Сперва к нам пыталась просто ворваться бесчинствующая молодежь, но нашу дверь непросто выбить и специальными средствами, я в свое время принял меры, затем появились крепкие ребята спортивного сложения, в руках биты, арматура и травматы.

Я со своего пульта на третьем этаже молча открыл входную дверь. В холл ворвались с дикими криками, устрашающе размахивая оружием.

Камнеломов ликующе скомандовал:

– Огонь!

С лестницы открыли огонь из травматов и пневматики, а Камнеломов стрелял из охотничьего ружья.

Толпа остановилась, большинство с негодующими криками ринулись обратно к распахнутой двери, но с десяток человек задержались помочь пострадавшим соратникам. То ли отважные, то ли не верят, что интеллигенты продолжат стрелять и по выносящим раненых.

– Прекратить огонь, – скомандовал Камнеломов.

Раненых вытащили наружу, я отметил, что даже Камнеломов стрелял очень тщательно. Четверых вынесли на руках, но ни один не поврежден серьезно. Еще с десяток нехило посек мелкой картечью и крупной дробью, тоже могут причислить себя к пострадавшим от кровавого режима прогнившей антинародной власти, сметенной всенародным справедливым гневом.

Карпов сказал им вдогонку:

– Камнелому надо было завалить парочку.

– Насмерть?

– Ну да, – подтвердил он. – Их сегодня же поставят на ноги! Будут гордиться и хвастаться тяжелыми ранами, полученными ими, молодыми и справедливыми, в борьбе со старым миром! Еще и другие восхотят получить такие же отметины.

– Это было предупреждение, – пояснил Камнеломов. – Следующих будем валить.

– Совсем? – жалобно пискнула Аня.

– Даже совсем-совсем, – ответил Камнеломов и приосанился. – Мир родился из огня и крови!.. И сейчас снова…

Он не закончил, то ли не знал, как вывернуться, получается же, что родился из огня и крови, умирает тоже в огне и крови, Карпов сказал в поддержку:

– Они пришли убить нас!.. Разве мы не вправе убивать убивателей?

Камнеломов сказал твердо:

– Пусть ваши руки не дрогнут.

Остальные молчали, я сканировал их эмоциональный фон, все подавленные и растерянные. По психологическим параметрам мы исследователи, а не бойцы, однако уже знаю, в стойкости интеллигентные люди превосходят лучших натренированных бойцов, готовых сломаться при первом же намеке на применение пыток.

– Если и не выстоим, – сказал я, – то постараемся. Наш долг, как говорили в старину! А по-современному сформулировать трудно, выгоды не видно вот так сразу…

– Мы сейчас последние, – согласился Уткин, – отвечатели за человечество! Хоть высокопарно, но кто бы подумал, что и я окажусь в такой роли!

– Трагической, – буркнул Лавр. – В последних жертвах.

Молчание стало еще тяжелее, по лицам видно, с каким трудом приходит понимание, что в остальном мире еще хуже. И если не мы, то все, кранты.

Похоже, как бы мы ни прикидывались безобидными серыми мышками, какая-то сволочь все-таки сумела вычислить ту важную роль, которую мы играем.

Вторая волна штурмующих, которых мы по старинке называем бесчинствующими, хотя это уже война, вооружена автоматами, что раньше состояли на вооружении армии.

Я углядел двоих в полном защитном армейском обмундировании, в прошлые годы таких называли киборгами, хотя там киборгами и не пахло, просто защитные пластины по всему телу, голова тоже укрыта, только перед лицом прозрачная с внутренней стороны сталь.

Уткин с тревогой кивнул в их сторону.

– Эти особенно опасны. У нас нечем их остановить, если ворвутся.

Камнеломов сказал с оптимизмом прирожденного дурака:

– Остановим!.. У нас нет преград ни на море, ни на суше!

Уткин посмотрел на него с отвращением.

– Чем?.. Знанием формулы Васильева – Фауста?.. Да ты и ее не знаешь.

Камнеломов взглянул на меня, я кивнул, он даже не посмотрел на Уткина, выскользнул из комнаты тихо и бесшумно, словно тень отца Гамлета.

Уткин с подозрением покосился ему вслед.

– Что с ним?

– То, – ответил я, – что со всеми нами.

– Сволочи, – сказал вдруг Карпов. – Даже не ведут переговоры!

– О чем?

– Ну, чтоб сдались и покинули здание. Им же не мы нужны? Им важнее остановить хай-тек?

Южалин сказал с горечью:

– Они уже ощутили сладкий для хищных зверей вкус крови. Им не нужна сдача, нужнее наша гибель. И не просто чтобы исчезли, а чтобы в муках корчились и умирали под ударами их дубин, арматуры, молотков! Чтобы горели живьем…

Я промолчал. Николай прав, все усилия культуры всегда были направлены на то, чтобы заглушить в человеке зверя. Полностью изъять можно будет только в сингулярности, а пока только затрудняем его проявления или хотя бы заменяем сублимацией звериных инстинктов в развитии спорта, сети клубов боев без правил, футбола, хоккея и прочей хрени, что вроде бы та же война и убийства, но без жертв, если не считать того, что эти люди уже потеряны для цивилизации.

Заговорил обычно молчаливый Касарин:

– Перестраиваются… Чувствуется опытная рука в руководстве. Сейчас пойдут на штурм.

С чердака спустился Шенгальц, в руках большой оцинкованный ящик. Я взглянул вопросительно, он так же молча отщелкнул металлическую крышку.

Уткин заглянул первым, в спешке толкнув меня плечом, а Карпов и Влатис едва не столкнулись лбами. Патроны уложены ровными рядами, у всех кончики пуль зловеще блестят красными головками.

Уткин спросил осевшим голосом:

– Взрывные пули?.. Разве их не запретили?.. Каждая угробит уйму народу!

Я смолчал, давая ответить Карпову или Влатису, Карпов тут же ответил резко:

– Пусть угробят нас?

– Нас тринадцать человек, – сказал Уткин отчаянным голосом. – А на площади тысячи!

Влатис сказал еще резче и с нарастающей озлобленностью:

– В жопу свою демократию, понял?.. Наши головы, если уж начистоту, ценнее жизни миллиона простейших!.. В жопу толерантность, в жопу дресскоды!..

Уткин возразил упавшим голосом:

– Но это же нарушение всех норм… Шеф, скажите ему!

Я развел руками.

– Вообще-то, если по уму, а не гребаной толерантности, что всему миру подпортила кровь, править должно не большинство, а умнейшие. Всегда.

– И везде! – добавил воспрянувший Карпов.

– Сейчас, – продолжил я неумолимо, – когда все изломано, мы обязаны взять власть в свои руки. Даже не взять, а поднять с земли втоптанную в грязь. Не страшась испачкаться ни в крови, ни в говне. Нужно даже для простейших, без нас перегрызут друг другу глотки и разрушат все так, что дальше только пещеры… Игорь, я не буду спрашивать, откуда у вас это… Но еще есть?

Шенгальц ответил с настороженностью, но глаза засияли.

– Найдутся. Смотря для чего, правда…

– Для спасения мира, – ответил я твердо. – Нужно отстоять нашу часть, даже если остальную зальем кровью простейших!

Он лихо козырнул и стремглав ринулся из кабинета.

Карпов крикнул от окна:

– Все, началось!.. Двигаются осторожно.

– Знают насчет подстреленной четверки?..

– По виду другая группа. Хотя в целом стихия… Объединяет их общая идея вломить всем яйцеголовым на свете! А вот координации пока не особо заметно.

Я удержался от привычного желания подойти к окну, атавизм, гораздо удобнее смотреть через видеокамеры, там и под любым углом, и зум, и мгновенная настройка, к тому же безопаснее.

Лавров, Карпов, Барышников устроились с винтовками у окон, Камнеломова и Шенгальца не видно, но у них особый статус из-за военного опыта, знают, что делать, а я знаю, что делать будут.

Диана взяла было винтовку, но Хусаинов тут же властно отобрал с видом полнейшего мужского свинячества, Диана в изумлении вскинула брови, что за, но сказал наставительно:

– Женщин будем использовать для размножения! Потому каждый экземпляр невероятно ценен.

Ее глаза вспыхнули изумрудным гневом.

– Что-что?

– А вдруг останемся здесь на столетия? – пояснил он голосом экскурсовода. – Я в кине такое видел. Без тебя, Ани, а теперь и Маргариты род человеческий прекратится! Имею в виду род яйцеголовых. Остальные не в счет.

Она открыла рот для возражения, застыла на миг, но произнесла уже контролируемым голосом:

– Это дискриминация… но, понимая твою свинячью сущность, ввиду чрезвычайных обстоятельств… В общем, тебя убью потом.

Он охнул.

– Вот уж повезло, не ожидал! Умереть от руки красивой женщины – щасте!.. А вообще-то я всеми ластами за женщин на военной службе. Бесподобно, когда строем в коротких юбочках… Мы всегда за, но не сегодня…

Судя по его лицу, «сегодня» это три великих К: kinder, kuche, kirche, но вслух не осмелится, у женщин бывают проблемы с юмором, особенно высокой мужской разновидности.

