Иванченко уже деловито резал свой кусок натурального мяса, по крайней мере так заявлено, а глубоко он благоразумно докапываться не стал, буркнул с неудовольствием:

– Интеллектуалы… Я бы вообще не считал гуманитариев интеллектуалами! Всего лишь интеллигенты, а это ни рыба ни мясо и в раки не годится. Ну да, я крайне крайний, но по сути, если без гребаной политкорректности, разве не так?.. Кто знает, что мне принесли? Мне кажется, это всего лишь баранина, а не козлятина!

– Один хрен синтетика, – ответил равнодушно Глебов. – Мало ли что в сопроводиловке. Я сам такое могу придумать!.. Мол, мясо феникса!.. Или Сирин!

– Сирин не надо, – ответил Иванченко. – Все-таки хоть и птица, но женщина… Зато феникса можно!.. Все равно возродится. Безотходное производство. Еще и удобрение пеплом… Если бы на той стороне только народ да гуманитарии, их можно бы танками, как в Тяньаньмэне. История нас оправдает, однако Кико Мацуки, лауреат Нобелевской премии, всегда резко выступал против сингулярности, а это такое имя, к нему прислушиваются и правые, и левые!

– Ренегат, – произнес Южалин с отвращением. – Предатель!.. Он не веган, случаем?

Влатис дернулся, но смолчал, провокация слишком уж очевидная, а добрый Руслан возвразил дипломатически:

– Человек он честный.

– Но дурак, – заявил Южалин жарче. – Гениальный ученый в своей узкой области, но полнейший дурак в общественной и личной жизни.

– В «Спасем мир!», – напомнил Карпов, – вообще артиста поставили во главе.

– Актера?

– Хуже, артиста!

– А-а, ну это уже полное дно. Хотя движение у них массовое. Наверное, из-за названия. Все лежуны на диванах копят силы, чтобы спасать мир.

Уткин сказал с сарказмом:

– В лагеря на перевоспитание?.. На подножный корм?

Карпов вздернулся, словно его ткнули шилом.

– А что?.. Пообщаются с конвоирами, походят с бензопилами по лесу, подышат свежим воздухом… Вдруг да поймут, что мир совсем не таков, каким видели из своих уютных нор?.. Ладно, все равно выстоим. Думаю, не только у нас ребята с ног падают, ночей не спят, все на энергетиках. Вон в стране, которую Миклухо-Маклай открыл, свой институт сингулярности открыли! Тоже спешат внести свою копеечку в общую копилку знаний!.. А у нас Аня уже два раза в обмороки падала… Правда, все время в руки Дениса.

Иванченко пробормотал:

– Чем сильнее нас, тем усерднее мы… Лавр, что задумался? Или сейчас в рейде на босса Гибралтара?

Лавр на миг поднял затуманенный взгляд от тарелки, нож и вилка остановились, словно к рукам перестала поступать энергия.

– Нужно запустить инфу, – предложил он, – что столкнулись с большими трудностями. Просто огромными! И до сингулярности на самом деле еще далеко. Целые поколения.

Уткин бросил со своего места:

– Артем и так постоянно вбрасывает эти фейки, но народ все равно боится. Как сказал Петр Капица, наука – это крокодил, что постоянно движется вперед с разинутой пастью и пожирает все на пути. Он и великому Резерфорду дал кличку Крокодил за то, что тот никогда не отступал, дескать, хвост позволяет ему идти только вперед… Потому сингулярность наступит все равно, рано или поздно.

Южалин заметил с ядовитой кротостью:

– Но если убедить, что наступит не скоро, нынешнему поколению точно нечего бояться? Может, на этом и сыграть?.. Дескать, а следующее пусть само разбирается? Шеф?

Я сказал с горечью:

– Никто предположить не мог, что резкое продление жизни обернется таким вот… финтом. Успехи науки сыграли против нее же. Теперь простейшие свои гарантированные сто семнадцать лет хотят прожить без всяких переходов в новый непонятный, потому страшный мир… И вообще, пусть ученые думают, как сделать жизнь бесконечной, а не о всякой там непонятной и пугающей сингулярности!.. Лавр, передай мне вон тот сок… И все, заканчиваем, заканчиваем!.. Наш уважаемый Макар Афанасьевич, если и наблюдает за нашей общей трапезой, словно мы первохристиане, должен получить полнейшее удовлетворение. Хоть и не знаю какое.

