перевел его на часы.

– Рид, ты меня слышишь? – повысил голос Голландец.

– А? Да, слышу. Извини. – Эллис переключил свое внимание и вспомнил, о чем попросил Голландца. – Что ты узнал?

– Я переговорил с одним старым приятелем, перешедшим в «Лос-Анджелес таймс». Оказалось, что он знает этого типа Миллстоуна. Он вспомнил одну историю, которую ему рассказывали о нем несколько лет назад.

– Что за история?

Выражение на лице Голландца и то, как он напрягся, настроили Эллиса на недобрые вести.

– Ну, так что? Мошенничество в банке? Обвинения в коррупции?

– Отнюдь, – кашлянул Голландец. – Дело касалось ребенка.