Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Предвидится страшная, колоссальная стихийная революция, которая потрясет все царства мира изменением лика мира всего. Но для этого потребуется сто миллионов голов. Весь мир будет залит реками крови.
Федор Михайлович Достоевский.«Дневник писателя» за 1877 год
Было бы несправедливым утверждение о том, что вся русская литература позапрошлого века готовила почву для революций ХХ века. Были в России писатели, поэты, которые прекрасно понимали, куда неслась «русская тройка»: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа» (из поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души»). Большинство писателей и поэтов даже не ставили подобного вопроса и уж тем более не думали над ответом.
Но были все-таки некоторые, кто думал и даже давал свои ответы. Суть ответов была такова: Русь несется к великой смуте и революции. Таких немногочисленных литераторов при их жизни, как правило, не воспринимали всерьез и даже считали не вполне адекватными, но уже в ХХ веке называли «пророками». Конечно, «пророки» – натяжка и даже метафора. Преподобный Антоний Великий говорил: «И люди, и Ангелы – и те, и другие не знают будущего, а одной только Божественной Троице принадлежит знание будущего, и предосмысления будущего. <…> что узнают из вышней премудрости, то они и говорят».
Скорее, наиболее глубокие писатели и поэты не пророчествовали, а предчувствовали и на основе своих предчувствий предупреждали, предсказывали, предугадывали. И даже писатели и поэты с самой тонкой интуицией далеко не во всех случаях предугадывали грядущие события, случались и серьезные ошибки. О том, что в строгом смысле слова предсказания писателей нельзя называть «пророчествами», пишет богослов и культуролог Александр Буздалов: «Лучшим доказательством того, что даже те „пророчества" Достоевского, которые исторически, казалось бы, сбылись (касающиеся материалистического социализма, в частности), были осуществлены не в результате действия Святого Духа (как в пророчествах в собственном, или ортодоксальном значении этого термина: „не человек тот, кто изрекает пророчества, но Дух Божий; Он принимает вид и образ в пророках." (святой Ириней Лионский. Доказательства апостольской проповеди, § 49), но в результате несовершенного человеческого „мудрования" („разумения" „падшего естества", искаженного греховными страстями ума „ветхого Адама"), являются значительные погрешности и неточности даже этих предсказаний. Кроме того, сам Достоевский не считал эти историософские этюды своими главными пророчествами как духовным завещанием потомкам».
Наверное, все литераторы XIX века (да и не только литераторы, но и люди искусства, философы – одним словом, творческая интеллигенция) в душе считали себя пророками. Понимая свое творчество в духе стихотворения А. С. Пушкина «Пророк», заключительные строки которого представляют собой обращение Бога к поэту:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Что ж, действительно многие писатели и поэты в XIX веке по-своему жгли глаголом сердца людей. Но, как мы показали выше, источником их глаголов был отнюдь не Бог. Их глаголы имели другое происхождение: они были горячим дыханием огненной геенны, которое через сердца доверчивых людей воспалило пожар так называемой «русской» революции.
Но были писатели и поэты, которые свои ощущения будущего строили на Евангелии и Предании Церкви, которые давали глубокое понимание движущих сил истории и содержали предупреждения человечеству в случае его отклонения от заданного Богом пути. По сути, так называемые предсказания литераторов о будущих катаклизмах ХХ века лишь переложение вечных евангельских пророчеств на язык художественных произведений. То, что некоторые восторженные поклонники русских писателей и поэтов называют «пророчествами», наверное, правильнее называть «прозрениями». Автор «прозревает» и начинает понимать вечные истины христианской метафизики истории.
Предчувствия, или прозрения начинаются с А. С. Пушкина. Вот что об этом пишет известный русский философ Николай Бердяев: «Пушкин чувствовал бунтарскую стихию в русском народе и предвидел возможность „русского бунта, бессмысленного и беспощадного". И в наиболее гармоническом Пушкине нельзя найти полной гармонии, и он чувствовал нездоровость, разорванность и неправду императорской России».
Наверное, самым потрясающим по своей остроте является стихотворение М. Ю. Лермонтова «Предсказание»:
Настанет год – России черный год —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек —
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
И горе для тебя! Твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Это стихотворение, написанное в 1830 году в духе романтизма, предсказывает ужасы революции и Гражданской войны в России почти за век. Произведение было настолько шокирующим, что, конечно, цензура не позволила его публиковать. Напечатано оно было впервые в 1862 году в заграничном издании, а в России появилось только после 1905 года. О стихотворении не знали не только простые люди, но даже русские цари. Русский философ и публицист Петр Струве (1870–1944), уже находясь в эмиграции после революции 1917 года, так комментировал стихотворение Лермонтова: «Первая часть этого стихотворения – именно теперь, после революции 1917 и последующих годов, – производит огромное впечатление, как историческое прозрение, потрясающее своей правдой».
Упомянутый выше философ Николай Бердяев в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937) на третье место среди русских поэтических пророков (после А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова) ставит Федора Тютчева. И в качестве примера тяжелых предчувствий поэта приводит следующий отрывок:
…Человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред этой бездной темной.
И чудится давно минувшим сном
Теперь ему все светлое, живое,
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье роковое.
Это фрагмент из стихотворения «Святая ночь на небосклон взошла…», написанного в период между 1848 и 1850 годами. Н. Бердяев пишет: «Третий великий русский поэт, Тютчев, имел скорее консервативное миросозерцание, чем революционное. Но он все время чувствовал, что на мир надвигается страшная революция. В странном контрасте со своим консервативно-славянофильским миросозерцанием Тютчев остро чувствовал в мире хаотическую, иррациональную, темную, ночную стихию. Наброшенный на мир покров гармонии и порядка в аполлонических формах представлялся ему непрочным и тонким».
Но я бы не согласился с Бердяевым, что в приведенном отрывке (да и в других стихах Тютчева) мы видим предсказание грядущей русской смуты. Скорее, Тютчева можно отнести к поэтам, которые чувствовали и отражали в своих произведениях общий процесс мировой апостасии и приближение апокалиптических времен. И тут Тютчев не одинок, поэты апокалиптического предчувствия были и до, и после него. Так, Андрей Белый даже написал большую статью «Апокалипсис в русской поэзии» (1905), в которой к названной группе поэтов отнес тех же Пушкина и Лермонтова. А далее продолжил ряд следующими поэтами: Федор Тютчев, Афанасий Фет, Владимир Соловьев, Валерий Брюсов, Александр Блок.
Войти с помощью соц. сетей: