Битва за Курганную высоту не просто была центральным событием Бородинской битвы, но и превратилась фактически в символ. Для русских упорная оборона батареи Раевского олицетворяет собой любовь к Отечеству и стойкость русского солдата. Для французов подвиг О. Коленкура, как вихрь ворвавшегося во главе своих кирасир в укрепление и павшего там, воплощает дерзость и беззаветную храбрость французского воина. Вполне очевидно, что борьба за этот холм в центре Бородинского поля не могла не породить и в отечественной, и в зарубежной литературе множество легенд и мифов. Как ни странно, но мы до сих пор не имеем ясного представления ни о той роли, которую «большой редут» играл в планах Наполеона в Бородинском сражении, ни о том, в результате каких событий произошло его падение и каковы были последствия его захвата для хода всего боя. Борьба за это укрепление была столь грандиозна, что фактически представляла собой настоящее сражение.

Вопрос о характере укрепления на Курганной высоте пытались прояснить многие дореволюционные отечественные авторы: Липранди, Поликарпов, Скугаревский, А. В. Нефедович и др. Обращались к этой теме и зарубежные исследователи, главным образом англо-американские (Палмер, Кэйт, Нафзигер), но их попытки были явно менее удачными. Пожалуй, наиболее убедительную реконструкцию батареи Раевского предложили в 1962 г. Л. П. Богданов и Н. Г. Свиридов, но и они оставили в стороне ряд важных моментов, скажем, о том, как именно батарея была защищена с тыла. (Как известно, французская версия последнего штурма укрепления строилась на том, что кирасиры О. Коленкура ворвались на батарею с горжи, то есть через проход с тыла во внутреннюю часть укрепления.)

Достоверная реконструкция укрепления осложняется рядом обстоятельств. Во-первых, в ходе сражения укрепление подверглось значительным разрушениям, уже к середине дня серьезно утратив свой первоначальный вид. Вечером 7 сентября и ночью все, что осталось от батареи, еще более было разрушено французскими саперами, которые, срывая бруствер, обрушивали его в ров, одновременно засыпая «сотни мертвых и полумертвых» (Роос). Через несколько дней, когда три французских инженера, Пресса, Шеврие и Реньо, проводили инструментальную съемку местности, им не оставалось ничего другого, как изобразить не вполне ясные контуры былого укрепления. Примечательно, что сохранилось несколько описаний того, как батарея выглядела 8 сентября, когда «большой редут» посетили многие будущие мемуаристы (Брандт, Роос, Рот фон Шрекенштайн и др.). Эти описания очень ценны в некоторых деталях, но мало что проясняют в целом. Так, Рот фон Шрекенштайн, работая над своей книгой спустя 40 лет после сражения, не нашел ничего лучшего, как обратиться к «Заметкам» Блесона (Blesson), осматривавшего остатки укреплений в начале 20-х гг. XIX в. Во-вторых, на вершине Курганной высоты множество раз проводились работы – от сооружения Главного монумента в 1839 г. до его уничтожения в 1932-м и воссоздания в 1987-м. В-третьих, батарея Раевского уже в ходе самого сражения стала неким символом, объектом героизации и легенд, как со стороны русских участников битвы, так и со стороны их неприятелей. Во французской литературе, например, укрепление традиционно называется не иначе как «большой редут», который можно было взять только героическим ударом с тыла кирасирами 2-го кавалерийского корпуса. Однако и в немецкой литературе, где честь взятия батареи связана с саксонскими кавалеристами, укрепление также приобретает самые фантастические контуры. (Так, в одной из лучших немецких работ о Бородинском сражении – в книге Дитфурта – тыл укрепления в форме простого люнета защищен причудливо расположенным рвом, имеющим точно посредине проход вовнутрь.) В-четвертых, даже самые достоверные свидетельства, исходящие от самих строителей укрепления (Липранди и Богданова), оставляют много неясностей.

Каким же мог быть наиболее достоверный облик укрепления? Прежде всего, обратимся к свидетельствам очевидцев. Они говорят о следующем. Работы по строительству укрепления начались, по всей видимости, в ночь с 5 на 6 сентября, но к утру были остановлены. Удалось только начать сооружение рва и бруствера, развернутого в сторону р. Колочь. Окончательное решение о строительстве укрепления было принято только в полдень 6 сентября, когда после падения Шевардинского редута значение Курганной высоты стало очевидным (это, между прочим, вновь подтверждает тот факт, что Шевардинский редут был сооружен как опора левого фланга русской линии). Как справедливо писал Скугаревский, теперь высота оказалась в исходящем углу боевого порядка и явилась тактическим ключом позиции. После споров о типе укрепления русский штаб решил все же сооружать люнет, чтобы в случае его захвата можно было легко контратаковать и выбить неприятеля.

С большим трудом, при отсутствии должного количества шанцевого инструмента и подготовленных людей, к 11 часам вечера укрепление приобрело более ясные очертания. Это был люнет, фасы которого составляли тупой угол (по словам поручика инженерных войск Д. И. Богданова, угол в 160^о!), развернутый в направлении впадения ручья Семеновского в Колочь. Богданов, который всю ночь достраивал укрепление, ничего не пишет о количестве и месте разбитых в фасах амбразур, но на основе свидетельств Липранди можно предполагать, вслед за историками Л. П. Богдановым и Н. Г. Свиридовым, что на левом фасе амбразур было 10, на правом – только две, так как высота правого фаса была чуть более 1 м. Это вполне возможно, если принять во внимание, что Курганная батарея должна была в определенной степени прикрыть пространство, открывшееся после падения Шевардинского редута.

По свидетельству Д. И. Богданова, ширина рва была более 7 м, высота контрэскарпа – более 3 м. Хотя внутреннее пространство батареи было значительным, но было решено его увеличить путем пристройки по сторонам эполементов (их называют еще «полутеналями» или, как Д. Богданов, «флангами») со рвами. Хотя многие авторы сомневаются, что эти эполементы удалось соорудить (Геруа, Скугаревский и др.), но скорее всего они все-таки были закончены. Тыльная сторона укрепления была прикрыта двойным палисадом: заостренными бревнами, вкопанными в землю примерно на метр. Внутренний палисад имел высоту около 2 м, внешний – 2,4 м. Не исключено, что бревна внешнего ряда были вкопаны под наклоном, чтобы затруднить преодоление неприятелем палисада. По всей видимости, палисад был сплошной, но, не соединяясь с крыльями бруствера, оставлял с севера и юга по проходу в укрепление. Чтобы неприятельской кавалерии было невозможно сразу ворваться в эти проходы, их прикрыли «палисадированными притворами», т. е. небольшим рядом вкопанных в землю бревен, расположенных несколько в глубине по центру проходов. Орудия в укрепление вкатывали вручную, делая вокруг «притворов» небольшой разворот. Более того, пространство вокруг проходов должно было прикрываться огнем орудий, расположенных на отдалении от батареи с юга и севера. Наконец, перед самой батареей и далее на расстоянии примерно в 100 м была создана система волчьих ям. Вероятно, расположенные в шахматном порядке, они были в основном к юго-западу и северо-западу от кургана, призванные несколько обезопасить его от кавалерийских атак.

Археологические исследования, проведенные на Курганной высоте в начале XXI в. под руководством М. И. Гоняного, дали несколько иные результаты, что заставило одного из участников работ (Д. Б. Соловьева) заявить о том, что Д. И. Богданов в своем описании укрепления был неточен. По мнению Д. Б. Соловьева, центральная часть сооружения состояла из двух неравных фасов, соединенных под углом 120°, и одного (правого) фланка. Ров (глубина не более 1 м) также состоял из трех участков: левый имел длину 50 м и был сориентирован с юго-востока на северо-запад, правый участок был длиной 23,5 м и, соединяясь с левым участком под углом в 145°, был отклонен на север. Третий участок был длиной 16 м и располагался перед правым фланком. Наконец, были еще сооружены левая и правая полутенали (узкие укрепления, сооружаемые для защиты от артиллерийского огня самого укрепления). По мнению Д. Б. Соловьева, это сооружение вряд ли можно было отнести к типу люнета; скорее, его следует называть батареей.

Как видим, укрепления батареи обладали рядом недостатков. Во-первых, они сооружались в спешке, и бруствер, эскарпы, контрэскарпы были недостаточно хорошо укреплены; разрушавшийся во время боя бруствер все более открывал вражескому огню артиллерийскую прислугу и заполнял, вместе с осыпавшимися эскарпом и контрэскарпом, ров укрепления. Во-вторых, спуски с вершины кургана к западу, северу и югу были заметно более пологими, чем спуск к востоку. Для русских это затрудняло контратаки, а для неприятеля облегчало взятие «редута». В-третьих, рощицы и кустарник, простиравшиеся по западному берегу Семеновского ручья, значительно помогли неприятелю в сосредоточении войск перед штурмом Курганной высоты (Скугаревский). Все вместе это делало батарею Раевского отнюдь не неприступным сооружением, тем более по мере ее интенсивного разрушения артиллерийским огнем.

Количество орудий, располагавшихся изначально на батарее Раевского, указывается разное: 19 орудий (Д. И. Богданов), 18 (рапорт А. П. Ермолова, Поликарпов, Ф. Н. Глинка, материалы Толя; в последних отмечается, что все орудия были батарейными), 12 (Тьер, Геруа, Палмер; Хольцхаузен писал о «12 или более орудиях») и даже 8 (Скугаревский). Последний скептически оценил данные большинства свидетельств, положившись целиком на карту Пресса, Шеврие и Реньо, на которой, как он решил, были показаны позиции на 8 орудий (в действительности французские инженеры очень условно обозначили сектора обстрелов).

Значительный разброс мнений существует и по поводу количества орудий, находившихся на батарее во время ее окончательного штурма: 12 (Меерхайм, Тири, Кэйт), 18 (Дитфурт), 21 (18-й бюллетень Великой армии, Шамбрэ, Бертезен, Брандт, Геруа). Наконец, Рот фон Шрекенштайн утверждает, что достоверно можно вести речь о десятке совершенно разбитых 12-фунтовых орудий в самом укреплении, о двух (здесь неясно, об орудиях какого калибра идет речь) оставленных рядом с северным выходом из него и одном брошенном «направо за оврагом внизу».

Количество находившихся на батарее орудий сложно установить еще и потому, что после первого захвата укрепления французами Ермолов «переменил большую часть артиллерии» (согласно его рапорту, даже дважды!). Вопреки этому, из других материалов можно понять, что 26-я батарейная рота из двенадцати 12-фунтовых орудий все же продолжала находиться на кургане, но к ней были добавлены шесть легких орудий 47-й легкой роты, установленные, однако, не в укреплении, а справа от него, в то время как зарядные ящики были укрыты за правым фасом люнета, который, вероятно, почти не был занят орудиями из-за недостаточной высоты. Имеющиеся материалы о потерях русской артиллерии в Бородинском сражении, явно неточные, только осложняют прояснение истины.

В целом представляется, что, исходя из вида укрепления, реальнее говорить о двенадцати батарейных пушках, размещенных там с самого начала, к которым позже, возможно, было добавлено еще несколько орудий. В любом случае вряд ли когда-либо число орудий на батарее превышало два десятка. И все же этим числом не ограничивалось общее количество орудий, оборонявших курган. Слева, то есть южнее, располагалось 12 орудий 47-й легкой роты (после первого взятия батареи французами шесть из этих орудий разместили справа от укрепления, а то и в нем самом) и с кавалерией Сиверса – 8-я конная рота (12 орудий). Еще более значительная артиллерийская группировка была севернее высоты (два орудия 24-й батарейной роты были даже размещены сразу за высотой у спуска в овраг для прикрытия тыла укрепления с юга). Общее количество орудий к утру 7 сентября, исключая 12 стволов, находившихся в двух укреплениях по Новой Смоленской дороге, было 74. Всего на пространстве от Большой дороги до района чуть южнее Курганной высоты с самого начала было развернуто 110 орудий.

К утру 7 сентября пехотное прикрытие батареи Раевского составляли войска 26-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса: один батальон Полтавского пехотного полка частью был размещен во рву, частью – «по люнету»; другой батальон полтавцев с Ладожским пехотным полком расположился с южной стороны укрепления; позиции с севера заняли Нижегородский и Орловский пехотные полки, разместившись в две линии густых батальонных колонн. Южнее укрепления, имея задачу прикрыть пространство до д. Семеновское, развернулась в две линии батальонных колонн 12-я пехотная дивизия: первая линия была возле Семеновского ручья, вторая – метрах в двухстах позади первой. С правого фланга батареи Раевского, вытянувшись на северо-восток в направлении Горок, расположился 6-й пехотный корпус также в две линии батальонных колонн (его левый фланг примыкал к оврагу возле батареи Раевского, а правый был возле ручья Стонец). В тылу 6-го пехотного корпуса развернулись войска 3-го кавалерийского корпуса, а за 12-й пехотной дивизией стал 4-й кавалерийский корпус. Впереди 6-го пехотного корпуса, в балке ручья Стонец при его впадении в Колочь, расположились 19-й и 40-й егерские полки под командованием полковника Н. В. Вуича. К юго-западу от них по берегам Колочи разместились 1-й и 18-й егерские полки. Наконец, на западной стороне Семеновского оврага в кустарниках и перелесках располагались 49-й и 50-й егерские полки полковника А. В. Воейкова и 6-й егерский, а южнее, вдоль Каменки, – отряд полковника Ф. Г. Гогеля (5, 41-й и 42-й егерские полки). После боя за с. Бородино 19, 40-й и 18-й егерские полки отошли к самому редуту и были размещены прямо за ним в колоннах. В целом получается, что к утру 7 сентября на пространстве от Новой Смоленской дороги до северных окраин д. Семеновское было расположено (без учета егерей отряда Гогеля) не менее 46 батальонов пехоты и 64 эскадрона кавалерии, что составляло примерно 27 тыс. пехоты и 8,5 тыс. кавалерии.

Какую роль отводил Наполеон взятию «большого редута» в плане сражения? Как ни странно, но отечественная литература об этом совершенно умалчивала; в лучшем случае говорилось о «большом значении» для французов захвата Курганной высоты. В зарубежной литературе роль захвата Курганной высоты в общем плане Наполеона прослеживается более заметно. По мнению Шамбрэ, действия Богарне (захват Бородина и последующий штурм «редута») имели целью оказать поддержку главной атаке, которую вели Ней и Даву. В отличие от Шамбрэ, Тьер оценивал штурм Курганной высоты как неотъемлемую часть самого «главного усилия» французской армии. По его мнению, главный удар Наполеон наносил на всем протяжении фронта от р. Колочь до Семеновских укреплений включительно. По-видимому, близкой позиции, хотя и не выраженной столь же ясно, придерживался и Пеле. Анализ распоряжений Наполеона убеждал его, что именно Бородино, захваченное французами утром сражения, должно было стать осью захождения армии. Наконец, кратко остановился на этом вопросе и Чандлер, который исходил из мысли об использовании Наполеоном при Бородине тактики «двойного сражения»: поле боя, разделенное р. Колочью, предопределило первоначальные действия Богарне как второстепенные, но затем, после переброски войск на правый берег, усилия вице-короля, направленные на захват «большого редута», стали частью «главной операции». В любом случае батарея Раевского не попадала в число первостепенных объектов «главного удара».

