При всей напряженной работе отдела все больше сотрудников отвлекается на новости, даже обсуждают друг с другом, чего давно не было, это замедляет работу.

Камнеломов, гордо исполняющий обязанности заведующего отделом футурологии и прогноза, вошел сегодня в общий зал со словами:

– Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены?.. Сидите-сидите, я сегодня добрый. Объявляю время обеда, раз уж другой подзарядки пока не придумано!

Иванченко поднялся из-за стола, потянулся до хруста суставов, засиделся с утра.

– Наши жены, – ответил он с невеселой иронией, – пушки заряжены, вот где наши жены!.. Только у шефа консервативная семья старого уклада, а все остальные вроде броуновских частиц…

Из-за столов вслед за ним поднялись Карпов, Южалин, Барышников. Карпов буркнул:

– Что в свете данных мероприятий для простого народа, весьма массовых, очень удобно…

– Это всегда было удобно, – напомнил Иванченко, – только раньше считалось крайней непристойностью, а теперь это признак свободы, демократии и всеобщей…

Он запнулся, подбирая слово, Карпов услужливо подсказал:

– Распущенности?

Иванченко сверкнул глазами.

– Раскрепощенности!.. Хотя один хрен, как ни назови, но мы же сами называем некоторые вещи пенисом и вагиной, хотя есть термины короче и более емкие?.. Что там принесли?.. Опять пицца? Вы прямо охренели совсем с этой иностранщиной!.. Что, у нас нет народных русских блюд вроде бифштекса, стейка, эскалопа или хотя бы простейшего ростбифа?

Барышников проворчал:

– Какие бифштексы, когда новости такие слегка неутешительные?.. Только рабоче-крестьянскую пиццу!.. В такое время в знак солидарности с миром ничего жирного, сладкого и без приправ!

Влатис сел было за большой обеденный стол, но от возмущения даже подпрыгнул вместе со стулом.

– Слегка неутешительные? А что тогда ужасные?.. Пали режимы в Китае и Северной Корее!..

– Ну, мы не совсем еще Корея…

– А монолитный Иран? – спросил он. – Даже в его граните завелись черви! Во всех странах брожение, стычки, борьба за умы! Начнутся бунты, а потом что, восстание?.. Россия на две трети в руках неолудов!

Иванченко уточнил успокаивающим тоном:

– Две трети территории, где и населения фактически нет. Но главные города, как Москва, Пермь и Казань, хорошо дают сдачи…

– А Петроград?

– Вчера пал, – сообщил в сторонке Влатис. – Да и то дивно, что так долго держался. Он всегда был гнилым городом, под стать погоде.

– Но-но, – сказал Карпов оскорбленно. – Я питерец! И мой город лучший в мире. У нас поребрик, а у вас гнилое низкопоклонство перед Западом!

Иванченко сказал невозмутимо:

– Алармистов и крикунов в Питере изначально было больше.

– Чем в Москве?

– Чем в Москве, – подтвердил Иванченко, – и Перми вместе взятых, что вообще-то наукограды высшего левла. Так что мы фактически в осаде. Москва как бы держится, но вы же видите, что почти в каждом районе. Стычки плавно и красиво, на радость кинооператорам, переходят в беспорядочные бои с полицией и Росгвардией, на что так весело реагирует и в чем так охотно участвует молодежь, даже не вникая в суть протеста!

– Главное, – буркнул Лавр, – чтобы против власти.

– Ну да, мы пьем за яростных, за непокорных…

Карпов сказал с тоской:

– А мы даже не пьем… Правда, едим хорошо, особенно Денис.

Иванченко сказал оскорбленно:

– А что Денис, что Денис?.. Я на массу тела потребляю меньше, чем ты!.. А в тебе корм зря пропадает. Я б таких ограничил! Вот стану диктатором на отдельно взятом острове, такую диету тебе пропишу…

Я ел пиццу, запивая горячим кофе, слушал соратников и одновременно просматривал сразу с полсотни информационных каналов, на этот раз не столько научных, как новостных.

С помощью всемирной сети, когда со спутников легко распознать любого человека, властям первое время удавалось арестовывать, а то и вовсе выхватывать для экстрадиции наиболее видных бунтарей прямо из толпы.

Потом командные пункты силовиков были то ли захвачены, то ли там сочли такие действия несовместимыми с гуманизмом, боевые дроны оставили в ангарах, а со спутников теперь наблюдают и собирают информацию, как редеющая Росгвардия уже почти не справляется с проблемами.

Я подспудно ожидал, что вот-вот к столице начнут подводить воинские части, брать в кольцо, перекроют танками магистрали, ограничат передвижение на железных дорогах, хотя, по моим же прогнозам, вероятность такого поворота событий меньше десяти процентов, но одно дело математические расчеты, другое – человеческие желания и надежды, а я, увы, пока еще человек, страстно мечтающий перейти в сингулярность, чтобы стать новой формой после всего лишь этой болтливой обезьяны.

– Шеф, – поинтересовался Уткин, – вы в каких облаках парите, распахнув крыла?.. Скажите что-нить оптимистичное!

– Солнце погаснет через шесть миллиардов лет, – ответил я. – Так что успеем раскочегарить еще на середине цикла.

Он фыркнул.

– Я буду жить уже в далекой галактике!..

– Космополит, – сказал Иванченко обвиняющим тоном. – Не дорог тебе край родной с девятью… или снова с восемью?.. планетами.

– Я не в восторге от провинций, – отрезал Уткин. – Сразу же переберусь в центр Млечного Пути!.. А там посмотрю, куда направить стопы или псевдоподы.

– Неолуды всех направят в Средневековье, – сказал Тютюнников трезво. – А там звезды всего лишь серебряные шляпки гвоздиков, которыми Господь закрепил небосвод. А жить будем на пратчеттовской земле на слонах.

– Если с магией, – произнес Лавров задумчиво, – то было бы круто… Хотя с наукой все же круче. И возможностей больше, чем с любой примитивной магией.

Я допил кофе, поднялся.

– Спасибо, было очень весьма. Влатис, твоя часть кода…

– Дописал, – торопливо ответил он. – Уже на проверке у Тютюнникова!

Я кивнул, мы и за пиццей продолжаем работу. Не только у меня получается это странное разделение, когда примитивные отделы мозга полностью взяли на себя заботу о быте, а неокортекс решает задачи высшего порядка.

Скурлатский, мелькнула мысль, хотя и остается крупным ученым, но высокая должность директора Московского института футурологии позволила лучше понимать чиновников высшего аппарата, с которыми по долгу службы приходится контактировать и работать.

Там чиновничий аппарат, где все на строгой иерархии, чуть ли не армия, совсем другой мир, чуть ли не марсиане, в то время как среди ученых лидером становится не назначаемый старшим по должности, а наиболее компетентный в своем деле. Я ничего не потерял, за исключением ущемления самолюбия, когда старшим назначили Камнеломова, именно его анкета с безупречной и правильной репутацией легла на столы как чиновников, так и прочих проверяющих и наблюдающих органов.

Зато ко мне меньше внимания на верхах по обе стороны баррикады. Директор точно рассчитал, что это даст нам возможность работать дольше без всяких препятствий, в то время как наиболее распиаренные научно-исследовательские группы находятся под пристальным наблюдением и контролем как чиновников, так и нарастающего движения неолудов.

А сегодня бесчинствующая толпа с криками и ревом выбила окна в двух зданиях на другой стороне Тверской, напротив Елисеевского, в элитном ювелирном и в гастрономе «Армения». В ювелирный ухитрились зашвырнуть бутылку с коктейлем Молотова, но автоматическая система безопасности с легкостью погасила вспыхнувший пожар.

Все средства информации подчеркнули с особой гордостью и значением, что ничего не похищено, дескать, нападение по идеологическим мотивам, с криминалом ничего общего. На витрине остались как золотые украшения с заоблачными ценами, так и часы «Тесла» в алмазной оболочке с камешками из металлического водорода.

Дескать, эти люди, что бросают в окна магазинов бутылки с зажигательной смесью, ну прям кристально чистейшие люди, нечто вроде народовольцев, что бросали бомбы в царей ради наступления справедливого общества всеобщего равенства и щастя.

Ну, массмедиа издавна на стороне протестующих, с этого кормятся, но вот что с камер слежения ничего снять не удалось, что при такой изощренной технике просто невероятно, звучит тревожно и даже пугающе. Похоже, и там у неолудов свои люди или сочувствующие.

Сюзанна без предупреждения включила большой экран, я дернулся, когда яркий свет упал на поверхность стола в моем кабинете и почти стер оттуда чертежи и графики.

– Ты чего?

Она сказала быстро:

– С вами будет говорить Скурлатский, директор института, если вы еще помните…

Я подобрался, торопливо собирая в кулак все мысли и чувства, директор часто указывал на мою несобранность, постарался расположить лицевые мускулы так, чтобы выглядеть серьезным и значительным.

– То-то сейчас о нем подумал. Хотя мы недавно говорили…

– Что-то изменилось, – успела сказать она в сотую долю секунды по мыслесвязи, – или он на основании того разговора принял какое-то решение…

Она не закончила, по ту сторону рамки экрана возникло лицо Скурлатского, усталое, в глубоких складках и морщинах, как печать долгой и плодотворной жизни, где взлеты и падения, но без провалов, и вот теперь он, как все видавший Гильгамеш, смотрит мудро и с пониманием, бодрым видом ни его не обманешь, ни он меня.

– Добрый день, Макар Афанасьевич, – сказал я льстиво. – Хорошо выглядите. А то у нас прошел слух, что приболели…

Он проговорил надтреснутым голосом:

– Я не приболел, а заболел. Вечером кладут в стационар на обследование. Надеюсь, пробуду недолго.

– А как мы надеемся!

Он даже не повел бровью в ответ на мою откровенную лесть, сказал мрачно:

– Все же оставлю ряд распоряжений… Хотя нет, только одно, но весьма…

– Я весь внимание, – ответил я с настороженностью в голосе и одновременно почтительностью. – Слушаю и повинуюсь, как сказал визирь падишаху. Или султану.

Он бросил на меня недовольный взгляд, я подумал опасливо, не переигрываю ли, постарался выглядеть еще почтительнее.

– На время моей лежки в клинике, – продолжил он, – вся полнота власти в институте переходит в ваши руки, Гарольд Анатольевич!.. Напоминаю, временно! В отделе старшим остается Камнеломов, а я сейчас вот отдаю распоряжение, что также и ресурсы всего научно-исследовательского центра, который возглавляю, временно в вашем распоряжении… В том числе и лаборатории, где разрабатывают так ожидаемый вами чип нового поколения.

Я вздрогнул, директор тот еще стратег, пальцем не шевельнет без дальней цели.

– Надеюсь, – спросил я с тревогой, – обследование не продлится долго! Я не готов, вообще-то, возглавлять и руководить.

Он поморщился, голос прозвучал брюзгливо:

– В наше время даже неделя большой срок. Особенно в моем возрасте, когда накопилось много всякого, от камней в почках до тромбов в каждом сосуде и сосудике… В общем, с этой минуты мои обязанности исполняете вы. Временно, конечно, но все равно можете наломать дров, так что, пожалуйста, сдерживайте свои прекрасные и потому опасные порывы. Не навредите!.. И не привлекайте внимания.

– Буду сидеть тихо, – ответил я поспешно, – как самая мелкая мышка! Хвостиком не шевельну. Ни пискну!

Он милостиво кивнул, экран тут же погас. Я несколько мгновений пребывал в обалделости, наконец Сюзанна поинтересовалась осторожно:

– Какие-то указания будут?

– Почти никаких, – ответил я. – Разве что по мелочи.

Она поинтересовалась тихо:

– А если с директором что-то случится…

Она сделала намеренную паузу, умеет пользоваться интонациями, я ответил хмуро:

– Намекаешь на директорство? Исключено. Совет Академии Наук кандидатуру такой мелочи, как я, даже рассматривать не станет.

– А совет инвесторов?

– Те и вовсе… Поставят кого-то из своих генералов. А меня могут и вовсе вышибить за непочтительность к авторитетам… Так что давай воспользуемся временными возможностями, пока они есть. И будем молиться за скорейшее выздоровление Макара Афанасьевича.

– Молиться?

– Держать кулаки, – ответил я. – желать всеми фибрами!.. А пока поделикатнее сообщи по отделу о решении директора института. Упомяни, что я сам обалдел! И подчеркни, что это на самый короткий срок, у директора всего лишь плановое обследование.

Она сказала понимающим тоном:

– На самый короткий срок допустимо, хотя вне правил, а так его решение опротестовали бы… он все сделал в рамках, хотя и по самому краешку. Уже оповещаю…