Танк красиво и страшно догорал еще несколько часов. Не знаю, чему там гореть, но чадный дым, постепенно редея, поднимался сизыми струйками из внутренностей до ночи, и даже на следующее утро на верхнем этаже в здании улавливались чад и запахи горящего металла.

Сюзанна сообщила бесстрастно:

– На той стороне за домами с утра собирается толпа… Почти у всех винтовки, автоматы. По крайнем мере у тех, кто в первых рядах. Но пока на площадь выйти не решаются.

– Да, – согласился я, – подбитый танк это уже не Вася ногу ушиб.

Уткин, что теперь больше занимается общей обороной, чем наладкой нейронных сетей, подтвердил из-за спины:

– Такое нам не простят!

– Зато опасаться будут, – возразил Южалин. – Мы показали зубы, но привлекли внимание тех, кто покруче этой пьяной толпы… Шеф?

– Рано или поздно это бы случилось, – ответил я. – К счастью, нам удавалось долго прикидываться овечками.

Уткин подтвердил с готовностью:

– У неолудов были цели и поинтереснее. Но теперь мы у них как заноза в заднице?

– Зато для мародеров, – подсказал Лавр, – годится любая цель. Как и для «народной милиции». Лишь бы ворваться, избить, все переломать, а самое ценное унести в виде трофеев.

– И добровольных люстраторов, – сказал Тютюнников. – Раньше их называли пролетариатом. Ну, которые «отнять и поделить».

– И «грабь награбленное».

– А это при чем?

– При том, что придает чувство моральной справедливости. И уверенности, что хоть и как бы незаконно, но вообще-то все по закону Божьему, что выше всех законов.

– Бесчинствующим, – согласился Тютюнников, – тоже нужны оправдания, даже перед собой!.. Когда человек как бы прав, он увереннее и наглее. И даже как бы вправе нагибать других, уча уму-разуму.

Карпов сказал весело:

– А чего на шефа поглядываешь? Нет, ты скажи!.. А то развелось намекивателей.

Тютюнников отшатнулся.

– На шефа?.. Ты меня так не подставляй. Шеф у нас теперь все. Икона! Мы все в труде на благо, а он с трубкой в руке у карты мира за усех нас думает и даже радеет!

Со спутников последнего поколения можно рассмотреть даже прыщики на лицах осаждающих небоскреб корпорации Мацанюка, где на том же этаже расположен международный финансовый центр, теперь опустевший, и научно-исследовательский центр, в котором разрабатывают чипы последнего поколения.

К небольшой группке, что начала ломать двери, подъехали три автобуса. Высыпали люди в защитной форме, то ли реальные солдаты, то ли удалось разграбить военный склад, теперь такое все чаще, почти у всех у руках короткоствольные автоматы.

Сердце мое сжалось, у ребят Сокола нет шансов. Неолуды с каждым днем сильнее, пополняются и ряды, и вооружение. Если раньше передвигались пешим ходом, то теперь даже по городу в большинстве на автомобилях, грузовиках и автобусах.

В тягостной тишине прозвучал прозрачный голос Сюзанны:

– Здание окружает очень большая толпа!.. Много просто зевак, но зеваки тоже любят ломать и грабить…

– Предупреди Сокола!

– Уже, – ответила она. – Забаррикадировались, занимают оборону. С оружием, которое вы настойчиво рекомендовали приобрести, ждут у окон.

– Надо им напомнить, – сказал я, – драться до последнего. Все равно всех убьют, даже если сдадутся. Толпа быстро звереет! Неужели мир не видит, во что вылилось вроде бы мирное начало цивилизованного протеста с митингами и шествиями?

По сети раздался голос Артема Тютюнникова:

– Для неолудов так проще: нет ученых – нет проблем.

– Знаю, – ответила Сюзанна. – Шеф это им уже говорил, у меня записано.

Я откинулся на спинку кресла, сказал как можно спокойнее, хотя внутри все колотится и дрожит как овечий хвост:

– Вызываю Сокола.

На экране вместо зрелища горящих зданий появилось крупное лицо Сокола, напряженное, с заострившимися скулами и глубоко очерченными лицевыми морщинами.

– А, Чайльд Гарольд… Как у вас?

– Терпимо, – ответил я коротко. – Сокол, оборону держать нужно, но вас в конце концов сломят. Тогда воспользуйся гиперлупом.

– Нам осталась пара недель, – сообщил он быстро, – Уже процесс сборки!

– Когда начнется штурм, – сказал я, – не жди, чем закончится, понятно?

Он сказал с мукой на лице:

– Но мои коллеги…

– Погибнут, – закончил я то, что он не мог выговорить. – Погибнешь и ты, если будешь играть в благородство. Но лучше, если успеешь вынести чип, это понятно?

– А что толку?

– Толку то, – отрезал я, – что спасешь самую ценную наработку двадцать первого века!..

– А потом?

– Суп с котом, – ответил я жестко. – Это приказ. Сейчас военное время, Сокол, а я исполняю обязанности директора нашего института!

Он ответил сдавленным голосом:

– Понял. Попытаюсь. Не уверен, что получится…

– А ты понимаешь, – спросил я с расстановкой, – что мы потеряем? Не только мы?

Он вздохнул, оглянулся и поспешно отключился, я только и успел услышать, как от окон его кабинета донеслись хлопки первых выстрелов.

Дважды я пробовал восстановить контакт, но Сокол с той стороны поставил блок. Дурак. Благородный дурак. Конечно, это красиво насчет «я вас не оставлю» и все такое, это в нас воспитывалось тысячи и тысячи лет, на этом укрепилась и возросла человеческая цивилизация, благородство и самопожертвование необходимы для выживания общества, но в данном случае это украсть у врага победу, если унести из лаборатории самое ценное!

Сюзанна не оставляет попытки пробиться через заслоны к Соколу или кому-то из его лаборатории, но сейчас защита выстроена на квантовой запутанности, пробиться через нее пока невозможно даже теоретически, если не стать только самим Богом.

Через два часа по новостям вскользь упомянули, что разгневанный бездействием властей народ разгромил наиболее совершенную лабораторию в научно-исследовательском центре, где разрабатывали чипы нового поколения. Тем самым демократические массы продолжают оказывать давление на правительство, чтобы распорядились свернуть программы по ускоренному переходу в новую и не до конца исследованную формацию.

Сердце мое оборвалось в пропасть. Все потеряно, Сокол и его сотрудники, не пожелавшие покинуть свои рабочие места, поплатились жизнями. Возвращаются Темные Века.

В мертвой тишине раздался голос Лаврова:

– Все?.. И наши разработки коту под хвост?

– Похоже, – ответил после паузы Южалин, – мои тоже. Все затачивалось под «Фемто-3».

Остальные молчали, и это становилось настолько тягостным, словно нас прижимает незримая плита весом с нейтронную звезду.

А в новостях уже гораздо подробнее и с радостным подъемом сообщают, что Гавел и Чучандр, прославившиеся отважным совокуплением прямо на людных улицах с животными в духе демократических ценностей, отправились в свадебное путешествие на Цейлон, захватив и любимую козу.

Карпов зло ругнулся, а Уткин сказал с тоской:

– Им и перекрытие дорог не помеха!.. Или таким, что и без мыла в жопу лезут, везде все открыто?..

– Неолуды их презирают, – буркнул Карпов, – но пока терпят в союзниках. А потом, конечно, брезгливо уничтожат. Это мы морщимся, но интеллигентно терпим, а неолуды из-за своей простоты народ честный.

– Что думают, – согласился Уткин, – то и говорят, а что говорят, то и делают… Шеф, что там у вас мигает, как бомба какая?

Я оглянулся: над дверью слабо поблескивает красный квадратик.

– Продолжайте работу, – велел я.

Экраны погасли, я выждал мгновение и сказал отчетливо:

– Сюзанна… прими меры.

– Да, шеф, – ответила она. – фотон не вырвется.

Дверь распахнулась, я вскочил из-за стола, спеша поддержать Сокола и Валентайна, оба в лохмотьях обгорелой одежды, от обоих несет огнем и пожаром, у Сокола кровь на щеке, а волосы слиплись в красную массу.

– Молодцы! – крикнул я. – Сейчас все устроим…

Они дали усадить себя на диванчик, Валентайн сказал надсадным голосом:

– Мы не ранены, а вот ребята…

Сокол взглянул на меня снизу вверх почти с ненавистью.