Во время первой рекогносцировки, проведенной утром 6 сентября, Наполеон не мог не обратить внимания на «довольно заметный курган, повелевающий всеми окрестностями» (Пеле). К этому времени на кургане уже размещались русские орудия и проводились неспешные земляные работы. Во второй половине дня, когда император вторично объезжал линию фронта, вглядываясь в русские позиции, он мог заметить, что инженерные работы несколько интенсифицировались, но укрепление далеко еще не приобрело законченные формы. Кроме всего прочего, лес в нижней части Семеновского ручья, по мнению Пеле, «препятствовал обозреть подробности местности, занятой неприятельским центром». Много позже сражения, когда Пеле сможет более точно оценить местность и размещение русских войск, он отметит, что «реданты» русского левого фланга были отделены от д. Семеновское и «бастионного редута» восточной ветвью оврага. «Этот редут, удаленный на 700 сажен, оставлял большое незанятое пространство», и русские «пренебрегли занять разветвление оврага, узел обороны верхних и нижних частей, который был бы сильно поддержан деревнею и бастионным укреплением». «Мы не могли, – продолжает Пеле далее, – воспользоваться этой небрежностью, потому что леса скрывали от нас расположение местности».

Согласно приказам, 4-й армейский корпус должен был сразу после начала атаки французским правым флангом овладеть с. Бородино, а затем большей частью своих сил, перейдя Колочь по наведенным мостам, одновременно с дивизиями Морана и Жерара и кавалерией Груши обратить усилия против батареи Раевского, «завладеть неприятельским редутом и составить линию армии». Очевидно, что Наполеон, придавая Богарне две пехотные дивизии лучшего армейского корпуса и корпус резервной кавалерии, делал это не только для демонстрации на северном фланге и для прикрытия Новой Московской дороги (как, например, полагали Сегюр, Бутурлин и некоторые другие авторы), но, и это главное, чтобы нанести удар по важной опорной точке русских позиций. Пеле, вероятно, был прав, когда интерпретировал распоряжения Наполеона в том смысле, что главный удар французская армия наносила на широком фронте «по левому флангу и центру от редантов до бастионного редута». Причем это должно было происходить последовательно тремя эшелонами с юга на север: вначале дивизии Даву атакуют Багратионовы «флеши», затем в дело вступает Ней, и, наконец, Богарне берет «большой редут», опираясь на позиции у с. Бородино. Таким образом, должно было происходить мощное и равномерное захождение правым флангом. Таков был общий замысел. Частности можно только предполагать на основе анализа расположения наполеоновских войск утром 7 сентября и их последующих действий в ходе сражения.

К 5 часам утра войска, подчиненные вице-королю, расположились следующим образом. На левом берегу Колочи еще с 5 сентября находилась 1-я дивизия Морана: основные ее силы, вероятно, были метрах в четырехстах от опушки леса, примыкавшего к Семеновскому ручью. В самом лесу весь день 6-го и, возможно, в ночь на 7-е находились французские застрельщики. 3-я дивизия Жерара, во-видимому, провела ночь по сторонам Большой Московской дороги, примыкая правым флангом к берегам Колочи, на которых расположились два батальона 7-го легкого полка, поддерживавшие связь с солдатами Морана.

По левую руку от 3-й дивизии, несколько выдвинувшись вперед (как говорилось в рапорте Богарне, «уступом» от войск Жерара), встала 14-я дивизия Брусье. За ней – пешая и конная Итальянская гвардия генерала Т. Лекки. 13-я дивизия Дельзона занимала левый фланг, примерно на одной высоте с Брусье. Далее влево – части дивизии Орнано – три легкокавалерийские бригады (13, 21 и 22-я). 12-я легкая кавалерийская бригада Гюйона была в корпусе Груши.

Вечером 6 сентября 3-й кавалерийский корпус Груши получил приказ занять позицию в тылу войск Богарне. Ночью переправившись через Колочь, он остановился неподалеку от Новой Смоленской дороги, «почти на той же позиции, – заметил Гриуа, – которую мы занимали 5-го перед атакой правого крыла». К 5 утра кавалерия вытянулась вдоль Московской дороги, сформировав колонну побригадно.

Артиллерия распределилась следующим образом. На отлогой возвышенности, которая доминирует над окрестностями, перед пехотой 4-го корпуса были сформированы две батареи. По свидетельству начальника артиллерии корпуса генерала Ш. д’Антуара де Врэнкура, одна батарея была на тридцать два орудия, другая – на двадцать четыре орудия. По нашим подсчетам, Богарне мог располагать не более чем двадцатью четырьмя 12-фунтовыми пушками. Поэтому остальными орудиями на батареях были 5-дюймовые гаубицы и 6-фунтовые пушки. В приказе Ларибуазьеру говорится о батарее только на 24 орудия из «резерва и гаубиц 4-го корпуса», имевшей целью «противодействовать редуту, построенному неприятелем по другую сторону оврага». О той же цели формирования этой батареи (или батарей) пишет и Шамбрэ. По мнению Фэна, целью орудий д’Антуара было «говорить» с батареями, которые защищали Бородино. Ложье вообще пишет о батарее из «12 орудий, взятых из итальянских резервов».

Трудно с полной определенностью утверждать, какое количество орудий было в этих батареях, хотя большего доверия вызывают, конечно, высказывания д’Антуара. Но, как справедливо заметил А. И. Попов, вне укреплений могли располагаться и иные орудия. По нашему мнению, если первоначально орудия д’Антуара могли поддержать атаку с. Бородино, то главной целью их был, конечно, обстрел Курганной высоты. Передвинутые к месту пересечения р. Войны и Новой Смоленской дороги либо, что для французов было бы еще лучше, к восточной окраине с. Бородино, эти орудия (12-фунтовые пушки и гаубицы) могли бы достаточно эффективно обстреливать Курганную высоту и русские войска на прилегавшей к высоте с севера и востока местности.

Еще во время первой рекогносцировки Наполеон распорядился построить укрепления для защиты этих орудий. Невозможно с абсолютной точностью говорить как о виде этих сооружений, так и о цели, ради которой они возводились. Французские карты (Пресса, Шеврие и Реньо; Пеле; Водонкура; Лабома; Ларрея; и др.), а также попытки позднейших реконструкций (А. В. Нефедовича, Н. Оболешева) дают противоречивую информацию. По всей видимости, это были простые эполементы; центральный – в виде люнета, другие – по типу простых реданов в форме двух земляных фасов, расположенных углом (на большинстве карт и реконструкций их два, у Пресса, Шеврие и Реньо – три), и несколько простых брустверов, довольно беспорядочно расположенных. По Оболешеву, профиль большинства укреплений был 12 футов. Расстояние от них до «большого редута» было примерно 2 км (от южных укреплений – 1710 м). Трудно представить, что и Наполеон, и д’Антуар, и многочисленные штабисты могли настолько ошибиться, чтобы предполагать вести из этих укреплений огонь по Курганной высоте. Скорее всего, Наполеон пытался хотя бы частично обезопасить себя от возможных неожиданностей со стороны русской армии.

Ложье пишет, что «батареи находились в расстоянии около 850 туазов от главной русской батареи, но их двинули вперед еще на 500 туазов. Русские, вопреки ожиданиям, нисколько этому не противились». Наконец, Наполеон распорядился ночью, к 3 утра, перебросить через Колочь три моста. Вероятно, инженеры 4-го армейского корпуса генерала Ж.-Э.-К. Пуатвэна смогли соорудить их больше. Мосты были легкие, скорее всего, на козлах. Располагались они, вероятно, в полукилометре восточнее уровня д. Алексинки и были сконцентрированы, скорее всего, не в одном месте, а на пространстве примерно метрах в пятистах. Всего, по нашим подсчетам, у Богарне было около 33 тыс. пехоты и около 7 тыс. кавалерии при 146 орудиях. Реально против Курганной высоты должно было действовать примерно 24 тыс. пехоты, 4 тыс. кавалерии и 132 орудия (мы исключили из расчета дивизию Дельзона с ее 8 полковыми пушками, 21-ю и 22-ю легкие кавалерийские бригады с их 6 орудиями, а также, разумеется, 6 орудий из резерва 1-й пехотной дивизии, приданных батарее Пернети).

