15. Шумный дед

В первую неделю декабря Спиннер разослала нам письма с сообщением о том, что Халлиган примет участие в шикарном новом проекте, планируемом New York Times, в рамках которого наш руководитель даст интервью, впоследствии напечатанное в статье. Она хотела, чтобы мы все рекламировали будущую статью через свои аккаунты в соцсетях и обеспечили ей как можно больше просмотров. Спиннер рассказала, что пару месяцев назад Адам Брайант, журналист Times, попросил Халлигана взять у него интервью для сюжета под названием «Угловой офис». Обычно эта колонка отводится под заказные статьи, где генеральным директорам задают простые, безобидные вопросы, но Спиннер волновалась, потому что, по ее словам, у Халлигана есть тенденция тупить и говорить глупости, когда он находится рядом с репортером.

Я предложил помощь Халлигану в проведении с ним нескольких тренировочных интервью. Я интервьюировал тысячи людей, и те, кто к ним загодя готовился, выглядели лучше всех. Брайант не будет задавать сложные вопросы, но Халлиган должен обозначить пару вещей, если он, конечно, хотел их обозначить, а не плясать вокруг да около. Технологические компании часто платят журналистам за проведение консультаций по общению с медиа, чтобы помочь своим руководителям в прохождении интервью, но у HubSpot уже есть я, так почему бы этим не воспользоваться?

Я также предложил поехать в Нью-Йорк с Халлиганом и Спиннер, когда состоится интервью. Я знал Адама Брайанта и подумал, что Халлигану не повредят мои дружеские связи. Спиннер отказалась от моей помощи. Возможно, в этом интервью она увидела шанс для себя, которым не захотела делиться.

Спиннер полетела одна, Халлиган не подготовился, и теперь, когда статья была опубликована, стало ясно, что он, вполне предсказуемо, провалился. Лейтмотивом статьи оказалось то, что Халлигану нравится вздремнуть. «Брайан Халлиган, директор HubSpot, о пользе короткого сна» – гласил заголовок. Халлиган считает, что сон – это настолько важно, что оборудовал для себя комнату с гамаком в HubSpot. И на том спасибо. Любители поспать днем входят в число чудаков, которых ищет Corner Office.

А ведь у Халлигана был шанс рассказать людям – а под людьми я имею в виду инвесторов, – чем занимается его компания. Большинство людей никогда не слышали о HubSpot. А те, кто слышал, порой думали, что это маркетинговое агентство или консалтинговая фирма. Халлигану нужно было кратко изложить следующее: HubSpot – это компания, разрабатывающая облачное ПО, продающая ПО для автоматизации маркетинговых процессов, управляемая людьми из МТИ. HubSpot – лидер на очень оживленном рынке и развивается бешеными темпами. Вот. Это все, что ему нужно было сказать. Сказать про то, что любит вздремнуть, а потом сказать пару слов о компании.

Но во время интервью Халлиган начал болтать о том, что в HubSpot любят принимать очень молодых сотрудников. Может быть, он смотрел на интервью как на возможность рекрутинга, способ достучаться до поколения нулевых. Если так, то он ошибался. Медиакит Times сообщал, что средний возраст их подписчиков – пятьдесят лет. Согласно Pew Research Center, люди до тридцати лет составляют только треть читателей газеты. Ребята из колледжа, которых планирует нанимать Халлиган, черпают информацию из Facebook и BuzzFeed. Это там стоит говорить о веселой, ориентированной на молодежь культуре.

Халлиган сообщал Times, что HubSpot пытается «создать культуру специально для привлечения и удержания поколения миллениума». Ой! Я понимаю, что он пытается сказать, но он почти что говорит, что скорее наберет молодых, чем людей постарше, а такое не стоило бы говорить публично, даже если это правда.

Все же, если бы он тогда опомнился, многое можно было бы исправить. Я читал дальше. А там Халлиган объяснял, что из молодежи получаются лучшие сотрудники, особенно в ИТ-индустрии, где все меняется так быстро, что люди постарше просто не в состоянии за всем поспеть.

Затем он ляпнул: «В мире технологий седые волосы и опыт слишком переоцениваются».

Только имбецил мог сказать такое. Халлиган фактически признал, что HubSpot дискриминирует людей по возрасту. Возрастная дискриминация стала огромной проблемой в Кремниевой долине. Халлиган не единственный гендиректор технокомпании, который предпочитает брать на работу молодых; но он единственный, кто настолько туп, что способен это признать. Халлиган не просто сморозил глупость – он будто сам положил перед собой грабли и затем наступил на них.

Не знаю, специально ли Адам Брайант сохранил эти комментарии, зная, насколько провокационно они прозвучат. Конечно, Халлиган много о чем говорил в интервью, а Брайант затем тщательно отбирал самые вкусные ответы для публикации. Вот почему интервью – это всегда рискованно. Вот почему директорам нужна подготовка по вопросам работы со СМИ.

