Эллис провернул в голове разговор десятками разных способов, но вывод был тот же: он повел себя как настоящий кретин.

Эта мысль промелькнула у него сразу же после ухода Лили – еще до того, как Эллис погрузился в забытье. А на следующее утро тошнота и стук в его черепушке сделали любые попытки поразмыслить о происшедшем почти невозможными. Но когда день стал клониться к закату и туман, затмивший его память, рассеялся, Эллис устыдился своих колкостей в адрес Лили.

Конечно, он порядком перебрал. И да! Он был настроен по-боевому после ссоры с отцом. Уж слишком она вывела его из себя, чтобы он смог быстро успокоиться. Но в основном Эллиса задело другое. В словах Лили он, как в зеркале, увидел свое отражение – то, от которого отворачивался месяцами.

А теперь, в дождливый вечер понедельника, он не мог выбросить их из головы. Подстегнутый письмом, которое привезла Лили, Эллис вытащил из своего рабочего стола другие напоминания о своем поступке. Под стойкий гул, витавший в новостном отделе после выходных, он, наконец-то, развязал небольшую связку писем. Они продолжали приходить даже после того, как Эллис устроился в «Трибьюн». Их пересылали редакции разных газет, перепечатавших в свое время его очерк. В каждом письме

выражалось сочувствие к бедной семье. А в несколько конвертов было вложено даже по паре баксов.

Перед уходом Лили спросила: а помнил ли он тех детей? Как будто Эллис мог их забыть! Он лишь засунул эти образы в самый темный уголок своей памяти, в попытке не сойти с ума. Ведь их лица, символы его вины, преследовали Эллиса как призраки даже в Нью-Йорке.

Среди детей на улицах, в Центральном парке, на Таймс-сквер он то и дело замечал Руби – улыбавшуюся, смеявшуюся, несшую в руках букетик цветов. Он видел, как Келвин залезал на дерево или прятался в складках материнской юбки. И причиной тому была не только правда, скрывавшаяся за фотографией. Гораздо больше Эллиса терзало то, что давно и верно подметила Лили: трудности и тяготы той семьи дали толчок его продвижению по карьерной лестнице. Чем выше он поднимался, тем отвратительней казался ему этот факт. И, заняв себя репортажами о коррупции и скандалах, Эллис прилагал все усилия, чтобы это позабыть.

– Твоя подружка тебя нашла?

Эллис был так поглощен своими мыслями, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что вопрос адресовался ему, и еще больше времени, чтобы соотнести его с человеком, остановившемся у его стола.

– Молодая женщина, – уточнил Голландец. – Она спрашивала о тебе в «Бликсе». Я слышал, как ты говорил, что поведешь предков в «Ройял». Я подумал, что тебе, возможно, будет приятно с ней встретиться.

Эллис нахмурился, сопоставляя факты. Пазл сошелся. В то же время Эллис поразмыслил и над тем, стоит ли ему вообще разговаривать с Голландцем.

– Да, нашла, – ответил он ему сухо.

– А, ну, тогда хорошо.

На заднем плане кто-то запустил бумажный самолетик; зазвонил телефон; какой-то репортер подозвал курьера.

Заложив за ухо карандаш, Голландец простоял рядом с Эллисом ровно столько, чтобы воздух сковала неловкость. Но даже когда он начал бочком отходить, Эллис так ничего и не добавил к своим словам. Да и что он должен был сказать?

В последний раз они разговаривали с Голландцем несколько месяцев назад, вскоре после истории с мэром. Голландец два раза пытался извиниться перед Эллисом. Но его оправдания прозвучали неубедительно. Или, может, Эллису так только показалось – слишком сильную горечь от предательства он тогда испытал. «Все из-за новорожденного», – объяснил Голландец. Он якобы так сильно недосыпал и так отчаянно боялся потерять работу после предыдущей оплошности, что принял «неверное решение». И оба раза Эллис, опасаясь быть снова обманутым, отбрил его ледяным тоном. С тех пор они избегали друг друга.