Ночь с 6 на 7 сентября солдаты 4-го корпуса Богарне провели на сырой земле, возле бледно мерцавших костров либо же совсем без огня. Особенно тяжелы были холодные часы перед рассветом. Ложье из полка королевских велитов Итальянской гвардии жестоко страдал в ту ночь от отсутствия питьевой воды, хотя и лежал «на влажной земле». Наутро итальянские гвардейцы почувствовали себя «наполовину замерзшими», утомленными и невыспавшимися.

С трудом, хромая на раненную вчера ногу, в 3 утра занял свое место на правом фланге своей роты капитан 30-го линейного из дивизии Морана Франсуа. Он отказался идти в амбуланс, как он сам писал, движимый жаждой славы. В 3.30 части Морана, остававшиеся с вечера 5-го на правом берегу Колочи, понемногу стали продвигаться вперед. Около 5.30 они оказались где-то возле зарослей Семеновского ручья. Пожалуй, наиболее тяжелой показалась эта ночь кавалеристам некоторых частей корпуса Груши, которые были вынуждены без проводника, только при свете бивачных огней, через овраги и вброд через Колочь продираться на назначенную им возле Новой Смоленской дороги позицию. Один из офицеров 23-го драгунского полка дивизии А. Лагуссе (Лебрена де Ла Уссе), проделавший этот марш, писал о том, как лошади вязли в топкой грязи при пересечении ручьев и что не было возможности хоть немного отдохнуть или поесть, тем более что командованием «было запрещено разводить огонь, разнуздывать лошадей и даже говорить».

Примерно в 5.30 в частях Богарне была прочитана прокламация императора. «В 5.30 часов утра солнце рассеивает туман, – пишет Ложье, – тотчас же новые адъютанты рассылаются во всех направлениях, чтобы окончательно увериться, хорошо ли выполнены приказания, отданные в эту ночь. Бьет барабан, и каждый полковник громким голосом читает своему полку прокламацию императора…» «Мы слушаем, тесно сомкнувшись, ротами, без различия батальонов, на покатости холма, на котором расположилась батарея» (Ложье). «Едва только солнце начало освещать горизонт, – вспоминал Комб, – прискакал адъютант генерала Груши и передал полковнику для прочтения перед полком замечательную прокламацию императора. Едва успели закончить чтение этого воззвания, как показалось лучезарное солнце». Сержант Бертран из 7-го легкого полка дивизии Жерара внимательно слушал это воззвание, которое читал перед его 4-й карабинерной ротой капитан, командир роты. Справа, за Колочью, были войска Морана, среди которых находился и 30-й линейный капитана Франсуа. Французские солдаты кричали «Vive l’Empereur!”. То же кричали и итальянцы.

Гриуа, вдохновившись словами прокламации, тем не менее решил еще подкрепиться и чем-нибудь более материальным. Пока 3-й кавалерийский корпус и его артиллерия выполняли перестроения и медленно двигались к мостам через Колочь, он отправился к биваку генерала Груши, находившемуся в некотором отдалении, и там вместе с генералом они выпили по чашке неплохого кофе с кусочком хлеба, который оказался у Гриуа в кармане. Генерал и полковник нагнали свой корпус, когда он уже спускался к Колочи, намереваясь перейти ее.

В 6 утра раздался первый выстрел. Вскоре вице-король отдал приказ войскам Дельзона атаковать Бородино. Около 8 часов бой за Бородино закончился. В результате Богарне не только овладел важной позицией на Новой Смоленской дороге, контролируя теперь переправы через Колочь и Войну, но и получил выгодный плацдарм для атаки батареи Раевского. К востоку и севернее с. Бородино заняла позицию дивизия Дельзона. Восточнее села, на покатой возвышенности, разместились орудия батарей 4-го корпуса, берущие во фланг Курганную высоту. Часть батарейных орудий, возможно, была размещена чуть западнее места пересечения Новой дороги с р. Войной.

К 8 – началу 9-го в расположении русских войск на центральном участке фронта наступили значительные перемены. Бой за Бородино, видимо, не ввел в заблуждение русское командование в отношении истинных намерений Наполеона. Поэтому к Семеновским укреплениям были переброшены четыре батальона второй линии 12-й пехотной дивизии и 4-й кавалерийский корпус. Оставшиеся четыре батальона 12-й дивизии Раевский подтянул к Курганной высоте, разместив их в колоннах слева от укрепления, рядом с Полтавским и Ладожским полками; справа были четыре батальона 26-й пехотной дивизии. Сзади высоты – 18, 19 и 40-й егерские полки Вуича, оттянутые от берегов Колочи и теперь стоявшие в две линии батальонных колонн. К юго-востоку от кургана разместились три драгунских полка 3-го кавалерийского корпуса. Сибирский и Оренбургский драгунские полки стали в первой линии, Иркутский – во второй, в резерве. К нему примыкали 12 орудий конной артиллерии. Значительно в тылу, примерно в километре от укрепления, возле леса, стали Преображенский, Семеновский и Финляндский гвардейские полки. 6, 49-й и 50-й егерские продолжали еще находиться вдоль берега Семеновского ручья. Южнее их егеря 5, 41-го и 42-го полков, уже вступив в бой с войсками Нея, вынуждены были отойти от ручья Каменка к новым русским позициям. 1-й егерский держал оборону на правом берегу Колочи восточнее с. Бородино; далее севернее были 36-й и 11-й егерские. За ними, по обе стороны Большого тракта, располагались артиллерийские батареи. Артиллерия была и впереди 6-го пехотного корпуса на берегу ручья Стонец.

В отечественной и зарубежной литературе достаточно широко распространено мнение о «трех атаках» батареи Раевского. Первую атаку обычно связывают с неудачной попыткой дивизии Брусье атаковать Курганную высоту и относят либо к 9, либо, чаще, к 10 часам утра. Однако в сохранившихся рапортах, донесениях, воспоминаниях и иных документах как русской, так и французской стороны сведений об этой атаке нет. Ничего не пишут о ней и первые отечественные историки Бородинского сражения – Бутурлин и Михайловский-Данилевский, и даже Толь. Пожалуй, только у Ф. Н. Глинки есть фраза: «Дивизия Брусье, переправясь за Колочь и не стерпя огня русского, спряталась в ров, залегла и лежала между Бородином и люнетом». Но вряд ли эту фразу можно истолковывать как факт неудачной атаки солдатами дивизии Брусье батареи Раевского.

По всей видимости, первым, кто попытался выделить действия Брусье по захвату укрепления как самостоятельные, вне связи с общей атакой войсками Богарне, был Богданович; но и он говорил об этом как об отдельном событии. В начале ХХ в., когда Геруа попытался более четко разграничить ход событий и несколько механически определить количество атак на Семеновские укрепления и батарею Раевского, он уже без всяких сомнений написал о действиях Брусье как об отдельной атаке. В советской историографии эта «первая атака» приобрела хрестоматийный характер, нередко сопровождаясь просто удивительными подробностями. Так, у Тарле батарею Раевского дважды (!) берет 30-й линейный полк генерала Бонами, который почему-то оказывается в составе дивизии Брусье. Логическое завершение этот миф об «атаке Брусье» получил в 1987 г. в юбилейном издании «Бородино»: «Первая атака на батарею Раевского войсками Богарне, – писали авторы этого издания, – стоила войскам Богарне огромных потерь еще до того, как они приблизились к укреплению». Даже Троицкий, ниспровергатель мифологизированных идолов эпохи 1812 г., не избежал упоминания об этой атаке батареи Раевского.

Что же могло происходить в действительности? На основе сопоставления наиболее достоверных сведений события можно представить следующим образом. Как только началась артиллерийская канонада, в начале 7-го часа дивизия Жерара стала по мостам переправляться через Колочь. Вероятно, западнее Жерара по мостам и вброд стал переходить речку 3-й кавалерийский корпус. Он вытянулся по правому берегу Колочи, имея в голове дивизию Шастеля. Одновременно с началом переправы Жерара и Груши, Моран, стремясь прикрыть переправу, двинул своих пехотинцев вперед, приблизился к зарослям, углубился в них и завязал перестрелку с русскими егерями. Жерар, перейдя речку и вновь построив свои войска, оказался в тылу войск 1-й дивизии и несколько уступами влево от нее.

Между тем войска дивизии Брусье, покинув свою первоначальную позицию и двигаясь на юго-восток, пересекли Новую Смоленскую дорогу, приблизились к Колочи и тоже стали переправляться на ее правый берег, стараясь поддерживать взаимодействие с войсками Дельзона слева и Морана – справа. Дивизия оказалась у северного края зарослей Семеновского ручья. К 8 – началу 9-го часа солдаты Морана, вероятно, уже вытеснили русских егерей из кустарника и оказались возле Семеновского оврага. Пытаясь взаимодействовать с Дельзоном, который было перешел Колочь за с. Бородино, но сразу был отброшен назад, Брусье неосторожно оказался на открытой местности под «перекрестным огнем редутов, бастионного и горкинского» (Пеле). Не исключено, что Брусье намеревался двинуться дальше, прямо на «редут». Но без какой-либо поддержки с флангов захват высоты был совершенно нереален. Брусье спустился в овраг Колочи, где, в ожидании атаки, солдаты не столь сильно страдали от огня русских орудий. Достоверных сведений о том, что позже, но еще до начала атаки Морана, Дельзон снова пытался двинуться на батарею (или, как осторожно пишет Нафзигер, сделал «рекогносцировку»), не имеется.

В отечественной литературе о взятии батареи Раевского войсками Морана написано немало строк. Однако, повествуя об атаке французов, и особенно о русской контратаке во главе с Ермоловым, исследователи не пытались ответить на главные вопросы: какова была конкретная, тактическая цель овладения французами Курганной высотой? Каковы могли быть возможные последствия захвата «бастионного редута» уже утром 7 сентября? В чем причины неудачи французов и успеха русской контратаки? Наконец, каковы были реальные последствия этих событий?

Пожалуй, единственным автором, обозначившим часть этих вопросов, стал А. И. Попов, исследовавший, правда, события южнее Курганной высоты. Ему же принадлежит постановка вопроса о том, когда произошли атака Морана и контратака Ермолова. Попов, в частности, ссылаясь на участников и очевидцев с французской стороны (Лабома, Франсуа, Гриуа, д’Антуара и Пеле), полагает, что захват батареи Раевского произошел около 9 часов утра, а русская контратака – в начале 10-го. Добавим, что такая же хронология событий вытекает из ряда других французских материалов. Вместе с тем обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинство свидетельств с французской стороны основываются, главным образом, на данных 18-го бюллетеня и не всегда вызывают доверие. Поэтому не случайно, что не только отечественные, но и зарубежные исследователи нередко предлагали относить события вокруг Курганной высоты не только к 9 утра (Шюке, Риволе, Остин), но и к 10 (Рьен, Транье и Карминьяни; Кукель писал о штурме Морана «до 11 часов»), и даже к 11 часам (Эспозито и Элтинг, Нафзигер). Последняя версия, принятая американскими авторами, явно основывается на русской историографической традиции. Все же, несмотря на известную открытость вопроса о хронометраже событий вокруг Курганной высоты, вариант, предложенный Поповым, выглядит наиболее убедительным. Получается, что захват батареи Раевского примерно совпал с критическим положением возле «флешей», ранением Багратиона и с опасным отсутствием русских войск к югу от Курганной высоты. Что же касается всех остальных обозначенных нами вопросов, то их прояснение нуждается в более подробном рассмотрении событий.

К 8 часам утра бой за Багратионовы «флеши» был в самом разгаре. Французские и немецкие войска с большим трудом удерживали южную «флешь», в то время как солдаты Нея с переменным успехом боролись за северную. Русские, вопреки планам Наполеона, уже два часа сдерживали напор неприятеля, перебрасывая в район Семеновских укреплений все новые и новые войска. Большая их часть была взята из русского центра (4-й кавалерийский корпус и части 12-й пехотной дивизии). Начиналась и переброска войск с крайнего северного фланга на южный. Более того, части Нея, вместо того чтобы двигаться севернее войск Даву, вбивая второй клин в русскую оборону, оказались перемешанными с соединениями 1-го армейского корпуса. В этих условиях Наполеон был вынужден внести существенные перемены в первоначальный план. Если ранее войска Богарне должны были наступать как бы третьим эшелоном, выравнивая фронт по правому флангу и войскам Нея, то теперь их роль должна была измениться. Не дожидаясь успеха у Семеновских укреплений, Богарне должен был ударить по Курганной высоте и захватить важную опорную точку русской позиции. Тем самым был бы прорван русский центр как раз в стыке 1-й и 2-й армий, прекратилась бы переброска русских подкреплений к Семеновским высотам, и Богарне в целом способствовал бы успеху Даву и Нея. Трудно с определенностью сказать, отправил ли Наполеон около 8 утра специальный приказ Богарне с целью поторопить его с атакой батареи Раевского, либо все было предоставлено инициативе самого вице-короля. Скорее всего, такой приказ был. Однако, прежде чем Богарне смог послать войска на штурм «редута», он должен был, помимо переброски войск на правый берег Колочи, определить задачи своим войскам к северу от этой реки, дать возможность Морану, Жерару и Брусье вытеснить русских егерей из кустарника Семеновского оврага и, наконец, развернув артиллерию, провести хотя бы небольшую артиллерийскую подготовку.

Примерно в 8.30 подготовка к атаке была закончена, и Моран, уже ранее перейдя Семеновский ручей и получив приказ Богарне, пошел на «большой редут». Дивизия Морана, состоявшая из трех бригад, в каждой из которых было по одному полку (13-й легкий, 17-й и 30-й линейные, в составе пяти батальонов каждый), насчитывала примерно 6 тыс. штыков и артиллерийской прислуги при 20 орудиях (так как 6 орудий из дивизионного резерва были в батарее Пернети).

Перейдя Семеновский овраг, дивизия была развернута в два эшелона. В первом была 3-я бригада генерала Бонами (30-й линейный полковника Бюке), развернутая в линию, во втором – 1-я (13-й легкий полк), и за ней, вероятно, – 2-я бригада (17-й линейный); они были свернуты в батальонные колонны. Перед началом атаки Моран лично объехал фронт 30-го полка, после чего приказал Бонами идти вперед.

О генерале Бонами следует сказать особо, ибо неординарность его личности и темперамента придала неповторимость и небывалый драматизм ключевым событиям Бородинского боя. Шарль Огюст Жан Батист-Луи Жозеф Бонами (Боннами) по прозвищу Бельфонтэн родился в 1764 г. в Вандее и начал службу в 1792 г., оказавшись вначале под командованием генерала Ш. Д. Дюмурье, чуть позже «изменившего» Революции, затем – Дампьера и Ш.Э.С. Ж. Клебера. Судьба республиканского солдата заставляла нашего героя воевать то в Арденнах против австрийцев, то в армии Берегов Ла-Рошели против «внутреннего врага», то, наконец, в Италии против генерала-эмигранта Р. Дама. Дважды его отстраняли от службы, обвиняя в 1796 г. в том, что он «способствовал» снабжению одного осажденного французами австрийского гарнизона, а в 1799 г., когда он уже был бригадным генералом, «в злоупотреблениях властью». В июле 1800 г. «по распоряжению консулов» Бонами был уволен без какого-либо содержания. После упорных хлопот его все-таки восстановили в армии, но не привлекали к активной службе вплоть до марта 1811 г.! Только когда обнаружилась острая нехватка опытных командных кадров, услугами генерала решили воспользоваться и вручили под его командование 30-й линейный полк, стоявший тогда в Любеке. С того времени маршалу Даву стали поступать многочисленные рапорты о «мало приличном для генерала» поведении Бонами. По-видимому, причины многочисленных нарушений «принятого порядка вещей» как самим Бонами, так и, при его поощрении, офицерами 30-го линейного крылись в своеобразном характере генерала, отличавшегося неуживчивостью, излишней эмоциональностью и непредсказуемостью. Чашу терпения Даву переполнил случай, произошедший 9 ноября 1811 г. в театре г. Любека, когда адъютант Бонами Уэлш от имени генерала потребовал от супрефекта города и высших чинов полиции очистить ложу, которую те давно снимали, заплатив деньги, вероятно, за весь сезон. Оглушительный скандал произвел очень дурное впечатление на верхушку Любека, и Даву не нашел ничего другого, как перевести Бонами вместе со всем полком в Гамбург, чтобы он, как писал маршал, «был у меня перед глазами». Вместо 30-го в Любек был перемещен 17-й линейный, солдаты которого отличались опрятным видом, дисциплиной и «добрым духом» офицеров.

И вот 30-й линейный, ведомый Бонами, шел, развернутый в линию, в голове дивизии на русский «редут». Капитан из 1-го батальона Франсуа хорошо передал отрывочность впечатлений и эмоций, которые он пережил во время той исторической атаки. Как только полк, оставив своего орла и фуражиров на дне оврага, понимая, что идет в пекло (орел был при 1-м батальоне, в котором состояла рота Франсуа, – поэтому данную деталь он хорошо запомнил), двинулся вперед, он попал под артиллерийский обстрел. Над головами стали рваться русские гранаты, наносившие раны и убивавшие солдат 30-го. Справа Франсуа видел вольтижеров, прикрывавших фланг полка, а впереди – длинный пологий откос с русским «редутом» на вершине. На половине дороги до русской батареи солдаты 30-го были обстреляны картечью: стреляли орудия как самого редута, так и стоявшие на его флангах. Картечь вырывала целые шеренги, оставляя во французских рядах большие бреши. Неожиданно Бонами останавливает полк! Под непрекращающимся огнем он выравнивает ряды. После чего снова следует команда «Вперед!» и «Pas de charge!» – «В атаку!» Впереди идет Бонами. Вблизи «редута» солдаты 30-го попадают под ружейный огонь, который ведут по нему русские солдаты, засевшие в волчьих ямах по флангам укрепления и во рву (вероятно, егеря и солдаты Полтавского пехотного полка). 30-й открывает ответный огонь примерно в 30 метрах от врага, рассеивает русских застрельщиков и через ров устремляется на эскарпы «редута».

«Неприятель шел прямо на фрунт наш, – писал Раевский в своем рапорте. – Подойдя же к оному, сильные колонны отделились с левого его фланга, пошли прямо на редут и, несмотря на сильный картечный огонь моих орудий, без выстрела головы оных перелезли через бруствер». Пороховой дым, который заволакивал пространство вокруг батареи, позволил французам появиться на «редуте» довольно неожиданно для ее защитников, тем более что возле самой батареи орудийные снаряды, проходя над головами, уже не могли поражать пехоту Бонами. Раевский, пропоровший несколькими днями ранее ногу штыком, торчавшим из телеги, и продолжая страдать от раны, находился на батарее. Он вспоминал, как на окрик ординарца «оборотился и увидел шагах в пятнадцати… французских гренадеров, кои со штыками вперед вбегали в мой редут».

«Я перелез через амбразуру, – вспоминал Франсуа, – сразу через секунды после выстрела орудия. Ослепленные выстрелами, многие солдаты падали в волчьи ямы, вперемешку с русскими, которые там уже были…» Влезая через бруствер и амбразуры в «редут», французы были встречены русскими канонирами «ударами рычагов и прибойников». Франсуа, получив несколько ударов, но устояв, сам стал рубить саблей направо и налево. Где-то рядом с ним был капитан Фавье, тот самый адъютант маршала Мармона, приехавший к Наполеону 6 сентября и вызвавшийся участвовать в сражении простым волонтером.

Через несколько минут сопротивление русских артиллеристов было сломлено, и 30-й линейный, в каком-то упоении перейдя «редут», прошел еще дальше «шагов на 40–70». Сублейтенант Ложье и два его товарища из Итальянской гвардии наблюдали за всем этим, как за спектаклем, находясь на холме километрах в двух. Видя, как 30-й бросился в атаку и захватил редут, они не могли сдержать своих восторгов. Вице-король Богарне, также находясь на левом берегу Колочи, но столь же отлично видевший все происходящее, взмахнул своей шляпой в воздухе и закричал: «Сражение выиграно!» А. фон Муральт, обер-лейтенант одного из баварских шеволежерских полков 4-го армейского корпуса, видевший принца Евгения обычно бесстрастным, глядел на него с удивлением. «Это был решающий момент», – констатировал позже Тьер. «Если бы Моран был поддержан, – отмечал Пеле, – если бы он мог удержаться, сражение было бы вполне проиграно для русских. Их центр прорван, силы Барклая и Багратиона разобщены…»

Насколько эти утверждения близки к истине? Действительно, согласно «русской версии», три русских егерских полка, стоявшие сразу за «редутом», и несколько пехотных полков справа и слева от укрепления были не просто ошеломлены – их охватила паника, состояние ужасное и мало поддающееся контролю. Толпы солдат, в одно мгновение пораженные импульсом массового психоза, бросились в тыл. Генерал-майор А. П. Ермолов, начальник Главного штаба 1-й Западной армии, проезжавший вместе с начальником артиллерии той же армии генерал-майором А. И. Кутайсовым из Горок на южный фланг, неожиданно увидел перед собой русских солдат, «во многих толпах не только без устройства, но уже и без обороны» бежавших и приведенных «в совершенное замешательство…». Согласно рапорту Ермолова, он быстро подъехал к 3-му батальону Уфимского полка и приказал немедленно атаковать потерянное укрепление. Этот батальон, еще не пораженный психозом паники, то ли «развернутым фронтом» (согласно «Запискам» Ермолова), то ли «толпою в образе колонны» (как значится в его же рапорте), пройдя по оврагу, двинулся на «редут». Движение уфимцев панику моментально остановило, и все толпы солдат, только мгновение тому назад энергично бежавшие в тыл, столь же энергично бросились на французский 30-й линейный. Рядом с уфимцами оказались 18, 19-й и 40-й егерские. «Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отбито, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела». Атаке способствовали три конно-артиллерийские роты прибывшего вместе с Ермоловым полковника Никитина, которые расположились слева от кургана.

Так выглядит основная «русская версия» отбития кургана, прочно вошедшая в отечественную литературу. Она имеет своим родоначальником самого Ермолова, представившего ее в рапорте 20 сентября (ст. стиля). 26 сентября (ст. стиля) 1812 г. она была воспроизведена в рапорте Барклая-де-Толли.

Но были и другие «русские версии». Сам Ермолов восклицал в своих «Записках»: «…моему счастию немало было завиствующих!» Действительно, согласно воспоминаниям адъютанта Барклая В. И. Левенштерна, именно он, на сером коне, во главе батальона Томского полка первым бросился на батарею. Когда он двигался к укреплению, с левого фланга увидел «Ермолова вместе с Кутайсовым, Кикиным (полковник, бывший в должности дежурного генерала Главной квартиры 1-й Западной армии. – В.З.), многими офицерами штаба и батальоном Уфимского полка, который присоединился к задним рядам томцев». В этот момент, крикнув громкое «ура», солдаты замолчали, и только подойдя к «редуту», вновь грянули «ура»! Левенштерн утверждал, что именно он сразился с генералом Бонами и нанес ему удар саблей в голову. Однако в ту же минуту был сам ранен в правую руку и оттеснен.

Обращает на себя внимание также и рапорт Н. Н. Раевского, помеченный 11 сентября (ст. стиля). Из него следует, что фактически сразу с появлением французов на батарее, с правого фланга повел в атаку русских солдат генерал-майор И. Ф. Паскевич, а генерал-майор И. В. Васильчиков ударил одновременно «на правый фланг неприятеля». Ермолов, можно понять, по центру ударил в штыки с батальоном егерей из отряда Вуича. Позже, в «Описании сражения…» Толь уточнил эту картину, утверждая, что 18-й егерский двинулся вслед за уфимцами по распоряжению Раевского, а Васильчиков был во главе «некоторых полков» 12-й дивизии, в то время как Паскевич «с остальными полками 12-й дивизии» зашел в тыл неприятеля. Сразу после этого «подоспел» по приказу Барклая Корф с Сибирским и Иркутским драгунскими полками, которые стали поражать «бегущего неприятеля».

Об участии в контратаке не только отряда Ермолова, но и других войск говорит и донесение Кутузова, написанное Толем: 19-й и 40-й егерские действовали «по левую руку», Васильчиков – «с правой стороны», а подоспевшая кавалерия Корфа способствовала успеху. По рапорту Барклая, помеченному 26 сентября (ст. стиля), правее в неприятельские колонны врубился Оренбургский драгунский полк. О том, что солдаты Бонами были атакованы «со всех сторон», свидетельствуют и французские материалы.

Как же выглядели обстоятельства боя со стороны французов? 30-й линейный, взяв «редут» и выйдя на его восточный скат, был немедленно отброшен назад. За исключением 1-го батальона 13-го легкого полка, больше никто не оказал ему поддержки. «Мы не могли удержаться, – вспоминал Франсуа, – и отошли в беспорядке, вперемешку с русскими…» Причем неожиданно «мертвые русские возле “редута” ожили и стали стрелять по французам из волчьих ям и рва». Генерал Бонами, пытаясь с горсткой солдат обороняться в «редуте», был изранен русскими штыками и взят в плен. Говорят, он закричал, когда ему стали наносить яростные удары штыком, что он Мюрат! Взрывной и необычный характер генерала не подвел его: Бонами мгновенно нашел решение, чтобы сохранить жизнь (русские солдаты из неприятельских полководцев знали только Наполеона и Мюрата)! Когда вечером того дня, также плененный русскими, саксонский полковник Лейссер оказался в грязной избе, то в углу на охапке соломы он увидел, точнее услышал, беспрестанно стонущего и поминавшего Бога Бонами. По словам Лейссера, у того было 13 штыковых ран; особенно глубокие раны были на левой стороне груди, и они угрожали его жизни.

30-й линейный, уже на три четверти уничтоженный и беспрерывно бывший под русским огнем, еще попытался собраться позади редута и осуществить новую атаку, но быстро отказался от этого. «Полк отошел в тыл от этого фатального редута, – говорит Франсуа, – с 11 офицерами и 257 унтер-офицерами и солдатами; остальные были убиты и ранены…» «Я был серьезно потрясен, – вспоминал Франсуа, – мой кивер пробит картечью, как и фалды моего мундира; живот, бока, бедра – все в ушибах…» Нестерпимо вдруг заболела рана, полученная 6-го. В роте Франсуа лейтенант был убит, у суб-лейтенанта часть левой руки и бедра были оторваны ядром, старший сержант, 3 сержанта, 6 капралов, 57 солдат и барабанщиков были убиты; в роте осталось 5 человек! Из всего полка в строю оставалось 300 солдат и 11 офицеров из 4100, которые были утром. С трудом дотащился в тыл и раненый Фавье. В общем, вряд ли 30-й полк мог хоть ненадолго удержать захваченный «редут» – слишком очевиден был перевес русских, которые «навалились» и раздавили его. «30-й полк действительно был буквально расстрелян. Оторванные части тел летали в воздухе…» – не без преувеличения писал очевидец Ложье.

Но где были другие французские части, которые должны были его поддержать? «Во время нашей атаки редута, – пишет Франсуа без всякого осуждения, – другие части дивизии были на позиции на плато, занятые тем, что отбивали русские атаки, они не могли оказать нам поддержки». Судя по документам, буквально через несколько минут после того, как Бонами вошел в «редут», дивизия Морана получила удар по правому флангу. Моран попытался быстро перестроить дивизию, но, вероятно, именно в этот момент он был ранен в подбородок. По мнению многих, это парализовало дивизию. Три батальона 12-го полка легкой пехоты дивизии Жерара попытались поддержать правый фланг Морана, приостановили русский напор, но исправить ситуацию не смогли.

Что касается левого фланга войск Морана, то его поддержал 7-й легкий полк 3-й дивизии, который медленно продвигался вперед с самого начала атаки, прикрывая 30-й линейный. Полк, во главе с бригадным генералом Л.-Н.-М. Леклерком, «шел развернутым фронтом до подножия редута, где завязался весьма ожесточенный бой». В рядах 7-го легкого находился сержант карабинерной роты Бертран. Как только полк начал движение к «главному редуту», ядром оторвало голову капитану, командиру роты; на его место заступил лейтенант, но тут же был поражен картечью, переломившей ему бедро. Из строя был выведен картечной пулей и су-лейтенант, а старшего сержанта в тот момент вообще не было. Сержант Бертран, гордый выпавшей на его долю честью, принял командование ротой. «Мы были у подножия редута, – вспоминал он, – два батальона полка, как мне показалось, делали отступательное движение эшелонами, а два других облическое движение. В этот момент полковник приказал мне оставаться на месте». Неожиданно «взвод русских драгун дебуширует от редута при криках ура. Изумленный, я убеждаю мою роту сохранять хладнокровие и приказываю образовать вокруг меня круг, что было с удивительной быстротой выполнено. Не ожидая других команд, мои товарищи начинают батальный огонь…» Драгуны отхлынули, и «полк снова повернул к редуту, но мы должны были еще раз отдалиться». Ложье, который уже вряд ли сам видел это, описывает действия 7-го легкого даже еще более красочно, чем участник боя. «Наш 7-й полк легкой пехоты, атакованный русскими драгунами, моментально разбивается на каре, подпускает к себе русских, затем открывает пальбу рядами. Пальба отличается такой силой, что в мгновение ока площадь покрывается телами людей и лошадей, трупами и ранеными, которые создают вокруг наших батальонов новый барьер. Русская кавалерия исчезает».

21-й линейный и два батальона 12-го легкого полка были оставлены генералом Жераром в резерве. Что касается войск Брусье, то они использовались в качестве поддержки левого фланга солдат Морана и Жерара. Вся кавалерия Груши продолжала находиться за Семеновским оврагом, оставаясь в резерве и не имея возможности и пространства быстро развернуться и контратаковать русских. Впереди и вправо от кавалерии, вдоль Семеновского оврага, были развернуты орудия Гриуа и, вероятно, некоторые орудия Морана и Жерара. Когда солдаты Морана пошли в атаку, огонь французских батарей должен был прекратиться, чтобы не задеть своих; замолчали не только орудия у Семеновского оврага, но и расположенные за Колочью у с. Бородино. Если русские подвижные батареи не переставая во время контратаки вели огонь, то значительная часть французской артиллерии вынуждена была хранить молчание.

Наконец, Итальянская гвардия, находившаяся вдалеке от боя, получила приказ идти вперед только уже во время русской контратаки. Жерар, после ранения Морана принявший на себя командование 1-й дивизией, все, что смог сделать, так это только сдержать напор русских войск и организовать отход к Семеновскому оврагу, через который русские уже не смогли перейти. Богарне, будучи в самый разгар событий еще на левом берегу Колочи, смог взять на себя непосредственное командование только к концу боя.

В 18-м бюллетене и в рапорте Богарне русская контратака была представлена как массированный удар с целью прорыва французской линии. «Враг, ободренный… успехом, использовал свои резервы и свои последние войска испытать счастья. Приняла участие и императорская гвардия. Был атакован наш центр, который был осью нашего правого фланга», – говорилось в бюллетене. В действительности, русское командование не только не намеревалось перейти в решительную контратаку, но и использовало все силы, чтобы остановить «нестройные толпы» (Ермолов) своих солдат, которые в пылу боя погнались за отступавшими французами.

Что происходило к югу от Курганной высоты? Воспользовались ли французы случаем, чтобы бросить в пустующее пространство между батареей Раевского и д. Семеновское массы кавалерии?

Приблизительно в 9.30, примерно в версте юго-западнее батареи Раевского, вывел из леса свою 4-ю пехотную дивизию генерал-майор Евгений Вюртембергский. Впереди лежало совершенно никем не занятое пространство, слева виднелись Литовский и Измайловский гвардейские полки, справа была захваченная французами батарея Раевского. Немедленно 2-я бригада – Минский и Кременчугский полки – двинулась вперед «с музыкой и барабанным боем». В этот момент к Евгению подскакал Барклай-де-Толли: «Видите вы тот редут? – вскричал главнокомандующий. – Он занят неприятелем, но стоит вам только сказать слово, и он будет в руках четвертой дивизии». Е. Вюртембергский повел свои полки в батальонных колоннах к Кургану, но в этот момент показалась французская кавалерия. Дивизия быстро перестроилась в каре и отбила неприятеля. Отступающую французскую кавалерию бросились преследовать драгуны Крейца. Но уже подходившая французская пехота (12-й легкий дивизии Жерара либо части Морана) заставила Е. Вюртембергского построить Тобольский и Волынский полки сомкнутыми колоннами и повести их на неприятеля. После жаркой схватки французская колонна была сброшена «в низину».

Рассказ Е. Вюртембергского, как и другие материалы, однозначно свидетельствует, что утверждения о том, будто уже во время атаки Морана русский 4-й пехотный корпус был к югу от Курганной высоты, ошибочны. Атаки французской кавалерии были отражены 4-й дивизией. Упоминания об этих атаках, проведенные почти одновременно со взятием Мораном батареи Раевского, имеются и в зарубежной литературе: американец Нафзигер пишет, что Е. Вюртембергского атаковала кавалерия 3-го кавалерийского корпуса; Тьер, Транье и Карминьяни, не называя русские части, пишут об атаках Латур-Мобура. Наконец, Кукель полагал, что это были всадники Монбрёна.

Версия Нафзигера маловероятна: во-первых, потому что в корпусе Груши вовсе не было кирасирских частей, а во-вторых, согласно всем известным материалам, кавалерия Груши в первой половине дня совершенно определенно ни разу не пересекала Семеновский овраг. Предположения французских историков кажутся более справедливыми. Около 10 часов утра 4-й кавалерийский корпус, находившийся у ручья Каменка, «получил приказ двинуться вперед, перейти овраг и атаковать орудия и пехоту, которые разместились у деревни, на позиции очень важной для врага». Возможно, что часть кавалерии Латур-Мобура оказалась севернее д. Семеновское, главного объекта атаки, и столкнулась с пехотой Е. Вюртембергского. По предположению А. И. Попова, это могли быть уланы Рожнецкого и вестфальские кирасиры (вестфальские кирасиры носили белые колеты. Возможно, отсюда и утверждение Богдановича о том, что драгуны Крейца контратаковали карабинеров).

Что касается частей 2-го кавалерийского корпуса, то они совершенно определенно, как и 3-й кавалерийский корпус, не могли в это время атаковать 4-ю пехотную дивизию. Воспоминания Брандта, Пажоля, Био и другие материалы свидетельствуют, что корпус Монбрёна находился почти без движения на западном берегу Каменки, напротив д. Семеновское.

Примерно в 9.30 бой возле самой Курганной высоты уже закончился. Потери сторон определить весьма затруднительно. По мнению Барклая, французы потеряли «по малой мере 3 тыс. человек», «ибо высота и поле, окружающее оную, несколько сотен шагов были устланы неприятельскими трупами». Судя по приблизительным потерям 30-го линейного полка, общее количество выбывших из строя было очень значительным. Не меньшие, а вероятно, даже большие потери понесли русские части. «Урон со стороны нашей весьма велик, – свидетельствует Ермолов, – и далеко несоразмерный численности атаковавших баталионов».

Вместе с тем результаты боя для русской армии были в целом благоприятными. Несмотря на первоначальный шок, русские удержали Курганную высоту и, сохранив центр позиции, не допустили разрыва между 1-й и 2-й армиями. Наоборот, для французов результаты выглядели явно неудовлетворительными. Хотя французам и удалось сковать русские силы в центре, но захват ими Багратионовых «флешей» оказался связан, главным образом, не с этим обстоятельством. Наконец, неудачный штурм Курганной высоты «съел» два часа драгоценного времени, обернулся заметными потерями и временной утратой французами инициативы на этом участке фронта.

Попытаемся сформулировать причины французской неудачи. Они явно распадаются на два типа. Одна часть причин, без сомнения, имела «объективный» характер, вполне поддающийся рациональному объяснению. Причины этого типа можно свести к следующему. Во-первых, французское командование не обеспечило перевеса в численности войск, атаковавших «редут». В дивизиях Морана, Жерара и Брусье было не более 18 тыс. человек. Им противостояло 15–18 тыс. русской пехоты (с учетом остатков 6, 49-го и 50-го егерских полков, но исключая войска 4-й и 7-й пехотных дивизий) и 1,5 тыс. кавалерии (три полка Крейца). Наконец, если русские смогли сконцентрировать на этом участке фронта до 197 орудий (по подсчетам Ларионова), то французская артиллерия не могла действовать столь же активно. Во-вторых, не была достигнута координация в действиях Богарне с войсками Нея и Даву. К 9 часам, и даже в 9.30, французские войска правого фланга были далеки от того, чтобы перейти Семеновский овраг, который отделял их от частей Богарне. Не исключено, что Наполеон действительно допустил ошибку на этапе планирования сражения, не поняв до конца своеобразия местности, лежащей между Семеновскими высотами и Курганом. В-третьих, оставляла желать лучшего и координация в действиях самих войск Богарне: кавалерия Груши была слишком далеко от места боя, ранение Морана на некоторое время парализовало часть его дивизии, Брусье действовал недостаточно активно. Богарне, находившийся до середины боя на левом берегу Колочи, также не мог активно руководить войсками, атаковавшими «редут». Что касается Итальянской гвардии, то она оставалась глубоко в тылу, призванная защитить левый фланг от любых неожиданностей со стороны русских. Возможно, что отсутствие координации в действиях соединений Богарне отчасти объясняется спешкой, в которой готовилась первая атака на батарею Раевского, должная помочь «увязнувшему» правому флангу. Поэтому у Богарне не оказалось времени провести и достаточную артиллерийскую подготовку перед своей атакой.

Второй тип причин связан с особенностями проявления темперамента и инициативы человеческой массой и отдельными людьми. С одной стороны, генерал Бонами, человек неординарный и непредсказуемый, смог увлечь за собой 30-й линейный, захватить «большой редут», вызвать панику в рядах противника и парализовать весь центр позиции неприятеля. С другой стороны, темпераменту Бонами оказался противопоставлен не менее парадоксальный характер Ермолова. Проявив инициативу, Ермолов смог вывести людские массы русского центра из состояния ступора и заставить солдат перейти от полной растерянности к яростной ожесточенности. И хотя беспристрастный анализ ситуации заставил нас отказаться от того, чтобы приписывать всю заслугу в организации контратаки исключительно самоотверженности Ермолова, роль начальника Главного штаба 1-й Западной армии оказалась все-таки велика.

Временный успех французов, предопределенный отважными действиями Бонами и его бойцов, был, благодаря инициативе и решительности русского командования и солдат, ликвидирован и превращен в частный успех русского оружия.