На обратном пути к кабинету подумал с горечью, что демократия сыграла против себя же. Простейших в мире большинство, тоталитарные режимы трещат под напором их понятия демократии.

Похоже, уже ничего не сделать в обществе. Только революция или всемирная катастрофа, то и другое приведет к диктатуре…

Сегодня Уткин заглянул в дверь, действует по старинке, сказал с тревогой:

– Шеф, вы следите за конгрессом в Париже?

Я кивнул, час назад начался всемирный съезд наиболее титулованных ученых всех ветвей хай-тека. За неделю конференций, дебатов и подготовки решений и рекомендаций должны выработать строгие правила, обязательные для научных работников всех цивилизованных стран, а также настоятельные рекомендации для правительств.

И если раньше удавалось для проведения незаконных или просто нерекомендуемых опытов переехать на время в какой-нибудь Эквадор или Гвинею, то сейчас и эту лавочку прикрывают.

– И что примут?

Я ответил с подчеркнутым спокойствием:

– Разумные люди должны принять разумное.

– А примут?

Я ответил с неудовольствием:

– Устраивающее большинство.

Он остался в проеме распахнутой двери, так могут слышать и все остальные, даже неподключенные, спросил с жаром:

– А вы знаете о подготовке резолюции насчет приостановки работ по дальнейшей разработке искусственного интеллекта?

– Проектов резолюций до хрена, – ответил я вежливо.

– Но каковы шансы, что примут эту… эту дрянь?

Я ответил с неохотой:

– Большие. Всего лишь процентов двадцать, но…

– Что «но», – спросил он настороженно, – что «но»? Двадцать процентов меньше, чем восемьдесят!

– Кто спорит, – ответил я, – но часть голосующих традиционно воздержится.

– Ох…

– Воздержавшимися, – уточнил я, – будут как раз не запретники. К тому же умелые лоббисты часть электората сумеют перевербовать или как-то иначе убедить встать на сторону так называемых осторожных ученых… так что поглядим. Окончательный результат пока в тумане.

– Даже для вас, шеф?

– Мое мнение вам лучше не знать, – сообщил я. – Инфаркт – дело серьезное. А вам еще бы жить… вдруг да уцелеете?

Он сказал с упреком:

– Ерничаете, шеф. А дело серьезное! Как дошли до жизни такой, что даже наш брат, работники науки высшего левла, призывают остановить…

С экрана над столом всегда тщательно следящий за формулировками Артем Тютюнников педантично уточнил:

– Не оста, а прио. Приостановить. На некоторое время, как говорят. Для выяснения. А то не успевают понять, куда наука мчит на такой скорости и о какую стену расшибемся. А вы, шеф, знаете?

– Не расшибемся, – ответил я. – Может быть. А когда ударимся о стену сингулярности, то… проскочим на ту сторону и превратимся из гусениц в бабочек.

– Не хочу в бабочку, – сказал Уткин, – хочу в стрекозу.

– Стрекозла, – подсказал Артем.

Уткин отмахнулся.

– Какая разница, пол можно будет менять сто раз в день, чем ты и займешься наверняка. Как и вообще все можно менять и перестраивать… Но, шеф, если только приостановить, то потом снова наш паровоз вперед лети?

Я ответил с тоской:

– Им только дай за палец укусить, руку оттяпают. Выяснение при желании можно затянуть до бесконечности. Да еще в таком деле! А движение бесполезников набирает размах. Каждый день промедления усиливает их позиции. Нет, надо сражаться, подготовить доводы, которые не опрокинуть…

– Не смогут опрокинуть, – заметил он, – сумеют обойти. Забываете, против вас не ученые, а политики. Да и часть ученых, как уже выяснено, на их стороне.

– Но доводы приготовим, – пообещал я, – и адаптируем для массового читателя.

– Сумеете в две строки? – спросил он скептически. – Простой народ читает только заголовки.

– Но как-то же можно влиять? – сказал я с досадой.

– Лучше всего стадом управляют шоумены, – напомнил он. – Теперь даже все политики из актеров и шоуменов. Кроме Ирана, конечно. А вы на кого ориентированы? Ну вот. Просто не сумеете подобрать доводы для тех, кому в кайф футбол и фотки своей еды в соцсетях!

– Это да, – признал я, – у меня несколько иная аудитория… Кто запостит фото стола с едой, это уже диагноз, такому у нас и руки не подадут!..