Возможно, парень и не был таким уж зловредным. Даже порядочные, благонамеренные люди под давлением обстоятельств могли поступать неверно. «Я тоже хорош», – подумал Эллис. Ему следовало хотя бы поблагодарить Голландца за то, что тот направил к нему Лили. Но в свете всего происшедшего это было бы под стать благодарности медсестре за порцию рыбьего жира: от того, что это снадобье нужно принять, приятней пить его не становится.

На данный момент Эллиса больше заботила Лили.

Он протянул руку к горке писем и извлек из-под нее свой телефон. Схватившись за трубку, но не снимая ее с рычага, он попытался подыскать верные слова. Его собственное извинение не должно было прозвучать неубедительно.

При условии, что Лили не бросит трубку прежде, чем он успеет его принести. Или ее не отвлечет шеф или какие-то неотложные дела. Он мог бы, конечно, написать ей

письмо или послать телеграмму. Но оба послания могли полететь в мусорную корзину или вернуться к нему через несколько недель непрочитанными.

В этот момент в проходе между столами показался редактор новостного отдела, в пальто и шляпе. Он явно спешил на обед.

И Эллис решился.

– Мистер Уолкер, – окликнул он шефа. Тот с неохотой повернулся – ему явно не терпелось глотнуть свежего воздуха. Когда шеф приблизился, Эллис сразу выложил свою просьбу: – Скажите, сэр, нельзя ли мне съездить домой? В Филадельфию? По личному делу…

В глазах мистера Уолкера сверкнула заинтригованность. Но он не совал нос в чужие дела, если только тема не заслуживала освещения в прессе.

– Вы хотели бы уехать завтра?

Эллис так конкретно не думал. Но почему бы нет? Пока он не утрясет все с Лили, все его попытки поработать обречены на провал.

– Мне бы это очень помогло.

– В таком случае поезжайте. Но только на один день.

Не предложение, а ограничение. Одной из обязанностей этого человека, озабоченного жесткой экономией, было надзирать за тем, чтобы его сотрудники отрабатывали каждый пенс своего оклада.

– Хорошо, сэр.

– Главное, не забудьте, что мне новая статья нужна к четвергу.

– Конечно, сэр. Я над ней работаю.

– Это все для нее? – указал мистер Уолкер на вскрытые письма, и Эллис тотчас пожалел, что стал их читать прилюдно.

– Это… это письма от читателей. Отклики на мою старую статью в «Экземайнере».

Мистер Уолкер кивнул:

– Дети с табличкой.

Поразительная догадливость. Хотя Эллису не стоило удивляться. Ведь именно успех того очерка привлек к нему внимание редактора. А когда дело касалось примечательных историй, память этого человека превращалась в архив.

Мистер Уолкер глянул на часы.

– Ладно, я пошел на обед, – но, не сделав и пары шагов, он резко остановился и погрозил пальцем: – А ведь неплохая идея!

– Сэр?

– Коль уж вы окажетесь в тех местах, почему бы вам не написать продолжение истории о том семействе? Что случилось с детьми, оставили их родители у себя или продали? Или отдали кому-то? Если статья получится с перчинкой, ее можно будет напечатать на первой странице.

При одной мысли об этом у Эллиса пересохло во рту и где-то посреди глотки перехватило дыхание. Но ему все-таки удалось ответить ровным тоном:

– Я займусь этим.

Быстрый кивок, и мистер Уолкер пошагал прочь, оставив Эллиса подавлять в себе нараставший страх.

Прошлое и в самом деле ворвалось обратно в его жизнь.

План поменялся уже в дороге.

Из Нью-Йорка Эллис выехал с первыми проблесками зари. И уже на полпути в Филадельфию он решил изменить свой маршрут. Если он попадет в «Экземайнер» до окончания обеденного перерыва Лили, у нее наверняка найдется минутка, чтобы с ним поговорить. В идеале – с глазу на глаз. Значит, сначала ему следовало заехать в округ Ланкастер.

Вопреки инстинктивному желанию спрятать все концы в воду его ум все-таки допустил возможность написать продолжение очерка. Но только на миг. Одной статьи с ложью было более чем достаточно. Писать еще одну Эллису не хотелось.

