Жанетта Даун не любила больницы. Она никогда их не любила. Белые халаты, длинные коридоры и этот специфический запах казался ей сочетанием смерти и слишком сильных чистящих средств. От этого ей хотелось повернуться в дверях и уйти оттуда.

Последние роды прошли ужасно. Суне лежал неправильно, лицом вверх, и вышел лишь спустя сорок восемь адских часов. Она потеряла так много крови, что, наверное, это походило на съемки ремейка фильма «Ребенок Розмари». Просто чудо, что она вообще выжила.

А теперь она снова попала сюда. Правда, ей с мальчиками выделили отдельную палату с ванной. Но здесь были те же депрессивные лампы дневного света на потолке и те же белые халаты, которые заходили, когда надо и не надо.

Жанетта не могла понять, почему нельзя сделать палаты чуточку уютнее. Больше всего ей хотелось переселиться с мальчиками в «Гранд отель». В середине недели большой номер люкс почти всегда пустовал. Но нет, главный врач, естественно, воспротивился и настоял на том, чтобы они остались для наблюдения как минимум на трое суток.

Только после сильного давления полиции он согласился отпустить ее в СИЗО для опознания преступника. Но ей было тяжело. Гораздо тяжелее, чем она могла предположить. После этого она чувствовала себя как выжатый лимон, и больше всего ей хотелось лечь и снять с себя всю ответственность.

Они сказали, что у нее по-прежнему шок. Она ощущала только одну большую сплошную усталость, как после путешествия с опозданиями, улетевшими без нее самолетами и тусклыми светильниками в залах ожидания с неудобными стульями. Она была никакая, и вопрос заключался в том, сможет ли она выбраться из ванной и лечь спать.

Тот факт, что у нее убили мужа, на удивление не вызывал у нее особых эмоций. И не потому, что она его не любила, она его действительно любила. Конечно, между ними случались ссоры, как и у большинства, но он вне всякой конкуренции был самым важным человеком в ее жизни.

Но теперь его больше нет, и она почти ничего не чувствовала по этому поводу.

Это скорее походило на сухую констатацию факта. Как известие о том, что снега на Рождество не будет. Немного грустно, но на этом не надо зацикливаться. Если такая реакция вызвана тем, что она по-прежнему в шоке, то что с ней будет, когда шок пройдет? Хочет ли она этого?

А может быть, лекарства, которые она беспрерывно принимает, слишком сильные? Смысл в том, чтобы сгладить остроту ситуации. Но вместо этого они отключали ее от всего. Кроме тех моментов, когда она думала о мальчиках. С ними было по-другому. Она могла по-прежнему испытывать беспокойство по поводу того, что с ними будет.

Пока они совершенно ничего не знают, и она не представляла себе, сколько сможет ждать. И как надо сказать детям о том, что они никогда больше не увидят своего отца? Что кто-то отнял у него жизнь таким страшным хладнокровным образом. Возможно ли это вообще?

Сейчас дети лежали в кроватях каждый со своим планшетником и в наушниках смотрели кино. Она даже слышала, как Виктор время от времени смеется. Он всегда смеялся, когда смотрел «Крысиные бега», хотя видел фильм бесчисленное количество раз.

Но это только временное спокойствие, она это знала. Сколько бы она ни наслаждалась горячей ванной и лекарствами, рано или поздно на них накатится страшная тоска.

В предбаннике открылась дверь, и в палату вошла сестра с тележкой. Виктор и Суне подняли глаза от своих планшетников.

– Привет, как вас зовут? – спросил Виктор, снимая наушники.

– Привет, привет. Меня зовут Йенни, и я буду дежурить в вашем отделении всю ночь. Я просто хотела заглянуть к вам и проверить, все ли в порядке.

– Вы смотрели «Крысиные бега»?

– По-моему, нет. А это хороший фильм?

Виктор кивнул.

– Знаешьте, один из них может заснуть в любую минуту. Бежать, остановиться и захрапеть. А другой, он… он висит на веревке от воздушного шара, которая развевается над полем, где полным-полном коровок, и он влетает в одну коровку за другой. – Виктор рассмеялся.

– Ой. Да, звучит очень увлекательно, – сказала медсестра, одновременно наливая воду в две пластмассовые кружки.

– Как вас зовут? – Теперь наушники снял Суне.

– Йенни, – ответила женщина и подошла к их кроватям с кружками. – А теперь вам надо принять лекарство.

– У вас есть собака?

– Нет. – Она дала каждому кружку с водой.

– А почему?

– У меня аллергия на шерсть. Иначе бы у меня было несколько собак.

– У моего папы тоже аллергия, – сказал Виктор. – Если он съест орешек, его лицо становится совсем красным, и его рвет.

– Если вы не будете есть собаку, может быть, все будет хорошо? – спросил Суне.

– Да, может быть, – рассмеялась медсестра.

– Знаете, один раз, когда я ел горох, меня вырвало, – сказал Виктор. – Так противно.

– Да, не очень-то приятно. Но послушайте, скоро пора ложиться спать. Так что если хотите еще немного посмотреть фильм, делайте это сейчас. – Она помогла им надеть наушники, прибавила громкость и пошла в ванную.

– Привет, привет… Как дела?

Жанетта как раз засыпала, когда медсестра заглянула в ванную. Но она слишком устала, чтобы отвечать, и надеялась, что хватит маленького кивка, и ее оставят в покое. Но если бы все было так просто.

– Меня зовут Йенни, – продолжила улыбающаяся медсестра, которая не ушла, а подошла к раковине и налила в кружку воду. – Я буду дежурить в отделении всю ночь. Если что-то понадобится, просто нажмите на тревожную кнопку. О’кей?

Жанетта опять кивнула.

– Хорошо. Тогда осталось только принять лекарство на ночь. – Женщина подошла к краю ванны. – Наверное, легче всего будет, если вы откроете рот и я дам вам таблетки.

На самом деле, Жанетта не могла понять, зачем ей еще больше наркоза. Разве они не накачали ее достаточным количеством химикалий? С другой стороны, она была совсем не против того освобождающего от ответственности тумана, в котором плыла. По ней пусть так будет всегда. Поэтому она послушалась Йенни и почти сразу же почувствовала, что это лекарство сильнее. Значительно сильнее. Но впереди была целая ночь, наверняка поэтому.

Медсестра еще раз улыбнулась, повернулась в Жанетте спиной и вышла из двери, не сказав ни слова. Но у нее не было сил волноваться. Люди теперь пошли такие странные. Словно все правила отменили, но это никого не трогает. Взять хотя бы велосипедистов, ей никогда они не нравились. Думают, что улицы принадлежат им…

Почему сестра опять вошла? Она что-то забыла? И снова эта фальшивая улыбка. Жанетта может держать пари, что медсестра – велосипедист. Это видно за версту. Но почему она села на край ванны? Почему она никак не может оставить ее в покое? Ей будут мерить давление? Поэтому она вынула ее руку из воды?

Но медсестра вовсе не собиралась мерить ей давление. Она хотела добраться до самой мощной вены на внутренней стороне запястья Жанетты. Найдя эту вену, она вонзила скальпель в тонкую кожу и сделала довольно длинный надрез, после чего в воду, от которой шел пар, потекла кровь.

Жанетта вздрогнула от боли и пробормотала что-то несвязное о велосипедистах, но у нее совершенно не было сил оказать сопротивление, когда медсестра подняла ее вторую руку и сделала на ней похожий надрез. Вода быстро окрасилась в розовый цвет, и Жанетта закрыла глаза и отклонилась назад, словно под воздействием всего этого наркоза поняла, что бороться бессмысленно.

В палате два мальчика уже спали крепким сном, и медсестра смогла спокойно снять с них наушники, выключить и отложить в сторону их планшетники, подоткнуть мальчикам одеяла и выйти из палаты.