42

Меня удивило, что Паймон так легко согласился на мое предложение. Что-то было не так. Я не могла рассчитывать на его милость и доброе сердце, потому что он попросту не был милостив, а сердца, у него, похоже, вообще не было. На что он тогда рассчитывал?

Черт… это значит, что у него был план и он был умнее меня.

– Ее все равно убьют. – Белет закурил.

До этого он угостил Азазеля и даже меня, хотя я не курю. Петрека он демонстративно проигнорировал.

– Может, и нет, – пробормотал Петрек, старательно избегая моего взгляда.

Что с ним случилось? Он даже лицом ко мне не стоял.

– Ты веришь в чудеса? – усмехнулся Белет. – А впрочем… ты, наверное, даже в Святого Николая веришь.

– Они ее не убьют, – возразила я, пресекая очередную их ссору. – Мы что-нибудь придумаем. Пока что нам нужно как можно скорее эвакуировать следующие объекты. Они тоже наверняка бросятся на их поиски, чтобы убить. Мы должны опередить их. У нас всего шесть часов. Давайте разделимся.

Азазель тяжело прислонился к стене.

– У нас всего один ключ. Забыла?

Точно… это проблема, учитывая мой пока что фрагментарный план.

– А нельзя его просто продублировать? – Я вспомнила французские круассаны.

Азазель глубоко задумался.

– Я никогда не пробовал… – Он бросил мне ключик. – У тебя больше силы, чем у меня.

Я повертела в руке золотой ключик и усиленно подумала о его форме, твердости, блеске золота, которым он был покрыт. О тонких филигранных колечках цепочки, к которой он цеплялся. О скважине дверного замка Бельфегора.

В моей ладони лежали три одинаковых ключа, сверкавших на турецком солнце, клонившемся к закату. У нас было мало времени.

Я протянула ключи Азазелю. По очереди он вставил каждый из них в стену. Все они сработали.

– Удивительно! – воскликнул он, а затем наморщил лоб: – Как я сам до этого не додумался?

Он дал каждому из нас по ключу. Только Петреку ничего не досталось.

– А я? – спросил он, снова не глядя на меня.

Я почувствовала, как в груди что-то кольнуло, что, конечно, никак не могло быть ни признаком инфаркта, потому что я была мертва, ни кислотным рефлюксом, потому что я ничего не ела с самого… хм… кажется, утра.

Петрек избегал моего взгляда, не разговаривал со мной напрямую. Он злился на меня за то, что я так быстро, откровенно и без особых угрызений совести сказала дьяволам, что они могут убить Монику? Мне тоже было плохо из-за этого. Я действительно не хотела, чтобы она умирала, и, самое главное, не имела права этого хотеть.

В тот момент это просто вырвалось.

Зато теперь мне было больно, и особенно оттого, что он переживал. Неужели он любил ее? Неужели она была так ему важна?

– Будет лучше, если ты отправишься туда же, куда и Айкют. Там ты будешь в безопасности. Нам нужно разделиться, чтобы собрать всех как можно быстрее. Мы не можем за тобой следить, – сказала я.

– Я не согласен, – объявил он, глядя мне прямо в глаза.

Азазель вставил свой ключ в стену и открыл проход в нашу секретную типографию.

– Она не умрет, – сказала я, проглотив собственную гордость. – Я попытаюсь ее спасти.

Я думала, что он на этом успокоится, но он продолжал нервничать.

– А если из-за этого погибнешь ты? – воскликнул он.

Я удивилась.

– Так ты не о ней беспокоишься? – спросила я.

Азазель наклонился к Белету. До меня донесся его театральный шепот:

– Как будто смотрю мексиканский сериал…

Петрек глянул на них, но перевел взгляд на меня:

– Я больше беспокоюсь о тебе.

– Ох, ну хватит! – воскликнул Белет. – Меня тошнит от выслушивания этих ваших миленьких признаний. Кто так говорит в наши дни?!

Он схватил Петрека за плечо и толкнул его за дверь, не слушая ни его, ни моих протестов. Быстро ее закрыл, чтобы Петрек не попытался вернуться.

– Засранец, – подытожила я его поведение.

– Красивый засранец, – поправил он меня с лукавой улыбкой. – Кроме того, кажется, нам надо спешить?

Как только Петрек исчез из поля зрения, у Белета сразу же заметно улучшилось настроение. Он просто сиял и даже перестал наклоняться к больному боку.

– Слушайте, у нас всего шесть часов, – начал Азазель. – Это очень мало. К тому же наши объекты постоянно перемещаются, а вы, лодыри, ни разу не изъявили желания пойти со мной, чтобы познакомиться с наблюдателями. Мы не успеем найти их всех. Как разделимся?

– Пойдем по очереди, – предложил Белет. – Кто следующий в списке?

– Объект номер четыре – Рикки, Бразилия; объект номер пять – Джон, Австралия; объект номер шесть – Костас, Греция, – быстро процитировал по памяти Азазель. – Ну, и так далее, но сначала сосредоточимся на этих.

– Я когда-то была в Греции, – сказала я. – Остальные страны я не знаю.

Азазель улыбнулся мне:

– Отлично, он твой. Костас живет в Афинах, работает в ресторане на улице Платейя Митрополеос, недалеко от пересечения с улицей Одос Никис.

Я кивнула, хотя эти названия ничего мне не говорили. И все-таки я предпочитала Афины Бразилии или Австралии.

– Это недалеко от Акрополя и парламента. Ты обязательно найдешь, – обнадежил меня Белет.

У меня было ощущение, что у них обоих в головах были точные карты городов – они знали каждую забегаловку, каждый переулок. Ну, у них была вечность, чтобы путешествовать по миру. Наверняка они побывали повсюду.

Я постаралась вспомнить окрестности парламента и Акрополя. Перед глазами возникли знакомые образы. Несколько лет назад я пару дней жила в Афинах в маленьком отеле в пакистанском районе. Район не слишком интересный, но дешевый. Я вспомнила площадь перед парламентом, на которой проходила торжественная смена караула, и сквер напротив. За зданием был огромный красивый парк. Туда я и решила перенестись.

– Я уже знаю где, – сказала я.

В конце концов, язык у меня есть, спрошу у кого-нибудь дорогу.

– Наблюдатель – это старик, завсегдатай закусочной, где работает Костас. Невысокий, толстый, с бородой до пояса. Кроме того, он ходит в черных очках, с белой тростью и бежевым лабрадором. Ты узнаешь его без труда.

Я стояла, открыв рот.

– Наш наблюдатель слеп? – выдавила я.

Азазель пожал плечами:

– А что, ты думаешь, мне было так просто найти человека, рвущегося шпионить? Не придирайся. Это профессионал.

Догадываюсь… В конце концов, нет лучше шпиона, чем слепой старик с тростью, не так ли?

– Белет, ты в Бразилию, Рио-де-Жанейро, – распорядился Азазель. – Объект номер четыре – полицейский. Патрулирует в основном окрестности Пако Империал. Толстый и усатый. Наш наблюдатель – его коллега. Тоже толстый и усатый… Они патрулируют вместе. Найдешь?

– Это рядом с улицей Президента Антония Карлоса? – убедился красивый дьявол.

– Ага, – кивнул Азазель. – Я лечу в Австралию. После спасения объектов встречаемся в типографии. Не отправляемся к следующим объектам, пока все не вернутся. В случае чего придется помочь друг другу…

Он бойко подошел к стене и вставил в нее ключ.

– В путь, – скомандовал он и перескочил на другую сторону. Перед глазами мелькнула пустыня. Видимо, объект Азазеля жил не в городе.

Я подошла к стене, вертя ключик в пальцах. Остановилась прямо перед ней, не в силах решиться вставить ключ в материю. Я боялась Паймона и Агареса. Очень боялась. Я никогда не отличалась смелостью: меня пугали пауки, большая высота, глубокая вода и устные экзамены. Просто было много вещей, которых я боялась. Но ничего я не боялась больше, чем этих двух безумцев.

Белет обнял меня сзади и прижал к себе. Я попыталась высвободиться, но нечаянно коснулась его раненого бока. Он зашипел от боли, и я замерла.

Не выпуская из объятий, он развернул меня лицом к себе.

– Вики, не волнуйся, – подбодрил он меня, поглаживая по щеке. – Все будет хорошо.

– Ты так в этом уверен?

Он отвел взгляд в сторону.

– Я не уверен, – пробормотал он. – И тем не менее мы прикончим этих ублюдков. Ты должна попробовать. Тебе надо начать думать об этом. Потом может не остаться времени на бесполезные угрызения совести.

Я поморщилась и без лишних слов прижалась к его широкой груди. Мне не хотелось никого убивать. От этой мысли мне становилось не по себе. Я поняла, что на самом деле меня пугали не сами враждебные нам дьяволы, меня пугало, что мне, вероятно, придется причинить им вред. Придется их убить. Хладнокровно. Я боялась, что, сделав это, стану такой же, как они.

Белет гладил меня по спине. Он него пахло слегка пряными благовониями и ветром. Мне нравился этот запах. Я знала, что нам пора, на счету была каждая минута, но я не могла от него оторваться. В его объятиях я чувствовала себя в безопасности.

Случайно я коснулась его бока. Он не вскрикнул и не отстранился, только резко втянул воздух и напряг все мышцы.

Я отпрянула от него на расстояние вытянутой руки.

– Белет! Прости, – быстро сказала я. – Я не хотела.

– Ничего, мне совсем не больно, – солгал он с улыбкой.

– Не строй из себя героя. Покажи рану.

Он коротко рассмеялся и начал расстегивать пуговицы, глядя мне в глаза голодным взглядом.

– Но я не строю из себя героя, – ответил он с лукавой улыбкой. – Я и есть герой. Как и ты для меня героиня, моя героиня. Кстати, у тебя даже есть наркотические свойства.

Я не могла сдержать улыбку. Он расстегнул рубашку. Мне пришлось помочь ему снять один рукав, потому что он не мог приподнять эту руку.

– Наркотические, говоришь? – Я рассмеялась.

– Да, твоя внешность, твой запах, прикосновение… Вкус твоих губ парализует. Я просто не могу не касаться тебя.

Я почувствовала, что краснею. Быстро наклонила голову, чтобы волосы прикрыли мои щеки, и посмотрела на его бок. Вдоль ребра с правой стороны тянулась пятнадцатисантиметровая прижженная рана. Она не была чистой. Кусочки обугленных тканей были черными, они раскрывались, обнажая кровавую плоть.

Живая рана. Она совершенно не заживала. Учитывая наши сверхъестественные способности к регенерации, она уже давно должна была затянуться.

– Долго она еще будет так выглядеть? – тревожно спросила я.

– Поболит еще пару недель. Рана закроется примерно через несколько дней, может, неделю, – сказал он. – Потом образуется корочка.

Я не понимала, почему раны, нанесенные пламенным мечом, не заживают. Все остальные травмы исчезали в течение нескольких минут, не оставляя после себя никаких следов.

– У тебя останется шрам? – спросила я.

– Да, – мрачно буркнул он. – Такой же, как шрамы на спине.

Хотя я помнила, как они выглядят, я встала за его спиной. Два длинных шрама на обеих лопатках. Черные, будто бы прижженные. Кусочки пепла и обугленных тканей заросли кожей, оставляя след на ее поверхности, словно огромные, неудачные татуировки.

Я осторожно провела по одному из них кончиком пальца. Белет удивленно повернул голову, но ничего не сказал. Он ждал моего следующего шага. Я коснулась второго шрама и тоже провела по нему пальцами. Он прикрыл глаза.

– Это?.. – мой голос оборвался.

– Да… Это следы от крыльев. В наказание за участие в восстании Люцифера мы все их потеряли.

– Каково это – уметь летать? – поинтересовалась я.

Он уставился в пространство перед собой и грустно улыбнулся собственным воспоминаниям.

– Это невозможно описать словами… Умение летать было единственной вещью, о которой я скорбел после низвержения с Небес. Кроме этого, я ни о чем не жалел.

Я снова встала напротив него. Присмотрелась к ране, которую нанес ему Паймон. У меня была большая сила. Может, если я соединю адскую силу и Божью Искру, то мне удастся ее вылечить?

Осторожно я приложила ладонь к краям гангрены. Область некроза была больше, чем моя рука. Белет вздрогнул от прикосновения.

– Я постараюсь тебе помочь, – сказала я. – Не двигайся.

Я усиленно подумала о его коже – бархатистой, оливковой, теплой на ощупь. О великолепных мышцах, которые видно при каждом его движении. Об артериях и венах, по которым бежит кровь, которые забирают продукты обмена веществ. Наконец, я подумала о нервных окончаниях, которые сообщают информацию о прикосновениях, тепле, холоде, боли, которые регулируют тонус кожи, работу мышц, спазм сосудов.

Было так много вещей, о которых я должна была помнить.

Я перестала что-либо видеть. У меня потемнело перед глазами. Я только чувствовала, как какая-то сила течет из моей груди по руке к ране Белета. Чувствовала, как оживают клетки, как они начинают делиться, заполняя нанесенные мечом повреждения.

Тем не менее рана не хотела исчезать полностью. Она закрылась, перестала кровоточить и болеть. Мышцы восстановились, струп, который мешал бы резким движениям, не образовался. Однако я не смогла вернуть ощущение прикосновения и температуры, при этом шрам все еще был опаленным и черным.

На моем лбу выступили капли пота. Я сосредоточилась еще сильнее.

– Вики? Вики? – словно издалека донесся до меня голос Белета.

Я убрала руку. Темнота перед глазами исчезла, я снова стала слышать. Слабость пропала.

Белет удивленно провел пальцами по шраму, который, несмотря на мои усилия, остался, уродуя кожу. Он пошевелил плечом, довольный тем, что больше не чувствует боли.

– Я не смогла полностью его убрать, – сказала я.

Белет обнял меня и поцеловал, прежде чем я успела возразить и отстраниться. Продолжая держать меня в своих объятиях, он сказал:

– Вики! Все прекрасно! Мне не больно, я могу двигаться. А то, что остался след… Не переживай, ничего страшного. – Он снова нежно коснулся своими губами моих. – Если бы не ты, то я бы страдал еще несколько месяцев.

– Ты же сказал, что заживет через пару недель…

– Я солгал, чтобы не беспокоить тебя. – Он подмигнул мне.

Я отстранилась от него. Белет еще раз провел ладонью по коже на ребрах и, обрадованный, надел рубашку.

– Не знаю, как тебя благодарить. Я сделаю для тебя все что угодно!

– Не надо, – со смехом возразила я. – Теперь нам лучше отправиться спасать людей с Искрой. У нас мало времени.

Мы вдвоем подошли к стене, доставая свои ключи. Я повернула свой шесть раз, представив парк около греческого парламента и один из темных переулков, где стоит несколько деревянных скамеек и есть низкая каменная стена, идеально подходящая для моей двери.

Я вытащила ключ и нажала на дверную ручку.

С другой стороны все было именно так, как я помнила. Может, только растения были немного выше и величественнее. Несмотря на вечер, было довольно светло. Я почувствовала теплый душный греческий воздух, пронизанный ароматом цветов.

– Вики, – остановил меня голос Белета.

Он тоже уже открыл свой проход. Я увидела какой-то темный тенистый заулок.

– Летать… это как первая любовь. Как влюбленность. Я не мог найти подходящее сравнение, пока не встретил тебя.

Затем он прошел через дверь, оставив меня наедине с этим оригинальным признанием в любви.