Диана с подчеркнутым высокомерием на лице и прямой спиной прошла мимо. Правда, в той стороне не кухня, но и линия нейроморфных процессоров все-таки не передовая в общепринятом смысле, компромисс.

Видеонаблюдение за любой точкой планеты позволяет рассмотреть многое, даже что творится на улице красных фонарей в Париже, но что нам Париж, у нас свои парижи хоть афедроном ешь, толпа вон медленно выходит из улиц и переулков на площадь, накапливается.

Молодежь не только в передних рядах, что и понятно, вообще половина парней и девушек упитанного вида. Глядя на эту толпу, не скажешь, что Россия катастрофически стареет.

Вряд ли они даже понимают, что им даст или отнимет сингулярность, ума недостает взвесить за и против, а вот сладкая возможность бить, ломать, жечь, избивать людей, не встречая особого сопротивления… что может быть слаще для неокрепших умов, не получающих, как теперь принято, воспитания?

Камнеломов сказал по общей связи:

– Как только начнут ломать дверь, мы с Игорем вступим в игру.

Уткин сказал хмуро:

– Это не игра.

– Да? – переспросил Камнеломов. – В нашей смешной для Бога симуляции жизни даже великие войны всего лишь игры!

Шенгальц скептически хмыкнул, а Камнеломов добавил с издевкой:

– Одни выигрывают, другие проигрывают!.. А место, где смешно дерутся, называется театром. Театром военных действий. Не знали, детки?.. Ладно, ждите, не высовывайтесь.

– У нас все заряжено, – ответил снизу по связи Карпов.

– Даже атмосфера, – добавил Влатис.

Изображение с десятка камер я оставил на экранах, все красиво и четко, на небе ни облачка, небо голубое, голуби мира бегают по булыжнику и собирают крошки, но из переулков вышли люди и медленно продвигаются в нашу сторону с битами и арматурой в руках.

Пришли убивать и, если сдадимся, будут жутко разочарованы. Хотя все равно кто-то потребует убить, а на такое толпа всегда откликается радостно, так что сдаваться бессмысленно, нужно сопротивляться до последнего патрона.

Ножами айтишники почему-то не обучены, так что да, до последнего патрона, спасибо Камнегору.

Снаружи здания донесся дикий вопль, тут же подхваченный сотнями глоток. Толпа на экранах все ускоряет шаг, перешла на бег.

Я велел громко:

– Не стрелять! Только Камнелом и Шенгальц.

Толпа перебежала площадь и ударилась о стену здания с такой силой, что вроде даже дрогнуло, а кому-то в переднем ряду нападающие могли переломать кости. Ничего, зачтут как боевое ранение в борьбе со старым прогнившим миром.

Донеслись тяжелые и частые удары в дверь, бьют по крайней мере в две руки. Все верно, на экранах видно, как двое парней спортивного сложения азартно лупят кувалдами, а еще трое с такими же молотами в нетерпении переминаются с ноги на ногу.

В толпе подбадривающе орут, деревянная обшивка двери разлетелась в щепки. Орудующие молотами и кувалдами обалдело остановились, вместо дыры обнаружили толстую основу из добротного металла…

…и в этот миг Камнеломов и Шенгальц открыли огонь. Я видел, как после каждого выстрела в густой толпе падают сразу несколько человек.

Оба стреляют быстро, пользуясь скученностью нападающих, я хотел было велеть прекратить огонь, но с усилием сдержал присущую интеллигенции слюнявую мерехлюндийность. Толпа должна ощутить не только материальные потери, те в любом случае микроскопические, но и заметный психологический урон.

Один-два сраженных пулями пустяк, каждый скажет, погибли другие, а когда убитых десятки, ощутят, что среди убитых могли оказаться и они сами.

Камнеломов и Шенгальц продолжали стрелять даже в спины, из-за чего воющая в ужасе толпа сбивает с ног соратников, немилосердно топчет, а сзади часто хлопают выстрелы, и после каждого на брусчатку площади с разбега падают новые жертвы.

За моей спиной охнула Диана, на всех экранах видно в разных ракурсах площадь, где трупы лежат группами. То один раненый, то другой пытаются подняться, но тут же падают, истекая кровью из десятков крохотных, но глубоких ран.

Шенгальц прекратил стрелять первым, но Камнеломов, разгорячившись, в азарте всаживал пули в спины убегающих, хотя те были уже на середине площади.

Они неслись, как стадо насмерть перепуганных коз, преследуемых стаей кровожадных волков, сбивали один другого с ног, топтали, однако выстрелы еще звучали, и распластанных тел на брусчатке площади стало еще больше.