Романтизм как порыв земного к небесному доступен всем людям, кроме тех, которые утратили потребность стремления к возвышенному. Романтизм — это внутренний мир души человека, сокровенная жизнь сердца, стремление к высшему. По словам Апполона Григорьева, романтизм — это тревожное, вечно недовольное настоящим чувство человека, рвущееся на простор. По словам профессора Незеленова, романтизм — это стремление к неопределенному, неясному, но возвышенному идеалу.

Романтическая вспышка свойственна не только отдельным лицам, но и целому народу. Эта вспышка настроения души случилась в средние века у романских народов, населявших запад и юг Европы. Отсюда этот возвышенный порыв у романских народов и стал называться «романтизмом» и под этим названием перешел в Германию, а позже и к нам, в Россию.

Существуют две формы романтизма — средневековый рыцарский, или «ранний романтизм» и новый романтизм, возникший во второй половине XVIII века как реакция протеста против крайне материалистической философии, восставшей против старых идеалов. Крайности этой французской философии вызвали стремление к идеализации и прославлению средних веков. Так как это стремление романтизма особенно пришлось по сердцу Германии, стремившейся к национальной независимости и призывавшей лучших немецких писателей к поднятию народного духа, то это новое течение было названо «немецким романтизмом». И вот этот немецкий романтизм и пришел в Россию и отразился в гениальном творчестве поэта Жуковского.

По своей душевной организации и мировоззрению Жуковский — великий идеалист, оптимист и глубоко религиозный человек, имел все данные к восприятию нового немецкого романтизма. По словам Тютчева, Жуковский «как голубь, чист и цел духом был и хотя мудрости змеиной он не презирал и понять ее умел, однако веял в нем дух чисто голубиный». Будучи наделен необычайной мягкостью, любвеобильным сердцем, в котором светилась трогательно нежная врожденная грусть, гармонировавшая с его «вечной тоской по идеалу», Жуковский от природы был наделен редкой у людей гармонией духа, благообразием, миром душевным и примиренностью со всеми выпавшими на его долю невзгодами. Его редкое спокойствие и глубокая вера в Бога никогда не нарушались никакими сомнениями, которые не чужды были иногда нашим великим писателям. Как однажды выразился Б.К. Зайцев, близкий по своей душевной организации к Жуковскому: «Свет всегда жил в Жуковском».

Чуждый всяких политических увлечений, всецело преданный сложившемуся на Руси государственному быту, традиционному монархизму и патриотизму, Жуковский считал заговор декабристов преступлением безумцев. И по своей христианской любви к ближнему, пользуясь близостью к Царской Семье, дерзнул ходатайствовать за декабристов и многим помог в смягчении наказания.

Покорное преклонение перед неисповедимыми путями Промысла Божия, глубокая религиозность и христианское смирение помогли Жуковскому выработать в себе с трудом дающееся обыкновенному человеку благороднейшее чувство сорадования успехам и счастью ближних. В стихотворении «Песнь бедняка» бедный сорадуется богатому, не завидует никому, утешая себя тем, что в храме Божием все равны, «там буду праздновать и я, там место есть и мне».

Певец чистой мечты, идеалист Жуковский говорит о себе, что «в тридцать слишком лет я все дитя, и буду вечно я дитя, жилец земли безпечный». Отличаясь редким в мире чувством сорадования, Жуковский не стал завидовать пышно расцветавшему гению Пушкина, но трогательно сорадуясь ему, подарил ему свой портрет со словами: «Ученику победителю от побежденного учителя».

Село Мишенское Тульской губернии, где родился Жуковский, красота мирного сельского пейзажа способствовали развитию в поэте «чувства природы», любовью к которой проникнуты его произведения. Прекрасная усадьба с прудами, садами, дубовой рощей, долиной и чистыми речками, дивный вид на отдаленные луга, поля и нивы — все это помогло ему стать поэтом и полюбить родные места, ощутить дыхание Божие в этом величии природы, где «и небеса и воды ясны, а песни птичек сладкогласны». Вкусив сладость бытия в раннем детстве, среди родных полей и родного неба, позже в своем стихотворении «Певец в стане русских воинов», поэт восклицает: «О, Родина Святая! Какое сердце не дрожит, тебя благословляя»!

