Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Герои Достоевского довольно часто «всуе» вспоминают Апокалипсис, используя такие слова, как «страшный суд», «последние времена», «конец света». Но нередко они обращаются к Откровению Иоанна Богослова вполне осознанно, цитируя книгу или прямо апеллируя к образам Апокалипсиса.
Вот, в романе «Преступление и наказание» Родион Раскольников беседует со следователем Порфирием Петровичем, человеком очень умным и проницательным. После ряда вопросов следователь задает Раскольникову и такой: «Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим?» И далее: «Верую, – твердо отвечал Раскольников.» Новый Иерусалим – образ будущего века, собственно, это главная тема последних двух глав Откровения Иоанна Богослова. Кстати, Порфирий Петрович не сомневается в том, что его собеседник понимает, что такое «Новый Иерусалим». Тогда в России даже не шибко грамотные люди знали, что это такое.
В романе «Бесы» один из нигилистов Кириллов, погрузившийся в философию суицида, в разговоре с Николаем Ставрогиным цитирует Апокалипсис, где сказано, что «времени больше не будет» (Откр. 10:6).
А вот глава «У Тихона» в том же романе «Бесы». Николай Ставрогин то ли беседует, то ли исповедуется у старца Тихона и по ходу разговора спрашивает старца: «Однако вы… читали Апокалипсис?» Тот отвечает утвердительно. И Николай далее продолжает: «Помните ли вы: „Ангелу Лаодикийской церкви напиши?“» И далее старец по памяти воспроизводит этот фрагмент из Откровения (3: 14–22). И даже не то удивительно, что монах помнит наизусть текст Апокалипсиса, а то, что Николай Ставрогин, будучи нигилистом и даже превратившись в «беса», очень хорошо ориентируется в Откровении Иоанна Богослова (вопрос насчет Ангела Лаодикийской церкви имел непосредственное отношение к теме разговора). Почему-то, перечитывая этот фрагмент романа Достоевского, я вспомнил слова из Нового Завета: «И бесы веруют и трепещут» (Иак. 2:19).
В романе «Идиот» есть герой, которого зовут Лукьян Тимофеевич Лебедев. Он очень любит всем напоминать, что он – большой знаток этой книги, «профессор Апокалипсиса»: «Я же в толковании Апокалипсиса силен и толкую пятнадцатый год. Согласилась со мной, что мы при третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как всё в нынешний век на мере и на договоре, и все люди своего только права и ищут: „мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий"… да еще дух свободный и сердце чистое, и тело здравое, и все дары Божии при этом хотят сохранить. Но на едином праве не сохранят, и за сим последует конь бледный и тот, коему имя Смерть, а за ним уже ад.»
Особенно запоминается его жаркое участие в обсуждении в собрании по поводу «звезды полынь» из Апокалипсиса («Идиот», часть 3 глава IV). Разговор начинает Ипполит: «Лебедев! Солнце ведь источник жизни? Что значат „источники жизни" в Апокалипсисе? Вы слыхали о „звезде Полынь", князь?» И дальше Лебедев начинает свое «толкование» (пересказывать его не буду).
Фигура Лебедева выглядит гротескно, а его «толкование», мягко говоря, небезупречно. Но то, что тема Апокалипсиса оказалась в центре внимания общества, показывает, что в те времена (60-е годы XIX века) вопросами «конца света» образованные граждане очень даже увлекались. Фактически интеллигенция, удовлетворяя свое любопытство и мелкое тщеславие, тему эсхатологии «заболтала». Спустя некоторое время, в начале ХХ века, появятся писатели типа Дмитрия Мережковского или Бориса Савинкова (по совместительству эсер-террорист), которые будут упражняться в темах Апокалипсиса, антихриста и «конца света», лишь приближая катастрофу революции.
Кстати, в том самом собрании с участием Лебедева некоторые восприняли рассуждения «профессора Апокалипсиса» со скепсисом. Что-то было в Лебедеве шутовское, и слушателям было забавно и совсем не страшно. В противовес Лебедеву генерал Епанчин вспоминает другого толкователя Апокалипсиса: «Я видел настоящего толкователя Апокалипсиса, – говорил генерал в другом углу, другим слушателям и, между прочим, Птицыну, которого ухватил за пуговицу, – покойного Григория Семеновича Бурмистрова: тот, так сказать, прожигал сердца. И во-первых, надевал очки, развертывал большую старинную книгу в черном кожаном переплете, ну, и при этом седая борода, две медали за пожертвования. Начинал сурово и строго, пред ним склонялись генералы, а дамы в обморок падали, ну – а этот заключает закуской! Ни на что не похоже!»
Эсхатология Достоевского в широком смысле – как трагические судьбы человечества и России – имела некоторых предшественников в русской и зарубежной литературе. И это даже не Гоголь, а М. Ю. Лермонтов. Вот одно из наиболее ярких эсхатологических предсказаний будущего России, принадлежащее перу поэта:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Эсхатология в широком смысле у Достоевского нашла свое яркое выражение в романах «Бесы» и «Братья Карамазовы». В первом из названных романов эту эсхатологию озвучивают такие герои (правильнее сказать, антигерои), как Николай Ставрогин, Петр Верховенский, Шигалев. Они рассуждают о том, какой мир собираются построить и как они будут двигаться к достижению своей заветной цели. Это «дивный новый мир», который позднее был описан в романах-антиутопиях Евгения Замятина («Мы»), Олдоса Хаксли («О дивный новый мир»), Джорджа Оруэлла («1984»), Рея Брэдбери («451 градус по Фаренгейту») и др. Это тоталитарное общество, в котором люди будут поклоняться Старшему Брату (прототип антихриста в романе Дж. Оруэлла). При этом человек станет биороботом, лишенным представлений о добре и зле.
Антигерои романа «Бесы» рассказывают, как они будут строить «дивный новый мир»: сеять среди людей вражду, поощрять доносительство, жечь, разрушать, убивать, обманывать, оглуплять, развращать и запугивать. Вот, например, Петр Верховенский говорит Ставрогину о «научном» обосновании будущего «идеального» общества, сконструированного «бесом» Шигалевым: «У него хорошо в тетради, – у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное, равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям – не надо высших способностей. Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами».
Примечательно, что роман «Бесы» – не абстрактная эсхатология. Это пророчество о грядущих катаклизмах России. Некоторые исследователи творчества Достоевского обращают внимание на то, что в романе гибнет 13 человек, это треть всех героев произведения. В Апокалипсисе сказано, что погибнет после Армагеддона треть всего человечества. Если принимать во внимание прямые и косвенные людские потери, то, наверное, в горниле будущей мировой войны, грядущих революций, Гражданской войны в России действительно погибло до трети всех людей. Можно провести параллель между романом, Апокалипсисом и историей России первых двух десятилетий ХХ века. Понятно, события столетней давности не были тем «концом света», о котором говорится в Откровении. Но репетицией были точно.
Войти с помощью соц. сетей: