Глава 8

— Друзья, — обратился я к тележурналистам, — у нас возникла небольшая проблема, поэтому я вынужден покинуть вас на некоторое время, может пока с моим заместителем пообщаетесь?

И я показал жестом на Аню.

— Сергей, мы же не глухие, а мембрана в твоём телефоне довольно громкая, так что слышали мы всё — возьми нас с собой, пресса же должна быть в курсе того, что у нас происходит?

— Хм, — задумался я на минутку, — ладно, поехали. Аня, остаёшься на хозяйстве, отвечай на звонки и успокаивай народ. А у вас машина есть? — это я уже у Маши спросил.

— Была, но мы её отпустили до вечера, — ответила она.

— Тогда едешь ты и два оператора, а молодой человек остаётся в помощь Ане. Машина же не резиновая. Так, все по коням.

И мы резвым аллюром понеслись к выходу, Волга и правда стояла прямо у ступенек и даже с работающим мотором. Не чёрная, и на том спасибо дорогому Виктор Сергеичу. Ехать до ОКБМ было примерно 6–7 км, на угол Сормовского шоссе и Бурнаковки, без пробок минут пятнадцать, не больше. Обе улицы были перекрыты милицейскими УАЗиками метров за 200 до перекрестка, нас пропустили после предъявления удостоверения городского головы.

Затормозили перед черной Чайкой — ого, да это сам первый секретарь обкома прибыл, товарищ Христораднов. Притормозил пока журналистов, а сам подошёл поближе.

— Здравствуйте, Юрий Николаевич — при не очень удачных обстоятельствах мы снова встретились, — сказал я секретарю.

— Здравствуй-здравствуй, Сережа, ты, говорят, только сегодня в должность вступил?

— Так точно, и в первый же день такое… что случилось-то, не расскажете?

— Взрыв в первом конструкторском цехе, там четыре новых реактора готовили к сдаче, на одном пробный пуск делали и он взорвался… а это кто там в твоей машине сидит?

— А… это корреспонденты с Центрального телевидения, приехали снять сюжет о моём избрании, а тут видят такое дело, ну и напросились вместе со мной…

— Центральное телевидение это хорошо, — я даже физически увидел, как в голове у Христораднова завертелись шарики с роликами, пытаясь обратить ситуацию в свою пользу. — Пусть пока никуда не бегают, а попозже мы с ними поговорим.

— Радиационный фон-то замеряли? — озабоченно спросил я.

— Конечно, за пределами первого корпуса превышение естественного фона небольшое, раза в 3–4, слава богу, крыша и стены устояли, а внутри ужас, что творится, порядка пяти тысяч рентген…

— Может миллирентген? — сделал я слабую попытку поправить его.

— Каких мили, натуральных рентген — минута пребывания там, и ты труп, — отрезал Христораднов.

— Надо комиссию наверно создавать, — продолжил я, пытаясь вспомнить, с чего там начинали после Чернобыльской аварии, — и ядерщиков из Курчатовского института звать. И огородить территорию хотя бы на километр вокруг…

— Здесь город, Серёжа, в радиусе километр тысяч 50 народу живёт, с ним ты что предлагаешь сделать?

И в этот момент у меня запиликал мобильник в кармане, я извинился перед секретарем и нажал на ВКЛ.

— Здравствуй, Сергей, — сказала трубка начальственным голосом.

— Здравствуйте, товарищ Генеральный секретарь, — отбарабанил я в ответ.

— Не так громко, — осадили меня, — можно Дмитрий Фёдорович. Ты сейчас на месте аварии?

— Так точно, в сотне метров от входа в ОКБМ.

— Должи обстановку.

Я добросовестно пересказал ему то, что только что сейчас услышал.

— Радиационный фон за пределами здания повышен незначительно, но внутри, как говорят специалисты, до 5 тыс рентген в час.

— Может микрорентген? — Устинов тоже попытался преуменьшить проблему.

— Никак нет, Дмитрий Фёдорович, именно рентген, смертельная доза для человека за минуту пребывания.

— Так… — задумался он, — кто там с тобой рядом есть?

— Христораднов есть, Юрий Николаич, он раньше меня сюда прибыл.

— Дай ему трубку.

Я сказал, кто на проводе, при этом у Христораднова сильно округлились глаза, но трубку он взял достаточно твёрдой рукой. Они проговорили примерно минуту, после чего секретарь вернул мне телефон и сказал немного дрожащим голосом:

— Я назначен председателем комиссии по ликвидации аварии, ты моим заместителем, из Москвы через час вылетит борт со специалистами, оцепление в километр утверждается, будем готовить народ к эвакуации…

— Очень хорошо, — ответил я, — а с журналистами что делать будем?

— Пойдем поговорим, пять минут, не больше, а потом пусть уезжают к чертовой матери на безопасное расстояние.

Мы вдвоём подошли к машине, где сидела Маша и её два оператора.

— Мария Пална, — сказал я официальным голосом, — сейчас председатель правительственной комиссии товарищ Христораднов сделает заявление для прессы, а затем вам надлежит покинуть опасную для жизни и здоровья зону.

Операторы выпрыгнули из машины, как чёртики из шкатулки, и начали готовить аппаратуру, Христораднов же вынул расчёску и причесался, глядя в боковое зеркало Волги (правильно, подумал я, авария аварией, но то, как выглядишь перед камерой, следует учитывать). Потом Маша начала:

— Уважаемые телезрители, мы с вами сейчас находимся в городе Горьком, где на одном из местных предприятий только что произошла крупная технологическая катастрофа.

Христораднов поморщился на слове «катастрофа», но сказать ничего не сказал. Маша продолжила.

— По имеющимся у нас данным взорвался один из ядерных реакторов, которые производит Опытное Конструкторское Бюро Машиностроения, расположенное в Московском районе города. Территория Бюро оцеплена, вот она перед вами.

И Маша махнула рукой оператору дать план завода.

— Сейчас ситуацию пояснит председатель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии Юрий Николаевич Христораднов. Юрий Николаевич, насколько серьёзна эта авария, сколько человек пострадало при взрыве и есть ли какая-либо угроза для населения города?

И она протянула ему большой чёрный микрофон. Николаич откашлялся и начал:

— Не буду отрицать, что произошла крупная авария, погибших при взрыве нет, десять человек госпитализировано, но ситуация достаточно серьёзная. С целью защитить население окружающих завод кварталов принято решение объявить эвакуацию — меры уже принимаются, в течение 24 часов всё будет завершено.

— Каков уровень радиоактивного излучения внутри и вне завода? — продолжила Маша.

— За стенами корпуса, в котором произошёл взрыв, уровень излучения можно считать практически неотличимым от естественного фона, внутри же он довольно высок.

— Сколько именно там рентген, уточните пожалуйста.

— Эта информация сейчас уточняется, точные данные будут чуть позже, — ушёл от ответа Николаич.

— Есть ли данные, по какой причине произошла авария? Есть ли риск повторных взрывов — ведь как я понимаю, в том цехе находился не один реактор…

— Вы правильно понимаете, там их было четыре штуки — все они надежно заглушены и вероятность каких-либо происшествий с ними равно нулю, — отрезал Христораднов.

— Что вы посоветуете жителям вашего города? Ситуация неординарная, может возникнуть паника.

Христораднов оглянулся на меня и я отчётливо увидел, что такой вопрос в его методичке явно не значится. Ну надо помочь хорошему человеку, подумал я и кашлянул.

— На этот вопрос, я думаю, лучше всего ответит свежеизбранный мэр Сергей Сорокалет, — перевёл он на меня стрелки.

Маша с готовностью подвинулась поближе ко мне и повторила вопрос.

— Сергей, что вы скажете по поводу возможной паники у населения?

— Ну вы же сами видите, — быстро ответил я, — все руководители области и города сейчас находятся в непосредственной близости от места происшествия, а это значит, что абсолютно никаких поводов для паники нет. Могу в прямом эфире продемонстрировать замер уровня радиации на этом самом месте, надо?

— Это было бы замечательно, — согласилась Маша, — продемонстрируйте.

Я прошептал инструкции на ухо одному из помощников, тот достаточно быстро притащил прибор для измерения, оранжевая коробочка довольно немаленьких размеров. Я тут же взял его в руки и продолжил:

— Это дозиметр ДП-5В, что расшифровывается как «Дозиметр Переносной, пятая модель, Войсковой», это измерительный пульт, показывающий уровни радиации, это выносной зонд, который надо подносить к предполагаемому источнику радиации, работает всё это в диапазонах от 5 микрорентген/час до 200 рентген/час. Для справки — естественный радиационный фон у нас колеблется в пределах от 3 до 20 микрорентген/час, конкретно для нашего промышленного города эта цифра где-то в районе 15. Итак, включаем прибор…

Я повернул выключатель справа.

— Ставим переключатель в положение «К», видите?

Маша кивнула головой и спросила:

— А зачем в положение «К»?

— К — значит контроль. Вот сюда подключаем наушники, на них транслируются щелчки, чем сильнее фон, тем чаще щелкает. Прибор готов к использованию, поворачиваем переключатель на «Г»…

— А «Г» что такое?

— Хм… — задумался я, — честно говоря не знаю, но скорее всего Готовность. И направляем зонд на измеряемый объект. Давайте для начала вас проверим, есть возражения?

Возражений не последовало. Я поводил зондом вдоль машинных волос и платья, переключив прибор на самый малый диапазон, стрелка едва отклонилась от нуля.

— Сами видите, что радиация никакая… ну меньше 10 мкрг…

— Это радует, — ответила Маша, — а теперь давайте землю исследуем.

— Хорошо, — ответил я, — проверим землю.

И опустил зонд до уровня земли, там тоже было всё хорошо.

— Таким образом мы сейчас на глазах наших телезрителей доказали, что никаких оснований для паники не существует, — заявил я, глядя прямо в камеру. — Ситуация под контролем властей, ведутся все необходимые работы и принимаются все возможные меры.

И в этот момент внутри завода что-то обвалилось с диким грохотом.

Я обернулся посмотреть, что это там такое стряслось — да, судя по всему обрушилась крыша одного из корпусов, можно было догадаться какого. Над заводом быстро поднимался столб пыли и дыма, и одновременно у меня в головном телефоне щёлканье быстро перешло в режим пулеметной очереди.

— Так, — обернулся я обратно к журналистам, — вы все задержаны до особого распоряжения. Виктор Сергеич, разберитесь пожалуйста. И плёнки из камер заберите и опечатайте.

— Но как же так, Серёжа, — возмутилась было Маша, — у нас же в стране гласность и эта… перестройка, что за полицейские методы?

— Это жестокая необходимость, Маша, — ответил я, — гласность конечно гласностью, но режим чрезвычайной ситуации позволяет временно её ограничить. Мы кстати ввели режим ЧС? — это я уже у Христораднова спросил, одновременно подмигнув ему.

Он похоже намёк понял

— Да, конечно, уже, — и он поднял к глазам руку с часами (Командирские, мысленно отметил я), — уже час-пятнадцать, как введён.

— На этом до свидания, дорогие журналисты, позже встретимся.

И Виктор Сергеич вежливо, но твёрдой рукой затолкал их обратно в мою Волгу.

— Куда их? — на ходу уже спросил он.

— В Кремль вези, пусть Анюта их на себя пока берёт, — ответил я, а потом добавил Христораднову:

— А нам, похоже, тоже следовало бы отъехать на безопасное расстояние, потому что дозиметр этот грёбаный, — и я показал на окошко со стрелочкой, — говорит, что сейчас у нас здесь 200 миллирентген/час. Не так, чтобы очень много, но лучше бы не набирать лишней радиации.

Потом я повторил это же самое остальной группе товарищей, которая окружала нас здесь, народ всё понял очень быстро и побежал к машинам. А я спросил у Христораднова:

— Где будет заседать комиссия? И кто ещё в неё входит?

— В Кремле, где же ещё, — ответил на первый вопрос он, — поехали, подвезу, а по дороге расскажу всё остальное. Сюда едет отдельный 91-й полк радиохимической защиты, сейчас я позвоню командиру…

И он набрал номер на своей трубке.

— Антон Семёныч? Здравствуйте… Христораднов… хорошо… сколько вам ещё времени надо?… со стороны Московского шоссе?… вас встретит мой заместитель (я напрягся) товарищ Костров (я расслабился)… до связи. Поехали организовывать ликвидацию аварии…

И мы унеслись прочь от страшного завода на черной-пречерной Чайке ГАЗ-14 необъятной длины, она только-только в серию пошла, вся такая прямоугольная, до этого были же сплошные ГАЗ-13, округлые формы которой были слизаны с американских представительских авто типа Линкольн, Паккард или Понтиак. В другое бы время исследовал это устройство вдоль и поперёк, нравятся мне такие штучные советские машины, но сейчас, сами понимаете, сидел по стойке смирно, глядя на улетающие вдаль пейзажи промышленных районов. До обкома долетели за четверть часа. По дороге Николаич поведал мне о составе и задачах комиссии — кроме нас с ним туда вошли главный горьковский милицейский начальник и главный КГБ-шник, это по умолчанию, а ещё директор ОКБМ (пора бы кстати с ним познакомиться), секретари обкома по промышленности и коммуналке, а также штук пять спецов из столицы, в основном ядерщики из Курчатовского института.

Директор ОКБМа ждал нас в обкоме, Митенков Фёдор Михалыч его звали… да-да, вспомнил я, основатель и многолетний лидер этой отрасли Африкантов уже лет десять как помер, а это наверно его многолетний первый зам. Христораднов взял его за рукав, завел в кабинет и сказал рассказывать всё по порядку. Тот и начал по порядку.

— Дело в том, что мы сдаём партию изделий для нового типа ПЛ, четыре штуки… название их вам ничего не скажет, но там применены некоторые технические новшества, до сих пор не использовавшиеся в нашей практике…

— Это какие например? — спросил Христораднов.

— Всё это очень секретно, и я боюсь, что не имею права раскрывать детали…

— Ладно, давай без деталей, — согласился Николаич.

— Так вот, сдача этих изделий была намечена на День Конституции, ну сами знаете, что в этих случаях бывает…

— На штурмовщину намекаете?

— Да, на неё. Кое-что в двух узлах одного из изделий не ладилось, хотя остальные три реактора вели себя вполне предсказуемо. Поэтому руководитель проекта…

— Кто он, кстати, такой?

— Мой заместитель по научной части Чемезов Василий Егорыч, очень хороший специалист, так вот — он принял решение испытать проблемное устройство на предельных режимах работы… более подробно я вам не скажу по тем же причинам…

— И что дальше?

— Дальше был неожиданный скачок мощности реактора и расплавление активной зоны. Замедляющие стержни не успели войти в направляющие по причине их разрушения.

— Что там с этим руководителем?

— Получил большую дозу вместе с тремя инженерами, сейчас в областной больнице Семашко.

— А реактор?

— На реактор опущен свинцовый купол, у нас, знаете ли, есть такие на всякий случай…

— Да, такой случай, похоже, и произошёл. А что скажете насчет возможности цепной реакции?

— Это абсолютно исключено, — с обречённым видом ответил Митенков, — реактор обложен двойным слоем замедлителей, графит с бором, температура купола в настоящее время стабильна.

— А что с другими изделиями в этом цеху?

— Цех разграничен на отдельные участки железобетонными перегородками, все переборки и двери в тот участок, где случился инцидент, были немедленно задраены, радиация в этих остальных частях совсем немного превышает норму.

— Однако совсем недавно мы с Сергеем были свидетелями обрушения чего-то очень большого на вашем заводе. Что это было?

— Это не имеет ничего общего с нашим инцидентом, — уверенно сказал Митенков, — первый конструкторский цех стоит целый и невридимый.

— Хоть одна положительная новость за сегодня, — вступил в разговор я. — И что вы намерены предпринять в ближайшее время? И не в ближайшее тоже? Есть ли риски для населения, проживающего неподалеку от завода?

Директор придвинул к себе графин, налил полный стакан и выпил его, гулко глотая воду. Потом продолжил:

— В ближайшее время надо будет вывезти проблемный реактор на спецполигон, это в Вологодской области, 450 километров отсюда. Там и будем разбираться, что с ним делать. Небольшие утечки радиации из цеха случились, во время пожара…

— От чего возник пожар? Потушен ли он на текущий момент? — задал сразу два вопроса Христораднов.

— При скачке мощности реактора выбило заглушки на соединяющих трубопроводах, оттуда выплеснулся раскалённый натрий, это лучшее, что придумали для этих целей, от него и воспламенилось то, что могло гореть, в первую очередь краска и оконные проемы… пожар был быстро потушен силами дежурной бригады.

— Хорошо, а что с рисками для населения?

— Наш завод, как вы наверно знаете, стоит в промзоне, рядом сплошные промышленные объекты, жилые дома в небольших количествах есть только на углу Сормовского шоссе и Бурнаковки с одного угла и возле кинотеатра Москва с другого… еще можно рассмотреть дома по проспекту Героев и 22 партсъезда, но по-моему это уже очень далеко. Непосредственной угрозы жизни и здоровью проживающих там я лично не усматриваю, но необходимо будет провести соответствующие замеры во всех этих местах, а затем уже принимать решение…

— А кому вообще пришло в голову размещать такое производство практически в центре большого города? — это уже я задал вопрос. — Разве нельзя было вынести его хотя бы на окраину, а еще лучше километров за 20–30 от города?

— Сергей эээ…

— Владимирович, — помог я ему.

— Да, Владимирович, решение о создании ОКБМ принималось в далёкие послевоенные годы, когда ковался ракетно-ядерный щит страны, боюсь, что вопросы безопасности населения в те годы не были приоритетными.

В этот момент я понял, что мне не давало покоя весь этот разговор, и я немедленно озвучил это:

— А давайте прокрутим плёнку, которую журналисты сняли, там в конце должно быть видно, что обвалилось на вашем заводе.

И я набрал номер Виктор Сергеича на мобильнике. Он оказался рядом, в здании горисполкома, запрос понял и пообещал принести требуемое в очень сжатые сроки. Сидим, ждём, пьём кофе, приготовленное секретаршей, а в приёмную тем временем подтянулись почти все члены ликвидационной комиссии. Через 15 минут появился Виктор Сергеич с кассетой и видеомагнитофоном (где он его взял, не знаю, да это и неважно).

Тут я взял руководство в свои руки, оперативно подключил видик к цветному телевизору, стоявшему в углу кабинета, к сожалению системы СЕКАМ, так то картинка будет черно-белой, предупредил я народ. Перемотал минут на пять назад и запустил.

— Это я отвечаю на вопрос о радиации… это демонстрирую работу дозиметра… а это оно самое, что нам хотелось бы увидеть, — нажал я на паузу.

Изображение остановилось, подёргиваясь туда-сюда, в правом верхнем углу было отчетливо видно обрушение стены какого-то корпуса внутри завода.

— Что это за цех? — спросил Христораднов, глядя на директора.

На того страшно было смотреть, настолько он побелел.

— Это… это… — пробормотал он, — первый конструкторский цех.

После этого он обмяк и свалился на ручку кресла, голова его свесилась вниз.

— Врача срочно! — первым отреагировал я и, не дожидаясь более медленной реакции остальных, вышел в предбанник и продублировал просьбу секретарше.

Дождались доктора из скорой помощи при похоронном молчании собравшихся. А когда директора унесли на носилках, у Христораднова зазвонил мобильник. Он выслушал и сказал ля всех:

— Военные подъезжают к заводу… а в Стригино приземлился ИЛ-76 со специалистами и оборудованием. Сережа, давай в Стригино, привезёшь их сюда. А ты, — и он показал на зама пр промышленности, — на ОКБМ, координировать действия с армией…

---

Этот день, казалось мне, никогда не закончится… часов в 11 вечера только я добрёл до своего кабинета, где меня дожидалась верная Анюта в окружении обозлённых корреспондентов.

— Спокойно, товарищи, — сумел опередить их я, — всё не так уж и плохо, как казалось сначала. Ваш арест прекращается, плёнки мы вам вернем чуть позже, а пока можете быть свободными до завтрашнего утра.

— Так что там, Серёжа? — обеспокоенно спросила Аня — какие последние новости?

— Как я уже говорил вот им, — я показал на Машу, — ситуация под абсолютным контролем, радиационный фон вне завода ненамного отличается от естественного, оснований для паники никаких.

— Ну так скажи это еще раз на камеру, — попросила Маша.

— Да не вопрос, расчехляйте ваши аппараты…

Повторил практически дословно то, что с утра говорил возле завода, Маша вяло задала пару наводящих вопросов, я так же ответил на них, после чего разговор угас, а корреспонденты убыли в свою гостиницу. А мы с Анютой наконец отправились домой, думал не доеду я туда сегодня. Ночной город был тих, спокоен и беспечен, народ возвращался со вторых смен… надо ж, а в 21 веке уже и забыли, что такое вторая смена, с которой приходишь в пол-первого ночи. На лавочке у нашего подъезда было непривычно пусто. Аня поставил чайник на плиту, достала какие-то тарелки из холодильника, после чего села на табурет и заревела в голос… утешал, как мог.

— Ну ты чего, родная, пока никто не умер, пока всё хорошо… ну относительно хорошо, но могло же быть и хуже… зачем эти слёзы, а?

Она вытерла наконец глаза полотенцем и приступила к содержательной части своего выступления:

— Ты знаешь, Сергуня (что-то раньше она меня так не называла), последний год я живу как в этой… как в сказке.

— В какой? — тут же уточнил я.

— Которая про Золотую рыбку — чего ни захочу, всё тут же и сбывается. И на телевидении я снималась, и главную роль в кино сыграла, и в Америку съездила, и с Генеральным секретарем разговаривала, и с американским президентом тоже, и с Высоцким ты меня знакомил, и с Николсоном грибы вместе ела, и женой первого советского мэра вот сегодня стала. А мне всего только на минутку 18 лет… через месяц 19 будет.

— Ну так это наверно хорошо, вся жизнь впереди, чего плакать-то? — попытался я перевести разговор в обыденное русло.

— А ты вспомни, чем закончила старуха из той сказки?

— Ааа, вон ты про что, — догадался наконец я, — разбитого корыта опасаешься?

— Да, опасаюсь… вдруг с тобой что случится, я этого не переживу.

— Спокойно, дорогая, — уверенным голосом провозгласил я, — почему со мной что-то должно случиться? Как говорится в одном известном анекдоте — «не дождётесь».

— Что за анекдот? — спросила она.

Рассказал в лицах, чо. А потом добавил:

— Ты главное сама держись, а то мне без тебя совсем худо станет.

— Почему?

— Догадайся с двух раз… люблю потому что тебя, дурищу такую… знаешь, на кого ты сейчас похожа?

— На Настю из Морозко?

— На неё тоже, но больше на Шемаханскую царицу из сказки Пушкина про этого…

— Про Золотого петушка, — подсказала она. — Что, реально похожа?

— Как две иголки на одной сосне… не по характеру и не по поведению, а чисто внешне — ну я так её представлял, когда читал эту сказку. Давай спать уже что ли, завтра тяжёлый день обещает быть.

----

А назавтра и вправду выдался такой денёк, по интенсивности и напряжённости практически рекордный — не было такого у меня ни разу ни в этой, ни в прошлой жизни. Телефоны разрывались от звонков все, от мобильного до вертушки, в итоге я через час отключил их все к чертовой бабушке. Совещание одно не успевало закончиться, плавно перетекая в другое. Дел на меня лично навешали немеряное количество, часть я конечно сумел делегировать этажом ниже, но небольшую часть.

Самое конечно тяжёлое во всём в этом была эвакуация населения из километровой зоны — военные дозиметристы таки выдали такую рекомендацию по окончании замеров. В этой зоне проживало по подсчетам коммунальщиков около 7,5 тысяч человек, точнее они не могли сказать — часть же народа не жила там, где была прописана, и наоборот. Немедленно встал вопрос, куда же их вывозить, сердечных? Итогом мозгового штурма стали пионерские лагеря — пионеры давно по школам разъехались, всё равно помещения пустуют. Не очень далеко от города было полтора десятка этих лагерей, в том числе четыре в моём родном Зелёном городе. Транспортные средства выделили городские автопарки и немного дали вояки, в виде 66-х Газонов, хватило.

Одновременно встал вопрос о мародёрстве — жильё пустое стоит, большой соблазн для воров, надо это как-то пресекать. Я предложил заварить подъезды намертво, приняли. А ещё патрули военные должны были дважды в день обходить всё это дело.

Теперь о радиации… да, была радиация, не такая, как в Чернобыле конечно, но неприятная для организма, возле разрушенного цеха до сотни рентген доходила, а на границе километровой зоны 200–250 милли. Обеззараживанием территории занялась вся та же радиохимическая часть. И вроде довольно успешно.

Реактор надёжно закрыли коробом, тут директор не соврал, шли непрерывные дебаты на тему, как его вытащить из цеха и как защищать в процессе перевозки. Ни к чему определённому в течение дня не пришли.

И об информационном фоне… наша отважная корреспондентка Маша таки выдала с утра репортаж на Первом канале, который стал натуральной бомбой. После этого начали разрываться уже анютины телефоны, на место событий захотели приехать все средства массовой информации, причём не только советские. Ну это дело я ей на откуп дал, ты зам по связям с общественностью, вот и связывайся, а меня не отрывай.

И ещё под конец дня я не забыл пропиарить себя, любимого — сказал на камеру местного телеканала, что отдаю для переселенцев свою дачу в Зелёном городе. И призываю сделать то же самое других городских и областных чиновников. Христораднов, оказавшийся случайно рядом, поморщился, но к акции присоединился.

Чёрт оказался совсем не так страшен, как казалось с самого начала, всё-таки реакторчик для ПЛ это совсем не миллионный блок АЭС, а раз в 20 меньше. Операцию по вывозу его к чертовой бабушке из большого города разрабатывали битых трое суток и наконец проделали — всю эту конструкцию поддомкратили снизу одновременно с четырёх углов (соблюдая естественно радиационную безопасность — работали только добровольцы за немаленькую прибавку к зарплате и не более двух минут). Потом просунули под низ свинцовую платину, это был отдельная вершина технической мысли коллективного мозга нашей комиссии, потом приварили пластину к куполу, потом разобрали крышу над первым корпусом. Ну и закономерным финалом было вытаскивание реактора, закрытого со всех сторон свинцом вверх с помощью крана — его тоже пришлось искать по всему Союзу, 70 тонн общей массы далеко не каждый кран поднимет. Нашёлся такой, вы только не смейтесь, прямо в нашей области, в городе Выкса, там как раз вторую очередь металлургического комбината начали строить, вот и поставили им два новеньких Либхерра-стотонника.