Сначала Жуковский развивал свой литературный дар на сентиментализме и позже перешел к романтизму. Ни сентиментализм, ни романтизм Жуковского не были рабским подражанием западным литературным образцам; они были искренним отражением его внутренней жизни, ибо для него «Жизнь и поэзия — одно». Эта глубокая задушевность в передаче чувств автора придавала поэзии Жуковского большое обаяние и привлекала читателя.

Оптимистическая философия жизни поэта дала ему дар помнить и воспевать «святое прежде», которое для сердца вечно, и о былом всегда говорить не с тоскою — «его нет», а с благодарностию: «Было», и в этом «было» веровать, что «былое сбудется опять».

Это вечно живущее в сознании поэта светлое прошлое озаряло ему потемки жизни. В этом озарении жила светлая и радостная надежда на грядущую жизнь и радостную встречу с любимыми существами в лучшем мире — это было самым излюбленным мотивом его поэзии. В свете христианской философии смирения Жуковский находил оправдание земным страданиям человека, которые в конечном итоге направлены Божественным Провидением ко всеобщему благу. Земная жизнь — школа смирения. Главная наука в этой школе — терпение, а великий учитель жизни — несчастие.

Богатую пищу для лирики Жуковского дала его чистая и глубокая любовь к Марии Протасовой, также любившей Жуковского. Но после троекратного предложения и отказа ее матери выдать за Жуковского свою дочь, светлый и радостный аккорд поэзии Жуковского перешел на грустный и жалобный, и поэт в своих элегиях заявляет, что истинное счастье человека возможно только по возвращении его на свою Небесную Родину, в истинный «Отеческий Дом». Поэт вверяет себя целиком Промыслу Божию и утешается сознанием, что «и без счастья много есть хорошего в жизни».

Мария Протасова по совету матери вышла замуж за другого, но жила недолго и унесла в могилу свою любовь к Жуковскому с верою встретиться с ним в загробной жизни, как она писала ему в своем последнем письме. Жуковский по поводу ее смерти писал:

Своему душевному настроению Жуковский посвятил много лирических стихотворений как своих, так и переводных. Еще в одном из ранних его стихотворений пламенеет надежда на встречу с любимым существом: «Прости — слово святое! Оно не значит — розно жить. Прости! — святое завещание быть вместе даже и вдали! Прости! — лишь знак переселенья в тот край, где о «прости» уже и помина нет». В «Послании к Батюшкову» (1812) Жуковский снова говорит о святости любви и советует поэту «буйностью развратной испорченных сердец не осквернять свой непорочный жар… Любовь есть неба дар, в ней жизни цвет хранится;

В переведенном из Шиллера стихотворении «Голос с того света» Жуковский слышит голос Марии Протасовой: «Не унывай: минувшее с тобой; незрима я, но в мире мы одном; будь верен мне прекрасною душой; сверши один начатое вдвоем». Поэт временами слышит шепот души, и зримым становится незримое. Тогда он в умилении говорит:

В благоуханьи упоительной весны поэтом овладевает несказанное волнение и тоска, и сердце его слышит, как зовет его какой-то голос («Тоска», 1827). В маленьком стихотворении «Утешение» поэт подбадривает себя словами:

Вера поэта в лучший мир не только не покидала его никогда, но еще при жизни переселила его туда:

Святое святых светлой души поэта во всей полноте его миросозерцания раскрывается в переводном стихотворении: «Теон и Эсхин». Теон, за которым стоит сам Жуковский, говорит Эсхину, разочарованному в погоне за счастьем, которое от него убегало:

Теон рассказывает Эсхину, что он любил, был счастлив и верил, что путь его лежит на земле к прекрасной возвышенной цели. «Но, увы! Кого любил, ее уж нет. Но счастливых дней никогда не погибнет след, ибо для сердца прошедшее вечно. И страданье в разлуке есть та же любовь. И жизнь мне земная священна… Сей гроб — затворенная дверь к счастью — отворится. Там ждет меня спутник, на миг явившийся в жизни»! Теон умоляет озлобленного Эсхина «с природой и жизнью опять примириться»; он говорит: «О! верь мне, прекрасна вселенна! Все в жизни — к великому средство; и горе и радость — все к цели одной: хвала жизнодавцу Зевесу».

