Католицизм – ловушка дьявола

«Великий инквизитор» – одно из наиболее ярких обличений католицизма Достоевским. Пожалуй, впервые такое обличение прозвучало еще в романе «Идиот» (1869) из уст главного героя князя Мышкина: «Католичество все равно что вера нехристианская, – говорит он. – …Нехристианская вера, во-первых! Это, во-первых, а во-вторых, католичество римское даже хуже самого атеизма. Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он антихриста проповедует, клянусь вам, уверяю вас! Это мое личное и давнишнее убеждение, и оно меня самого измучило.»

С некоторыми дополнениями Достоевский повторяет эту же идею в романе «Бесы» (1871–1872). Он пишет: «…римский католицизм уже не есть христианство; Рим провозгласил Христа, поддавшегося на третье дьяволово искушение, и. возвестив всему свету, что Христос без царства земного на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный мир» (диалог между Шатовым и Ставрогиным в первой главе второй части).

А в 1876 году Достоевский в «Дневнике писателя» напишет: «Римское католичество продало Христа за земное владение. Провозгласивши как догмат, что христианство на земле удержаться не может без земного владения папы, оно тем самым провозгласило Христа нового, на прежнего не похожего, прельстившегося на третье дьяволово искушение, на царства земные: „Все сие отдам Тебе, поклонися мне!“ О, я слышал горячие возражения на эту мысль; мне возражали, что вера и образ Христов и поныне продолжают еще жить в сердцах множества католиков во всей прежней истине и во всей чистоте. Это, несомненно, так, но главный источник замутился и отравлен безвозвратно. К тому же Рим слишком еще недавно провозгласил свое согласие на третье дьяволово искушение в виде твердого догмата, а потому всех прямых последствий этого огромного решения нам еще заметить нельзя было. Замечательно, что провозглашение этого догмата, это открытие „всего секрета", произошло именно в то самое мгновение, когда объединенная Италия стучалась уже в ворота Рима. Возразят, что это и всегда так было в католичестве и что, стало быть, вовсе не было никакого переворота. Да, но всегда был секрет: папа много веков делал вид, что доволен крошечным владеньицем своим, Папскою областью, но все это лишь единственно для аллегории. Главное же в том, что в этой аллегории неизменно таилось зерно главной мысли, с несомненной и всегдашней надеждой папства, что зерно это разовьется в будущем в пышное древо и осенит им всю землю. И вот, в самое последнее мгновение, когда отнимали от него последнюю десятину его земного владения, владыка католичества, видя смерть свою, вдруг восстает и изрекает всю правду о себе всему миру: „Это вы думали, что я только титулом государя Папской области удовольствуюсь? Знайте же, что я всегда считал себя владыкой всего мира и всех царей земных, и не духовным только, а земным, настоящим их господином, властителем и императором. Это я – царь над царями и господин над господствующими, и мне одному принадлежат на земле судьбы, времена и сроки; и вот я всемирно объявляю это теперь в догмате моей непогрешимости"».

Между прочим, эти слова были написаны Достоевским по «горячим следам» Первого Ватиканского собора, который в 1870 году провозгласил догмат о непогрешимости папы.

А вот в «Дневнике писателя» за 1877 год (ноябрь) писатель предвидит, что католицизм доведет Европу до крови и массовых убийств: «Они отвергли происшедшую от Бога и откровением возвещенную человеку единственную формулу спасения его: „Возлюби ближнего как самого себя" – и заменили ее практическими выводами вроде: „Chacun pour soi et Dieu pour tous" (Каждый за себя, а Бог за всех) или научными аксиомами вроде „борьбы за существование". Не имея инстинкта животных, по которому те живут и устраивают жизнь свою безошибочно, люди гордо вознадеялись на науку, забыв, что для такого дела, как создать общество, наука еще все равно что в пеленках. Явились мечтания. Будущая Вавилонская башня стала идеалом и, с другой стороны, страхом всего человечества. Но за мечтателями явились вскоре уже другие учения, простые и понятные всем, вроде: „Ограбить богатых, залить мир кровью, а там как-нибудь само собою все вновь устроится“ (курсив Достоевского. – В. К.). Наконец, пошли дальше и этих учителей, явилось учение анархии, за которою, если б она могла осуществиться, наверно бы начался вновь период антропофагии, и люди принуждены были бы начинать опять все сначала, как тысяч за десять лет назад. Католичество понимает все это отлично и сумеет соблазнить предводителей подземной войны. Оно скажет им: „У вас нет центра, порядка в ведении дела, вы раздробленная по всему миру сила, а теперь, с падением Франции, и придавленная. Я буду единением вашим и привлеку к вам и всех тех, кто в меня еще верует". Так или этак, а соединение произойдет. Католичество умирать не хочет, социальная же революция и новый, социальный период в Европе тоже несомненен: две силы, несомненно, должны согласиться, два течения слиться. Разумеется, католичеству даже выгодна будет резня, кровь, грабеж и хотя бы даже антропофагия».

В романе «Братья Карамазовы» Великий инквизитор говорит от имени католицизма почти словами Карла Маркса, что, мол, бытие определяет сознание. Что, мол, сначала надо изменить «социально-экономические условия» жизни людей, а уж после этого требовать от них нравственного поведения: «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели! – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня».

Обратим внимание на следующие слова Великого инквизитора: «Мы давно уже не с Тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что Ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал Тебе, показав Тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию».

Поясним, что было «ровно восемь веков назад». Великий инквизитор имеет в виду, что Римский престол принял решение установить в Европе свою абсолютную власть, встав над князьями и королями. Началась «конвертация» духовной власти Римского престола в политическую. Она осуществлялась под флагом восстановления Римской империи, которая окончательно рухнула под ударами варваров в V веке по Р. Х. В 800 году папа Римский Лев III благословил короля франков Карла на то, чтобы он стал императором Запада. Король при этом получил титул «Великого». Увенчав 25 декабря 800 года Карла Великого императорской короной, папа Лев III разорвал связи с Константинополем и создал новую Западную империю. Тем самым политическая трактовка Церкви как продолжения древней Империи получила конкретную форму выражения. Римский престол рассчитывал на то, что Карл Великий сумеет объединить разрозненную Европу, сделает ее «Единой» и во главе ее станет папа Римский. Позднее, в 962 году, папа Римский благословил на достижение подобной задачи германского короля Оттона I. Проект объединения Европы был назван «Священной Римской империей» (он просуществовал до начала XIX века, и на нем был поставлен окончательный крест в ходе Наполеоновских войн). Как видим, отпадение западной ветви Церкви (римского престола) от Единой Церкви началось еще до Великой схизмы 1054 года. Последняя лишь стала формальной фиксацией такого отпадения.

Интересно, что гораздо раньше Достоевского в пародиях на католическую Церковь, написанных католическими монахами XIII века, высказывается мысль о папе Римском, который, при появлении Христа у его престола, отдал бы приказ: «выбросьте Его во тьму внешнюю».

Немецкий философ и католический богослов итальянского происхождения Романо Гуардини (1885–1968) в своей книге Der Mensch und der Glaube («Человек и вера») пишет: «Благодатная сущность христианства заменяется техникою покорения души, а позади нее таится нечто еще более страшное, именно демоническая воля наложить руку на Самого Бога. Выражение всего этого, согласно такому толкованию, есть католическая Церковь, которой противостоит религия свободы, духа, любви и живой христианской полноты сердца».

В 1873 году в своем «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «Римская Церковь в том виде, в каком она состоит теперь, существовать не может. Она заявила об этом громко сама, заявив тем самым, что царство ее от мира сего и что Христос ея „без царства земного удержаться на свете не может“». В «Братьях Карамазовых» Алеша говорит Ивану: «Мы знаем иезуитов… Они просто римская армия для будущего всемирного земного царства, с императором – римским первосвященником во главе».

Не собираюсь описывать всю политическую историю Европы после старта проекта «Священной Римской империи». Отмечу кратко лишь важнейшие точки этой истории. Римский престол стал терять свое первенствующее положение по отношению к светской власти князей и королей.

Пришло время, и, в свою очередь, монархи стали терять свое влияние и троны. На их смену пришли «хозяева денег» (в прежние времена именовались «ростовщиками»), которые уже перестали вспоминать Христа и стали поклоняться маммоне. И это резко ускорило процесс превращения человеческого общества в стадо. Усилились тоталитарные тенденции власти. Люди, где под сильным принуждением, а где и добровольно (в обмен на комфорт и покой) стали отказываться от своей свободы, превращаясь в человекоподобные существа типа Homo economicus (человек экономический).

Интересен комментарий к притче, сообщаемый со слов Достоевского писателем и публицистом В. Ф. Пуцыковичем: «Достоевский не только сделал мне некоторые разъяснения насчет этой легенды, но и прямо поручил мне кое-что о ней написать. <…> Относительно же самого содержания легенды он прямо объяснил, что она – против католичества и папства, и именно самого ужасного периода католичества, то есть инквизиционного его периода, имевшего столь ужасное действие на христианство и все человечество. Он прямо говорил, что в инквизиционном католичестве действовали не Христос и даже не папы, а „просто злой дух, бес, черт“».

Пожалуй, наиболее полный обзор и анализ отношения Достоевского и его героев к католицизму содержится в книге «Философия и религия Достоевского», принадлежащая перу преподобного Иустина Поповича, сербского святого. Вот выдержки из книги: «Сделав человека мерилом всего, обоготворив человека, возведя в догмат непогрешимость человека, католицизм вольно и невольно, непосредственно и опосредованно стал причиной и поводом атеизма, социализма, анархизма, науки, культуры и цивилизации по человеку. Европейский человеко-бог оттеснил Богочеловека; католицизм санкционировал человекобожие; Европа взяла на себя обязанность это человекобожие социализировать – и отсюда весь ужас и все мучение Европы. […] римский католицизм сосредоточился на одном желании – создать всемирное государство любой ценой».

Впрочем, не хотел бы утверждать, что весь пафос Достоевского направлен исключительно против католичества. Сомнения и искушения типа тех, которые испытывал на протяжении своей длинной жизни Великий инквизитор, затрагивают в равной степени и протестантов, и агностиков, и даже православных. Вполне законно замечание Н. Бердяева, касающееся «Великого инквизитора»: «Католическая обстановка и обличье поэмы не существенны. И можно совершенно отрешиться от полемики против католичества».

Известно из письма к Н. А. Любимову (публицисту, соредактору М. Н. Каткова по «Русскому вестнику) от 11 июня 1879 года, что первым объектом критики Достоевского в контексте „Легенды" были социалисты, сын Любимова пишет: „…припоминаю, что <…> сперва, в рукописи у Достоевского, все то, что говорит Великий инквизитор о чуде, тайне и авторитете, могло быть отнесено вообще к христианству, но Катков убедил Достоевского переделать несколько фраз и, между прочим, вставить фразу: „Мы взяли Рим и меч кесаря"; таким образом, не было сомнения, что дело идет исключительно о католичестве. При обмене мнениями Достоевский отстаивал правильность основной идеи Великого инквизитора, относящейся одинаково ко всем христианским исповедованиям, относительно практической необходимости приспособить высокие истины Евангелия к разумению и духовным потребностям обыденных людей.»

Вот и О. Лосский обращает внимание на то, что критика Иваном католической Церкви затрагивает и Православную Церковь: «Иван Карамазов высказывает свою „поэму", как критику католической Церкви или, вернее, не всей католической Церкви, а извращения ее, осуществляемые некоторыми ее служителями. Он не замечает, что нападение его затрагивает всю Церковь, и католическую, и Православную».