Бой за Семеновские высоты (Багратионовы «флеши» и д. Семеновское) стал одним из тех ключевых эпизодов Бородинского сражения, которые предопределили ход и результаты великой битвы. Перипетии этого боя, рассмотренные «крупным планом», позволяют воочию увидеть то многообразие объективных, субъективных и случайных составляющих, которые в совокупности и создали причудливую и неповторимую ткань исторического события.

Как известно, против линии русских, простиравшейся от Курганной высоты до северной кромки Утицкого леса, Наполеон сосредоточил около 80 тыс. человек (около 60 тыс. пехоты и 20 тыс. кавалерии, включая штат артиллерии) и 382 орудия. Однако из этих цифр следует вычесть примерно 11,5 тыс. пехоты, 4 тыс. кавалерии, 2,5 тыс. артиллеристов и 85 орудий, входивших в состав (либо прикомандированных) императорской гвардии и представлявших своего рода главный резерв (мы исключили из этих цифр 24 орудия гвардии и прислугу, с самого начала участвовавших в сражении).

Первым эшелоном должны были пойти войска Даву. 5-й дивизии Компана и 4-й дивизии Дессэ предписывалось атакой из района Шевардинского редута взять русские укрепления на южном фланге. 2-я дивизия Фриана оставалась до поры до времени в резерве, предназначенная «исправлять ошибки» либо развивать успех правого крыла. Дивизии Компана и Дессэ, начав атаку Семеновских укреплений, должны были «зацепиться» за «флеши» и обеспечить упор для атаки севернее вторым эшелоном (3-м и 8-м корпусами). Этот массированный двойной удар поддерживался резервной кавалерией (1, 2 и 4-м корпусами с приданной им кавалерией 1, 3 и 8-го армейских корпусов) и огнем около 300 орудий, постепенно вводившихся в бой. Безопасность правого фланга атакующих войск обеспечивал 5-й корпус Понятовского, который, кроме того, должен был поворотом влево помочь атаке русских позиций в районе Семеновского оврага. Действия центральной группировки французских войск, выполненные «в порядке и методически», должны были опрокинуть южный фланг русской армии, что, в конечном итоге, предопределило бы ее полное поражение. Как видим, многое зависело от того, насколько удачно войска Даву начнут бой. Это должно было предопределить дальнейшие действия всех остальных французских войск.

Численность и состояние дивизий Дессэ и Компана, а также Фриана внушали Наполеону надежды на их успешные действия. 5-я дивизия, которая должна была начать бой за «флеши», насчитывала ко 2 сентября в строю 9838 человек пехоты, 520 человек в артиллерии и 30 орудий. Она включала четыре полка (25, 57, 61 и 111-й линейные), каждый в составе пяти батальонов и одной артиллерийской роты, а также дивизионную артиллерию. Командовал дивизией 43-летний дивизионный генерал Ж.-Д. Компан, снискавший славу «покорителя редутов». Накануне, 5 сентября, при штурме Шевардинского редута, 5-я дивизия понесла существенные потери примерно в 2 тыс. человек и потеряла несколько орудий.

4-я дивизия под командованием 48-летнего дивизионного генерала Ж.-М. Дессэ, прозванного «савойским Баяром», во время переклички 2 сентября насчитывала 5468 человек пехоты, 586 человек в артиллерии при 21 орудии (85-й и 108-й линейные полки пятибатальонного состава, две роты полковой артиллерии, а также дивизионную артиллерию). Два батальона Гессен-Дармштадтского лейб-регимента, входившие в 4-ю дивизию, 7 сентября не были в ее составе, будучи откомандированными. В бою 5 сентября дивизия Дессэ не участвовала.

2-я пехотная дивизия под командованием 54-летнего дивизионного генерала Л. Фриана имела 2 сентября в 15-м легком, 33-м и 48-м линейных (все состояли из пяти батальонов и артиллерийской роты) и в двух батальонах испанского полка Жозефа-Наполеона (также имевших артиллерийскую роту) 6896 человек пехоты, 418 человек в артиллерии при 26 орудиях (включая полковую и дивизионную артиллерию). В бою 5 сентября дивизия не пострадала.

1-я и 3-я дивизии, как мы уже знаем, находились в распоряжении Богарне, а легкокавалерийская дивизия бригадного генерала Жирардена, также входившая в 1-й пехотный корпус, была придана кавалерийскому резерву Мюрата. В целом в трех пехотных дивизиях Даву, оказавшихся против Семеновских укреплений, насчитывалось примерно 20 тыс. пехоты и 1,5 тыс. артиллеристов при 80 орудиях (условно считая, что 5 сентября были потеряны 3 пушки, а в батарею Пернети было передано из 1-й пехотной дивизии 6 орудий).

Командовал тремя дивизиями 42-летний маршал Луи-Николя Даву, принц Экмюльский.

Вторым эшелоном должны были нанести удар севернее войска 43-летнего маршала Мишеля Нея, герцога Эльхингенского. Помимо 3-го армейского корпуса, на день сражения под его командование был передан и 8-й (вестфальский) корпус, командир которого дивизионный генерал Ж.-А. Жюно, герцог д’Абрантес, все более терял доверие как Наполеона, так и своих собственных солдат. 10-я пехотная дивизия, которую планировалось разместить в голове 3-го корпуса, насчитывала на 2 сентября в составе двух батальонов 24-го легкого, двух батальонов 1-го пехотного полка Португальского легиона, двух батальонов 46-го линейного, двух батальонов 72-го линейного 3593 человека при 14 орудиях. Ею командовал дивизионный генерал Ф. Ледрю. 11-я пехотная дивизия под командованием дивизионного генерала Ж.-Н. Разу включала два батальона 2-го пехотного полка Португальского легиона, два батальона 4-го, два батальона 18-го и два батальона 93-го линейных общей численностью 4546 человек при 14 орудиях. 25-я вюртембергская дивизия, также входившая в 3-й армейский корпус, имела сразу двух начальников: помимо вюртембержца дивизионного генерала И. Г. Шелера, император назначил командиром еще и француза дивизионного генерала Ж.-Г. Маршана, который должен был «контролировать» действия первого! В начале сентября три бригады 25-й дивизии, вследствие больших потерь, были свернуты в три временных батальона. Общая численность была в 1518 человек при 16 орудиях.

8-й армейский корпус состоял из 23-й пехотной дивизии (командир – генерал-лейтенант Ж.-В. Тарро) в составе 3-го легкого батальона, двух батальонов 2-го и двух батальонов 6-го линейного полка, 2-го легкого батальона, двух батальонов 3-го линейного полка и трех батальонов 7-го линейного полка; 24-й пехотной дивизии (командир – генерал-лейтенант А. Л. Охс) в составе 1-го батальона гвардейских гренадер, 1-го батальона гвардейских егерей, 1-го батальона егерей-карабинеров, 1-го легкого батальона и 5-го линейного полка. Всего в 23-й пехотной дивизии было 5579 человек при 16 орудиях, в 24-й – 2074 человека при 12 орудиях.

Кавалерия 1, 3 и 8-го армейских корпусов была придана резервной кавалерии Мюрата. 1, 2 и 4-й кавалерийские корпуса, совместно с четырьмя отдельными бригадами легкой кавалерии, должны были поддерживать войска Даву и Нея. Численность 1-го кавалерийского корпуса (командир – дивизионный генерал Э.-М.-А.-Ш. Нансути) была 4999 человек при 25 орудиях, а в приданной ему легкой кавалерийской дивизии корпуса Даву (1-я и 2-я легкокавалерийские бригады) – 1078 человек. Численность 2-го кавалерийского корпуса (командир – дивизионный генерал Л.-П. Монбрён) составляла 5300 человек при 29 орудиях. В кавалерии 8-го армейского корпуса, прикомандированной ко 2-му кавалерийскому корпусу, было 974 человека при 2 орудиях. В кавалерии 3-го пехотного корпуса (9-я и 14-я легкокавалерийские бригады), также приданной 2-му кавалерийскому корпусу, – 1903 человека при 6 орудиях. Численность 4-го кавалерийского корпуса (командир – дивизионный генерал В.-Н. Латур-Мобур) была примерно в 3600 человек при 24 орудиях.

В целом общая численность кавалерийской группировки составляла 17 854 человека и 86 орудий.

Какими силами располагали русские войска в районе Семеновских укреплений? В каждой из «флешей» разместилось по одному батальону 2-й сводно-гренадерской дивизии генерал-майора М. С. Воронцова; оставшиеся 8 батальонов той же дивизии построились позади в одну линию. Далее в линию батальонных колонн разместилась 27-я пехотная дивизия генерал-майора Д. П. Неверовского (10 ослабленных батальонов; Неверовский писал, что накануне при Шевардине он «вошел в сражение с 6 тыс., а вышел с тремя»). Трудно абсолютно точно установить место расположения 27-й дивизии – либо сразу за батальонами Воронцова, либо несколько северо-восточнее «флешей», перед развилкой Семеновского оврага.

Южную «флешь» заняли 12 орудий 32-й батарейной роты (командир – подполковник Ф. И. Белинсгаузен), северную – 7 орудий 11-й батарейной роты и восточную – 5 орудий той же 11-й батарейной роты. В боевых порядках 2-й сводно-гренадерской дивизии разместилась 1-я конная рота Донской артиллерии и 4 орудия 21-й легкой роты, в порядках дивизии Неверовского – 3-я батарейная рота.

В д. Семеновское и восточнее располагалась 2-я гренадерская дивизия генерал-майора принца Карла Мекленбургского (12 батальонов), составив резерв 2-й Западной армии; в небольшом укреплении, построенном на северо-западной окраине деревни, стали 6 орудий 1-й батарейной роты, а на южной окраине – 31-я батарейная рота. Правее 2-й гренадерской дивизии построился 4-й кавалерийский корпус генерал-майора К. К. Сиверса (32 эскадрона), имея при себе 8-ю конную роту; перед ними – 12-я пехотная дивизия генерал-майора И. В. Васильчикова (всего 8 батальонов, но 4 батальона «было взято»); юго-восточнее деревни – 2-я кирасирская дивизия генерал-майора И. М. Дука (20 эскадронов). Наконец, у д. Псарево пребывал крупный артиллерийский резерв, насчитывавший 80 орудий. Лес и кустарники, которые росли на западной стороне, в низовьях Семеновского оврага, заняли 6, 49 и 50-й егерские полки (6 батальонов), вдоль ручья Каменка вплоть до Утицкого леса – 42, 5-й и 41-й егерские полки (6 батальонов). В Утицком лесу занял позицию отряд генерал-майора И. Л. Шаховского в составе 20-го, 21-го егерских и двух сводно-гренадерских батальонов 3-й пехотной дивизии П. П. Коновницына (всего 6 батальонов). Таким образом, в районе Семеновских укреплений русские сосредоточили 92 орудия (52 у «флешей» и 42 в районе д. Семеновское), не считая 80 орудий резерва. Численность живой силы в районе «флешей» и д. Семеновское составила 33 батальона и 20 эскадронов (с учетом потерь 5 сентября – примерно 15,8 тыс. человек пехоты и 2,5 тыс. кавалерии). В трех егерских отрядах (18 батальонов) было примерно 9 тыс. человек. Позднее подошли три полка 1-й кирасирской дивизии генерал-майора Н. М. Бороздина (12 эскадронов), дивизия Коновницына (7 батальонов). В район д. Семеновское выдвинулись сводно-гренадерская бригада полковника Н. Р. Контакузена (4 батальона в составе 12 рот), части гвардейской дивизии под командованием генерал-майора Г. В. Розена (12 батальонов). В бою также приняли участие полки 4-й пехотной дивизии генерал-майора принца Евгения Вюртембергского (8 батальонов) и части 2-го кавалерийского корпуса генерал-майора Ф. К. Корфа (24 эскадрона). Таким образом, принимая во внимание потери 5 сентября и без учета Таврического гренадерского, Брестского и Рязанского пехотных полков (6 батальонов), принявших позже участие в бою за Утицкий лес (всего 3,5 тыс. человек), а также штата артиллерии, получается, что в конечном итоге в бою за «флеши» и д. Семеновское приняли участие примерно 40 тыс. пехоты и чуть больше 11 тыс. кавалерии при 236 орудиях. Впрочем, число орудий, подсчитанных А. П. Ларионовым, может быть оспорено в сторону уменьшения.

Багратионовы «флеши» (как уже отмечалось, флешью можно назвать только восточное укрепление; северное и южное были люнетами) начали сооружаться еще с 4 сентября. Но из-за слабости грунта и недостатка саперных инструментов работы затянулись и не были в полной мере закончены: наружный ров был недостаточно глубоким и широким, волчьих ям перед укреплениями, вероятно, тоже не соорудили, наличие рогаток спорно. «Багратионовы шанцы сам видел. Так, дрянь, и шанцами стыдно назвать, – вспоминал унтер-офицер Тихонов. – …Ров мелкий, в колено, амбразуры до земли, и лезть через них ловко, и каждого солдата внутри видно». У северо-западной окраины деревни также было сооружено небольшое укрепление. Дома д. Семеновское, которых насчитывалось до ста, были разобраны; оставлены только два-три дома.

6 сентября 2, 4 и 5-я дивизии Даву бивакировали рядом с Шевардинским редутом. Весь день накануне решающего сражения к Шевардинскому редуту приходило много французов; осмотрев редут, они не упускали возможности встретиться со своими знакомыми из 1-го корпуса.

Ближе к полудню 6-го севернее дивизий 1-го корпуса расположились войска 3-го корпуса. Не исключено, что они вытянулись в одну линию (10-я дивизия могла примыкать правым флангом к Шевардинскому редуту, затем, к северу, могли расположиться 11-я и 25-я дивизии, хотя и трудно сказать, как именно – то ли вытянувшись к северу последовательно 11-я, а затем 25-я, то ли только 11-я, стремясь примыкать левым флангом к войскам Жерара и Морана, а 25-я – в тылу 10-й и 11-й). К вечеру за войсками 3-го корпуса стали вестфальцы Жюно – 23-я и 24-я пехотные дивизии, расположившись, вероятно, друг за другом.

1-й и 2-й резервные кавалерийские корпуса бивакировали к юго-западу от редута. Во второй половине дня к ним присоединился 4-й кавалерийский корпус.

К утру 7-го войска стали занимать исходные позиции. Согласно приказу императора, который без изменений был продублирован Даву своему начальнику штаба бригадному генералу Ж.-Л. Ромёфу, Компан должен был построиться побригадно впереди и по правую руку от захваченного накануне редута. В приказе говорилось, что дивизия должна была иметь впереди себя 16 орудий из артиллерийского резерва 1-го корпуса и 14 орудий, «принадлежащих этой дивизии». Направление движения было указано в общей диспозиции – вдоль леса. Дополнительные материалы позволяют представить расположение и построение 5-й дивизии более подробно. Дивизия стала в густой «сдвоенной дивизионной колонне сразу справа от позиции большой орудийной батареи» (полагаем, что батареи Пернети). Вся дивизия должна была двигаться по опушке леса, перейти ручей Каменку, а затем уже углубиться в лес, подступавший к южному русскому люнету. Дивизия образовала две колонны: левую – из 57-го и 111-го полков, с 57-м во главе, правую – из 61-го и 25-го во главе с 61-м. Правая предназначалась для того, чтобы отбросить многочисленных русских егерей и обезопасить левую колонну от неожиданного удара из глубины леса. Левая колонна должна была осуществить захват южной «флеши». Как уже отмечалось выше, в батарее Пернети 6 орудий были из 1-й пехотной дивизии и, соответственно, 6 орудий 5-й пехотной дивизии находились в порядках последней. Что же касается расположения батареи Пернети, то она, принимая в расчет воспоминания ее начальника, могла размещаться в эполементах севернее пехоты 5-й дивизии. Ее изначально прикрывали два батальона полка Жозефа-Наполеона, а затем 2-й и 3-й батальоны 111-го линейного.

О дивизии Дессэ в приказе императора было сказано, чтобы она расположилась «таким же образом», как и 5-я, – между редутом и лесом, с 14 своими орудиями на левом фланге. Однако во время беседы Наполеона с Компаном было решено разместить войска Дессэ правее 5-й дивизии. На основе этого Ж. Тири помещает Дессэ правее войск Компана. Так ли это было в действительности? В приказе, продиктованном Даву Ромёфу, говорилось: «Дивизия Дессэ разместится тем же образом (как и 5-я дивизия. – В.З.) в то же время, побригадно, и разместится на одной линии с редутом». В приказе для самой 4-й дивизии, в передаче адъютанта Дессэ капитана Жиро де л’Эна, было сказано, что Дессэ должен опираться правым флангом на лес, а левым – выдвинуться к редуту. Дивизия должна была поддержать движение 5-й и двигаться также по лесу. Тест, упоминая расположение войск Дессэ, просто отмечает, что эта дивизия разместилась «впереди от редута, упираясь крылом в него». Пеле писал, что Дессэ идет следом за Компаном. Наконец, сам Компан утверждал, что Дессэ расположился в резерве позади 5-й дивизии. Таким образом, нет оснований утверждать, что утром 7 сентября войска Дессэ были развернуты правее 5-й дивизии; скорее всего, они стояли сразу за Компаном, на близком от него расстоянии. Два батальона 85-го линейного были оставлены при батарее Сорбье.

Войска Фриана, согласно приказу императора, должны были построиться побригадно и «на одной высоте с редутом». «Исторический рапорт 48-го линейного полка» утверждает, что на рассвете 7 сентября 2-я дивизия покинула позицию, которую она занимала с позднего вечера 5-го числа, «чтобы следовать движению 1-го корпуса. Она растянулась по кромке большого леса». О том же пишет и Тест. Но, в отличие от Компана и Дессэ, войска Фриана действительно были примерно на одной высоте с Шевардинским редутом. Их левый фланг был рядом с этим укреплением. Поэтому в «Журнале дивизии Фриана» было сказано, что дивизия получила «приказ находиться у редута в центре, который она занимала». Пеле считает, что дивизия Фриана была расположена сзади Дессэ и несколько к северу. Оба батальона полка Жозефа-Наполеона, входившие в дивизию Фриана, как мы уже знаем, «прикрывали батареи генерала Балтю (бригадный генерал Б.-Г.-М.-В. Балтю де Пуйи был помощником Пернети. – В.З.), который вел огонь по крайнему левому флангу правой линии врага…».

Точное расположение войск Нея к началу сражения определить еще более сложно. В инструкциях для 1-го корпуса местоположение Нея обозначено так: он должен был построить свои дивизии побригадно позади Шевардинского редута, имея артиллерию на левом фланге. За тремя дивизиями 3-го корпуса должны были построиться побригадно две дивизии 8-го с артиллерией на левом фланге. В своем рапорте Ней пишет: «6-го 3-й корпус так же, как и 8-й, занимал высоту в тылу этого Шевардинского редута… Инструкции, которые Ваше Величество адресовали мне 7-го утром, определили, что с 3-м корпусом и 8-м, который император отдал под мое командование, я занимаю центр сражения, поддерживая моим правым флангом 1-й корпус, а левым – 4-й». По словам Теста, расположение 3-го корпуса даже покрывало Алексинки. Однако следует обратить внимание на то, что на французской карте Пресса, Шеврие и Реньо, составленной, как известно, на основе инструментальной съемки сразу после сражения, часть строений д. Шевардино обозначена как д. Алексинки. В условиях полного отсутствия местного населения французы могли неверно идентифицировать местоположение и названия некоторых населенных пунктов. Но даже если Тест имел в виду Шевардино, а не Алексинки, смещение центра 3-го корпуса к северу от редута очевидно. Вопрос только в том, каким было это смещение. Конечно, исходя из указанного Нею направления атаки, было бы логичным расположить его корпуса западнее Шевардина с небольшим смещением к северу. Тем более что на упомянутой карте ясно просматриваются мосты, наведенные для перехода через овраги в районе Шевардина.

Полагаем, что к 6 утра, когда началось сражение, дивизии 3-го корпуса несколько сгруппировались к центру, а затем, когда в 7 часов началось их движение вперед, они оказались развернутыми побригадно: справа – 10-я дивизия, слева – 11-я; 25-я, вероятно, – в центре и немного сзади. Дивизии 8-го корпуса, также побригадно, были позади 3-го корпуса – вначале 23-я, затем – 24-я.

1, 2-й и 4-й кавалерийские корпуса развернулись к югу от Шевардинского редута. «Здесь в необозримых боевых порядках развернулась кавалерия, – писал в «Письмах с Волги» командир саксонского полка Гар дю Кор А. В.Ф. Лейссер, – впереди тяжелой кавалерии стояла линия, состоявшая из прекрасных польских уланских полков, а справа рядом со мной стояли французские карабинеры». На основе слов Лейссера логично предположить, что к северу расположился 4-й кавалерийский корпус, к югу от него – 2-й, а еще южнее – 1-й. На этой позиции резервная кавалерия, по всей видимости, оставалась до 7 утра.

Построенные возле Утицкого леса войска Компана и Дессэ, которым предстояло первыми двинуться в бой, ждали наступления утра. В начале 6-го взошло солнце, и солдаты увидели, что по полю расстилается густой туман; было ясно и холодно. Между 5.30 и 6 утра войскам была зачитана прокламация императора, которую солдаты Компана и Дессэ восприняли по-разному. Одни, как адъютант Дессэ Жиро де л’Эн, вспоминали о ней с энтузиазмом, другие, те, кто должен был пойти в первых рядах на русские укрепления (генерал Тест, капитан 111-го линейного Л. Гардье, су-лейтенант 57-го Дютейе де Ламот, старший сержант 111-го линейного Фоссен), отзывались о ней более сдержанно. «Едва прочли это воззвание, как неприятельские ядра стали уже ложиться среди наших рядов», – вспоминал Фоссен. Еще более любопытную запись сделал в своем журнале Гардье: «Мы заходим в лес, который находится на нашем правом фланге и в котором на минуту останавливаемся, чтобы прочесть прокламацию (которую я не запомнил)». Возможно, что для войск 5-й дивизии прокламация действительно была прочитана немного позже – когда они уже вошли в лес.

В 6 или около 6 утра прогремел первый выстрел с батареи Сорбье. Затем выстрелила пара орудий с французской батареи севернее. Через несколько минут ответила русская артиллерия. Одним из первых был убит капитан Пантинье, командир батареи, прикомандированной к бригаде генерала Ж.-П. Фридерикса дивизии Дессэ, когда 4-я дивизия только начала движение. Войска Компана и Дессэ сразу пошли вперед. Даву наблюдал за ними, расположившись возле батареи Сорбье. Благополучно пройдя расстояние до Каменского оврага и преодолев его, Компан углубился в лес. Здесь движение несколько замедлилось, и порядок строя стал нарушаться, особенно правой колонны из 61-го и 25-го полков, которая оказалась в глубине леса. В один момент Компану показалось, что направление движения было потеряно, но грохот орудий впереди и слева рассеял все сомнения. Чем дальше продвигались солдаты Компана, тем ожесточеннее становился огонь русских стрелков, стрелявших, казалось, со всех сторон.

Ближе к опушке леса вел свой 57-й полк 47-летний Ж.-Л. Шарьер, за день до того произведенный в бригадные генералы (впрочем, формальное производство состоялось только 21 сентября). Поняв по звуку орудийной пальбы, что 57-й скоро выйдет на уровень русского укрепления, которым надо было овладеть, Шарьер решил провести полк несколько дальше по лесу и охватить люнет с фланга. Этот маневр удался. Два батальона – 1-й и 2-й – сделали четверть поворота направо с тем, чтобы отогнать наседавших из леса егерей и обезопасить тыл, в то время как 3, 4-й и 6-й батальоны, зайдя правым крылом вперед, изменили направление движения влево и стали двигаться к «редуту». Выйдя на самую опушку леса, батальоны 57-го были встречены сильным огнем русских орудий. Как только французские колонны, гласит рапорт начальника артиллерии русской 2-й Западной армии К. Ф. Левенштерна, «приблизились на настоящую дистанцию, то выстрелы были обращены на оные. Действие с наших батарей было ужасно. Колонны приметно уменьшались, несмотря на подкрепления, одно за другим следующие…». Компан, следующий со своим штабом рядом с идущими в атаку батальонами, был ранен картечной пулей в правое плечо и уведен в глубь леса. Вечером, вспоминая произошедшее с ним в половине 7-го или около 7 утра, генерал считал, что, уже раненный, он видел, как его солдаты бросились на русский «редут». Примерно так же описывал в своем письме из Москвы те минуты Шарье: «Мой полк предпринял атаку, чтобы захватить редут, на котором было двенадцать 12-фунтовых пушек. Тотчас же, как я прибыл на место, которое лежало перед редутом, я скомандовал «à la redoute» и «à pas de charge», и полчаса спустя я был хозяином редута…»

Эти полчаса вобрали в себя для тех, кто участвовал в штурме, очень многое! Но только позже эти люди смогли начать припоминать и воспроизводить то, что же именно произошло. Одним из этих немногих был генерал Тест, раненный вскоре после захвата укрепления. Он утверждал, что в момент ранения Компана и позже движение войск замедлилось и атака приостановилась. Но вскоре, минут через 10, когда батальоны, оттесненные в лес, оправились, они снова пошли вперед. Слева их поддержала артиллерия Пернети, которая уже развернулась метрах в трехстах от «редута» и стала интенсивно его обстреливать. Генерал Тест, шедший во главе 57-го, отдал приказ о штурме люнета.

21-летний Дютейе де Ламот, бывший в составе своей 6-й роты 6-го батальона, шел с крайнего левого фланга полка и оказался дальше всех от «редута». Вдруг сквозь грохот пальбы он услышал: «На редут, марш на редут!» Скорым шагом он, вместе с несколькими офицерами батальона и с двумястами-тремястами солдатами, устремился на укрепление. Но первым ворвался туда, по-видимому, майор Луи-Шарль Яже (или Жаже) во главе 3-го и 4-го батальонов. Атаку 57-го поддержал 1-й батальон 111-го полка.

Когда французы оказались на бруствере, русские орудия с люнета были уже свезены («Стремления неприятеля на батарею были таковы, что оная принуждена отступить», – писал Левенштерн), но некоторые солдаты из гренадерского прикрытия все еще пытались защищаться. Они «были перебиты и переранены» (Тест). Дютейе де Ламот и его товарищи из 6-го батальона уже не застали схватку в самом «редуте» и устремились далее, преследуя отходивших русских, по его словам, метров двести. Молодому лейтенанту, увлеченному пылом боя и первыми успехами, казалось, что его маленький отряд, поддержанный другими батальонами 57-го, вполне мог опрокинуть вторую линию русских войск, и пехоту и кавалерию, которые угрожающе концентрировались «в лощине» (возле ответвления Семеновского оврага). Майор Яже, увидев горсть солдат 6-го батальона, бесцельно топтавшихся в полутора сотнях метров от укрепления, приказал им возвратиться. Однако разгоряченный Дютейе де Ламот и его товарищи пытались убедить офицера, передавшего им приказ, что, дескать, достаточно небольшого подкрепления и они опрокинут русских. «Поддержите нас другими войсками!» – кричали они. Однако русские пули и картечь, убившие нескольких французов из этого небольшого отряда, заставили его быстро возвратиться в «редут».

В то время как три батальона 57-го при поддержке батальона 111-го штурмовали «редут», остальные части 5-й дивизии были заняты перестрелкой в лесу. Генерал П.-Ж.-С. Гюйардэ (Guyardet) провел свой 61-й полк, прикрывая движение 57-го, несколько далее высоты русского «редута». Как только он был уведомлен, что 57-й вошел в «редут», Гюйардэ отделил две роты вольтижеров для дебуширования кромки леса впереди взятого укрепления, где сконцентрировалось множество русских стрелков и где, казалось, подготавливали атаку двух сильных неприятельских колонн, поддерживавшихся артиллерией и многочисленной кавалерией. Вслед за двумя вольтижерскими ротами вперед двинулись 61-й и 25-й полки. Гюйардэ надеялся, полностью овладев кромкой леса, помочь в обороне «редута».

Продолжали топтаться в лесу, ведя бой с егерями, и два батальона 57-го полка, и часть 111-го (5-й и 6-й батальоны). 2-й и 3-й батальоны 111-го полка вскоре были отделены для защиты орудий Пернети.

Дивизия Дессэ двигалась сразу вслед за войсками Компана. Когда она оказалась в лесу, то, согласно ранее полученному приказу, вступила в бой с русскими стрелками, двигаясь в глубь леса так, чтобы прикрыть 5-ю дивизию справа. Сразу после ранения Компана Дессэ помчался к опушке леса, а затем к люнету, сопровождаемый тремя офицерами – своими адъютантами капитаном дю Бурже, Жиро де л’Эном и лейтенантом Маркье, адъютантом генерала П.-А. Брессона. Дессэ принял командование обеими дивизиями в то время, когда 57-й уже утвердился на «редуте». 4-й дивизией временно стал командовать бригадный генерал Фридерикс, а 5-й, согласно рапорту Компана, генерал Тест.

Взятию русского «редута» активно способствовала французская артиллерия. Выдвинувшись из эполементов, она оказалась недалеко от Каменского оврага: батарея Пернети рядом с кромкой оврага возле опушки леса, батарея Сорбье – северо-западнее («Орудия генерала Сорбье, оставшиеся позади и немного выше, беспокоили канониров», – заметит позже Пернети), а батарея Фуше – севернее Сорбье, видимо, примерно на одном уровне с ним. Когда войска Компана только начали атаку южной «флеши», маршал Даву, наблюдая с батареи Сорбье за движением корпуса и видя некоторое замешательство, галопом помчался к своим войскам. Но шквал огня опрокинул его лошадь и поразил его самого. Картечная пуля попала в один из пистолетов, находившихся в ольстрах, и ствол пистолета сильно ударил маршала в пах. Одновременно осколок, также ударившийся в седельные кобуры, контузил седока в правое бедро.

Первое сообщение о ранении Даву император получил от офицера, посланного Сорбье, либо самого Сорбье, который видел, как маршал вместе с лошадью был опрокинут и скрылся в туче дыма и пыли. Не было ясно, жив ли Даву или мертв. Моментом позже императору сообщили, что лошадь принца Экмюльского убита, но сам маршал только легко ранен. Наполеон сказал с чувством: «Слава Богу!» Он приказал Мюрату немедленно отправиться к Даву и принять от него командование, если принц выбыл из строя. Генерал-адъютанту Раппу был дан приказ заменить выбывшего Компана. Мюрат немедленно поскакал туда, где вели бой солдаты 1-го корпуса. Даву уже немного оправился от контузий. Пыл боя заставил забыть о боли внизу живота и в бедре. «Его голова была обнажена, одежда в лоскутьях и грязи», – писал об этих минутах биограф Даву. Таким он и предстал перед Мюратом, когда последний передавал ему слова императора. Даву решительно не хотел передавать командование Мюрату, утверждая, что его контузии не вызвали беспорядка в войсках и он готов продолжать руководство боем. Даву тем более не хотел уступать командование Неаполитанскому королю, помня, как они соперничали и конфликтовали в последнее время. Благородный Мюрат решил не настаивать и спешно поскакал назад сообщить императору о том, что увидел.

В тот момент, когда Дессэ, приняв командование над обеими дивизиями, оказался на захваченном люнете, русские начали готовиться к контратаке. Недалеко, в лощине, стала концентрироваться русская пехота (гренадеры Воронцова и, возможно, солдаты 27-й дивизии). Сопровождавший Дессэ Жиро д’Элен позже вспоминал, какое впечатление произвела на него защищаемая 57-м полком позиция: «Эти редуты были простые реданы… в форме шеврона, не закрытые у входа, так что неприятель со вторых позиций ружейными и картечными залпами выметал всех, кто находился внутри них. Удержаться в них было значительно труднее, чем овладеть. Поэтому солдат 5-й дивизии поместили за этими редутами и в складках окружающей местности, стараясь в ожидании атаки, по возможности, укрыть их от неприятельского огня». Жиро де л’Эн находился рядом с генералом Дессэ, который изучал не слезая с лошади позиции и движение русских, оставаясь несколько минут совершенно открытым. Вдруг пуля попала в ольстры его седла и разбила бутылку с водкой, которая там была. Генерал с досадой воскликнул, обернувшись к Жиро де л’Эну: «Этим я обязан вашей проклятой белой лошади».

Все защитники «редута» с большим беспокойством наблюдали концентрацию русских войск для контрудара. Мало того что Шарьер должен был оставить часть 57-го в самом лесу, он потерял связь с 61-м. Зная, что 61-й полк должен быть на правом фланге 57-го, Шарьер, тем не менее, не мог понять, где же тот реально находится и придет ли ему на помощь. «…Я не сомневался, – писал Шарьер в рапорте, – что враг добивается выбить нас силами, которые я видел на ближайших редутах с того, который занимал. Таким образом, становилось важным взять другие редуты, чтобы сохранить тот, который был взят».

Огонь русских нарастал. Горсть картечи ударила генерала Теста в правую руку и раздробила ее. В тот же миг его адъютант лейтенант Мушон упал возле ног своего начальника, пораженный картечью в грудь. Тест, превозмогая боль и пытаясь остановить кровь, которая залила ему весь рукав, еще некоторое время командовал солдатами 57-го. Словно в тумане, он видел, как французы пытались отбить идущие на них русские батальоны. Но через несколько минут он потерял сознание из-за большой потери крови. Сержант Болье (он выживет в русскую кампанию и позже выйдет в отставку лейтенантом) и один из барабанщиков 57-го стащили генерала в ров люнета, а оттуда солдаты вынесли его из боя и доставили в гвардейский амбуланс. Меньше повезло адъютанту генерала Мушону, который умер на месте; оказавшийся рядом Дютейе де Ламот, убедившись в его смерти, стянул с его ног сапоги и здесь же, несмотря на русский огонь, обул их, бросив рядом жалкие остатки своих сапог. Чуть позже будет смертельно ранен майор Яже. Все тот же Дютейе де Ламот напишет о его смерти с сожалением, вспоминая, как тот обещал ему награждение крестом Почетного легиона.

Смогли ли солдаты Даву удержать южную «флешь»? Русские материалы свидетельствуют, что южная «флешь» множество раз переходила из рук в руки, по крайней мере. Однако при внимательном их прочтении все же возникают многочисленные вопросы. «…Видя, что один из редутов на моем левом фланге потерян, – вспоминал Воронцов, – я взял батальон 2-й гренадерской дивизии и повел его в штыки, чтобы вернуть обратно. Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен. Было почти 8 часов утра… Два редута потеряны и снова отбиты обратно». (Какие именно «редуты» – северный и восточный либо южный и северный?) Неверовский писал: «Граф Воронцов с дивизиею своею поставлен был защищать батарею, но множеством неприятеля был сбит и сам Воронцов ранен. Я был послан с дивизиею подкрепить его и вошел в жестокий огонь, несколько раз дивизия и я вместе ходили в штыки». Из рапорта К. Ф. Левенштерна (где речь идет одновременно об 11-й и 32-й батарейных ротах) так же не ясно, смогла ли 32-я батарейная рота Беллинсгаузена, оставив южную «флешь», возвратиться в нее либо просто продолжала огонь, находясь вне укрепления. Из воспоминаний Коновницына непонятно, завершилась ли его атака, которая была уже между 8 и 9 часами, захватом всех «флешей» либо только северной и восточной. В дневнике начальника штаба 2-й армии генерал-майора Э. П. Сен-При тоже не уточняется, отбил ли Коновницын все три «флеши», хотя по смыслу документа можно подумать, что это именно так.

Чрезвычайно противоречивы и зарубежные свидетельства боя за «флеши». В рапорте Мюрата говорится об оставлении французами «второго редута». По словам Раппа, дивизия Компана «овладела одним из укреплений вражеских позиций», другие войска – остальными, но позже «мы очистили два из этих укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже на гребне рвов». Зуков из 25-й пехотной дивизии 3-го корпуса, появившийся в южном люнете уже ближе к полудню, утверждал со слов тех однополчан, которые еще застали бой: «Этот редут был взят и отобран множество раз…» В рапорте Нея говорится, что 57-й оставил захваченный люнет, но атаковал его снова совместно с солдатами 3-го корпуса. Пеле утверждал, что «реданты взяты первыми войсками, которые, в свою очередь, были выгнаны. Быв поддержаны, они снова занимают укрепления». Шамбрэ уверяет, что «…полк дивизии Компана бросился на редан, ближайший к лесу, и захватил его; но не смог сохранить».

Вероятно, разговоры о том, что вся слава захвата Багратионовых «флешей» принадлежит войскам Нея, но не солдатам Даву, начались уже в день сражения. Еще не закончился бой, когда дивизионный генерал Ж.-Л. Маршан, командир вюртембергской пехоты, заявил одному из ординарцев Наполеона: «Сообщите императору, что укрепления, которые покинуты 57 и 72-м полками, освобождены солдатами Вюртемберга…» Лейтенант Зуков также передает заявление Маршана со слов своих однополчан: «Скажите императору, что вюртембержцы продолжают удерживать редут, который перед тем два французских полка захватили, но должны были затем отступить, и которые (вюртембержцы. – В.З.), в этих обстоятельствах, предотвратили пленение Неаполитанского короля». Генерал-лейтенант И. Г. Шелер, командир вюртембержцев, в своем рапорте, составленном сразу после сражения, смог в максимально выгод- ном для своих солдат свете изобразить их участие в борьбе за «флеши». Поэтому не случайно Шарьер, составляя рапорт, попытался защитить честь своего полка. Он писал, «что несколько человек заявляют, будто, дескать, полк не захватил ни одного редута. Я… подтверждаю, как уже сказал выше, что мой полк ни разу не оставлял редута и что в течение трех четвертей часа, после того как полк утвердился там, не было видно никаких других войск». В то же время Дютейе де Ламот, хотя и утверждает, что «многочисленные последовательные штурмы были отбиты», признает, что русским удалось «проникнуть в редут». Попытаемся соотнести между собой все достоверные свидетельства и реконструировать картину боя, насколько это возможно.

До 7 часов утра войска маршала Нея находились на исходной позиции и не получали приказа идти вперед. Наполеон ждал, когда солдаты Даву возьмут «русские редуты». Для французов, вюртембержцев и вестфальцев, составлявших основу войск Нея, это было тревожное ожидание. «Полное молчание царило в рядах, – вспоминал командир 18-го линейного Пельпор. – Каждый из нас предавался своим воспоминаниям и своим чувствам. Не бывает сильного духа в подобной ситуации; даже фанфароны не искали ничего, кроме забвения».

Когда солдат 3-го и даже 8-го корпусов стали достигать неприятельские ядра и появились первые жертвы, напряжение заметно возросло. Деревня Шевардино, лежавшая справа от войск Нея, горела. Орудийная канонада заглушала ружейную трескотню. Трудно было разглядеть что-либо определенное, но было ясно, что основные события развернулись прямо и правее от 3-го корпуса, где войска Даву атаковали русские укрепления. В этой напряженной атмосфере, когда все ожидали приказа двинуться в огонь, к капитану Моргенштайну из пехоты 8-го корпуса подошел старший сержант его роты, послуживший уже в армиях Гессен-Касселя, Пруссии, Австрии и достаточно повидавший на своем веку. Желая немного разогнать гнетущую атмосферу, а заодно подшутить над своими солдатами и офицером, он предложил Моргенштайну провести эксперимент. По приказу капитана солдаты роты высунули языки. Они все оказались белыми, как вестфальская униформа! Сержант объяснил, что это верный признак страха у тех, кто впервые готовится идти в огонь. Тогда Моргенштайн потребовал, чтобы сержант показал свой язык, что последний немедленно и сделал с большим удовольствием. Язык был ярко-красным, «как лобстер». «А вы, капитан?» – сказал сержант. «Это останется моим секретом», – ответил Моргенштайн. «Тест» с языком немедленно был проведен и в соседних ротах, где языки у солдат также оказались совершенно белыми.

Иначе отвлекал себя от тревожных мыслей подполковник Лоссберг. За утро, сидя в седле, он успел написать карандашом три письма на родину!

Дабы вселить в солдат Нея уверенность, им сообщили, что «многочисленные укрепления и редуты, построенные русскими», были уже взяты штурмом.

Примерно в одно время с тем, как Наполеон узнал о контузии Даву, или чуть раньше, император приказал генерал-адъютанту Мутону двинуть в атаку корпуса Нея.

Большая часть источников свидетельствует, что этот приказ Ней получил около 7 утра. Однако не совсем ясно, с какого пункта 3-й и 8-й корпуса начали движение вперед (либо из района д. Шевардино, где они могли расположиться за небольшим оврагом к западу и чуть севернее деревни, либо из района чуть южнее Алексинок, либо же из пункта юго-западнее Алексинок, за Чубаровским ручьем). Кроме того, из рапорта Нея и воспоминаний Зукова можно понять, что маршал после получения приказа не только вновь собрал генералов для отдачи последних инструкций, но еще и задержал войска у кромки поля для прочтения прокламации императора (хотя из других материалов явствует, что прокламация была зачитана около 6 утра).

«Едва мы сделали несколько сотен шагов, – вспоминал лейтенант Зуков из 25-й дивизии, – как оказались под действием ожесточенной канонады, которая велась из редутов и батарей, размещенных в их интервалах. Мы предполагали, что третий корпус должен был атаковать эти редуты, чьи орудия извергали смерть в наши ряды, с целью их захвата; но мы еще не получили приказов маршала Нея на этот счет. Наши потери были бы безусловно намного меньшими во время марша с целью сближения, если бы этот марш был более или менее быстрым. Казалось, что маршал хотел сделать попытку, которая не имела каких бы то ни было шансов на успех: он старался с помощью маневра добиться того, чтобы русские оставили свои позиции. Но мы ошиблись в отношении их намерений».

Иначе все происходившее представлялось командиру 18-го линейного Пельпору. По его мнению, Ней двинулся «на врага, выдерживая направление на пространство между Семеновской и большой батареей (Курганной высотой. – В.З.), в которую упирался левый фланг Барклая-де-Толли. Это движение было выполнено как в полном порядке, так и с быстротой».

Но то, что виделось лейтенанту так, а полковнику иначе, совсем по-другому воспринималось штабными офицерами, генералами, маршалом Неем и самим Наполеоном. Войска Нея должны были не просто выдержать то направление, которое изначально предполагалось для их движения, то есть между д. Семеновское и батареей Раевского, но и помочь войскам Даву, которые увязли у южной «флеши».

Кто же стал инициатором изменения первоначального плана движения войск Нея, которые неожиданно бросились вправо? В свое время Сегюр высказал мнение, что это был результат импровизации самого Нея. Гурго немедленно выступил с опровержением, заявив, что Ней только исполнял приказ, данный ему императором. Пеле, вступивший в полемику чуть позже, поддержал позицию Сегюра. В наше время А. И. Попов вновь поднял этот, казалось бы, частный вопрос, разделив точку зрения Сегюра и Пеле. И все же, на наш взгляд, творцом изменения задуманного Наполеоном плана сражения мог быть в равной степени как темпераментный рыжеволосый Ней, так и выглядевший 7 сентября достаточно апатичным Наполеон. То, что приказ Нею на движение вперед поступил тогда, когда надо было «исправлять» ситуацию, может быть истолковано в пользу Гурго, полагавшего, что маршал действовал в соответствии с указаниями Наполеона. Но приказ императора не мог не быть сформулирован только в самой общей форме – двигаться вперед, оказав поддержку Даву в захвате «редутов», а Ней уже на месте (скорее всего, когда уже вышел на уровень ручья Каменка) должен был принять конкретное решение, что он и сделал.

Как бы то ни было, вероятно, где-то около 7.30 утра соединения Нея оказались в районе Каменки; затем 10-я дивизия Ф.-Р. Ледрю бросается вправо, к южной «флеши», тогда как солдаты Ж.-Н. Разу из 11-й дивизии продолжают двигаться на северный люнет.

Пока 3-й и 8-й корпуса выходили на рубеж атаки, части 57-го продолжали оборонять захваченный «редут». Однако устоять они не смогли и под давлением Воронцова и Неверовского начали медленно отходить. Русская кавалерия (Ахтырский гусарский и Новороссийский драгунский, а по Бутурлину, и Литовский уланский), пытаясь довершить поражение неприятеля, была встречена легкоконными бригадами П. Мурье и Ф. О. Бёрманна. Завязался скоротечный кавалерийский бой. К этому времени недалеко от южной «флеши» оказались войска Нея, и Шарьер, как он писал сам, «адресовался» к генералу Ледрю «для того, чтобы он принял на себя часть вражеских войск…». «Я также сказал ему, – продолжал Шарьер, – что мой полк не имеет патронов, чтобы сохранить занятый редут, если не будут направлены свежие войска. Господин генерал приказал тотчас же нескольким ротам войти в редут…» Из рапорта 57-го полка может сложиться впечатление, что полк, обратившись за помощью к Ледрю, не покинул южный люнет. Но рапорт Нея, как и некоторые другие материалы, это опровергает. «… Этот редут был в то же время атакован войсками 1-го корпуса, так что 24-й пехотный легкий и 57-й линейный вошли туда беспорядочно».

В то время как французская пехота вновь захватывала люнет, пошли в атаку вюртембергские кавалеристы Бёрманна; но под ударами русской пехоты и кирасир Дука бросились назад. Русские кирасиры, преследуя всадников 2-го вюртембергского лейб-шеволежерского полка, оказались даже в самом люнете. Солдаты 57-го линейного и, возможно, 24-го легкого, еще не успевшие закрепиться, стали отходить. Тогда генерал Шелер приказал своей пехоте немедленно захватить укрепление, что и было исполнено вюртембергской легкой пехотой и 2-м временным линейным батальоном. Ворвавшиеся в люнет вюртембержцы увидели, что там все еще продолжается бой между их шеволежерами и русскими кирасирами; последние были отогнаны штыками, а частью пленены.

Судя по рапорту Шелера, 57-й полк в люнет уже не возвратился. Вместо него там водворился 72-й линейный дивизии Ледрю и 1-й вюртембергский временный батальон; вместе с вновь подошедшим 2-м временным батальоном и 3-м, стоявшим рядом, а также 3-м батальоном 7-го линейного вестфальского полка они отбивали последующие атаки русской пехоты и кавалерии. Южная «флешь», хотя и была еще не один раз атакована, более уже не покидалась немецкими войсками.

Как в это время развивалась борьба за северное и восточное укрепления? «Дивизия Ледрю, – вспоминал Пельпор, – которая была на правом фланге 3-го корпуса, подойдя вначале к зарослям высокого кустарника, свернула затем вправо для того, чтобы соединиться с войсками Даву, задействованными преимущественно для атаки Семеновского; но дивизия Разу маршировала прямо вперед. Прибыв на плато, которое было ей указано, она завладела двумя вражескими батареями; но они вскоре были отняты русскими, которые были прогнаны в свою очередь. Эта часть поля битвы, довольно небольшая, оспаривалась с невообразимым упорством. Сегодня уже невозможно вспомнить с точностью различные обстоятельства происходившего там боя». Однако капитан Бонне из 4-го батальона того же 18-го линейного, делавший записи в своем журнале сразу же по следам событий, оставил нам более подробную картину: «10-я дивизия вступила в сражение и двигалась вперед, мы оказались перед фронтом позиции врага… движением вправо мы бросились вперед через мелкий кустарник и очутились, несмотря на многочисленные выстрелы орудий, перед первым редутом, который был взят войсками, шедшими в голове (определенно, той же дивизии. – В.З.). Полк двинулся тогда ко второму (т. е. к восточной «флеши». – В.З.), четыре батальона шли развернутыми в боевую линию, один за другим, и он легко был взят тремя первыми [батальонами] вместе с четырьмя орудиями, которые оказались подбитыми; на половине пути от первого ко второму редуту коммандант Фурнье был ранен, и я принял командование батальоном, который я свернул в колонну, справа у рва взятого полком редута; у меня было знамя, и я ожидал момента действовать. Полковник (т. е. известный нам Пельпор. – В.З.) подошел пешком, мы обсудили ситуацию, и я попросил разрешить мне отправить знамя на ту позицию полка, которая была у 1-го редута и в поле видимости лесной поросли в нашем тылу; это было разрешено. Через 5 минут стрелки врага появились в большом числе немного слева и большой колонной справа, я развернул мой батальон и двинулся вправо на колонну; без стрельбы; она отошла; выполняя это движение, мы оказались подставленными под огонь орудий, которые были перед деревней, о которой я говорил, под который я попал и который проделал в линии батальона своего рода зубчатую стену; тем не менее мы все еще двигались, когда наконец оказались на краю оврага, который нас отделял от высоты деревни, мы вышли к другой колонне, которая угрожающе двигалась, и двигалась неспешно. Ногам 4-го батальона ничего не оставалось, как сделать пол-оборота, и мы медленно ретировались, стреляя по этой колонне, и мы возвратились к редуту; это место, будучи открытым с этого бока, не годилось для обороны; русские вынудили нас бежать и захватили [редут], остаток батальона быстро был эвакуирован; я вспрыгнул на парапет последним, в момент, когда русские, казалось, схватили меня за сюртук, но я перескочил через ров одним прыжком, и они сделали по мне 20 ружейных выстрелов, почти в упор, но не задев мне ничего, кроме кивера; мы ретировались вплоть до кустов, которые были перед первым редутом. Русские кирасиры нас неожиданно атаковали, отбросив нас от этого редута; мы были оттеснены к лесной поросли, и я никогда не забуду испуганного вида обозного солдата, впрягавшего зарядный ящик орудия, ведущего огонь, который, получив удар саблей по спине от этих кирасиров, обернулся посмотреть, кто ему так неожиданно дал подзатыльник. Когда он увидел и понял, что это русский, он нырнул с головой между двумя своими лошадьми без каких-либо дополнительных просьб. Эти различные атаки стоили полку много народу, и так как он был рассеян в стрелки, и даже не знаю, где именно, мы к 11 часам не смогли собрать более одного батальона».

Сколько раз переходили из рук в руки северная и восточная «флеши»? Два раза? Три раза? Сказать точно невозможно.

Но и количество атак и контратак южной «флеши», предпринятых французами и русскими, также не поддается точному исчислению. Даже после того как французы и немцы, казалось, прочно обосновались в «редуте», борьба за него не прекратилась. Атаки и контратаки следовали одна за другой. Во время одной из таких атак кавалерия Мюрата (вероятно, из состава 1-й дивизии легкой кавалерии Брюйера) была опрокинута огнем русской артиллерии и контратакована русской кавалерией. Сам Мюрат неожиданно оказался в тяжелейшем положении. «Король Иоахим, – повествовал об этом происшествии лейтенант Зуков, правда, с чужих слов, – оказался случайно без эскорта и без какого-либо сопровождения, кроме берейтора, негра, имевшего костюм столь же экстравагантный, как и его собственный. Вдруг, ясно увидев себя окруженным со всех сторон, он бросился со своей лошади и укрылся в укреплении, занятом нашими (имеется в виду вюртембергская дивизия. – В.З.) … Этот кирасирский полк, продолжая преследовать нашу кавалерию, приблизился на расстояние ружейного огня с редута; но наша пехота воздерживалась от стрельбы, потому что, обманываясь похожестью униформы, она приняла эти войска за саксонский полк… Между тем, благодаря учтивости полковника этих псевдосаксонцев, наше заблуждение вскоре было рассеяно, так как он предупредил криком по-немецки своих людей: “Порубите всех этих немецких собак!” Для того чтобы не встретиться с ним, по нему дали несколько хороших залпов. Со своей стороны, храбрый негр, который не потерял головы, несмотря на трудную ситуацию, в которой он оказался, не переставая кричал нашим людям: «Стреляйте, стреляйте!» Это было красиво, потому что в этом месте, между русскими и нами, «стреляйте» могло быть исполнено только с фатальными последствиями для его собственного существования. Но этот храбрый малый со своими двумя лошадьми достиг нас целым и невредимым». Вся эта история могла бы показаться одной из тех многочисленных выдумок, которые возникали после каждого сражения и потом, спустя десятилетия, превращались уже в подлинную «историю», бывшую в действительности, говоря словами Стендаля, участника русской кампании, «только всеми принятым вымыслом», если бы не рапорт генерала Шелера, составленный сразу после боя. «При отступлении кавалерии, – докладывал он, – Неаполитанский король попал в очень трудное положение, так как его лично преследовали многочисленные кирасиры и казаки. Его Величество подскакал к нашей пехоте, которая внезапно открыла огонь по тем, кто его преследовал, и выстрелами сверху облегчила положение Его Величества. Но поскольку кавалерия противника оказалась уже на флангах и в тылу, то король бросился внутрь редута и доверился нашей защите…» Достоверность описания событий подтверждается и ординарцем Мюрата саксонцем В. Буркерсродой. Этот эпизод запечатлел на одной из своих работ Фабер дю Фор. Любопытно, насколько национально-избирательной оказалась память – все три источника этого эпизода оказались немецкими!

В целом же, если любознательный историк попытается прийти к каким-то определенным выводам в отношении борьбы за южный люнет, он сможет констатировать только следующее: а) французы и немцы были дважды вытесняемы из южного укрепления, но здесь же, еще до того, как русские могли там закрепиться, снова возвращались; б) французские и немецкие войска, если и добивались полного контроля над люнетом, то предпочитали располагаться не в нем самом, а по внешним сторонам бруствера и во рву, так что само укрепление было как бы и не занятым. Все это походило на своего рода топтание вокруг люнета, во время которого стороны истребляли друг друга, зачастую просто не соблюдая законов «правильной тактики». Данное обстоятельство и обусловило, кажется нескончаемый, спор о том, сколько же атак сделала армия Наполеона на Семеновские укрепления.

В районе 8 часов, когда дивизия Разу ворвалась на северный люнет и сразу затем была выбита, а 57-й совместно с солдатами Ледрю и Шелера начал отражать русские контратаки на южную «флешь», 61-й и 25-й полки оказались в пространстве между этой «флешью» и лесом. Солдаты Гюйардэ видели вокруг люнета крутящиеся массы пехоты и кавалерии, а немного западнее редута – французскую артиллерийскую батарею (скорее всего, батарею Пернети, которая где-то в 7 утра, вслед за батареей Сорбье пересекла Каменский овраг и приблизилась к южной «флеши»). «Три или четыре полка русских кирасир», огибая люнет, неслись на артиллеристов. Французская пехота, прикрывавшая батарею (это были 2-й и 3-й батальоны 111-го полка, а возможно, и испанцы), встретила кирасир сильным огнем. Не доскакав до батареи, кавалерия повернула влево и начала отход, оказавшись между южным люнетом и солдатами Компана. Последние успели быстро построиться в каре и встретили кирасир огнем с очень близкого расстояния. Кирасиры, не имея намерения атаковать каре 61-го и 25-го полков, тем не менее понесли большие потери от их огня. Эта атака была повторена «второй и третий раз» и завершилась с тем же результатом.

Рапп, посланный Наполеоном заменить Компана, появился среди солдат 1-го корпуса примерно около 8 часов. По крайней мере, из сбивчивого рассказа Раппа можно понять, что по его прибытии маршал Ней уже находился в районе укреплений. Генерал отвел 5-ю дивизию во вторую линию, к кромке леса (вследствие этого, а также большого расстройства 57-й окончательно расстался с южным люнетом), а дивизию Дессэ выдвинул в первую. «Мы были продвинуты вперед на некоторое расстояние и выстроились в колоннах в поле видимости леса, который был на нашем правом фланге…» – вспоминал Жиро де л’Эн. Сзади и левее себя солдаты Дессэ видели «батарею из 30 орудий». Биографы Дессэ попытались более точно определить новое расположение 4-й дивизии. По их мнению, она стояла в 400 шагах впереди и справа от «редутов»; справа от 4-й дивизии был лес, занятый ее тиральерами. Артиллерия Пернети, продвигаясь вслед за пехотой, встала, как полагаем, юго-восточнее «флеши». Не успели войска Дессэ занять новую позицию, как начался настоящий «шторм, атака русских кирасир, которые имели направление… на батарею из тридцати наших орудий». «Эта атака, проходя перед нами, – вспоминал Жиро де л’Эн, – подверглась нашему огню, но не замедлилась; более того, залпы картечью нашей батареи не смогли их остановить, так что батарея была опрокинута саблями, и канониры бросились между колес орудий и зарядных ящиков, пытаясь спастись от вражеских кирасир…»

Итак, на этот раз артиллеристам Пернети повезло меньше. По всей видимости, эта атака оказалась более неожиданной, чем предыдущие, и в непосредственном прикрытии батареи оказался только батальон из дивизии Дессэ. Однако на помощь батарее не замедлили прийти несколько эскадронов французской кавалерии, которые «вызвали беспорядок» среди русских кирасир и заставили их отходить. Кирасиры вновь должны были пройти рядом с пехотой Дессэ, «испытав вновь наш огонь и удары штыком наших солдат, которые, выскакивая в безрассудстве из рядов, выбегали вперед для того, чтобы ударить отступавших», вновь вспоминает Жиро де л’Эн. «Мы оценили число русских кирасир, которые совершили эту ужасную атаку, примерно в 1500. Но из этих 1500 едва 200 возвратились в свои линии; все остальные, и люди, и лошади, остались на земле; я не припомню, чтобы кто-либо был взят в плен. У них не было кирас, кроме как спереди…»

Было примерно начало 10-го. Уже час, как генерал Рапп руководил действиями 4-й и 5-й дивизий. Большей частью он находился в расположении 61-го полка, бывшего у кромки леса. Несмотря на то что полк был как бы во второй линии, он беспрестанно подвергался обстрелу как русской артиллерии, так и многочисленных стрелков, бывших в лесу. «Ядра и пули ложились со всех сторон, – вспоминал Рапп. – В течение одного часа я был задет четыре раза, первый раз относительно легко двумя пулями, затем пулей в левую руку, которая вырвала рукав моего мундира и рубашки… Я был в ту минуту во главе 61-го полка, который я знал еще с Верхнего Египта. В нем от того времени оставалось еще несколько офицеров, и странно было нам встретиться здесь. Вскоре я получил 4-ю рану; пуля ударила меня в левое бедро и сбросила меня с лошади; это была моя 22-я рана, я вынужден был покинуть поле боя; и я сообщил об этом маршалу Нею, войска которого смешались с моими».

Раппа сменил Дессэ; теперь он уже во второй раз командовал обеими дивизиями. Но… через минуту у него была перебита рука. На обстоятельствах ранения командира 4-й дивизии подробно останавливается все тот же Жиро де л’Эн, но его рассказ был позже серьезно уточнен биографами генерала, использовавшими, без сомнения, собственные воспоминания Дессэ и его бумаги.

Итак, когда описанная выше кирасирская атака была отражена и последние отступившие кирасиры исчезли из поля зрения, солдаты Дессэ увидели невдалеке колонну русской пехоты. Эта колонна, используя кавалерийскую атаку как прикрытие, заметно продвинулась к французским порядкам, но остановилась, будучи теперь совершенно открытой и не имея поддержки. Солдаты 108-го и 85-го полков быстро двинулись вперед и заставили русских отойти. Но русская колонна своим отходом обнаружила батарею, которая дала по французам несколько залпов картечью. Пехота Дессэ стала отходить и отступила в чащу леса шагов на двести. Но и там, несмотря на защиту деревьев, продолжала сильно страдать от огня русских. По словам Жиро де л’Эна, во время первых картечных залпов (а из биографии генерала можно решить, что уже в самом лесу) Дессэ раздробило картечной пулей правое предплечье. Мгновением раньше был убит его адъютант капитан Ф. дю Бурже. Начальник штаба полковник Ж.-Ж. Кутюр получил контузию в левое бедро, а затем – пулю и оставил поле битвы. Жиро де л’Эн и лейтенант Маркье вывели раненого генерала из-под огня в тыл и предоставили его заботам хирургов; среди них был главный хирург Неаполитанского короля (Ж. Пеборд —?), который и оказал Дессэ первую помощь.

После ранения Дессе командование 4-й дивизией принял генерал Фридерикс. Остатки дивизии более не торопились в гущу боя. Когда Жиро де л’Эн возвратился к дивизии, он обнаружил ее примерно в том же месте, где оставил. «Вот и все, что у меня осталось», – сказал ему с грустью полковник Ашар, командир 108-го, указывая на горсть людей и своего орла. Сам полковник был несколько раз ранен во время кавалерийской атаки.

В менее тяжелом состоянии находилась 5-я дивизия. Фоссен из 111-го линейного, вспоминая позже тот страшный день, мог только очень сбивчиво поведать о том, как он бросился в лес, «где началась с обеих сторон ружейная перестрелка. Неприятель поставил орудия и гаубицы близ леса, и гранаты из них били в линию наших стрелков. Генералы и штаб-офицеры появились за фронтом, и слышно было, как они кричали “Смелей, друзья! Солдаты, вперед!” Солдаты проявили значительную храбрость и отвагу». «Около 11 часов (полагаем, что это произошло раньше. – В.З.) мы достигли наконец опушки леса и увидели левую от нас часть большого поля битвы: несколько высот были заняты нашими и орудия взяты, но, тем не менее, неприятельская кавалерия атаковала и прорывалась сквозь наши ряды, захватывая орудия и забирая в плен. Нашей кавалерии пришлось даже отступить: огонь из орудий был так силен, что команды не было слышно. Некоторое время нельзя было решить, на чьей стороне победа, как вдруг, слева от нас, проскакал отряд кирасиров, генерал, во главе их, громко крикнул: “Кирасиры, вперед! Сабли вон! Атакуйте неприятеля!”» Весьма сбивчив и рассказ капитана Гардье из того же 111-го линейного. Из него только можно заключить, что батальоны 111-го (видимо, 2-й и 3-й батальоны) приняли участие в отражении атаки русских кирасир возле опушки леса, а затем скрылись в лесу. Несмотря на это, они продолжали вести непрерывную борьбу – на этот раз с русскими стрелками. Сам Гардье, занятый организацией передвижения своего 3-го батальона, был ранен пулей в левую ногу.

Таким образом, значительная часть 111-го линейного с самого начала вынуждена была бороться в лесу с русской пехотой. Позже, уже весьма ослабленный, 111-й отражал атаки русской кавалерии у самой кромки леса. Затем вновь сражался в лесу с русскими стрелками (об этом, помимо материалов Фоссена и Гардье, свидетельствует и рапорт полка). Значительные силы тратили на борьбу в лесу с егерями и 61-й, и 57-й полки, о чем также говорят их рапорты: основные потери части понесли в лесу, либо от артиллерийского огня, либо от русских застрельщиков. В 10-м часу эти полки удерживали только кромку леса.

Кто теперь осуществлял командование французскими войсками на этом участке боя? Общее командование было сразу у двух человек – у Нея и Мюрата, из которых первый руководил в основном действиями пехоты, второй – кавалерии. Даву, хотя и не покинул поле боя, реально в ход событий вмешивался слабо, продолжая ощущать последствия своей контузии. Командующие 4-й и 5-й дивизиями теперь адресовывались непосредственно к Нею (это делали Рапп, Фридерикс и частные начальники). «Маршал Ней, – вспоминал Жиро де л’Эн, – когда я к нему явился (это было в 2 часа пополудни) один командовал по всей линии». 4-й дивизией после ранения Дессэ, по всей видимости, командовал Фридерикс, командующий же 5-й дивизией нам точно не известен. Возможно, им был Гюйардэ, но достоверных сведений нет. Все смешалось. Майор 85-го Ле Руа позже почему-то даже утверждал, что генерал Дессэ был заменен генералом Жераром (!). А, например, у капрала-вольтижера 61-го полка Дюмона отложилось в голове, что после ранения Компана офицер, занявший его место, тоже был ранен, затем ранен третий и, наконец, четвертый, «который был из гвардии»; это был генерал Анабер (Anabert). Он-то и приказал барабанщикам бить атаку и бросил 61-й на какой-то редут, «редут был взят, а генерал ранен».

Но, во-первых, согласно всем документам, 61-й не ходил на «редут», а во-вторых, Ж.-П. Ланабер (Lanabere), командир 1-й бригады 2-й пехотной дивизии Молодой гвардии, 7 сентября сражался совсем в другом месте, сменив раненого Морана (Ланабер действительно был ранен 7-го и умер в Можайске 16 сентября). Мы предполагаем, что капрал 61-го имел в виду все же генерал-адъютанта Раппа.

Капрал Дюмон, рассказывая далее о сражении своему земляку, сержанту фузилеров-гренадеров гвардии Бургоню, поведал печальную историю о том, что позже произошло с ним и с людьми его полка. Во время атаки, в которую «гвардейский генерал» бросил 61-й полк, капрал Дюмон был ранен ружейной пулей в предплечье и вскоре после того, как рана стала доставлять ему сильную боль, пошел в амбуланс вынуть пулю. Не успел он сделать десяток шагов, как встретил полковую кантиньери, симпатичную испанку Флоренсию. «Она была в слезах. Ей сказали, что почти все барабанщики полка убиты или ранены. Она сказала, что хочет увидеть их, помочь им, чем сможет. Несмотря на боль, которую я чувствовал из-за раны, – продолжает свой рассказ Дюмон, – я пытался посочувствовать ей. Мы ходили между ранеными. Некоторые пытались с трудом и превозмогая боль двигаться сами, других несли на носилках». Внезапно, когда Дюмон и Флоренсия проходили рядом с одним из укреплений, кантиньери «начала громко и надрывно кричать: она увидела барабанщиков 61-го, разбросанных по земле. «“Здесь, мой друг, здесь! – завопила она. – Они здесь!” Действительно, они были там, лежа с переломанными конечностями; их тела были побиты картечью. Помешавшись от горя, она ходила от одного к другому, нежно говоря с ними. Но ни один из них ее не слышал. Некоторые, однако, все еще проявляли признаки жизни, и среди них – драм-мажор, которого она называла своим отцом. Остановившись перед ним и опустившись перед ним на колени, она подняла его голову и влила несколько капель коньяка между его губ». В этот момент русские контратаковали, «и канонада началась снова. Внезапно испанка закричала от боли. Она была поражена в левую руку ядром, которое сломало ей большой палец и ударило в плечо умиравшего человека, которого она держала». Флоренсия упала без чувств. Дюмон попытался своей здоровой рукой оттащить ее к амбулансу; но это было выше его сил. К его счастью, рядом проходил спешенный кирасир, который, без всяких просьб со стороны капрала, сказал: «Быстро! Мы должны торопиться, это не самое лучшее место, где можно было бы находиться». «Без всякой суеты он схватил молодую испанку и понес ее, как ребенка. Она все еще была в сознании. После 10 минут мы достигли небольшого леса, где был амбуланс гвардейской артиллерии. Здесь Флоренсия пришла в чувство. Ларрей, императорский хирург, ампутировал ей большой палец и очень искусно вынул пулю из моей руки».

Итак, в районе 10 часов «флеши» окончательно оказались в руках французов; но силы были истощены. Капитан 18-го линейного из дивизии Разу Бонне, как мы уже упоминали, уверял, что к 11 часам в его полку удалось собрать не более одного батальона. Силы вюртембержцев уходили в основном на удержание захваченных редутов. 5-я дивизия, значительно обескровленная, держалась кромки леса. 57-й, например, в дальнейших действиях уже просто не мог участвовать. Аналогичной была ситуация и в 4-й дивизии, изначально немногочисленной. 24-я вестфальская дивизия все еще продолжала находиться возле «флешей», удерживая занятое пространство, а 23-я еще в 8 часов была направлена в Утицкий лес для борьбы с русскими егерями и для того, чтобы установить контакт с поляками Понятовского.

Между тем такое стояние на захваченных позициях вызывало огромные потери. Удержание этих редутов, писал в своем рапорте Шелер, «требовало большой стойкости и мужества, поскольку противник из расставленных позади батарей очень сильно обстреливал эти редуты гранатами, ядрами и картечью…». О том, что южный люнет «беспрестанно обстреливала вражеская батарея, состоявшая из 20 орудий», пишет и Зуков, появившийся в нем, когда его товарищи пробыли там уже некоторое время. «Вестфальский корпус, – вспоминал Плана де ла Файе, адъютант Ларибуазьера, – стоял массой в колонне позади редута и получал время от времени снаряды, которые, разрываясь, поднимали в воздух кивера и штыки. При каждом подобном ударе бедные солдаты бросались плашмя на живот, и не все из них снова поднимались».

В похожем положении находились и две дивизии корпуса Даву. «В эту минуту, – вспоминал Лежен, посланный к Даву с сообщением о том, что 5-й корпус не может обойти левый фланг русских, – положение маршала было на самом деле критическое, так как, хотя кавалерия короля Мюрата и покрыла равнину впереди, с которой ожесточенно атаковала русскую кавалерию, невыносимый огонь русской пехоты и артиллерии осыпал позицию маршала. Он был ранен в руку, но продолжал командовать. Его начальник штаба генерал Ромёф был поражен ядром в то время, когда мы разговаривали. Маршал, очень смущенный тем, что приходилось брать с фронта позицию, которая, по его мнению, должна была быть сразу атакована с трех сторон, сказал мне с досадой: “Черт возьми, хотят, чтобы я взял быка за рога”». Французам было ясно, что следует немедленно атаковать русские позиции за Семеновским оврагом, взять деревню и отбросить неприятельские войска дальше. Пеле писал, что теперь «судьба сражения решается к северу от Семеновского, на берегах последнего оврага, через который наши солдаты желают перейти и который предоставляет русским линиям превосходную защиту».

Обстоятельства захвата французами д. Семеновское оказались довольно запутанными и в отечественной и в зарубежной литературе. Вероятно, одним из первых отечественных авторов, кто внес заметную путаницу, был Д. П. Бутурлин. На основе интерпретации имевшихся к тому времени немногочисленных зарубежных публикаций он утверждал, что около 10 часов генерал Дюфур, командир бригады 2-й дивизии, с 15-м легким полком перешел Семеновский овраг и овладел деревней, в то время как остальные войска дивизии Фриана разместились в резерве побригадно. Далее, как считал Бутурлин, гренадеры прогнали французов из деревни, а в ходе атаки Коновницына, происходившей в то время, был убит генерал Ромёф. Затем это повторил М. И. Богданович, отмечая, правда, что Фриан только поддерживал Нея, но одновременно смещая время этих событий на 11 часов.

Однако вопросы о том, сколько раз французы атаковали д. Семеновское, когда и какими войсками, каким образом деревня была окончательно захвачена, не до конца ясны и во французской литературе. Так, из текста Тьера явствует, что взятие Фрианом деревни произошло одновременно с рейдом Платова и Уварова, или даже позже; а контратаки русской пехоты, происходившие в то же время, имели целью возвращение не только д. Семеновское, но и Багратионовых «флешей».

Вне всякого сомнения, путаница в описании этого эпизода Бородинской битвы связана не только с конъюнктурными соображениями исследователей или со стремлением к литературной драматизации описываемых событий, как в примере с Тьером, но и с особенностями имеющихся источников. Так, из текста 18-го бюллетеня можно заключить, что «сгоревшая деревня» была взята еще до подхода дивизии Фриана, на солдат которой была возложена задача удержать ее во время вражеских контратак. Рапорт Мюрата, который был опубликован уже в 1821 г., утверждал, что атаке Фриана на д. Семеновское предшествовали действия 1-го и 4-го кавалерийских корпусов, которые очистили пространство «слева и справа от деревни». В работе Пеле, которую можно отнести к разряду первоисточников, но в которой автор пытался учесть все другие материалы (в том числе и работу Бутурлина), не только указывалось на явные противоречия в имеющихся источниках и работах, но и привносились новые неясности. По мнению Пеле, как только д. Семеновское была взята, ее атаковали гренадеры принца Мекленбургского и Воронцова, поддержанные остальной армией; во время этого боя Багратион был ранен, а все попытки возвратить деревню были отбиты. Определенные неясности возникают и при чтении документов, исходящих от самой дивизии Фриана, а также воспоминаний ее офицеров. И все же попытаемся воссоздать картину наиболее убедительную.

Еще во время одной из атак северного и восточного люнетов части дивизии Разу попытались перейти Семеновский овраг и взять деревню, но были выбиты оттуда русскими кирасирами и гренадерами.

Теперь, к 10 часам, после окончательного захвата Багратионовых «флешей», стало ясно, что сил для новой атаки д. Семеновское у Даву и Нея было недостаточно. Когда еще шел бой за «флеши» и французские войска, казалось, должны были вскоре начать захождение правым флангом, как это предполагалось по замыслу сражения, части 8-го корпуса Жюно пришлось направить в Утицкий лес для установления связи с поляками. Понятовский не смог выполнить той роли, которую отводил ему император, и Утицкий лес, в случае захождения войсками Даву и Нея к центру, «мог оказаться за спиной» (Фэн). Поэтому Жюно «заполнил пустоту» (Фэн), которая образовалась из-за несовпадения атак Даву и Понятовского. Судя по всему, это решение было принято Неем по согласованию с императором. Между тем взятие «флешей» потребовало больших усилий, чем предполагалось вначале, а Понятовский все никак не мог добиться успеха. К началу 11-го силы Нея и Даву были истощены. Французам пришлось вводить в сражение тяжелую кавалерию Мюрата и пехоту резерва.

Резервная кавалерия Мюрата начала движение вперед почти сразу же после начала сражения. Но эти передвижения были медленными и постепенными. Примерно в начале 9-го главным направлением движения 2-го кавалерийского корпуса стало место впадения Каменки в Семеновский ручей. Подойдя к Каменке, корпус остановился на его западном берегу. 4-й кавалерийский корпус оказался сразу за порядками войск Нея, а 1-й корпус – южнее, прямо напротив южной «флеши». К началу 11-го резервная кавалерия, хотя и посылала вперед на поддержку пехоте только легкоконные кавалерийские дивизии, уже значительно пострадала от огня русских орудий. «Полк не принимал участия в атаке, – поведал в своей рукописи Клод Орио, капитан 9-го кирасирского из 1-го корпуса, о тех часах и минутах, – но постоянно находился под ядрами, гранатами и картечью. <…> Всюду были видны умирающие и мертвые. Дважды я проехал вдоль фронта, всматриваясь в лица кирасиров моей роты, чтобы убедиться, бравы ли они. Я был вполне доволен. Частью я их спешил. Двигаясь таким образом, я поздравил одного молодого офицера за его выдержку (г-на де Грамона) и стал свидетелем ужасных вещей. Как только он мне сказал, что не жалуется и хотел бы только немного холодной воды, прилетела пуля и попала сразу в двоих (видимо, в Грамона и в какого-то второго кирасира. – В.З.). Я оказался вблизи другого офицера и сказал, что сильно огорчен в отношении бедного г-на де Грамона. Раньше, чем он мне ответил, в его лошадь попал снаряд, убивший его. Наконец, случились и другие вещи; я дал подержать на полминуты мою лошадь кирасиру, который упал навзничь убитым. Я сам оказался засыпанным землей, которой меня забросал снаряд, между тем я не получил ни малейшей царапины». 2-й и 4-й корпуса страдали не меньше. В начале 11-го командир 2-го корпуса дивизионный генерал Монбрён получил смертельную рану.

Помимо резервной кавалерии, помощь ослабленным силам Даву и Нея в штурме д. Семеновское должны были оказать и свежие пехотные части. Пеле писал, что с начала сражения «Наполеон держал подле себя дивизии Фриана и Клапареда; он хотел сохранить резервы для всей армии и сберегал силы, смотря по ходу сражения». Генерал Дедем, командир бригады 2-й дивизии, вспоминал, что когда утром «император приблизился к моей бригаде, солдаты стали просить его бросить их в огонь; левый фланг был уже в деле, так же как и центр. Он ответил: “Полки, подобные этим, не посылаются в огонь иначе как для того, чтобы решить победу”». Однако отсутствие резервов у Нея и Даву заставило императора уже в 10-м часу задействовать обе резервные дивизии. Вскоре после 9 утра Легион Вислы (дивизия Клапареда) получил приказ двинуться «во вторую линию»; пройдя шагов 1000–1200, он был остановлен в районе Каменского оврага. Вероятно, чуть позже вперед была послана и дивизия Фриана. Сложно сказать с определенностью, сразу ли Наполеон предполагал использовать ее для атаки д. Семеновское или, что скорее всего, дивизия должна была первоначально просто подтянуться ближе к полю сражения в целях занятия пространства и последующего использования, смотря по обстоятельствам. Так, в «Журнале дивизии Фриана» говорилось, что 7 сентября дивизия «получила приказ находиться в резерве у редута в центре… Скоро она получила другое направление и двинулась к Семеновскому». В то же время из «Исторического рапорта о кампании 1812 г.», составленного капитаном 48-го линейного полка Роббом, явствует, что еще «на рассвете дивизия покинула позицию… для того, чтобы следовать движению 1-го корпуса, выполняя различные маневры под очень сильным огнем».

В целом, вероятно выступив в начале 10-го от Шевардинского редута, дивизия Фриана, двигаясь рядом с Утицким лесом, в районе 10 часов оказалась возле «флешей». К этому времени французские войска оказались перед необходимостью немедленной атаки д. Семеновское. Подход Фриана был как нельзя более кстати. То ли Лежен, то ли генерал А.-Д. Бельяр, начальник штаба Мюрата, то ли генерал М. Сокольницкий, а может, и все трое доставили Фриану приказ взять д. Семеновское.

Вероятно, Сокольницкий и Бельяр передали Фриану общий приказ императора помочь войскам Нея и Даву, а Лежен выполнил роль координатора между Даву и Неем, с одной стороны, Мюратом – с другой, и Фрианом – с третьей. Непосредственный приказ Фриану о взятии д. Семеновское мог исходить, скорее всего, от Нея и Даву. 2-я дивизия должна была наступать на саму деревню, в то время как 4-й кавалерийский корпус слева и 1-й – справа от деревни атаковали русскую пехоту и артиллерию.

В начале либо в половине 11-го французская пехота и кавалерия пошли вперед. Генерал Дюфур во главе трех батальонов 15-го легкого полка двинулся на деревню, предполагая взять также и земляное укрепление, сооруженное к северо-западу от деревни и обстреливавшее кавалерию 4-го резервного корпуса. Правее Дюфура наступал 48-й полк, имея у себя в резерве два батальона полка Жозефа-Наполеона. Общий резерв дивизии составил 33-й полк, находившийся на крайнем правом фланге, «у лесной поросли». Дюфур с 15-м легким быстро перешел овраг и стал взбираться на высоту, на которой лежали обгорелые развалины деревни. Однако атака удалась не сразу. Адъютант командира 1-й бригады 7-й тяжелой кавалерийской дивизии 4-го кавалерийского корпуса Рот фон Шрекенштайн увидел, как расстроенная французская пехота, не сумев взять деревню сразу, откатилась назад в овраг и там стала перестраиваться. Через 10–12 минут она вновь атаковала деревню, на этот раз удачно. Пехота Фриана бросилась налево, где русская батарея, находившаяся в эполементе, еще продолжала обстреливать кавалерию 4-го корпуса. Укрепление было взято штыками. Захвачены ли были орудия, оборонявшие эполемент, и сколько, совершенно не ясно.

Через минут тридцать или чуть меньше после начала атаки д. Семеновское была в руках французов. Теперь ее надо было удержать. «Русская армия, – пишет Шамбрэ, – быстро перестроилась позади деревни. Правый фланг ее занимал редут, левый упирался в тот же лес, что и ранее, но в полулье позади редантов; на плато, которое доминировало над Семеновским, стояли многочисленные батареи, открывшие сильный и смертельный огонь».

В ожидании русской атаки Фриан поспешил сконцентрировать свою дивизию. 48-й занял холм позади развалин деревни, 15-й легкий – слева от деревни; на месте самих развалин расположился 33-й, выдвинутый вперед. 15-й и 33-й, в ожидании кавалерийской атаки, свернулись в каре. На протяжении последующих примерно двух часов солдаты Фриана выдержали шквальный артиллерийский и ружейный огонь и множество кавалерийских атак. Дюфур утверждал, что его 15-й легкий отразил семь атак русской кавалерии, что сопровождалось криками «Vive l’Empereur!» Что касается 33-го, то Дедем писал то о пяти, то о трех отраженных атаках, журнал дивизии – о трех. Мюрат, оказавшийся рядом с 33-м, дважды вынужден был укрываться в его каре. Между кавалерийскими атаками солдат Фриана осыпал град ядер и картечи. Сам командир дивизии, вначале потеряв лошадь, затем был поражен в грудь картечной пулей. Если бы не аксельбант, который Фриан носил как полковник пеших гренадеров гвардии, он, как считают его биографы, определенно был бы убит. Вероятно, немного ранее был ранен и унесен с поля боя его сын. Сам же генерал, усевшись на ствол поваленного дерева, отказался уйти и продолжал руководить дивизией. Позже, с помощью своих адъютантов, он даже взобрался на лошадь и поехал в первую линию, чтобы самому направлять огонь орудий 2-й дивизии.

Генерал Сегюр, склонный к эффектным описаниям, рассказывает, как один из полковников 2-й дивизии попытался отступить. В эту минуту к нему подбежал Мюрат и, «схватив за шиворот, воскликнул: “Что вы делаете?” Полковник, указывая на убитых, сказал: “Вы сами понимаете, что здесь невозможно дальше держаться!” «А! Я-то остаюсь здесь!” – воскликнул Мюрат. Полковник, пристально посмотрев на Мюрата, хладнокровно сказал: «Вы правы! Солдаты, вперед! Идемте умирать!”» Сохранившиеся материалы заставляют предполагать, что не названный Сегюром полковник был не кто иной, как благородный Груань, командир 48-го. Будучи совершенно больным и уже «неся смерть в себе», он был вместе с полком, «не прекращая вызывать воодушевления своим примером». Согласно документам 2-й дивизии, Мюрат во время сражения обрушился на Груаня с незаслуженными упреками, будто бы его солдаты прячутся от огня. На это полковник отвечал так: «Я должен поставить моих солдат закрыто, чтобы сберечь их для победы. Вы видите, что я показываю им, как выдерживают неприятельский огонь».

Генерал Дедем, который явно чувствовал себя обойденным в рапорте Мюрата и не скрывавший своей обиды, с удовольствием поведал о другом эпизоде, тоже касавшемся Мюрата. Когда 33-й, совершенно открытый для русской артиллерии, стоял в каре на развалинах деревни, Ней, оказавшийся рядом, несколько раз громко произнес, явно рассчитывая, что его услышит Мюрат: «Кто этот дурак, разместивший их здесь?» Вероятно, не без ехидства заметил американский исследователь К. Кэйт, Ней хорошо знал ответ на этот вопрос и моментом позже спросил Мюрата: «Неаполитанский король, почему бы не атаковать вашей кавалерией или двинуть вперед эту пехоту, пока она вся не будет перебита?»

Кавалерия Мюрата действительно производила атаки как севернее д. Семеновское (2-м и 4-м корпусами), так и южнее (1-м корпусом). Но севернее кавалерия неизменно получала отпор со стороны русской пехоты из дивизии Е. Вюртембергского и 4-го пехотного корпуса, а также кавалерии, а на юге – со стороны русской гвардейской пехоты, поставленной в каре за Семеновским оврагом, и также кавалерии. Впрочем, то, что согласно русским источникам и литературе, гвардейская бригада полковника М. Е. Храповицкого героически отразила несколько бешеных атак кавалерии Нансути и даже сама перешла в атаку (!), нашло во французских материалах только слабые отклики. Французским мемуаристам из 1-го кавалерийского корпуса (к примеру, Тириону) запомнились совсем другие эпизоды. Так, Тирион из 2-го кирасирского особенно подробно описал, как его полк, пытаясь атаковать русских, неожиданно оказался на краю оврага, который ранее не был замечен и за которым как раз и расположился неприятель. «Доказывая наше желание видеть русскую армию поближе, мы спустились в овраг с целью выскочить на противоположный берег, но дно оврага оказалось болотистым, передовые лошади в нем завязли, и нам волей-неволей пришлось вернуться обратно и стать в боевом порядке фронтом к неприятелю, по сю сторону оврага и на краю его». Этим, согласно Тириону, и закончились все «бешеные атаки» его полка. Французские кирасиры далее стояли под ружейным огнем, поджидая пехоту. Наконец подошли вестфальцы. Тогда кирасиры попытались отойти за пехоту и, несмотря на протестующие крики пехотинцев «Мы здесь не останемся, мы здесь не останемся!», все же оказались у них в тылу, а затем стали напирать на них сзади, заставив спуститься в овраг и открыть огонь по русским с близкого расстояния. После этого французских кирасиров вообще отвели назад, в «вырубленный лесочек».

Разрешить эту загадку в отношении боя русской гвардейской пехоты с кирасирами Нансути попытался недавно А. И. Попов. Опираясь на рапорт генерал-майора И. Д. Панчулидзева от 5 (12) сентября 1812 г., он предположил, что французские кирасиры действительно бросались в атаку на русскую гвардейскую пехоту (численностью более 2 тыс. человек), но каждый раз по одному полку (состоявшему менее чем из 300 человек). К тому же в отражении французских атак приняла участие не только русская пехота, но и русская квалерия – эскадроны Черниговского и Киевского драгунских и Екатеринославский кирасирский полки.

Постепенно давление русских стало ослабевать. Большая батарея, примерно в 80 стволов, спешно составленная из орудий Фриана и кавалерийских соединений, наносила большой урон массам русских войск; в то же время французская кавалерия беспрестанно контратаковала неприятеля.

В 2 – начале 3-го часа маршал Ней послал приказ войскам 1, 3 и 8-го армейских корпусов продолжить движение и перейти Семеновский овраг. Как только Жиро де л’Эн доставил этот приказ генералу Фридериксу, тот немедленно двинул 4-ю дивизию вперед; прикрывая левый фланг, вместе с войсками Фридерикса двинулся вперед и полк Жозефа-Наполеона. «Мы перешли ретраншементы, которые были перед нами; враг… отошел к своему центру, где на него активно оказывали давление Ней и кавалерия Неаполитанского короля…» – вспоминал Ле Руа, заменивший во время боя выбывшего из строя Ж.-Л. Бойона (Boillon), второго майора 85-го линейного.

Иначе поступил Жюно. Когда тот же Жиро де л’Эн доставил ему приказ Нея, то «нашел его на лесной поляне, стоящим пешим на земле и приказавшим своим солдатам составить ружья в козлы; он не проявлял ни малейшего желания двигаться». Герцог д’Абрантес остался совершенно безучастным к тому, что ему передал Жиро де л’Эн. Вместо этого Жюно отправил приказ совершенно расстроенным частям 5-й пехотной дивизии, все еще находившимся на опушке леса в районе южной «флеши». «В 2 с половиной, – читаем в рапорте командира 61-го генерала Гюйардэ, – я получил приказ герцога д’Абрантеса (sic) ко мне двигаться для поддержки вестфальского корпуса, который шел вперед для дебуширования леса, располагавшегося с краю равнины, и где были расположены колонны врага». Остальные полки 5-й дивизии (если судить по воспоминаниям Фоссена из 111-го) с той или иной степенью поспешности также выполнили это движение. Одновременно с войсками 1-го корпуса вперед пошли и части 3-го. «Около 3 часов, – пишет командир 18-го линейного Пельпор, – маршал Ней вновь собрал свои войска, рассредоточенные в стрелках, сформировал колонну, двинулся вперед и перешел глубокий овраг, который отделял нас от врага».

Параллельно с медленным продвижением вперед правого крыла, который наконец-то был поддержан Понятовским, французская и немецкая кавалерия совместно с пехотой атаковали Курганную высоту. К 3 часам русские оставили все укрепления южного фланга и центра, но упорно продолжали драться, пытаясь создать новую линию обороны, выравнивая свой фронт и беспрестанно контратакуя. Приблизительно в это время за событиями вокруг Семеновского наблюдал Пеле, находившийся среди солдат дивизии Фриана: «Мы видели, как русские массы маневрировали, подобно подвижным редутам, унизанным железом и извергавшим огонь. Посреди открытой местности, и картечь нашей артиллерии и атаки нашей кавалерии и пехоты наносили им огромные уроны. Но пока у них оставалось сколько-нибудь силы, эти храбрые солдаты снова начинали свои атаки. Корпуса Даву и Нея, устав побеждать, поддерживали убийственную борьбу на завоеванной местности. Фриан занимал Семеновское».

Вскоре после взятия батареи Раевского Наполеон покинул свой наблюдательный пункт у Шевардинского редута и поехал вперед, чтобы оценить обстановку и нанести решающий удар по обессиленному противнику. «Он отправляется сперва к взятым редантам, – пишет Пеле, – оттуда к деревне Семеновской, где остается долгое время. Ружейный и картечный огонь так силен, что штабу Даву приказано слезть с лошадей». Русские пули «поражают каждую выставляющуюся голову. Наполеон почти один отправляется вперед». «Он признает необходимым еще расстроить пушечными выстрелами русские массы и противопоставить равный огонь неприятелю, не перестававшему умножать число своих орудий». «Отыщите Сорбье, – обратился Наполеон к Лежену, – пусть он поставит всю артиллерию моей гвардии на позиции, занятой генералом Фрианом, куда вы с ним поедете; он развернет 60 орудий под углом к линии врага, чтобы раздавить ее с фланга, а Мюрат его поддержит. Езжайте!» Вероятно, в то же время император выдвигает вперед дивизию Роге из Молодой гвардии; она должна была «подкрепить» войска 1-го и 3-го корпусов, уже перешедшие Семеновский овраг.

Во время рекогносцировки Наполеон оказался в расположении 2-й пехотной дивизии. Проезжая рядом с солдатами Фриана, он спросил, кто ими «командовал в то время». Ему ответили, что, несмотря на рану, командует по-прежнему Фриан. «Хорошо, – сказал Наполеон, – я спокоен: пусть делает, как знает». Но Фриану недолго оставалось находиться на поле боя. В 4 часа русская пуля пробила насквозь бедро генерала, и, окровавленный, он был унесен в амбуланс. В командование 4-й дивизией вступил Дюфур.

Французский историк Тири утверждает, что командование дивизией Фриана принял начальник штаба 2-й дивизии штабной полковник П. Галише. В литературе даже описывается следующий эпизод. В тот момент, когда раненый Фриан был унесен в госпиталь, подоспел Мюрат. Русская пуля прошла между ним и Галише. «Здесь не очень-то приятно», – сказал с улыбкой Мюрат. «Между тем мы останемся», – произнес в ответ Галише и после этого принял командование над 2-й дивизией. По-видимому, это произошло около четырех часов, поскольку, по утверждению Дюфура, именно в 4 часа, сразу после ранения, Фриан позвал его и передал командование дивизией.

После сильной канонады Наполеон вновь приказывает войскам двигаться вперед. «В это время иссяк огонь вражеской артиллерии, – писал Мюрат в рапорте, – и у них отняли последнюю позицию, которая находилась перед левым флангом 3-го корпуса. Я приказал дивизии Фриана продвинуться…» Около 5 часов дивизия Фриана смогла занять холм, располагавшийся перед д. Семеновское, и оттеснила русских до леса. «Враг был опрокинут, бросился в лес, – продолжает рапорт Мюрата, – отвел свою артиллерию; вся равнина была очищена, и эта позиция была отнята…» Иначе пишет об этом Пельпор: «Это наступательное движение было сделано если и не в порядке, то по крайней мере согласованно. Их бесформенные и изуродованные нашей артиллерией массы не были рассеяны. 3-й корпус, ослабленный усилиями, которые должен был делать, был обессилен, чтобы преследовать их отход».

Русские «составили новую линию» (Пеле), их орудия, расположенные в Горкинских укреплениях, вели оживленный огонь во фланг, «поражая французские корпуса всякий раз, как только они выходили из линии» (Пеле). Наполеон, и в этот раз не добившись решительного успеха, вновь отправился в рекогносцировку, повторяя, что победа «не доставила еще следствий, которых можно было от нее ожидать». Но сил для новой атаки уже не было. Наполеон, задержавшись в первой линии войск, вероятно в расположении дивизии Фриана, подвергал себя большой опасности, но уже не мог что-либо изменить.

Артиллерийская стрельба еще продолжалась, но все более ослабевала. Пехота и кавалерия оставались на занятых позициях, только застрельщики, например 111-го полка, еще продолжали вести бой до глубокой ночи. Около 6 вечера солдаты 33-го полка заметили, что русские войска, находившиеся возле леса, снимаются с позиции. Тогда подразделения 33-го, во главе с капитаном Мишелем, рассыпавшись в стрелки, стали медленно продвигаться вперед, дойдя до кустарников у кромки леса. Здесь они остановились, «боясь попасть в засаду». Генерал Дедем немного позже лично возвратил их обратно, потеряв при этом свою лошадь. Бой в районе д. Семеновское полностью закончился.

Итак, ход и результативность боя за Семеновские высоты серьезно отличались от того, как это было изначально задумано Наполеоном. Это было вызвано не только ожесточенным сопротивлением русских, что в значительной степени уравновешивалось отчаянной отвагой французов и их союзников, но и рядом других обстоятельств.

Во-первых, сказалась недостаточная согласованность в действиях войск 1-го корпуса с другими соединениями. Понятовский, от которого ожидали более успешных действий, не смог в срок выполнить поставленную перед ним задачу. Вследствие этого войска Даву не только должны были вести интенсивный бой с русскими стрелками в Утицком лесу, но и не могли совершить захождение влево своим фронтом. Для исправления ситуации в Утицкий лес пришлось направить части вестфальцев, и это окончательно лишило Даву и Нея каких бы то ни было пехотных резервов. Поэтому в 10 часов Наполеон был вынужден задействовать дивизии Фриана и Клапареда, а Мюрат бросил в бой почти всю тяжелую кавалерию резерва, действия которой не могли быть столь эффективными, как на то первоначально рассчитывали.

Во-вторых, хотя 5-й дивизии и удалось сразу захватить южный люнет, но отстоять его в одиночку оказалось практически невозможно. Большая часть сил 5-й и 4-й дивизий была отвлечена на борьбу в Утицком лесу и на опушке леса. Поэтому войскам Нея пришлось изменить первоначальное направление своей атаки и броситься на помощь 5-й дивизии. Вообще, хотя дивизия Компана и имела опыт во взятии вражеских укреплений, но была значительно ослаблена в предыдущих боях, следуя в авангарде, а затем 5 сентября сражаясь за Шевардинский редут.

В-третьих, русские смогли достаточно быстро перебросить свои войска с соседних участков в район Семеновских укреплений. Французы не смогли создать в этом пункте решающего превосходства сил и раздавить противника. Хотя и с большими потерями, русские парировали все удары, сами постоянно бросаясь в контратаки. Несмотря на то что переброска русских войск на этот участок обнажала другие пункты их боевой линии, французы не сумели этим воспользоваться. На парадоксальность ситуации в свое время обратил внимание А. И. Попов: «…боевые порядки противоборствующих армий “лопнули” одновременно в одном и том же месте!»

В-четвертых, на ход боевых действий оказало влияние целое море частных факторов. Так, если Компан и Дессэ, благодаря подходу к рубежу атаки через Утицкий лес, смогли до некоторой степени уберечь своих солдат от чрезмерных потерь, то это одновременно вызвало и проблемы – некоторую дезорганизацию строя и необходимость отвлечь силы для малоэффективной борьбы с русскими егерями. К частным факторам можем отнести и то, что большинство начальствующего состава дивизий Даву уже в начале боя было выведено из строя. Хотя это и не привело к большой дезорганизации дивизий, но несомненно вызвало заметный беспорядок и ослабило энергичность действий.

Особенности боя, развернувшегося на небольшом пространстве, скученность войск и ожесточенность борьбы не могли не оказать мощного психологического воздействия на бойцов. Многие их действия были далеко не всегда осмысленными, но выполненными либо под влиянием внутренних рефлексов, внедренных в физиологию человека механизмами Великой армии, либо же вообще не подпадающими под какое-либо рациональное объяснение и совершенными под воздействием не поддающихся учету внешних и внутренних импульсов.