Примирившемуся с тяжелой долей несбывшегося семейного счастья Жуковскому Бог послал великое утешение в интересной и полезной работе на пользу Отечества. Будучи чтецом литературных произведений Императрице Марии Феодоровне с 1815 года, а позже преподавателем Великой княгине Александре Феодоровне, в 1826 году Жуковский был выбран Николаем I в наставники Наследнику Цесаревичу — будущему Императору Александру II, Царю Освободителю. Весьма знаменательно, что Николай I, не колеблясь, передал столь ответственное воспитание своего Царственного сына в руки человека без высокого общественного положения. Государь показал великую проницательность в оценке людей, угадав редкие нравственные качества поэта.

Взволнованный монаршим вниманием, Жуковский всем сердцем и душой старался оправдать доверие к нему Государя. Жуковский совершил заграничное путешествие для изучения существующих систем и теорий воспитания и для личного знакомства с выдающимися иностранными педагогами. По возвращению в Россию он составил подробный план на 12 лет для воспитания Наследника. Жуковский тщательно отбирал специалистов по разным предметам, оставил за собой общий надзор за воспитанием и преподавание русского языка. В основу воспитания Наследника были положены те пожелания, которые Жуковский высказал в оде на день рождения Великого князя, когда он еще не знал, что будет его воспитателем. Будущий Государь не должен забывать «святейшего из званий — человек, и в голосе Отечества свободном с смирением дела свои читать…»

С глубоким уважением относился Царственный воспитанник к своему наставнику и до конца жизни находился с ним в переписке.

Жуковский сопровождал будущего Императора в двух путешествиях — по России в 1837 году и за границу в 1841 году. По окончании своего учения Великий князь Александр Николаевич, щедро наградив, отпустил своего возлюбленного воспитателя.

Если в лирике Жуковский был ярким представителем сентиментализма-романтизма, то в эпических произведениях он сделался проводником романтического направления, с излюбленной формой — балладой. Жуковский так прекрасно перерабатывал иностранные баллады и эпические произведения с фантастическим, сказочным оттенком, придавая им чисто русский дух, что даже сам назвал себя в шутку «дядей всех немецких и английских чертей и ведьм на русской почве».

Жуковскому очень понравилась героиня баллады немецкого поэта Бюргера «Леонора» за то, что она безропотно подчинялась Провидению. Назвав свою героиню Людмилой, Жуковский решил изобразить ее погибшей за ропот на Бога как усомнившуюся в Божественной благости. Людмилу, оплакивающую умершего жениха, покойник унес к себе в могилу. Превратив Бюргеровскую Леонору в славянскую девушку Людмилу, Жуковский перенес действие этой баллады в Московское Царство.

Еще ярче отразился русский национальный характер уже в самобытной балладе Жуковского «Светлана», начинающейся чудным описанием деревенского гаданья на Руси:

Все ужасы, которые переживала Людмила как бы наяву, Светлана переживает во сне… В действительности баллада заканчивается благополучным приездом жениха и приготовлением ко свадьбе, что вполне соответствовало оптимизму Жуковского — вере в конечное торжество светлого будущего.

Тему для самой большой баллады «Двенадцать спящих дев» Жуковский взял из древнего народного предания о грешнике, продавшем душу дьяволу за земные блага.

Грешник Громовой десять лет наслаждается всеми благами жизни и похищает двенадцать девушек, от которых у него рождаются двенадцать прекрасных дочерей. Желая получить отсрочку от предстоящих мук, Громовой за каждую проданную душу дочери получает еще двенадцать лет свободы. Громовой решил спасти свою душу покаянием, посещает церковь. По молитвам святителя Николая Громовой покаянием и страданием спасает свою душу. Дочери погружаются в глубокий сон и вместе с отцом ожидают избавителя от дьявола в лице чистого душой Вадима, напоминающего сказочного богатыря, или средневекового рыцаря, являющегося олицетворением весеннего солнца, который, подобно сказочному герою Ивану Царевичу, может разбудить дочерей. В лице одной из 12 сестер Вадим находит воплощение своего идеала и вместе с Громобоем освобождает от дьявола всех его дочерей.

Как переводчик стихов Жуковский не имеет себе равного — во всей мировой литературе. Он изумительно схватывает дух и сущность иностранного произведения и затем передает его в русской стихотворной форме. Свой взгляд на роль переводчика Жуковский выразил так: «Переводчик в прозе есть раб, а переводчик в стихах — соперник. Я соперник». Действительно, его переводы соперничают с оригинальными произведениями Шиллера и Гете. Благодаря гению Жуковского, любимый в России немецкий поэт Шиллер «в душу русскую всосался», а его пламенная любовь к добру глубоко пришлась по сердцу переводчику Жуковскому.

Нельзя обойти молчанием заслуг Жуковского в истории развития русского языка. Его гибкий, звучный, простой стих ярко засиял на фоне тяжеловесной, высокопарной и напыщенной речи стихотворцев XVIII века. Открывая для русской поэзии доступ во внутреннюю и интимную жизнь человеческой души, Жуковский сделался русским лириком, в собственном смысле этого слова.

Великое спасибо Жуковскому и за установление нового, высокого взгляда на значение и назначение поэзии, на которую в XVIII веке смотрели, как на игрушку, под которую приятно прыгать и плясать; как на средство развлечения; как на сладкий лимонад после сытного обеда. Согласно Жуковскому, истинная поэзия должна отличаться благородством содержания, будить в человеке лучшие и возвышенные нежные чувства и задушевность. Поэзия как носительница высоких нравственных идеалов должна, по словам Жуковского, быть добродетелью, «религии небесной — сестрой земной» и как бы «Богом во святых мечтах земли». Высоко ценил поэзию Жуковского и Пушкин, прозванный «Солнцем русской национальной поэзии». Это Пушкин предсказал, что поэзия Жуковского никогда не утратит своего облагораживающего и воспитательного значения для тех, кому близки и дороги взлелеянные Жуковским идеалы истинного смысла и конечной цели человеческой жизни на земле. Эти стихи Пушкина высечены на памятнике Жуковскому:

Что же касается возрожденной средневековой романтической поэзии с ее идеалом прославления старины, которой отдал свою дань признания и наш Жуковский, то необходимо отметить, что эта поэзия возродила у русских любовь к драгоценнейшим памятникам народного творчества, находившегося в полном пренебрежении в эпоху псевдоклассицизма. Сказки, легенды, предания, баллады с отражением в них народных верований и взглядов на национальных героев — весь этот драгоценный материал, все эти забытые «жемчужины» народного творчества во дни торжества холодного ложноклассицизма, считавшего народное творчество пережитком «варварства» и невежества, снова получили заслуженную оценку в эпоху романтизма.

Из народного творчества стали поэты заимствовать темы для своих элегий в области лирики и для своих баллад в области эпической поэзии. Вместо царившего во дни ложноклассицизма так называемого космополитизма восторжествовало здоровое стремление к народности, к отражению национального уклада жизни.

Вырвавшись на свободу из стеснительных, строго формальных и сухих требований ложноклассицизма, романтические поэты стали стремиться к естественности в изображении жизни. Осуждая все плохие, отрицательные стороны культуры и цивилизации как орудие разрушения и источник страдания, романтики стали прославлять вечно юную, красою вечною сияющую природу-мать как драгоценный источник отрады и утешения для их мятущегося, вечно ищущего и страждущего сердца в тоске по идеалу, что глубоко пришлось по сердцу и нашему идеалисту-мечтателю Василию Андреевичу Жуковскому.