Наоборот, смысл его поездки состоял в том, чтобы поставить в этом деле точку. Закрыть вопрос раз и навсегда. И теперь он знал, как это сделать. Один-единственный шаг в итоге подтвердит, что поездка стоила рисков.

Эллис съехал на короткую, усыпанную галькой, проселочную дорогу, что заканчивалась у дома Диллардов. За исключением свинцового неба вся сцена соответствовала картине, отложившейся в его памяти. Деревенский дом с крытым крыльцом. Тусклая патина на белой краске. Яблоня на фоне обширных сенокосных угодий.

Припарковавшись, Эллис вышел из своей машины и провел по борту пиджака. Рука нащупала пухлый конверт, лежавший в его внутреннем кармане – в конверте был подарок. К семи долларам, присланным сострадательными читателями, Эллис добавил еще своих двадцать три. Конечно, он стеснил себя до следующей зарплаты, но это было самое малое, что он мог сделать. Если эти люди дорожили двумя жалкими баксами, то тридцать покажутся им несметным богатством.

Эллису хотелось только побыстрей со всем этим покончить. Взойдя на крыльцо, он отодвинул сетку и забарабанил в дверь костяшками пальцев. Не получив ответа, он постучал сильнее.

Опять тишина.

В отличие от подарков, которые он привозил раньше, оставлять тридцать баксов на крыльце Диллардов Эллису не хотелось.

Постучав в третий раз, он снял свою шляпу и попытался всмотреться в окно. Да только что он мог разглядеть в узкую щелочку между синими льняными занавесками!

За спиной послышался скрипучий гул мотора. Эллис с надеждой обернулся, но увидел лишь мужчину, подъезжавшего на грузовике к дому.

Опасаясь, как бы его не приняли за подглядчика, Эллис поспешил сойти с крыльца и дружелюбно махнул водителю.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, сосед? – не заглушая мотор, выкрикнул в открытое окошко седовласый мужчина. На бортике его черного грузовика белели выведенные по трафарету буквы: «Почта».

– Я разыскиваю Джеральдину Диллард. Вы не знаете, где ее можно найти?

– Гмм, хотел бы я это знать, – почесал свою бороду мужчина. – Миссис Диллард не оставила адрес для пересылки.

– Вы говорите… она переехала? – Ошеломленный новостью, Эллис кинул взгляд на дом. – Когда?

– Затрудняюсь сказать точно. С тех пор, как детей не стало, она редко выходила из дома. Наверняка я знаю только то, что несколько месяцев назад владелец дома велел мне отправлять счета ему. Пока он не подыщет другого съемщика.

Эллис попытался отогнать от себя напрашивавшееся объяснение материнского горя, подкрепленное простой фразой: «детей не стало».

Его мысли невольно унеслись к брату. Завернутый в одеяло младенец на руках матери. Похороненный потом на маленькой кладбищенской делянке среди деревьев и цветов.

Эллис посмотрел мужчине в глаза:

– А что случилось с ними… с детьми?

– Ну, мне это известно лишь с чужих слов…

– Но вам же что-то известно?

Почтальон бросил взгляд через свое плечо. Словно желал убедиться, что никто не услышит, как он разносит местные слухи.

– Я знаю лишь то, что слыхал от Уолтера Гейла… Уолт работает в железнодорожном депо. Разнорабочим. А на самом деле кем только не придется. Даже водителем, когда бывает нужно. Так вот, со слов Уолта, какой-то чудак-банкир приехал сюда на поезде. Привез с собой фотографию из газеты, с вот этим самым домом, и заплатил за то, чтобы Уолт его довез прямо до крыльца. И в тот же день уехал назад, с мальцами.

При этих словах Эллис, опасавшийся худшего, испытал облегчение. Но оно быстро рассеялось.

– Значит, их усыновили…

– Усыновили? Нет-нет, насколько я понял, – ответил почтальон. И в тот же миг догадка о том, что он сейчас услышит и чему стал причиной, поразила Эллиса со всей силой несущегося локомотива. Еще до того, как почтальон договорил: – Их продали.