Отразив контратаку русских, солдаты вице-короля еще пару раз попытались взять реванш, стремясь приблизиться к русским позициям, но эти попытки оказались нерешительными. Нужно было вначале привести свои части в порядок. Многочисленные раненые потянулись в тыл, к амбулансам, где они надеялись получить медицинскую помощь. Храбрый Франсуа, сильно страдая от ушибов и полученной еще вчера раны и потеряв много крови, упал без сознания. Солдаты приводят его в чувство и отводят в амбуланс. Там он видит, как врачи перевязывают раненного картечью в подбородок генерала Морана. Генерал подает Франсуа руку и, не имея возможности что-либо сказать, делает знак хирургу, чтобы тот оказал капитану помощь. Хирург прозондировал Франсуа вчерашнюю рану, которая доставляла ему особое беспокойство, и убедился, что кость не была задета. Затем, наложив повязку, отправил его в главный амбуланс, в Колоцкое.

Капитану Фавье, адъютанту Мармона, разделившему участь 30-го линейного, пришлось тяжелее. Пуля раздробила ему кость правой ноги, и хирург собирался ее ампутировать. Фавье решительно отказался, заявив, что лучше он умрет, чем останется без ноги. Он выжил, сохранил ногу и получил за Бородино чин командира эскадрона.

Побывал в те часы в амбулансе и Комб, чей 8-й конноегерский, находясь под огнем, немного, но пострадал. Он увидел хирургов и их помощников, «с засученными рукавами рубашек», державших в руке «либо фатальный скальпель, либо страшную пилу. Они, кромсая тела, резали руку или ногу» и все были испачканы кровью. «Ужасная брань, крики отчаяния, слезные жалобы слышались при приближении к этому импровизированному амбулансу и продолжались без перерыва…» Около 11 часов Комб возвратился в свой полк.

Солдаты Богарне вновь равняли ряды и подтягивали резервы. На место выбывшего Морана заступил генерал Ж.-П. Ланабер, командовавший 1-й бригадой 2-й пехотной дивизии Молодой гвардии. Вскоре он тоже будет ранен (пуля попадет в низ живота, серьезно повредив внутренние органы) и умрет в Можайске 16 сентября. Сержант Бургонь утверждал, будто Ланабер был в чине полковника, и император сказал ему: «Полковник, я произвожу вас в генералы; берите дивизию, которая перед фронтом большого редута, и возьмите его».

Пока затихали последние схватки на плато западнее и южнее батареи Раевского, между 10 и 11 часами французы атаковали д. Семеновское, овладели ею и утвердились на правом берегу в низовьях Семеновского оврага. Теперь, контролируя овраги ручья Семеновского на всем его протяжении, Наполеон был готов нанести последний, решающий удар по неприятельской линии на километровом пространстве к юго-востоку от батареи Раевского с одновременным захватом самой Курганной высоты как опорного пункта центра и левого фланга русских. Следовало спешить с тем, чтобы использовать расстройство русских войск, только что отброшенных от Семеновского. Император был готов использовать даже часть гвардии – Легион Вислы и дивизию Роге.

В начале 11-го, когда начался решающий бой за д. Семеновское, Легион Вислы был передвинут по левому берегу Каменки ближе к впадению его в Семеновский ручей. Двигаясь туда, поляки несли заметные потери, но когда достигли назначенного им места, то оказались достаточно неплохо укрытыми в складках местности. Вдалеке слева они могли видеть с. Бородино и зеленые крыши его церкви; «при просветах лучи солнца ярко отражались на ее куполах». Дивизия Клапареда заняла пустующее пространство между левым флангом вице-короля и войсками правого фланга. Роге должен был стать резервом ослабленных войск Нея.

Тем временем Богарне готовится к новой атаке. «Он соединяет войска, чтобы накрыть неприятеля со всех сторон и овладеть фортом» (Ложье). Переброшенная на правый берег Колочи Итальянская гвардия должна теперь подкрепить атакующие части. Вице-король решает добиться и большей согласованности в действиях своих войск, и согласованности их с частями правого фланга. Пока происходят все необходимые передвижения, артиллерия усиливает огонь по войскам русского центра.

Неожиданно, когда почти все приготовления для атаки «редута» были закончены, пришло очень тревожное известие о появлении масс русской кавалерии на крайнем левом фланге войск вице-короля. «Последний прибывший адъютант, – пишет Ложье, – сообщает нам, что Дельзон и Орнано смяты превосходящими силами неприятеля и вынуждены отступить для прикрытия итальянской батареи, Бородина и Войны и провианта». Богарне отказывается от атаки «большого редута», бросается в сопровождении своего штаба на левый фланг и отправляет туда всю Итальянскую гвардию и 11-ю бригаду Готрэна (6-й гусарский и 8-й конноегерский) корпуса Груши.

Каковы были последствия русской диверсии для хода сражения вокруг Курганной высоты? Во-первых, большинство исследователей, и отечественных, и зарубежных, справедливо сходятся на том, что атака «большого редута» была остановлена на два-три часа, и русское командование смогло устроить войска для отражения неприятельского нападения. Во-вторых, часть французской артиллерии, задействованной для атаки «редута», вынуждена была обратить свои усилия на отражение русской диверсии, а многие из тех орудий, которые все-таки продолжали вести огонь по Курганной высоте, оказались на два часа в менее выгодном положении, чем русская артиллерия, так как, в отличие от последней, находились в основном на открытых позициях. В-третьих, были ослаблены усилия французов и в районе д. Семеновское. Резервная кавалерия, выдвигавшаяся для решающего броска, на долгих два часа оказалась почти без движения под обстрелом русских орудий.

Какие перемены произошли в центре русских позиций в течение нескольких часов? После отбития русскими Курганной высоты, примерно часа полтора, Ермолов пытался организовать ее оборону. Хотя он нашел на батарее все 18 орудий (26-й батарейной роты и, вероятно, 47-й легкой роты), но вынужден был эти орудия заменить другими (согласно его рапорту, дважды!). Из-за больших потерь среди орудийной прислуги ему пришлось «употребить» людей 3-го батальона Уфимского полка. Вероятно, в конечном итоге батарея была занята вполне боеспособным артиллерийским подразделением (все известные материалы совершенно умалчивают, каким именно). Получив сильную контузию, Ермолов вынужден был покинуть поле боя, но еще до этого сдал команду на батарее генерал-майору П. Г. Лихачеву, командиру 24-й пехотной дивизии. Скугаревский на основе хода последующих событий предположил, что войска Лихачева стали в две линии: в первой линии рядом с самой батареей справа налево – сводно-гренадерский полк, Томский и Бутырский; во второй линии, за оврагом ручья Огник, справа налево – 19-й и 40-й егерские полки, затем – Уфимский и Ширванский.

Остатки 7-го пехотного корпуса либо отводились в тыл, либо, спешно «сбитые» Васильчиковым, постепенно перемещались на левый фланг, оставляя место возле батареи другим русским частям. Некоторое время южнее батареи стояла 2-я бригада 4-й пехотной дивизии и кавалерия Крейца. Еще южнее в направлении д. Семеновское – 1-я бригада 4-й дивизии. Между 10 и 12 часами, отбив ряд атак французской кавалерии, 2-я бригада этой дивизии была передвинута к юго-востоку, уступая место 4-му пехотному корпусу, а затем, около 13 часов, и вовсе покинула русский центр, отправившись ко 2-му пехотному корпусу. Войска 4-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта А. И. Остерман-Толстого, подойдя к батарее Раевского около 12 часов, были размещены «en crochet», загибом, уступами, фронтом на юго-запад (11-я дивизия правее 23-й). Где-то рядом с солдатами Остермана разместилась 1-я бригада 4-й пехотной дивизии. Левее Остермана, примерно напротив д. Семеновское, встали остатки 12-й пехотной дивизии и сводно-гренадерской бригады 5-го пехотного корпуса. Примерно за левым флангом 4-го пехотного корпуса устроились гвардейские полки – Преображенский, Семеновский и подразделения Финляндского. Севернее Курганной высоты, вытянувшись в направлении Горок, была 7-я пехотная дивизия. Во второй линии, за пехотой, должны были разместиться части 3-го и 2-го кавалерийских корпусов. Далее, в глубине, – Кавалергардский и лейб-гвардии Конный. Реально же, как справедливо полагал Скугаревский, 2-й и 3-й кавалерийские корпуса к началу решающего штурма батареи Раевского еще не собрались: 2-й задержался при переправе через Стонец, части 3-го (под командованием генерал-майора И. С. Дорохова) задержались в районе действий 2-й армии. Определить точное размещение русской артиллерии весьма затруднительно, но очевидно, что значительная часть орудий была сконцентрирована в районе самой Курганной высоты.

Численность русских войск, принявших участие в заключительном акте борьбы за «большой редут», определить почти невозможно. Весьма огрубляя, предположим, что к 3 часам дня здесь было сконцентрировано 46 батальонов пехоты (без остатков 12-й пехотной дивизии и сводно-гренадерской бригады 5-го пехотного корпуса и приняв остатки егерских полков за два батальона) и 60 эскадронов. Беря условно в ослабленном батальоне в среднем по 450 человек, а в эскадроне по 100 человек, получаем 27 тыс. пехоты и 6 тыс. кавалерии.

После боя за д. Семеновское, когда пехотная дивизия Фриана смогла там закрепиться, 2-й и 4-й корпуса французской резервной кавалерии стали постепенно сдвигаться влево. При всей очевидности этого факта определить их точное местоположение перед решающей атакой «большого редута» достаточно сложно. Как правило, авторы ограничиваются условным размещением частей и соединений, слабо соотнося это с реальным рельефом местности. На основе наиболее достоверных данных картина могла быть следующей.

Вскоре после захвата французами д. Семеновское, то есть в 11 – начале 12-го, Латур-Мобур начал перемещать соединения своего 4-го корпуса. Вначале он отвел дивизию Лоржа немного подальше от деревни (скорее всего, влево) из-за пожаров, а затем, вероятно, получив приказ, распорядился двинуться левее. Кирасиры Лоржа и уланы Рожнецкого медленно прошли, по словам Меерхайма, тысячу шагов и выстроили здесь свой фронт. Бригада Тильмана была в первой линии – вначале полк Гар дю Кор, за ним – «полк Цастрова» и, наконец, два эскадрона 14-го польского кирасирского полка полковника Малаховского. Во второй линии, метрах в пятидесяти-ста, оказалась вестфальская бригада из двух кирасирских полков, расположенных в колоннах один за другим. Лорж находился с вестфальцами. Правее, на некотором расстоянии выстроились в полковых колоннах уланы Рожнецкого, за которыми был сам Латур-Мобур вместе со штабом. Немного впереди улан находился левый фланг артиллерии 2-го и 4-го кавалерийских корпусов, вытянувшейся в длинную линию.

Слева и немного сзади, в низине Семеновского оврага, всадники Лоржа видели 2-й кавалерийский корпус. Судя по всему, этот кавалерийский корпус, после того как потерял своего командира славного генерала Монбрёна (а это произошло в 10 – начале 11-го), еще некоторое время оставался на левом берегу Каменки, примыкая левым флангом к зарослям, а затем, в полдень, сдвинувшись немного вправо, перешел Каменку и рысью двинулся на север, пройдя «позади другой кавалерии». Остановившись, корпус выстроился фронтом «против левого фланга батареи Раевского», имея в первой линии дивизию Ватье, разместившуюся «в небольшой лощине, которая была у подножия холма, вершину которого венчал редут», а во второй – на открытой местности (sic) – дивизию Дефранса.

Что касается кавалерийских бригад (7, 16, 8, 19, 14 и 24-й), то сведения, с помощью которых можно определить их перемещение в это время по конкретной местности, еще более расплывчатые. Можно только предполагать, что они заняли пространство вдоль Семеновского оврага.

В целом, если принять во внимание, что вдоль нижнего течения Семеновского оврага должны были разместиться эшелонами части дивизии Морана, Жерара, за ними – Итальянская гвардия (артиллерия Гриуа, судя по его мемуарам, была уже на правой стороне оврага) и до Колочи должно было остаться еще достаточное пространство для прохода кавалерии Груши, то 2-му кавалерийскому корпусу для размещения оставался относительно небольшой участок чуть севернее впадения Каменки в Семеновский ручей.

Ближе к полудню два полка гвардейской кавалерии – 1-й гвардейский уланский (польский) и 2-й (голландский), соединенные в бригаду под командованием генерала Э. Кольбера, последовательно приближались к линии фронта, чтобы, в случае необходимости, поддержать передовые части. Вероятно, уже за ручьем Каменка эти гвардейские полки оказались в поле видимости и досягаемости орудий «большого редута». Последний, по словам капитана Дюмонсо, «мог бы причинить нам большой вред, если бы его огонь не был направлен большей частью на массы, которые угрожали ему больше, чем мы». Позже бригаде Кольбера было приказано поддержать кирасиров, если те потерпят неудачу в атаке на «большой редут».

Западнее дивизии Лоржа, у нижнего течения ручья Каменка, расположились поляки Легиона Вислы. Впереди северного фланга кавалеристов 2-го корпуса были пушки Гриуа, а севернее – разместилась пехота вице-короля. Южный фланг заняли солдаты Жерара. В первой линии были 21-й линейный и два батальона 12-го легкого полка. «Я построил на крыльях по батальонному каре, – писал Жерар, – все остальные были развернуты, чтобы противопоставить неприятелю больше огня». Во второй линии в качестве резерва был 7-й легкий полк и ослабленные три батальона 12-го легкого полка. С левого фланга к Жерару примыкали части Морана. Полагаем, что в первую линию был поставлен 17-й линейный, менее всего пострадавший во время предшествующего штурма (вскоре он первым из войск Морана окажется на батарее Раевского), затем – 13-й легкий и, наконец, где-то в тылу были жалкие остатки 30-го линейного. К северо-востоку, тылом к Колочи, заняли позицию полки Брусье. Полагаем, что с правого фланга дивизии был 9-й линейный, слева от него, также в первой линии, был 35-й линейный. Второй линией шли четыре батальона 53-го линейного, а где-то в тылу располагались два батальона 18-го легкого и два батальона полка Жозефа-Наполеона. С тылу армейские дивизии вице-короля «подпирались» пехотой королевской гвардии, которая вновь переправилась через Колочь после отражения рейда русской кавалерии. Сам Богарне, ближе к 3 часам пополудни, также перешел Колочь и после отдачи соответствующих распоряжений разместился рядом с 9-м линейным полком дивизии Брусье.

За солдатами Морана и Брусье, вдоль Колочи, вытянулись колонны кавалерии Груши. В голове, подпирая своими рядами тылы пехоты, были развернуты полки 3-й легкокавалерийской дивизии генерала Л.-П.-Э. Шастеля. 11-я легкокавалерийская бригада Готрэна, приняв участие в отражении атаки Платова и Уварова, к 3 часам возвратилась обратно и заняла свое место в рядах дивизии. За кавалеристами Шастеля стояла 6-я дивизия тяжелой кавалерии Лагуссе. Месторасположение 12-й легкокавалерийской бригады Гюйона определить затруднительно, но, судя по относительно небольшим потерям в сравнении с полками Шастеля, она располагалась не в первых линиях. Часть кавалерии Шастеля уже давно, поддерживая пехоту, перешла Семеновский ручей и, двигаясь вдоль Колочи, оказалась даже на левом фланге дивизии Брусье.

Какова была численность войск, сосредоточенных для атаки батареи Раевского? Принимая во внимание потери, понесенные французскими частями до начала штурма, исчисляем их следующим образом: дивизии Морана, Жерара и Брусье – 15 тыс., Итальянская пешая гвардия – 2 тыс., Легион Вислы – 2 тыс. Итого – около 20 тыс. пехоты. 3-й кавалерийский корпус вместе с бригадой Гюйона – 3,5 тыс., 2-й кавалерийский корпус вместе с дивизией Мурье – 4 тыс., 4-й кавалерийский корпус – 2 тыс., кавалерия 8-го вестфальского корпуса – 500 сабель. Итого (без бригады Кольбера) – 10 тыс. кавалерии.

Что касается французской артиллерии, то вопрос этот представляется более сложным. Некоторые авторы доводят численность орудий, обстреливавших район центрального «редута», до 400 (Бутурлин, Чандлер, Остин), другие – до 200 (Тьер), третьи – до 170 (Даффи, Нафзигер). Однако никто не берется уточнить, о каких именно батареях и орудиях идет речь. Наиболее любимым сюжетом в литературе является эпизод о том, как Наполеон, желая усилить обстрел «редута», приказал развернуть высланные из резерва 36 гвардейских орудий Сорбье. Однако это, судя по всему, произошло после взятия Курганной высоты. Точно так же и утверждения 18-го бюллетеня и рапорт Мюрата о 80-орудийной батарее возле д. Семеновское следует относить к более позднему времени. Кроме того, следует принимать во внимание и то, что далеко не все батареи могли вести огонь с раннего утра до позднего вечера: некоторые орудия выходили из строя, во многих батареях заканчивались боеприпасы, у других была перебита и переранена прислуга и т. д. В целом полагаем, что общая численность орудий, обстреливавших район Курганной высоты и поддержавших атаку, была примерно в две сотни (132 орудия Богарне, включая полковую артиллерию тех частей, которые были на правом берегу Колочи, и батареи у с. Бородино; 12 орудий 4-го кавалерийского корпуса, 29 орудий 2-го кавалерийского корпуса, 6 орудий кавалерии Бёрманна, 2 орудия кавалерии 8-го армейского корпуса – всего 49 орудий; а также, возможно, 24 орудия «батареи Фуше»). Всего получается 205 орудий, из которых далеко не все одновременно могли вести огонь. Но и этого количества артиллерии было вполне достаточно, чтобы превратить Курганную высоту и местность вокруг нее в совершенный ад. Обстрел велся сразу с трех сторон, концентрически, многие французские батареи анфилировали русские порядки, простреливая их насквозь. Воздух над высотой трещал от разрывов гранат; немалое число снарядов попадало в укрепление, убивая солдат, разрушая бруствер и засыпая ров.

Русская артиллерия энергично отвечала. С особым ожесточением «работали» пушки батареи Раевского. «Большой редут» располагался «почти в центре русской позиции, – вспоминал младший лейтенант И.Г. фон Калькройт (von Kalkreuth) из 2-го сводного полка прусских гусар 1-го кавалерийского корпуса, который видел высоту из района д. Семеновское, – и походил на гору, которая извергала огонь; пороховой дым целиком окутывал ее; из дыма, не переставая, вырывались вспышки орудийных выстрелов, вызывавшие ужасное опустошение в рядах французских войск». «…Фатальный редут опустошал наши ряды», – вторит ему Деннье. «Адской пастью» называет его Ложье, «вулканом» – Лежен и Пеле. Большую часть времени облака дыма и пыли настолько скрывали его, что французы просто не могли понять, где именно он находился (Пион де Лош).

Особенно жестоко страдала от огня французская кавалерия. Гриуа видел справа от себя «многочисленные линии» французской резервной кавалерии. «Огонь усилился; ядра, пули, гранаты и картечь обрушились дождем со всех сторон и стали прокладывать большие бреши в нашей кавалерии, которая в течение многих часов оставалась без движения и вне укрытия. Равнина была покрыта ранеными людьми, которые пробирались к амбулансам, и лошадьми без всадников, которые в беспорядке носились. Я обратил внимание на кирасирский вюртембергский полк, на который ядра, казалось, особенно падали; каски и кирасы разлетались вдребезги повсюду». «Были полуденные часы, когда мы находились в этой страдательной позиции, – писал Меерхайм, – огонь становился все сильнее и, наконец, перешел в град картечи…» «Кавалерия наша стояла… поражаемая огнем, не предпринимая каких-либо действий. Свистящие снаряды были подобны осеннему ветру… Град снарядов вырывал из рядов людей и лошадей; бреши заполнялись новыми солдатами, которые вставали на место своих павших товарищей», – повествует Малаховский, чьи два эскадрона 14-го польского кирасирского полка находились в задних рядах бригады Лоржа. Его голодные солдаты молча сидели на конях, напряженно ожидая смерти или команды к атаке. Впереди польских кирасир стояли два полка саксонской тяжелой кавалерии. Местность совершенно не позволяла им укрыться, и они в полной мере испытали на себе действие вначале гранат, а затем и пушечных ядер, посылаемых с «большого редута». Стоя под огнем, всадники «про себя исповедовались», и даже под звуками выстрелов слова исповедей слышались со стороны.

Генерал Тильман, остановившийся было у правого фланга впереди стоящего полка Гар дю Кор, вскоре потерял лошадь, рядом с которой рванула русская граната. Тильман быстро пересел на другую лошадь и медленно поехал вдоль фронта своей бригады, сопровождаемый премьер-лейтенантом фон Минквицем, Рот фон Шрекенштайном и адъютантом графом фон Зейдевицем (Seydewitz). Накануне боя ротмистр К.Г.А.Л. Зейдевиц серьезно страдал от лихорадки и слег, но в день битвы, несмотря на уговоры Тильмана, оказался в огне. Не успел Тильман достичь левого фланга полка, как разорвавшийся снаряд поразил Зейдевица, трубача и нескольких лошадей. Одна из лошадей принадлежала Рот фон Шрекенштайну, который тоже оказался на земле, прижатый телом своей лошади. Рядом с собой он увидел на земле Зейдевица, который успел дважды произнести «Стой! Стой!», как будто обращаясь к своей отлетающей душе, и здесь же умер. Огорченный смертью адъютанта, Тильман поскакал дальше, а Рот фон Шрекенштайн выбрался с помощью ординарца из-под туши лошади, пересел на коня бедного Зейдевица и поехал вслед за генералом.

Шла вторая половина дня. Саксонцы, бывшие с утра в сражении и уже не раз ходившие в атаку у Семеновского, а теперь стоявшие под русским огнем, один за другим стали вытаскивать из рюкзаков сухари – неприкосновенный запас, который Тильман строго-настрого запретил трогать. Теперь же генерал наблюдал за этим спокойно. Один Бог знал, сколько каждому из его всадников еще оставалось жить. Сам же Тильман и его адъютанты подкрепились утром хорошим кофе и более весь день уже ничего не ели.

Латур-Мобур, который расположился со штабом за уланами Рожнецкого, постоянно слал к Лоржу и Тильману своих адъютантов и ординарцев со всевозможными приказами. Тильман был очень раздражен таким способом управления войсками и считал себя вправе распоряжаться частными перемещениями своей бригады. По мере того как саксонцы стали нести все более серьезные потери, не имея возможности хоть сколько-нибудь укрыться, его раздражение стало возрастать. Когда перед ним вновь предстал один из адъютантов Латур-Мобура, Тильман в бешенстве прогнал его. Разгоряченный, генерал поскакал прямо к Латур-Мобуру и в резких словах заявил, чтобы этот адъютант держался от него, Тильмана, подальше, так как в противном случае он заставит его убраться с помощью клинка. Латур-Мобур поспешил смягчить ситуацию. Мало-помалу остыл и Тильман. Тем более что в третьем часу русские снаряды стали почему-то все реже попадать в саксонцев. Перелетая через них, снаряды чаще поражали вестфальских кирасиров, нанося им большие потери.

В эти часы огромные потери несла и легкая кавалерия Пажоля. Во время объезда своей дивизии, когда Пажоль рассуждал с командиром 16-й легкокавалерийской бригады Ж.-Ж. Сюберви о том, где именно французская армия будет расквартирована после победы, разорвавшаяся русская граната убила их лошадей и ранила командира бригады. Кавалеристы Пажоля простояли под огнем несколько часов, так и не дождавшись приказа об атаке. Неся потери, они тем не менее не теряли присутствия духа и даже демонстрировали своеобразную удаль. После того как конь командующего прусским сводным уланским полком майора К. фон Вердера рухнул перед фронтом солдат вместе с наездником, майор поднялся как ни в чем не бывало, продолжая держать в зубах трубку, которую курил.

Возможно, что 3-й кавалерийский корпус нес меньшие потери от русского огня, чем 2-й и 4-й, но его солдатам так не казалось. Уже в первой половине дня снаряды с «большого редута» стали достигать рядов 3-го кавалерийского корпуса. «Несколько орудий вражеского редута, – вспоминал Комб, – огонь которого был в основном направлен на артиллерию, стоявшую на нашем правом фланге, обстреливали и нас. Все ядра рикошетом попадали в наши ряды, и мы ожидали их с саблями на плече. Мы оставались в этой ужасной позиции в течение 6 часов».

«Моя артиллерия, – пишет Гриуа, – серьезно пострадала, и вскоре два орудия были выведены из строя; большое число людей и лошадей убито. В это время генерал Груши со своим штабом подъехал на край оврага, позади меня, и я был позван к нему. Не успел я приблизиться, как враг обстрелял нашу группу и тотчас же многочисленные ординарцы и офицеры штаба были убиты или ранены картечью; лошадь генерала Груши, пораженная пулей в грудь, упала, придавив своего хозяина, которого мы посчитали мертвым, но который отделался только сильной контузией. В тот же момент ординарец артиллерии, который был со мной, был ранен в шею картечной пулей. Огонь и с той и с другой стороны продолжался с живостью…» Ядром с «редута» был смертельно ранен командир 1-го баварского шеволежерского полка бригады Домманже дивизии Шастеля полковник граф К.Х.Г.Ф. Зайн-Витгенштайн. Художник А. Адам, возможно бывший где-то неподалеку, запечатлел, как солдаты, бережно перенеся полковника немного в тыл и укрыв его плащом, склонились над его телом.

Пехота вице-короля страдала от огня значительно меньше, чем артиллерия, но «досталось» и ей. Рот фон Шрекенштайн видел слева от себя, как одна граната попала даже в оркестр французской пехоты (вероятно, дивизии Жерара), после чего оставшиеся оркестранты разбежались в стороны.

С 11 до 3 часов дня, когда еще не начался последний штурм Курганной высоты, французская кавалерия предприняла ряд атак. Проходили они нерешительно, как бы «прощупывая» русскую линию. Еще до полудня бригада Бёрманна атаковала русские войска южнее Курганной высоты (вероятно, пехоту Е. Вюртембергского), но была отбита и бросилась назад, преследуемая русской кавалерией (вероятно, драгунами Крейца). Всадники Бёрманна в беспорядке понеслись на левый фланг войск Пажоля. Увидев это, Пажоль бросился в середину убегавших, частью смог их остановить и «быстро привел в чувство генерала Бёрманна, приказав ему возобновить атаку». Всадники Бёрманна, развернувшись, контратаковали русских драгун. Артиллерия Серюзье существенно помогала. Русская кавалерия отступила, но затем вновь двинулась вперед, угрожая новой атакой. Пажоль, который внимательно наблюдал за этими передвижениями, был готов отдать приказ своей кавалерии об атаке. Однако Мюрат, который также видел приближение русской кавалерии, приказал Пажолю не двигаться вперед, но дать возможность пройти атаке тяжелой кавалерии 2-го корпуса. Судя по воспоминаниям Био, вперед двинулись два полка карабинеров при поддержке трех эскадронов улан. За выдвижением первых особенно внимательно наблюдал генерал Ларибуазьер, только что переехавший овраг со своим адъютантом Плана де ла Файе. Завидев генерала, из рядов 1-го карабинерного полка выехал его сын Фердинанд. Он быстро пожал руку отцу и успел только сказать ему «с очень оживленной радостью»: «Мы идем в атаку». Французская тяжелая кавалерия, вероятно, отбросила русских драгун, но затем, столкнувшись с прочно стоявшей пехотой, смешалась и отступила.

Возможно, но маловероятно, что севернее батареи Раевского в атаку ходили и кавалеристы 3-го кавалерийского корпуса (об этом пишет только Рот фон Шрекенштайн, который легко мог принять отражение Платова и Уварова за действия французской кавалерии на южных берегах Колочи).

В начале одинадцатого в ставке Наполеона узнали о тяжелом ранении генерала Монбрёна. Наполеон, бросив взгляд на свиту, стоявшую сзади, и заметив О. Коленкура, подозвал его и передал командование 2-м кавалерийским корпусом. «Действуйте, как вы действовали при Арсобиспо», – сказал ему император, напомнив эпизод войны в Испании, о котором мы уже писали. Бертье здесь же подготовил письменный приказ, а Огюст Коленкур подошел к своему брату, пожал ему руку и сказал: «Дело столь жаркое, что я не надеюсь увидеть тебя снова. Мы одержим победу, или я буду убит». Огюст быстро ускакал, сопровождаемый своим адъютантом, а его брат остался с тяжелым чувством приближавшегося несчастья.

Трудно сказать с определенностью, имел ли в виду Наполеон, упоминая об Арсобиспо, план взятия «большого редута» кавалерией с тыла. Возможно и то, что фраза, сказанная императором О. Коленкуру, была позже просто домыслена обер-шталмейстером. Однако очевидно, что, имея 10 тыс. боеспособной кавалерии и только около 20 тыс. пехоты, которые можно было использовать для взятия «большого редута», император неминуемо должен был отдать главную роль своим всадникам.

«Большой редут» был обречен… С одной стороны, Наполеон должен был направить свой удар именно на него, так как батарея Раевского оставалась теперь единственной опорной точкой русской линии к югу от Новой Смоленской дороги; отброшенные за Семеновский овраг остатки 2-й Западной армии и войска, пришедшие им на помощь, опирались своим правым флангом только на Курганную высоту. С другой стороны, батарея Раевского, окруженная и обстреливаемая с трех сторон французскими войсками, стала таким выступом в русской линии, который удержать было уже просто невозможно. Но русские войска, неся страшные потери, продолжали за нее цепляться.

Иногда в мемуарах и литературе встречается утверждение о том, будто Наполеон лично, на местности, разработал дерзкий план взятия «большого редута» во время посещения им позиций у Семеновского оврага. Конечно, это не так. Император поехал к передовым линиям только после падения батареи Раевского и лично, разумеется, не вникал во все детали подготовки знаменитой атаки на Курганную высоту. Он потребовал только, чтобы на этот раз была достигнута четкая координация в действиях пехоты вице-короля и кавалерии Мюрата. Конкретный план знаменитой кавалерийской атаки «редута» был, вероятно, разработан Мюратом и его штабом в лице генерала О.-Д. Бельяра. На это указывают Лежен, Рапп, Сегюр; об этом свидетельствует и рапорт самого Мюрата и воспоминания Гриуа. Судя по всему, и Коленкуру, и Латур-Мобуру было приказано нанести удар по русской линии как можно ближе к южному флангу «редута» и, оттеснив неприятеля, атаковать с фланга сам «большой редут». Согласно версии Раппа, в случае неудачи кавалерия должна была возвратиться «тем же путем», под прикрытие французских орудий. Вперед должен был двинуться и правый фланг под командованием Нея.

Очень трудно доподлинно восстановить, предлагал ли Мюрат Коленкуру и Латур-Мобуру броситься на «редут» с горжи (то есть с тыла, через тыльные проходы) или штурмовать прямо с бруствера, который уже совершенно осыпался, либо, что скорее всего, предложил действовать исходя из обстоятельств. Очевидно только, что и кавалерия, и ее начальники были готовы как можно быстрее броситься в атаку на этот злосчастный «редут», нежели продолжать и дальше стоять под русскими снарядами. «Я буду там живым или мертвым», – ответил, согласно версии Сегюра, Коленкур Мюрату. Чуть ранее, по дороге из ставки на позиции Коленкур встретил адъютантов умирающего Монбрёна, которые оплакивали своего начальника. «Следуйте за мной, – закричал он, – не плачьте о нем и идите отомстить за него!»

Приближался звездный час жизни О. Коленкура, час, в котором слава, доблесть, самопожертвование и смерть должны были слиться и даровать воину вечное место среди героев Елисейских Полей. Обстоятельства жизни Коленкура и свидетельства о его мыслях и чувствах последних дней, о чем мы уже писали, убеждают нас в том, что с приближением трагических минут атаки и гибели генерал испытал редкое ощущение острой потребности в собственной смерти, которая прекратила бы все физические и нравственные страдания, нагнетавшиеся в последнее время, и одновременно насытила бы его жажду славы и подвига.

Огюст Коленкур, ведя в бой своих кирасиров, в этой атаке был убит. Смерть генерала, славного воина и человека, оплакивали многие. «Я потерял моего брата, моего лучшего друга; время не в силах стереть такого несчастья», – напишет графине Нансути скупой на проявления чувств Арман Коленкур. Сразу после боя командование поручило главному хирургу забальзамировать сердце героя. Мюрат, готовя 9 сентября рапорт о Бородинской битве, представил Коленкура главным героем взятия Курганной высоты, который «опрокинул все, что ему противостояло; и оказавшись в обходе большого редута слева, свернул вовнутрь и с 5-м кирасирским полком ударил и опрокинул врага. Этот храбрый генерал героически погиб на этом самом редуте, который сохранял до подхода войск дивизии Жерара». 18-й бюллетень Великой армии, помеченный 10 сентября, также особо остановился на подвиге Коленкура, геройски погибшего «справа редута у горжи» во главе 5-го кирасирского полка. Вместе с тем бюллетень писал и о 4-м кавалерийском корпусе, «который проник в бреши, сделанные нашими орудиями в массах и в эскадронах их кирасир».

Но вскоре в мемуарах и первых французских работах о 1812 г. останется только подвиг Коленкура. Об этом напишут Водонкур и Бертезен, Фэн и Деннье, Сегюр и Рапп, Боссе и Лежен, и многие другие. История о Коленкуре и славных кирасирах 5-го полка (исключение составит только Кастелан; в его дневнике будет фигурировать 8-й кирасирский полк), которые захватили редут, «перебив гарнизон палашами» (Боссе), станет «обязательным» эпизодом в воспоминаниях и работах участников сражения, превратившись в некий символ военной Франции. «Новый Деций, Коленкур, лишается жизни посреди торжества, столь нового для кавалерии», – напишет Пеле. «Честь 5-му кирасирскому полку, – воскликнет он далее, – завещавшему французской кавалерии этот славный пример, плодотворный зародыш новых подвигов!»

С 1823 г., когда вышла первая основательная французская работа о русской кампании – книга Шамбрэ, версия о захвате батареи Раевского кирасирами Коленкура оказалась освящена уже историографической традицией. О воинах 4-го кавалерийского корпуса Шамбрэ предпочел хранить полное молчание. Правда, позже, в работе Тьера, вновь будет упомянут и 4-й корпус, который оказал поддержку 2-му, но не более. Французские историки ХХ в. не будут делать даже и этого. Последним примером стала книга Уртуля, который с помощью ссылок на служебные дела кирасирских офицеров попытался окончательно завершить уже почти двухвековой спор в пользу французской версии. Так, в деле адъютанта бригадного генерала Бомон де Карьера из дивизии Ватье лейтенанта Девэн де Фонтенэ было сказано, что он вошел в «большой редут» одним из первых и был там ранен. В делах 7 офицеров из 5-го кирасирского – что они получили раны штыками. Наконец, в делах 6 офицеров из 8-го кирасирского (в том числе и у полковника Гранжана) отмечено, что они ранены в «большом редуте».

Тем не менее, помимо «официальной французской версии» захвата «большого редута», существует, по меньшей мере, еще две. Одна из них – «саксонская» – формировалась постепенно. Появление ее следует отнести к рапорту генерала Тильмана саксонскому королю Фридриху Августу от 11 сентября 1812 г. Генерал свидетельствовал, что именно его кавалеристы взяли «большой редут» и, хотя они были сразу взяты во фланг неприятельской кавалерией, смогли удержаться «в укреплении и рядом с ним, пока его не смогла занять приближавшаяся беглым шагом французская пехота». В укреплении было захвачено 10 двенадцатифунтовых орудий. В 1821 г. о взятии «большого редута» саксонской кавалерией написал бывший штабной офицер из 21-й пехотной дивизии 7-го корпуса Церрини ди Монте Варчи. Хотя он и не ставил своей задачей оспорить «французскую» версию, но из его материалов неопровержимо следовал вывод, что именно солдаты Тильмана завладели батареей Раевского. Тот же вывод следовал и из воспоминаний секунд-лейтенанта из корпуса Латур-Мобура, бывшего одно время ординарцем Мюрата, В. А. Буркерсроды, вышедших в 1846 г.

Совершенно иной характер носила книга Рот фон Шрекенштайна, в 1812 г. младшего лейтенанта «полка Цастрова» и ординарца Тильмана, а к моменту написания работы – генерала и командира корпуса. Сопоставляя собственные воспоминания с вышедшими к тому времени иными материалами, Рот фон Шрекенштайн пришел к выводу, что атака дивизии Ватье, которая завершилась смертью Коленкура, была совершенно неудачной. Причем атака была направлена на северный фланг батареи, а не на южный, как традиционно полагали. С южного склона, как утверждал автор, серьезной борьбы с русской пехотой, от пуль которой и погиб Коленкур, не было.

Из книги однозначно следовало, что батарея была взята исключительно саксонцами, и прежде всего кавалерией Гар дю Кор. Рот фон Шрекенштайн, не скрывая обиды и возмущения, писал о том, как немецкие герои были несправедливо забыты французским командованием, приписавшим всю славу кирасирам Коленкура. Вероятно, на основе каких-то устных рассказов, без сомнения легендарных, автор привел следующий эпизод. Бертье, увидев в подзорную трубу, как саксонские кавалеристы взяли редут, немедленно сообщил об этом рядом стоявшему Наполеону. Император сам направил трубу на слабо видимый редут и, заметив пару синих мундиров, возможно польских кирасир, возразил: «Это не так; они в синих колетах: это мои кирасиры». После этого, отмечал автор, 18-й бюллетень и создает профранцузскую легенду о Коленкуре, развитую позже в поэтических сценах Сегюра и даже закрепленную в работе Шамбрэ.

Выводы Рот фон Шрекенштайна еще более подтверждались воспоминаниями Ф.Л.А. фон Меерхайма, в 1812 г. премьер-лейтенанта полка Гар дю Кор, и И. фон Минквица, первого лейтенанта «полка Цастрова», адъютанта генерала Тильмана, вышедшими в 1860 –1870-е гг. Если из строк Меерхайма можно было только понять, что вся слава взятия батареи принадлежала саксонцам, а французские кирасиры вообще оказали во время штурма слабую поддержку, то Минквиц, во многом следуя за книгой Рот фон Шрекенштайна, открыто вступал в полемику с французами. Немецкий взгляд на события вокруг Курганной высоты был еще более закреплен в 1887 г. с выходом специального исследования Дитфурта, посвященного Бородинскому сражению. Дитфурт внес только одно уточнение в картину, предложенную Рот фон Шрекенштайном: Коленкур атаковал «редут» не с севера, а с юга; и остатки его войск спешно отступили, когда Гар дю Кор был в нескольких сотнях метрах от укрепления. В целом, несмотря на вариации, «саксонская версия» прочно вошла в немецкую литературу, часто сопровождаясь обвинениями в адрес французского командования, приписавшего главные заслуги «своим» кирасирам. Конечно, как признавал в 1912 г. П. Хольцхаузен, французы во главе с Коленкуром доблестно способствовали атаке, но честь взятия батареи принадлежала все-таки немецким кавалеристам.

Основными сторонниками и популяризаторами «саксонской версии» в ХХ в. стали англоязычные авторы. В специальной работе о Бородинском сражении, вышедшей в 1973 г., англичанин Даффи целиком воспроизвел версию Рот фон Шрекенштайна. Помещая 2-й кавалерийский корпус прямо напротив Курганной высоты, Даффи «направляет» его в атаку на северный фланг люнета, а 4-й корпус – на южный. Роль Коленкура Даффи низвел до роли простого «командира бригады дивизии Ватье». С тех пор, вслед за Даффи, эту версию, в более или менее подробном варианте, пересказывают американцы Кэйт, Рьен, Нафзигер и британский автор Остин. Пожалуй, только Палмер и Чандлер, которые не пытались вникать в частности, склонялись к «французской версии».

Отечественная историография Бородинского сражения, несмотря на широкую известность «французской версии» и уважение к славной смерти Коленкура, нередко предпочитала отдавать пальму первенства отнюдь не французским кавалеристам. Уже в первой серьезной работе русского автора (Бутурлина), когда еще не были широко известны свидетельства саксонских участников великой битвы, отмечалось, что Коленкур, ворвавшийся с 5-м кирасирским полком в люнет, был оттуда выбит, а укрепление взято пехотой вице-короля. Восторгаясь славной гибелью Коленкура, но предлагая тот же, что и Бутурлин, вариант событий, писал об этом эпизоде Ф. Н. Глинка. Из путано-восторженного изображения, которое предложил Михайловский-Данилевский, тоже можно было понять, что отнюдь не 2-й кавалерийский корпус, а саксонская конница ворвалась в «редут». Наконец, Богданович, опубликовавший свою книгу уже после выхода работы Рот фон Шрекенштайна, целиком принял версию этого автора. Разделяя идею о том, что «редут» захватили саксонцы, Геруа и Скугаревский тем не менее считали, что Коленкур во главе 5-го кирасирского полка атаковал с юга, еще до нападения дивизии Лоржа. Прямо писал о том, что на батарею ворвались саксонцы, Е. В. Тарле.

Позже, в 1960 –1980-е гг. в советских исследованиях началась настоящая путаница. Если, например, Жилин, не утруждая себя вниманием «к частностям», просто следовал за французской версией (между прочим, как и его критик Троицкий), то Бескровный и авторы юбилейного издания «Бородино. 1812», предложили еще более «хитроумный» вариант: они «включили» бригаду Тильмана в «кавалерию Коленкура»(!), тем самым одним махом примирив обе версии.

В наши дни в статье об участии французских карабинеров в Бородинском сражении А. А. Васильев, не останавливаясь специально на интересующем нас вопросе, отметил, что дивизия Ватье вынуждена была отступить от «редута» и «на смену ей пришли саксонские и польские кирасиры».

Полагаем, что склонялся к «саксонской версии» и крупнейший польский историк 1812 г. Кукель. Однако, работая над темой в эпоху широкого польско-французского военного сотрудничества, он предпочел не затрагивать того, что составляло для французов предмет национальной военной гордости.

Между тем существует и третья версия захвата Курганной высоты. Правда, она слабо представлена в литературе. Эта версия связывает захват батареи исключительно с войсками Богарне. Так, Фезенсак писал, что «большой редут», взятый «полком кирасир», был вновь отобран неприятелем, а затем снова и окончательно захвачен войсками вице-короля. Г.Ф. фон Флотов, обер-лейтенант, адъютант генерала Прейзинга, наблюдавший штурм батареи с крайнего северного фланга, не упоминая о кавалерийской атаке укрепления, записал, что редут «взяла пехота 4-го корпуса». Командир 2-й бригады 14-й пехотной дивизии Брусье генерал Л. Альмера в записке о себе, также умолчав о кавалерийской атаке, ставил своей бригаде целиком в заслугу взятие и удержание «редута». Лабом упомянул атаку кирасир Коленкура на «редут», но заметил, что те отступили и их место заняла пехота, которая обошла «редут справа и слева».

Наиболее последовательно эта третья версия покорения батареи Раевского представлена в воспоминаниях унтер-офицера Ж. Л. Хенкенса, исполнявшего обязанности старшего адъютанта 6-го конноегерского полка бригады генерала Жерара дивизии Шастеля. Картина, представленная им, выглядела следующим образом. Корпус Коленкура, который шел на «редут» в первой линии, был атакован на его подступах русской кавалерией; французские карабинеры, шедшие на правом фланге 2-го корпуса, вынуждены были «броситься на эту кавалерию, и кирасиры в одиночку подъехали к большому редуту, который не смогли взять». Именно тогда кавалерия Груши, шедшая во второй линии, пошла вперед, взяла и «удержала большой редут, несмотря на огонь, который русская артиллерия тотчас же направила на него. Мы не покинули его до тех пор, – продолжает Хенкенс, – пока пехота вице-короля не заполнила его». Кому же принадлежала честь покорения «большого редута»? Попытаемся представить, как могли происходить события в действительности.

К 2 часам дня пехота вице-короля, выслав вперед масс пехоты застрельщиков, медленно продвигалась к «большому редуту», все более ощущая на себе действие русских батарей. Наконец, примерно в начале 3-го часа Мюрат отдает приказ резервной кавалерии атаковать русский «редут». Первой двинулась дивизия Ватье, имея впереди себя 5-й, затем – 8-й, а в последней линии – 10-й кирасирский полк. Рядом с густыми массами тяжелой кавалерии шли два эскадрона 2-го шеволежерского полка. Не обращая внимания на залпы картечи, кавалерийская масса достигла южного фланга люнета и разделилась. Часть всадников пыталась через полузасыпанный ров и полуобвалившийся эскарп, а некоторые – через южный проход в палисаде – ворваться в укрепление; другая группа кавалеристов оказалась в тылу укрепления, возле полуразрушенного палисада, тщетно стремясь сбросить стоявшую там пехоту в овраг ручья Огник. Несмотря на отчаянное сопротивление артиллеристов и пехотного прикрытия, некоторым кирасирам 5-го и 8-го полков удалось-таки ворваться на батарею (примерно через час их трупы увидел там поляк Брандт). Те всадники, которые боролись рядом с укреплением и пытались расстроить пехотные батальоны, были отбиты. Те же, кто был с восточной стороны «редута», попали под огонь, как полагал Скугаревский, солдат Ширванского и Уфимского полков, а оказавшиеся южнее – Бутырского и правофланговых полков 4-го пехотного корпуса. Сам Коленкур, вероятно, так и не попал в «редут», а был убит (по одной версии – ружейной пулей, по другой – картечной, в грудь ниже сердца) «справа редута у горжи», как гласил 18-й бюллетень. Рядом с повалившимся с лошади генералом оказался его адъютант, 38-летний лейтенант Ф.-Ж.-Л. Вольбер, который позаботился о том, чтобы вынести тело своего начальника из пекла.

Весь бой длился недолго, 15–20 минут; кирасиры не смогли захватить «редут» и отбросить стоявшие рядом пехотные батальоны. Расстроенные массы кавалерии отхлынули назад. Куда именно они отступили – можно только догадываться. В разгар страшного побоища, когда сам «редут» и вся местность вокруг оказались затянутыми плотным дымом, а набежавший ветер поднял густые облака пыли, вряд ли кто-то мог это проследить. Воспоминаний кавалеристов дивизии Ватье практически не осталось. В рапорте же Мюрата вообще никто из этой дивизии даже не был упомянут! Карабинеры дивизии Дефранса, собравшие свои воспоминания, с нескрываемым удивлением отметили этот факт. Свидетельствует ли он о том, что Неаполитанский король был недоволен результатами атаки дивизии? Возможно. Однако потери полков дивизии Ватье однозначно свидетельствуют об их активном участии в бою, особенно 8-го и 5-го кирасирских (в 8-м выбыло из строя 16 офицеров; в 5-м – 10, в 10-м – 5; во 2-м шеволежерском – тоже 5), и вполне сопоставимы с потерями 1-го и 2-го карабинерных дивизии Дефранса (выбыло из строя соответственно 11 и 9 офицеров), бывшими до позднего вечера в сражении.

Были ли жертвы солдат Ватье напрасными? Отнюдь нет. Из многочисленных, хотя нередко и романтизированных описаний очевидцев атаки Коленкуром Курганной высоты (Пеле, Лабома, Гриуа, Лежена и др.) с неизменностью следует один вполне достоверный вывод: «вулкан потух». Гарнизон «редута» и некоторые войска, стоявшие вокруг, оказались на время парализованными. Им нужно было время, чтобы оправиться от столь неожиданной и дерзкой атаки кирасир. Как раз в это мгновение на батарею обрушился второй удар. «Внезапно вражеские батареи замолчали, – вспоминал лейтенант саксонского шеволежерского полка «принц Альбрехт» фон Ляйссниг, – дым и пыль развеялись; свет осветил равнину. Я увидел тогда многочисленные полки кавалерии (в их числе два саксонских), бросившиеся против батарей редута…»

Бой за Курганную высоту был еще в самом разгаре, когда к Наполеону стали прибывать офицеры с сообщениями о смерти Коленкура. Одним из первых, известивших об этом, был Вольбер, адъютант генерала, который, по словам Кастелана, плакал. Тело умершего Коленкура все еще было где-то возле «редута»; чуть позже Брандт увидел, как его уносили, завернув «в кирасирский плащ, весь покрытый огромными красными пятнами». Когда Вольбер прибыл в ставку, А. Коленкур был рядом с императором. «Нет надобности говорить, что я при этом почувствовал», – лаконично сообщит он позже в своих мемуарах. «Он умер смертью храбрых, решив исход сражения, – сказал император. – Франция потеряла одного из лучших своих офицеров». «Вы услышали печальную новость, – продолжал Наполеон, обращаясь к обер-шталмейстеру, – удалитесь в мою палатку». Коленкур «ничего не ответил, а лишь слегка приподнял шляпу в знак благодарности за предложение императора и отказался им воспользоваться».

Приблизительно в начале третьего часа французский штаб-офицер передал генералу Тильману приказ взять редут. Генерал тотчас же поскакал галопом к середине строя Гар дю Кор и передал слова приказа майору Ф.В.К. Лёффелхольцу (Loffelholz), который командовал полком. И тот, и другой недоумевали, что же именно приказано было атаковать. Редут? Он был еще довольно далеко и, главное, почти не виден. Майор переспросил: «Где неприятель? Что, разве мы должны произвести настоящую атаку?» Все же Тильман немедленно бросил свои полки вперед. Первым пошел к «редуту» Гар дю Кор, ведомый ротмистром Зенфт фон Пилзахом (Senfft von Pilsach), затем – «полк Цастрова», вместе с которым был сам Тильман, и, наконец, два эскадрона польских кирасир во главе с полковником Малаховским. Вслед за бригадой Тильмана двинулись вестфальские кирасиры.

Хотя полки Тильмана и стояли друг за другом, но они не формировали единой колонны, и направления их движения оказались разными. Несколько забирая влево, точно на «редут» шел только Гар дю Кор. Он и испытал на себе действие последних орудийных выстрелов угасавшего «вулкана». В ста шагах от батареи обер-лейтенант фон Займиц (Seimitz) и лейтенанты фон Ватцдорф (Watzdorf) и фон Тилау (Thielau) были поражены картечью и нашли свою смерть. Наконец, когда оставшиеся в живых достигли «редута», группа кирасир во главе с адъютантом Тильмана фон Минквицем бросила своих лошадей через полузасыпанный ров и через разбитый выстрелами бруствер прямо на батарею. Другая группа солдат Гар дю Кор, которая не смогла сразу «перелететь» через ров, попыталась сделать это снова, а часть – устремилась в проход. Показания очевидцев из числа саксонцев расходятся: одни вспоминали, что в укреплении было немало пехоты, встретившей их штыками, другие – что пехоты почти не было и все пространство внутри редута занимала артиллерийская прислуга, третьи припоминали, что гарнизон «редута» довольно быстро стал выходить через свободный проход. Вероятно, пехоты в самом укреплении было довольно немного, и неравный бой с саксонскими кирасирами, с «настоящими центаврами» (Е. Вюртембергский) приняли русские артиллеристы. В памяти Рот фон Шрекенштайна, который появлялся в укреплении дважды (первый раз, когда бой там еще шел, и второй – уже на следующий день), запечатлелся один русский офицер («у которого, как я помню, был орден Анны»), защищавший свою пушку, стоявшую в середине, и который под ней «упокоился». Русские смогли вывезти через северный проход и спасти несколько орудий (историки иногда пишут о шести). Оставшиеся орудия (в рапорте Тильмана говорится о 10 захваченных орудиях) были почти все с поломанными или совершенно разбитыми лафетами. Две брошенные пушки Рот фон Шрекенштайн видел у северного прохода из укрепления (их, вероятно, не успели вывезти) и одну – «внизу направо за оврагом».

Почти невозможно передать словами картину страшной бойни, происходившей в «редуте». В памяти же участников запечатлелось, как кони и люди, атаковавшие и защищавшие, совершенно перемешались. Они рубили, стреляли, рвали и душили друг друга. Передние ряды всадников отбрасывались назад, задние ряды напирали, усиливая и без того неимоверную давку. Многие враги, сцепившись друг с другом, вместе падали в ров, продолжая бороться и там. Трудно сказать, сколько именно всадников во главе с ротмистром Зенфт фон Пилзахом и Минквицем смогли втиснуться в укрепление; кроме них там были и отдельные офицеры и солдаты «полка Цастрова», чуть позже бросившиеся в этот ад, и даже, чего не исключал Минквиц, несколько французских кирасир. Трудно сказать, сколько времени продолжалась эта нечеловеческая борьба (возможно, минут двадцать), о которой выжившие в той мясорубке вспоминали как о вечности.

Борьба в «редуте» еще не закончилась, когда на бруствере появилась французская пехота. Что это был за полк? По крайней мере, три полка претендуют на то, чтобы считаться, наряду с кавалеристами, покорителями «редута». Особенно часто фигурирует в этом качестве 9-й линейный. Основанием для этого является «Историческая справка» о действиях полка, хранящаяся в Архиве исторической службы французской армии, а также анонимный рукописный журнал его действий в Национальном архиве. Перед тем как идти в атаку, солдаты 9-го линейного услышали обращенное к ним напоминание вице-короля об их славных действиях при Ваграме. Три батальона полка появились на «редуте» как раз в тот момент, когда кавалерия рубила гарнизон своими палашами. Оставшиеся в люнете орудия и убеленный сединами генерал Лихачев, бросившийся на штыки 9-го линейного, оказались в их руках. После того как редут был уже покорен, 9-й выстроился в боевом порядке по другую сторону укрепления.

Как бы ни были убедительны сведения о 9-м линейном полку, следует признать, что рядом с ним столь же храбро сражались 35-й и, особенно, 21-й. Нередко упоминается и 17-й полк.

Что же касается пленения П. Г. Лихачева, то эту честь чаще всего отдают итальянцу Козимо Дель Фанте, командиру батальона пеших егерей итальянской королевской гвардии, состоявшему при штабе вице-короля, который вырвал генерала из рук рассвирепевших солдат и «спас ему жизнь против его воли». Ложье утверждает, что Богарне здесь же, на поле боя, назначил его своим адъютантом. Между тем Уртуль в своем исследовании 2000 г. называет не Дель Фанте, но французского капитана де Жувокура (de Jouvaucourt) тем офицером, который взял в плен Лихачева.

Овладев «редутом», пехота стала пытаться продвинуться дальше, поддерживая свою кавалерию.

В то время, когда Гар дю Кор оказался своим фронтом прямо перед батареей Раевского, «полк Цастрова» шел сзади, заметно отклоняясь вправо. Рот фон Шрекенштайн, скакавший на маленькой кобыле графа Зейдевица с правого фланга, вспоминал, что «полк Цастрова» «задел» укрепление только краем левого фланга, а фронтом оказался перед стрелявшей русской пехотой, которая, однако, сразу же отступила к оврагу. Перед склонами оврага «полк Цастрова» стал тормозить и останавливать лошадей. Русская пехота, бывшая метрах в тридцати-сорока, вероятно, не сразу заметила эту остановку из-за очень густого дыма. «Полк Цастрова», в тот момент под командой майоров Нерхоффа (Nerhoff) и Шёнфельда (Schönfeld), был быстро приведен в порядок. Справа от него остановился польский полк Малаховского. Видя, что русская пехота концентрируется в овраге и собирается контратаковать, Тильман приказал польским кирасирам немедленно напасть на нее. Тотчас же 60–80 кирасиров во главе с ротмистром Воловичем (Wollowitzsch) сошли рысью в узкий овраг и стали выбивать русских пехотинцев. Овраг был достаточно узким, и поэтому приходилось атаковать по фронту в несколько человек.

Где-то немного правее поляков оказались вестфальские кирасиры, а далее – поляки Рожнецкого. Рядом с ними находился Латур-Мобур. Генерал закричал Рот фон Шрекенштайну, чтобы тот подъехал к нему и передал приказ (вероятно, для «полка Цастрова») немедленно атаковать русскую пехоту, стоявшую левее полка на плато. Три каре русской пехоты были атакованы, но неудачно. Достигнув пехотных масс, «полк Цастрова» разошелся влево и вправо, а в тылу за пехотными каре оказались неприятельские драгуны. Кавалеристы сшиблись. И русские драгуны, и саксонцы должны были отойти. Вестфальцы, бывшие справа, также отходили. Как только саксонские кирасиры успели вновь собраться и восстановить строй, они увидели справа от себя идущих в атаку французских карабинеров. За ними шел еще один кавалерийский полк, обрушившийся, но неудачно, на русскую пехоту, которая только что отбила саксонцев.

Русское командование, еще готовясь к отражению вражеской атаки на батарею Раевского, попыталось подтянуть туда кавалерию. Однако к началу боя большая часть 2-го и 3-го кавалерийских корпусов еще не подошла, а 2-я бригада 1-й кирасирской дивизии оказалась, к удивлению Барклая-де-Толли, отосланной на левый фланг. Поэтому адъютант Барклая В. И. Левенштерн бросился к полкам генерал-майора И. Е. Шевича – Конногвардейскому и Конной гвардии – и спешно привел их к месту боя.

Вражеская кавалерия уже врубилась в пехоту 24-й дивизии и атаковала солдат 4-го корпуса и 7-й дивизии, когда русская конная гвардия была брошена в контратаку. Только позже стали подходить части 2-го и 3-го кавалерийских корпусов. Сумятица кавалерийского боя, разыгравшегося восточнее Курганной высоты, а также отрывочность и путаность рапортов и воспоминаний не позволяют создать предельно точную картину событий. Особенно сложно сопоставить русские материалы с зарубежными. Попытаемся все же проследить ход боя глазами наполеоновских кавалеристов.

После первой атаки саксонцев на русскую пехоту, стоявшую за Курганом, между «полком Цастрова» и укреплениями оказалась часть полка Гар дю Кор, а за ней – польские кирасиры. Укрепление было где-то в 150 метрах в тылу с левого фланга. Тогда Латур-Мобур приказывает Тильману снова идти в атаку (на этот раз всеми тремя полками) на русскую пехоту, которая несколько отошла и выстроила свои батальоны в шахматном порядке. Бригада рысью пошла вперед. Тильман был в голове Гар дю Кора. Воодушевляя солдат, несся вперед окровавленный майор фон Шёнфельд. Русская пехота, подпустив кирасир на 20 шагов, дала залп. Среди убитых всадников были ротмистр граф Ортцен (Oertzen) и лейтенант Хакке (Hacke) из «полка Цастрова». Хотя некоторые офицеры и рядовые смогли прорвать пехотные ряды, но большая часть всадников прошла вправо и влево от пехотного каре. Пехота, сбившись в беспорядочную, но замкнутую со всех сторон толпу, устояла. Позади пехоты вновь оказалась русская кавалерия. Вначале она приняла саксонцев за своих из-за светлых колетов и черных касок и, растерявшись, была ими отброшена. Вероятно, одновременно по русской кавалерии пришелся удар со стороны кавалеристов Груши. Здесь саксонцы были изумлены, встретив 2-й баварский шеволежерский полк из дивизии Шастеля. Не успели немецкие всадники порадоваться встрече, как были атакованы русскими кавалергардами и полком Конной гвардии. Удар был столь сильным, что кавалеристы Тильмана откатились до того места, откуда их послал в атаку Латур-Мобур. Русские гвардейцы, преследуя врага, не уставая рубили саксонцев своими огромными палашами. Рядом с Рот фон Шрекенштайном скакал русский гвардеец, успевший нанести ему сильный удар, который, однако, пришелся по каске, оглушив молодого офицера. «Сопроводив» Шрекенштайна до того места, где саксонцы остановились и стали выстраиваться, русский кавалерист с трудом смог развернуть свою лошадь и поскакал обратно. Шрекенштайн успел его ударить, но неудачно.

Теперь дивизия Лоржа (на этот раз вместе с вестфальцами) некоторое время стояла, приходя в себя после схватки и получая время от времени «подарки» от русской артиллерии. Тильман убеждал дважды раненного майора Шёнфельда поехать в тыл. Тот, отказываясь, в конце концов сказал: «Полагаете, генерал, что теперь я без ущерба для чести могу удалиться?» На это Тильман возразил: «Я полагаю, что не только можете, но я приказываю вам это сделать». Пока тяжелая кавалерия Лоржа стояла на месте, уланы Рожнецкого вправо от них несколько раз ходили в атаку против русской кавалерии, но с переменным успехом. Артиллерия 4-го кавалерийского корпуса была возле правого крыла дивизии Рожнецкого, 2-го – где-то в тылу саксонской бригады.

Пожалуй, еще более оживленно «провел время» 2-й кавалерийский корпус. Если дивизия Ватье после штурма батареи была, большей частью, где-то во второй линии, то кавалеристы Дефранса из боя не выходили. Когда кавалерия Тильмана была отброшена русскими всадниками еще в первый раз, на поле боя появились карабинеры. Дефранс построил дивизию в полковую колонну на половинных дистанциях, но не смог возглавить атаку – его лошадь была убита, а сам он серьезно расшибся при падении. 1-й карабинерный, увидев, что русская кавалерия прямо перед ним делает фланговое движение, быстро этим воспользовался, опрокинул ее и отбросил. Вместе с отступавшими русскими всадниками карабинеры 1-го полка налетели на каре русской пехоты. Пехотинцы легли на землю, удачно пропустив кавалеристов, но, когда поднялись, были немедленно атакованы полковником Бланкаром во главе 1-го эскадрона 2-го карабинерного полка. Усилия карабинеров оказались тщетными: сколько ни пытались, они не смогли прорвать русское каре. Вообще, такого рода кавалерийские атаки без поддержки пехоты приносили мало пользы.

Тем временем 1-й карабинерный полк был остановлен подошедшими частями русской кавалерии и должен был быстро отходить сквозь густые тучи пыли. Левый фланг полка, отходя, не смог уклониться от столкновения с какой-то русской пехотной частью и атаковал ее. Некоторые пехотинцы, бросившись на землю, пропустили кавалеристов через себя, в то время как другие, стоявшие на ногах, в упор расстреливали блестящую кавалерию. Капитан Макро (Macreau), «после того как проехал по животам этой пехоты», услышал позади себя крик; обернувшись, он узнал в кричавшем старшего вахмистра Болонини (Bolognigny), итальянца огромного роста, который, неся штандарт, был ранен и прижат к земле убитой лошадью. Макро спас орла, но не смог спасти унтер-офицера.

1-й карабинерный собрался на восточном склоне Курганной высоты, под огнем русских орудий и ружей. Здесь, уступая просьбам оставшегося без патронов 21-го линейного полка, который, как мы предполагаем, был севернее карабинеров и оборонял левый фланг Курганной высоты, 1-й полк отдал ему свои патроны. Старший адъютант 21-го, выполнив это поручение, попросил о чести пойти в атаку вместе с карабинерами. Сидя на своей маленькой лошадке рядом с настоящими «кентаврами», он смотрелся комично, но сражался храбро. Довольный, он возвратился к своему полку.

В начале 4-го часа пополудни карабинеры 1-го полка некоторое время стояли за артиллерийской батареей справа, пытаясь немного отдохнуть, но командовавший полком начальник эскадрона Артю (Artus) приказал возвратиться на прежнюю позицию. Как раз в это время французская батарея, до того времени молчавшая, будучи усилена орудиями гвардии, открыла опустошительный огонь.

Итак, оба карабинерных полка вновь оказались у восточного склона Курганной высоты. Все время находясь под огнем, карабинеры продолжали с переменным успехом бороться с русской кавалерией. Тем временем пехота вице-короля, покинув «редут», стала продвигаться вперед, и карабинеры отошли за нее, пройдя по флангам и через интервалы ее строя. 1-й карабинерный занял позицию на правом фланге пехоты, рядом с батареей легкой артиллерии. Здесь дивизию Дефранса и застал конец сражения.

В те часы, когда карабинерные полки боролись к востоку от «редута», где-то рядом с Курганом сидел на земле 14-летний трубач 2-го полка Карл Шеель. Во время атаки ядро раздробило лошади Шееля бедро, и юный трубач плакал, когда должен был прострелить голову своему верному скакуну, чтобы прекратить его страдания. Утирая слезы, Шеель побрел в поисках полка и наткнулся на своего эскадронного командира фон Беркхайма, лежащего в собственной крови. Он был смертельно ранен. Карабинеров, которые несли его в амбуланс, он отправил обратно, сказав: «Оставьте меня, я чувствую, что должен умереть». 14-летний мальчик уложил Беркхайма на солому и подсунул ему под голову седло. Командир отдал Шеелю свои золотые часы и умер. Оставшись один, рядом с телом мертвого командира, мальчишка разрыдался.

3-й кавалерийский корпус Груши получил приказ идти на врага только тогда, когда уже начались русские контратаки. До этого времени части дивизии Шастеля двигались рядом и сразу за пехотой Брусье, а драгуны Лагуссе шли второй линией, в резерве. Медленно продвигаясь, легкая кавалерия Шастеля вышла на северный фланг уже поверженной батареи Раевского и, несмотря на пересеченную местность, атаковала русскую пехоту 7-й дивизии генерал-майора П. М. Капцевича. После начала ответных контратак со стороны русской кавалерии многим полкам Шастеля пришлось принять самое деятельное участие в разыгравшемся сражении (1-му и 2-му баварским шеволежерским, саксонскому шеволежерскому полку «принца Альбрехта», 6-му и 8-му конноегерским, а возможно, и некоторым другим). Судя по воспоминаниям Ляйсснига, драгунские полки большей частью стояли в резерве («Нам было приказано оставаться на месте в качестве поддержки, а французы яростно бросились на русских»), обстреливаемые русскими пушками («Гранаты рвались у нас над головами, задевая верхушки палашей…»).

В целом же Богарне высоко оценил действия кавалерии Груши: «Несмотря на препятствия местности, генерал Груши осуществил прекрасную атаку с кавалерией дивизии генерала Шастеля, которая в этот момент поддержала левый фланг пехоты». Благосклонно отозвался и Сегюр, написав, что Груши «очистил долину по левую сторону редута, но не смог преследовать русских, так как мешали овраги…». Сам же генерал Груши был легко ранен – в грудь попала картечная пуля, которая, правда, проникла неглубоко. Однако генерал приказал Гриуа разыскать вице-короля и сообщить ему, что рана заставляет его покинуть бой и что он передает командование Лагуссе как старшему среди его дивизионных генералов. Гриуа пришлось долго разыскивать вице-короля, которого он, наконец, обнаружил «на крайнем левом фланге». Во время поисков Гриуа получил картечную пулю в поясницу, отделавшись, правда, только болезненной контузией. Что же касается Груши, то, судя по воспоминаниям Кастелана, генерал после сражения более страдал от ревматизма, чем от бородинской раны.

Потери среди командного состава частей 3-го кавалерийского корпуса были весьма заметны, хотя и не очень велики. Кроме Груши были ранены дивизионный генерал Лагуссе и бригадные генералы Домманже и Тири; убиты полковники Ледар (6-го конноегерского) и Витгенштайн (1-го баварского шеволежерского); несколько полковников было ранено и контужено. Среди легкораненых был и сын генерала Груши Альфонс.

Бешеные, но постепенно ослабевающие атаки кавалерии Великой армии к востоку от Курганной высоты не привели к прорыву русских линий. Русские отходили, но не бежали. Опираясь на горкинские батареи, они сформировали «третью позицию». Части 6-го корпуса примкнули правым крылом к горкинским батареям. К левому флангу 6-го, «под исходящим углом, заваливая назад» (Геруа), стоял 4-й корпус; еще левее держали фронт остатки 2-й армии, упираясь левым флангом в кустарник, занятый Измайловским и Финляндским полками; южнее, «образуя входящий угол с фронтом частей, расположенных севернее», были части 2-го и 3-го корпусов. Во второй линии стояли остатки кавалерийских полков; Преображенский и Семеновский, остатки лейб-гвардии Егерского и Литовского – в резерве.

В 5-м часу дня французские линии в последний раз попытались продвинуться вперед, напирая на русские части восточнее д. Семеновское и Курганной высоты, но безрезультатно. О том, что к 5 часам французские атаки закончились, свидетельствуют и русские рапорты. Скопления русских войск, их нежелание отступать далее и продолжающийся интенсивный огонь русских орудий даже создали у французов впечатление о готовящейся неприятельской контратаке. Это заставило их еще более усилить огонь своей артиллерии. Особенно активно «работали» гвардейские пушки.

Для обороны «большого редута» пришлось задействовать весь Легион Вислы. Его разместили рядом с разрушенным укреплением (несколько в тылу и сбоку) с целью поддержки дерущихся впереди частей. Вскоре легионеры увидели, как на их правом фланге стала спешно формироваться огромная артиллерийская батарея, которая немедленно открыла страшный огонь. Русские отвечали. Снаряды буквально снесли остатки укреплений батареи Раевского, перемалывая живых и мертвых. Поляки получили приказ лечь на землю; рядовые легли, а офицеры продолжали гордо стоять, чтобы, как выразился капитан Рахович, «ожидать смерти стоя». Один из лежавших гренадеров вскочил, пытаясь поддержать раненого товарища, но в тот же момент русский снаряд вдребезги разнес ему голову. Мундир стоявшего рядом Брандта был обрызган мозгом и кровью. Позже, всякий раз, когда Брандт будет чистить свой мундир, на том месте, которое было забрызгано мозгом, станет проступать сальное пятно, как своего рода «Memento mori».

Слева и впереди Брандт мог видеть, как на развалинах «редута» время от времени появлялись французские военачальники, пытавшиеся наблюдать за русскими линиями. «Стоя на бруствере большого редута и не обращая внимания на летающие вокруг них пули», наблюдали в амбразуры движение неприятеля Богарне и Мюрат. Чуть позже к вице-королю прискакал маршал Бертье. Они некоторое время совещались, после чего Богарне разослал приказы своим войскам прекратить огонь. Уменьшили свой огонь и русские.

Но борьба время от времени все же происходила. Где-то возле «редута», ближе к вечеру, получил пулю в плечо сержант Бертран. Его 7-й легкий из дивизии Жерара, подобно Легиону Вислы, теперь находился в резерве. Чуть позже другая пуля, пробив кивер Бертрана, убила стоявшего рядом солдата, его товарища. Карабинеры 7-го, быстро оглянувшись вокруг, заметили трех русских стрелков, укрывшихся за стволом дерева в центре небольшого оврага и ведущих огонь по французам. Атакованные солдатами 7-го, все трое были убиты.

Примерно в 19.30 вся дивизия Жерара отошла в тыл, оставив оборону разрушенного «редута» и близлежащей местности солдатам Легиона Вислы. В сумерках, обнаружив, что французская пехота очистила все пространство к востоку от Курганной высоты, к разрушенному укреплению через овраг стали медленно продвигаться группы русских солдат. Тогда части Легиона Вислы начали выдвигаться вперед, обходя «редут» справа. Шедшие впереди две роты вольтижеров оказались уже под обстрелом, в то время как основная масса легионеров только пришла в движение. «Ради бога, – закричал Брандту его полковник, – сомкните колонны!» Приказ был выполнен, и после получасовой перестрелки русские отступили.

В полной темноте мало-помалу огонь стал стихать и к ночи совершенно прекратился.

Исчисление потерь Великой армии, понесенных ею во время последнего штурма батареи Раевского и в ходе последовавших за этим боев, практически невозможно. Во-первых, данные о потерях 7 сентября по многим частям весьма фрагментарны, а иногда и просто неточны, а во-вторых, многие соединения понесли значительные потери еще в первой половине дня (как, скажем, 2-й и 4-й кавалерийские корпуса), и выделить их из общего числа потерь за весь день сражения не представляется возможным. Придется ограничиться констатацией того очевидного факта, что потери были очень значительными. К 17 часам измотанные войска были уже не способны без поддержки резервов предпринять какое-либо значительное усилие, тем более без абсолютной надежды на успех.

Итак, картина битвы за Курганную высоту, основанная на достоверных фактах, оказывается не менее захватывающей, чем та, которая была основана на мифах и легендах. Воины как той, так и другой стороны показали себя в тот день в равной степени достойно. Что же касается славы взятия самой высоты, то вряд ли ее возможно отдать либо одним кирасирам Коленкура, либо исключительно саксонцам Тильмана, либо только солдатам Богарне.

И все же, несмотря на героизм и самопожертвование атакующих, взятие «большого редута» не решило главной задачи, стоявшей перед Наполеоном, – расстроить и разбить русские войска. Перед началом сражения, отказавшись от идеи глубокого обхода, император избрал фронтальный характер боя, ставя главной целью не отбросить, а разгромить русскую армию. Ценою больших жертв, окончательно расстроив резервную кавалерию и использовав часть гвардии, он захватил Курганную высоту в центре, но так и не смог разбить русские линии и выйти на Большую Московскую дорогу. Русская армия отодвинулась, сохранив за собой главную коммуникационную артерию.

В ходе Бородинского сражения роль захвата «большого редута» в планах Наполеона менялась. Если первоначально захват укрепления рассматривался только как элемент (причем не самый первостепенный) главного удара, то позже «редут» превратился в основной объект атаки. К этому времени Наполеон мог располагать для атаки высоты только 20 тыс. пехоты; поэтому и пришлось задействовать массы резервной конницы, чем, кстати, и вызвано то необычное использование тяжелой кавалерии, при котором она была брошена штурмовать «редуты». Наполеон так и не смог сосредоточить у Курганной высоты силы и средства, которые бы превосходили силы и средства противника. В ходе первой атаки батареи у французов было не более 18 тыс. пехоты и примерно 132 орудия (кавалерия вовсе не была задействована), в то время как у русских было 15–18 тыс. пехоты, 1,5 тыс. кавалерии и 197 орудий. Решительный штурм «большого редута» Наполеон провел, бросив в бой около 20 тыс. пехоты, 10 тыс. кавалерии и 200 орудий. Русские располагали 27 тыс. пехоты, 6 тыс. кавалерии и более чем 200 орудий! Успех был достигнут заметным перевесом в кавалерии и более удачным использованием артиллерийских орудий, которые вели концентрический и анфилирующий огонь по русским порядкам.

Большую роль сыграло и отчаянное самопожертвование солдат, офицеров и генералов Великой армии. Разветвленная и эффективная система мотивации действий солдата, созданная Первой империей, в часы решающей борьбы за батарею Раевского показала себя блестяще. Однако развить достигнутый успех армия уже не могла. Организм Великой армии был на пределе своих возможностей. На пределе возможностей было и физическое состояние наполеоновского солдата. Кавалерийские атаки к востоку от высоты, без решительной поддержки пехоты, оказались малоэффективными.