– Я бы не ушел, – выговорил он с трудом, – но ребята сунули чип и силой вытолкнули с черного хода. Меня и Валентайна.

Валентайн добавил горестно:

– И заперли за нами двери. А я стреляю лучше многих.

– Вы блестящий специалист, – напомнил я. – Когда вопрос касается выживания, то для общества доктор наук ценнее аспиранта. Это жестоко, но реальность обнажается именно в таких экстремальных случаях. Располагайтесь…

Сокол прервал:

– А что теперь? Вот, смотри!

На его раскрытой ладони блеснул металлом прямоугольник размером с мелкую монетку.

Сердце мое болезненно сжалось.

– Это… «Фемто-3»?

– Можно сказать, – ответил он, – «Фемто-4», но еще не закончен… Работы велись до последней минуты, нам бы еще несколько месяцев, даже недель…

Он покосился на большой экран: нижний этаж здания его института показан дронами от пола и до потолка. Из всех окон лаборатории валит густой черный дым, вырываются багровые языки огня.

Неолуды, вспомнил я, в последнее время все чаще просто забрасывают лаборатории бутылками с особой зажигательной смесью, что плавит металл и даже керамику.

Сокол сказал с горечью:

– Все пропало…

Валентайн пояснил упавшим голосом:

– Мы только-только собирались протестить на нейроморфной модели…

Сокол взглядом указал на большой экран – из всех окон нижнего этажа дым повалил еще гуще, отыскав что-то для себя особо лакомое.

– За нас протестили. Заодно и нас.

– Мы, – проговорил Валентайн с трудом, – тест не выдержали?

Я ответил твердо:

– Мерехлюндии на потом!.. Сейчас надо…

Сюзанна прокричала по общей связи:

– Тревога!.. Нападение!

Я быстро повернулся к экрану. Через площадь на большой скорости в нашу сторону несутся два автобуса, остановились резко так, что из-под колес взвились дымки, мгновенно распахнулись двери, высыпали люди в камуфляжных комбинезонах.

У всех винтовки, только двое с короткоствольными автоматами. Последними вылезли двое с примитивными ракетницами «земля-земля», оба тут же припали на колено и нацелили жерла труб в нашу сторону.

Никто из нас не услышал выстрела этажом выше, но один с ракетной установкой завалился на спину, а ракета выметнулась с шелестом и ушла в небо.

Второй успел выстрелить, тут же поднялся и бегом бросился к распахнутым дверям автобуса.

Когда запрыгнул в распахнутую дверь, пуля ударила в затылок, но одновременно тяжелый взрыв потряс наше здание. Внешние видеокамеры показали парадный вход, где вместо металлической двери зияет провал. Ракета не пробила ее, только прогнула, но взрывом вырвала из стены и внесла в холл, где и оставила на полу почти у противоположной стены.

По общей связи прокричал Барышников:

– Все, теперь им ничем не помешать!.. Даже если установите напротив пролома пулеметы, которых у нас нет… Шеф, отступам?

Я промолчал, в дыру на месте двери протиснется и бронированный автомобиль пехоты, так что да, здесь оборону держать бесполезно. Правда, из окон еще можно, но и это недолго…

Сокол рядом со мной сказал зло:

– И стоило пробиваться сюда, чтобы оттянуть кончину на пару часов?

– Стоило, – ответил я. – Все-таки приступ отбит…

Сокол покачал головой: все не так. И в самом деле, как он и предполагал, толпа еще трижды шла на приступ простым навалом с битами, арматурой и охотничьими ружьями, но ракетных установок больше не нашлось.

Мы открывали огонь из окон, озверевшая толпа, понеся потери, так же быстро и рассеивалась, разбегаясь по переулкам.

Наконец все утихло, Уткин с надеждой предположил, что отправились искать жертвы полегче, Сокол с недоверием промолчал.

Диана и Аня пришли в мой кабинет, у Валентайна только царапины, а у Сокола под коркой запекшейся крови пара извилистых шрамов жутко сизого цвета, но сами раны наниты уже зарастили.

К вечеру шрамы станут белыми, а к утру исчезнут, Сокол всегда следил за последними новинками медицины, явно ввел себе инъекцию нанитов последнего поколения.