Заключение. О философии «ратного оптимизма»

Некоторым читателям может показаться, что в главе «Великий инквизитор» Достоевский играет в «поддавки» с католическим иерархом и невидимо стоящим за ним «сильным и умным духом», т. е. дьяволом. Ведь большая часть главы – монолог старика-инквизитора, причем, несмотря на свой преклонный возраст, он говорит твердо, уверенно, убедительно и даже обличительно. А стоящий напротив него Христос за все время не проронил ни слова (хотя старик всячески провоцировал Его на ответные слова).

Общение между братьями Иваном и Алешей по поводу поэмы в главе минимально. И тут вроде бы очевидное преимущество на стороне Ивана. Ведь поэма-то принадлежит ему, он ее и озвучивает. Казалось бы, что, по крайней мере, половина главы должна принадлежать критическим замечаниям брата Алеши, который, как мы понимаем, не мог разделять взглядов Великого инквизитора. Более того, было бы естественным рассчитывать на эмоциональную и страстную реакцию неприятия поэмы со стороны Алеши, который был человеком церковным, к тому же набравшимся духовной мудрости от старца Зосимы.

Но удивительное дело. Читая критику Христа со стороны Великого инквизитора, мы почему-то чувствуем, что эта критика чудесным образом превращается в апологию Христа и христианства. Впрочем, такое ощущение возникло и у Алеши. Когда Иван закончил повествование, Алеша воскликнул: «Поэма твоя есть хвала Иисусу, а не хула… как ты хотел этого». Поэтому Алеша и не стал подвергать критическому разбору большое количество конкретных тезисов Великого инквизитора. Да и сам Иван со своей поэмой выглядит как оправдывающаяся сторона. Иван, из всех братьев Карамазовых, наиболее «умственный» человек, обладающий «эвклидовым умом» (любимое выражение Достоевского, означающее ум, основывающийся на началах рациональной науки), пытается сам избавиться от тех мировоззренческих сомнений, которые его мучили многие годы. Видно, что он агностик, но хотел бы стать 100-процентным атеистом (рассчитывая, что так легче будет жить). И поэма о Великом инквизиторе – пик этих усилий мечущегося Ивана. И «высота» Иваном не была взята. Мы об этом дополнительно узнаем из последующих глав романа. На это обратил внимание Николай Бердяев: «Поразительно, что легенда, представляющая небывалую по силе хвалу Христу, влагается в уста атеиста Ивана Карамазова».

А вот как трактует парадокс «Великого инквизитора» С. С. Хоружий: «она (поэма. – В. К.) написана в специфическом жанре скрытого самообвинения. Здесь главные вещи говорит сам Великий инквизитор, и с виду он, конечно, себя оправдывает; но по всей сути, он сам и прямо разоблачает свое отречение от Христа и переход на сторону сатаны, говоря в точности то, что надо для его обвинения. Можно сказать, что это – новаторское письмо: обвинитель Иван пишет текст за обвиняемого, и в этом тексте от его собственного лица говорит все, что требуется для обвинения».

Впрочем, остается еще более серьезный вопрос: почему же Христос не проронил ни одного слова, стоя против Великого инквизитора? Некоторых читателей смущает кажущаяся пассивность Христа. Но тогда нас должна смущать кажущаяся пассивность Христа и во многих других ситуациях. Мы, например, помним, что Иисус в свое время остудил пыл апостолов, которые хотели призвать огонь на не принявшие их города. Можно также напомнить слова Христа насчет того, чтобы не надо раньше времени пытаться вырывать плевелы-сорняки, посеянные тайком дьяволом там, где была посеяна пшеница. Христос сказал, что следует ждать до того момента, когда начнется жатва. А жатва – образное выражение Суда Божьего в последние времена.

К кажущейся пассивности Христа можно тогда отнести и момент, когда Его арестовали по наводке Иуды-предателя. Никакого сопротивления со стороны Христа не было. Тот, Кто творил чудеса и управлял силами природы, не проявил ни малейшей попытки противостоять злым и жестоким вождям еврейского народа на протяжении всего времени Своего шествия на Голгофу вплоть до Своего распятия. Можем также вспомнить, что в начале Своего земного служения Христос встретился в пустыне с дьяволом-искусителем. Но Сын Божий почему-то не воспользовался имеющейся у Него силой и властью для того, чтобы убрать со Своего пути это неожиданное препятствие. Из других евангельских сцен мы знаем, что бесы безропотно повиновались Христу. Мы знаем, что звери сопровождали Его в пустыне. Почему бы Христу было не послать дьявола войти в какого-нибудь зверя, подобно тому как Он дал команду легиону бесов вселиться в стадо свиней в Гадаринской земле?

Вот что по поводу искушений Христа в пустыне мы читаем в 13-й беседе святителя Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея: «Если же кто-нибудь скажет, что Спасителю надлежало бы показать силу Свою, то я спрошу его: для чего и почему? Что же Христос? Он не вознегодовал на это и не разгневался, но с великою кротостью отвечает ему опять словами св. Писания: не искусиши Господа Бога твоего (Мф. 4:7). Этим Христос научает нас, что дьявола должно побеждать не знамениями, но незлобием и долготерпением».

Итак, молчащий Христос в «Великом инквизиторе» не пассивен. Он не противится злу, но действует, и действует необычайно убедительно. А сомнения у читателя могут возникать лишь потому, что действия Христа не ощутимы физически. Христос сказал, что «жатва» будет лишь при Его втором пришествии. А пока растут рядом, на одном поле и пшеница, и плевелы. То, что они растут, – результат того самого незримого действия Бога.

Единственная сцена Нового Завета, в которой Христос действует решительно (и действие это зримо и физически ощутимо), – изгнание торговцев и менял из Иерусалимского храма. Но это можно рассматривать как прообраз действий Христа во время второго Его пришествия.

Вот что пишет по поводу кажущейся «пассивности» Христа в легенде Антанас Мацейна: «То, что Христос в Легенде не поступил с инквизитором так, как Он поступил с торгующим во храме, тоже проистекает из Его незримого действования. Если бы Христос пришел в конце времен, выслушал бы долгую речь инквизитора и поцеловал бы его, тогда Он, вне всякого сомнения, поступил бы противно Евангелию. Тогда Он был бы не подлинным Христом, а таким, каким Его, философски осмыслив, изобразил Толстой и каким мог бы поэтически изобразить сам Достоевский. Однако в легенде „Великий инквизитор" этого нет…

Его снисходительность по отношению к инквизитору. это не славянская пассивность, но конкретное поэтическое выражение Его исторической деятельности. И в этом отношении интуиция Достоевского тоже была необычайно остра. Таким образом обвинять Христа Легенды в молчании и пассивности – означает хотеть, чтобы Бог Сам непосредственно вмешался в историческую жизнь человечества и разрешил запутанные ее проблемы. Он это сделает в конце Истории. Точнее говоря, Его вмешательство как раз и завершит Историю. Но до тех пор, пока Он позволяет Истории совершаться, Он действует незримо. Поэтому и все те поэтические образы, которые служат изображению деятельности Бога в истории, должны выражать это своеобразное молчание Бога, эту своеобразную Его незримость и наряду с этим показать, каково влияние этого молчания и этой незримости. Нам кажется, что это требование Достоевский как раз и выполнил».

И самое последнее. Читая «Великого инквизитора» и одновременно знакомясь с лучшими антиутопическими романами, читатель получает дополнительные возможности сложить «пазл» – понять метафизику истории и представить картину будущего общества. И уже тем более «пазл» сложится, если чтение Достоевского и антиутопических романов завершить погружением в Откровение от Иоанна Богослова и другие книги Священного Писания. Более того, ограничиться лишь «Великим инквизитором» и романами-антиутопиями было бы неразумно и опасно. Уж очень мрачной в этом случае представляется картина будущего. Священное Писание дает человеку надежду на спасение. Христианскую метафизику жизни человека и истории человечества упоминавшийся мною итальянский философ Стефано Мария Капилупи называет философией «трагического оптимизма». Я бы предложил назвать ее философией «ратного оптимизма». Основанием для такого названия являются следующие слова Священного Писания: «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь – в озере, горящем огнем и серою. Это – смерть вторая» (Откр. 21:7–8).

Побеждающий – конечно не тот, кто участвует в спортивном состязании или игре. Речь идет о тех, кто находится в сражении, битве, брани против «страшного и умного духа» и его слуг – Великих инквизиторов, Благодетелей и Старших Братьев. Не просто сражается, но одерживает ратную победу. Это духовная война, исходом которой является либо победа, либо поражение. Во-первых, «ничьей» в этой духовной брани быть не может, война будет идти до победного конца. Во-вторых, избежать участия в этой войне никому не удастся. Если ты не с Ним, значит, ты будешь в армии Великого инквизитора или Старшего Брата.

Образ этой армии, которая будет противостоять Богу в последние времена, дан в Апокалипсисе: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской» (Откр. 20:7).

А далее – последнее и решающее сражение, которое кончится поражением армии, которой командовал Великий инквизитор (он же – Старший Брат): «И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр. 20:8-10).

Конечно, об этой войне, формально «холодной» (без видимых бомб и снарядов), но крайне тяжелой и непрерывной (в ней не бывает даже перемирий) говорили и писали святые отцы во все века христианства. Великий писатель Достоевский, используя возможности художественной литературы, по-своему стремился донести до своих читателей простую истину, что человеческая жизнь и человеческая история – постоянная война и что «побеждающий наследует все».