Пока Сюзанна сообщала новость и растолковывала подробности, я размышлял, что директор, судя по его решениям, достаточно остро чувствует, как на мир надвигается большая и зловещая Тьма. Потому и передал мне власть, всячески подчеркивая для наблюдающих за нами органов, что это временно, всего на несколько дней.

Вряд ли рассчитал до мелочей, как именно распоряжусь возможностями, но понимает, что воспользуюсь примерно так, как хотел бы сделать он.

Ему труднее, да и на виду, уже публичная фигура, каждый шаг зрим и обсуждаем, так пусть лучше чешут языки, от какой болезни слег и что будут обследовать, а также какие болячки могут найти при его почтенном возрасте. Медики все еще хранят врачебные тайны пациентов, потому журналистам широкое поле для догадок.

Камнеломов, узнав о решении директора, побелел от ярости. Директорство – это уже не наука, он бы справился с руководством куда лучше меня. Ему сочувствовали, утешали, повторили несколько раз, что директор долго в больнице не пробудет, а затем все вернется на свои места.

Он все же некоторое время носился с идеей обжаловать такое странное решение, но Тютюнников и Влатис в один голос напомнили, что пока его претензии рассмотрят, директор выйдет из больницы и снова возьмет бразды правления в свои руки.

Но все же Камнеломов смотрит зло и ловит каждое слово на предмет, чтобы на заметку, а потом предъявить, как нарушение или превышение полномочий.

Я собрался с духом, директорствовать так директорствовать, вызвал к себе начальников отделов, включая и Сокола, хотя тот сейчас занят исключительно производством, а Шенгальцу и Карпову, как самым молодым, велел принести в мой кабинет добавочные стулья.

Сокол, хотя его лаборатория на другом конце гиперлупа, явился первым, бодро протянул руку в старинном жесте приветствия.

– Шеф? Мы уже слышали.

Ладонь крепкая и горячая, рукопожатие цепкое, проверяющее. Мы взглянули друг другу в глаза, я кивнул на расставленные перед столом стулья.

– Располагайтесь. Не думаю, что кто-то опоздает.

– По старинке? – поинтересовался он и сел в середине первого ряда. – Под Скурлатского косите?

– Он вершина, – ответил я дипломатически. – А-а, вот и остальные… Заходите, располагайтесь. Извините, что теряете такое драгоценнейшее время на встречу вживую, но уверяю, дальше будем только по видеосвязи!..

В кабинет входили один за другим руководители отделов и лабораторий, последним явился запыхавшийся Иванченко, но и он уложился в отведенное время.

– Влатис, – сказал я, – последние данные у вас. Что на сегодня?

– Даже на эту минуту, – ответил он бодро. – Мониторю вживую.

Он поднялся, взмахнул над поверхностью моего стола ладонью, но ничего не случилось, взглянул на меня с вопросом в глазах.

– Шеф?

– Позвалям, – ответил я милостиво.

Он повторил жест, в блеске поднялось целое здание трехмерного графика с башенками, угловыми выступами, перепадами и расцвеченного от инфракрасного до ультрафиолета, которые у нас в отделе воспринимают все.

Новая технология масштабирования позволила укрупнить изображение так, что края фундамента повисли за пределами поверхности стола, зато картинка стала масштабной и детализированнее.

– «Сыны Отчизны», – сказал он. – Возглавил Володарцев, вы с ним уже общались. Он тогда председательствовал в основанном им же «Форт Росс». Время не теряют, как видите.

– Ого, – сказал я невольно. – Спасибо, очень зримо. А эти, на правом корпусе, то бишь фланге, косят под военизированные группы?

– Нет, шеф. Не косят. В самом деле с оружием. И никто не смеет отнять.

– Многовато…

– Да, шеф. И с каждым днем все больше. Рядом идет сводка по неделям и даже дням, видите? Плечом к плечу русские националисты, израильские бейтаровцы, штатовская «За чистоту расы», немецкий «Арийский фронт», даже молдаване вошли в альянс за то, что их пообещали признать потомками римлян.

– Эффектно, – согласился я. – Вот это дружба народов, как ее понимают простейшие! Все народы, плечом к плечу идут дружно рэз-з-ать всяких там ученых и прочих высоколобых! В этом случае шахиды «Аль-Каиды» и «Посох Моисея» в самом деле близнецы и братья… А эта кривая… рост экстремизма?

Я говорил ровным голосом, стараясь не выказывать ни голосом, ни мимикой уже не страх, а тяжелую депрессию, в которую начал погружаться что-то слишком часто.

– Да, шеф, – подтвердил он с готовностью и посмотрел так, словно я одним взглядом ухвачу за горло эту зловещую кривую и заставлю ползти вниз под ноги, где и растопчем совместными усилиями. – Точнее, экстремизма среди экстремистов. Процент тех, кто готов не только убивать и резать, но и сам отдаст жизнь во имя… ну, нашего истребления.

– Благородная цель, – подтвердил я тем же голосом и не меняя выражения лица. – Сроки?

Все слушают очень внимательно, на меня если и поглядывают, то с надеждой, что вот выслушаю и тут же решу все эти проблемы, но я, блин, футуролог, а не решатель траблов! Я только обозначаю проблемы в будущем, а решать должны другие.

Уткин ответил упавшим голосом:

– Сейчас все происходит быстро, чересчур быстро. Крупные беспорядки по Москве могут начаться на следующей неделе.

– А военные базы и воинские части? – спросил я.

– Их начнут осаждать где-то через месяц, а то и раньше. Это по перехваченным данным. Такое скрыть невозможно, да они и не скрывают.

– Это еще и устрашение, – подтвердил я. – Нам дают возможность разбежаться в панике. Пусть, дескать, останутся самые упорные, убивать придется меньше. Это тоже деликатно называют чисткой общества.

– Все лгут, – буркнул Влатис.

А Тютюнников заметил:

– Практичные.

Камнеломов добавил громко и, как мне показалось, с плохо прикрытым удовлетворением:

– Совсем недавно они были в меньшинстве! Но активное меньшинство в наше время может быстро стать большинством!

Карпов буркнул:

– Спасибо, Кэп.

Камнеломов сказал с непониманием:

– Не верите? Большевики были самой крохотной партией, но власть взяли в огромной империи!

Уткин указал мне на зеленую пунктирную полоску.

– Смотрите, даже зеленых переманили!..

Я отмахнулся.

– Зеленые изначально за возврат в прошлое, хотя в открытую и не декларировали… Но вот нейтралов уже почти не осталось, заметили? И большинство с ними.

Барышников сказал горько:

– И даже ЗОЖники, кто бы подумал! Тоже предпочли золотого воробья?

– Не все, – уточнил Влатис, – часть все-таки готова идти с нами. Но для большинства, верно, предпочтительнее остановить мгновенье… Центральный район России как-то еще держится, красного мало, оранжевого средне, а вот Дальний Восток чуть не весь в пурпуре… Как и Сибирь.

Уткин напомнил:

– Там всегда были то голод, то неурожай, а сейчас наконец-то полное изобилие. Любые товары, базовый безусловный доход, живи и радуйся!.. С их точки зрения, мы в самом деле чудовища, стремимся погубить такой прекрасный мир!

Лавр сказал задумчиво:

– А вдруг не погубим?

Иванченко замахнулся на него громадным кулаком.

– Пшел со своими шуточками!.. Шеф?

– Работаем в прежнем режиме, – велел я. – Кто может быстрее, нажмите. Мы на финишной прямой, но последний бой он трудный самый… Влатис, а ты мониторь подвижки по Москве и области!

– Да уже смотрю, – ответил он, в голосе прозвучала откровенная тревога. – Единым фронтом выступают такие группы, смотреть страшно. Мир совсем сошел с ума! Ортодоксальные евреи «Тайны Торы» и «Мученики пророка Али» в одной связке!

– Хотят спасти мир, – ответил Тютюнников, – а потом уже пускать кровь друг другу. Точнее, один одному, какие они друзья?.. Мы страшнее, потому у них пока временный союз, как у кошки с собакой против повара.

Уткин уточнил:

– Просто негласный пакт о нападении. Но куда серьезнее организации ортодоксального ислама. Там фанатики, без тени сомнения жертвуют жизнями, эти самые опасные.

– К счастью, – заметил Тютюнников, – лучшая защита от них – светский ислам. Даже я подумывал сказать: «Ашхаду алля иляха илля Ллах, уа ашхаду анна Мухаммадар расуллу Ллахи».

– Не смог шахаду выговорить?

– Если бы не трансгуманизм, – заверил Тютюнников серьезно, – стал бы мусульманином. Но сингулярность уже вот-вот. Как только перешагнем Великий Порог, старого мира уже не будет. Все религии, от шаманизма до ислама, останутся в далеком и смешном прошлом.

– Уважаемом!

– А это как решим. Кто-то вообще намерен стереть у себя все эмоции, чтобы наперед избавиться от страданий. А вы, шеф?

Я покачал головой.

– Ничего не сотру. Страдания очищают душу.

– А что такое, – спросил он с коварством в голосе, – душа?

– В человеке нет ничего, – сообщил я, – кроме души. Сейчас проработаем некоторые защитные меры… Увы, остановить эту лавину не сможем, но чуточку отсрочить свою гибель…

Карпов сказал с тяжелым сарказмом:

– Вы оптимист, шеф!