Операция выгрузки реактора из цеха продолжалась несколько часов и завершилась погрузкой на стандартную железнодорожную платформу грузоподъемностью 72 тонны, тютелька в тютельку вписались. А дальше тепловоз увёз всё это дело… нет, не в Вологодскую область, коллективным мозговым штурмом решили, что это слишком далеко и небезопасно. Я предложил Семёновский могильник, это всего-то сотня км от города, и раз уж там созданы все условия для хранения отработанных радиоактивных веществ, то пусть примут еще один артефакт. Большинством голосов заменили Вологду на Семёнов.

Эвакуация прошла не без эксцессов конечно, кому же понравится, что его посреди белого дня хватают, сажают в кузов ГАЗ-66 и насильно везут черт-те куда. Но в домах, попавших внутрь километровой зоны никого не осталось. Назад кстати пообещали всех вернуть в течение месяца, если уровень излучения снизится до приемлемого, а пока эвакуированным обеспечивали питание и минимальную норму площади.

И ещё на одном из бесконечных наших заседаний я не удержался и вылез с инициативой.

— Товарищи, — сказал я трубным голосом, — нам очевидно надо будет выработать ряд дополнительных мер по недопущению таких инцидентов в будущем. Действия персонала в день аварии изучены по минутам, как вы сами знаете, что именно привело к аварии, более-менее понятно, однако хотел бы обратить внимание высокой комиссии на то, что случилось бы, если бы это был не реактор малой мощности и веса, а допустим стандартный блок-миллионник на какой-нибудь нашей атомной электростанции. РБМК например.

— Бред, — немедленно откликнулся спец из Курчатовки, — РБМК имеет столько ступеней предохранения, что такая ситуация на нём невозможна.

— Но я бы всё же настаивал на проведении дополнительных экспертиз, — продолжил я, — к тому же, как я недавно узнал, у РБМК есть такая неприятная особенность стержней аварийной защиты — при вводе их в каналы они сначала увеличивают положительную реактивность. А это очень опасно в сочетании например с неграмотными действиями персонала…

Спец почесал в затылке, а потом выдал речь по полчаса, обвиняя меня в абсолютной неграмотности и кликушестве. Выслушал её молча, чо… но последнее слово за собой оставил:

— Я может и неграмотен в атомной энергетике, но последствия действий ваших грамотных специалистов сейчас весь город разгребает. А если что-то подобное сделают другие грамотные люди на большом реакторе типа Ленинградского или Чернобыльского, мало никому не покажется, так что прошу моё особое мнение отразить в протоколе работы комиссии.

Отразили, куда они денутся. Да, а средства массовой информации в эту последнюю неделю как с цепи сорвались. Основной удар конечно на себя Аня приняла, но и мне пришлось дать интервью без счета… но всё хорошо, что хорошо заканчивается — аварию мы на исходе недели локализовали, радиационный фон снижался медленно, но неуклонно, людей скоро на место вернем. Поставил вопрос о выводе ОКБМа за черту города — понятно, что это большие деньги и немаленькие сроки, но лучше в этом деле перебдеть, чем… Большинством голосов решили выводить, в течение следующего года, ну и ладно.

Да, и еще для пострадавших от аварии у нас дал концерт Высоцкий, это не моя инициатива была, он сам предложил, а я не отказался. Выступал в ДК города Кстова, эвакуированные там почти все недалеко проживали. Ажиотаж страшный был, билетики на концерт у меня не меньше тысячи знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых людей попросили, а что я мог сделать, не было у меня этих билетиков, организацией другие люди занимались. После концерта я познакомил Володю и Марину (она тоже приехала) с бабкой Прасковьей — вот мол твоя спасительница и ангел-хранительница.