По мне, так слова Халлигана задевают за живое. Вот я, парень за пятьдесят, с большим количеством седых волос и опыта, а со мной люди двадцати с чем-нибудь лет из компании Халлигана обращаются, как с дерьмом. А он дает им свое благословение.

Мне захотелось запостить ссылку на статью на Facebook, снабдив его офигенно умным комментарием от себя лично. Но потом я получше подумал, удалил все, что написал вместе со ссылкой на статью. Я решил сделать по-другому. Все это раздражало меня. Я вернулся на Facebook и написал пост под другим углом зрения. Все равно не то. Я хотел что-то смешное, но колкое. Сходил вниз за кофе. Стоя на кухне, я придумал пост, который заставил меня рассмеяться. Я вернулся к компьютеру и застучал клавишами. Какое-то время я просто сидел и смотрел на то, что написал. Думал о том, что случится, если я нажму «Опубликовать». Верным решением было бы удалить все это, выключить компьютер и пойти остыть. Пойти в лес и там покричать на деревья. Поворчать тихо, наедине с собой, но никак не прилюдно. Вот это было бы по-умному.

Вместо этого я послал все к черту и опубликовал комментарий. Под ним прикрепил ссылку на статью Times:

«В мире технологий седые волосы и опыт слишком переоцениваются, – говорит ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР КОМПАНИИ, ГДЕ Я, ТВОЮ МАТЬ, РАБОТАЮ. – Мы пытаемся создать культуру специально для привлечения и удержания поколения миллениума». Я здесь чувствую себя таким особенным!

В этом не было ничего страшного. Просто колкая ремарка из разряда тех, которые я делал в блоге Фейкового Стива все время. Но я не питал иллюзий касательно отношения к этому в HubSpot. В сектах редко встречаются люди, способные воспринимать шутки.

И к тому же, почему это должно было меня заботить? Эти люди достаточно прямо заявили, что не хотят видеть меня рядом с собой. Вот, их генеральный говорит почти то же самое в газете. Думаю, моим видам на успешную карьеру в HubSpot пришел конец, но я на этот счет не переживал.

По сравнению с другими, у меня достаточно большая аудитория на Facebook, состоящая из ста тысяч следящих за моими постами подписчиков. Через считаные минуты начинают сыпаться комментарии от людей, жалующихся на дискриминацию по возрасту в сфере ИТ. Некоторые из них – мои друзья, некоторых я совсем не знаю. Люди делают репосты, мои высказывания становятся вирусными и распространяются по всему миру. Один парень из Франции пишет, что в его стране «это назвали бы дискриминацией. Что доставило бы генеральному директору серьезные неприятности». Кто-то пишет статью, в которой критикует Халлигана, и прикрепляет ссылку на нее к комментариям под моим постом.

Мой пост стал популярным частично потому, что людям нравился парень, ведущий блог Фейкового Стива Джобса, в котором он публично потешается над своим боссом. «Тебя уволили сегодня?» – спросил кто-то.

Также я затронул океан злобы, о существовании которого и не подозревал. По всей видимости, по достижении определенного возраста людей, особенно работающих в сфере ИТ, увольняли. Сказанное Халлиганом вслух в точности совпадало с тем, о чем, по мнению тех людей, думали их боссы, когда выставляли их за дверь. Официально никого не увольняют из-за возраста. Официально их должность перестает существовать либо у отдела меняются приоритеты. Но все знают правду. Они стали старыми, со слишком высокой заработной платой. Как мне сказал мой редактор в Newsweek: «На твою зарплату они смогут нанять пятерых недавних выпускников колледжа». И вот, у нас тут какой-то сволочной гендиректор ИТ-компании, сболтнувший обо всем этом в интервью.

На Facebook к нам присоединилась Спиннер. Она настрочила злобный комментарий под постом, говоря, что я не командный игрок. «Мы все должны действовать во благо РК», – писала она. РК означает «рыночная капитализация», а действовать во благо РК – значит делать все, что мы можем, чтобы увеличить стоимость компании. В бой вступил Череп. Вместо того чтобы извиниться за Халлигана, он решил удвоить ставку и бросился защищать его позицию. «Я благодарен Брайану за его откровенность и прямолинейность, – писал Череп. – Многих генеральных директоров трудно понять, их мотивы неясны. С Брайаном ты знаешь, что у него на уме, и, я думаю, это шикарно».

Ага, шикарно. Вот теперь люди стали по-настоящему вламываться в разговор. Facebook сотрясала массовая истерия озлобленных стариков. Бывший директор по маркетингу IBM, пятидесяти с чем-то лет, пренебрежительно назвал Черепа клоуном, подхалимом и заявил, что совету директоров HubSpot стоит немедленно собраться по вопросу замены Халлигана: «Ваш генеральный директор оскорб-ляет потенциальных клиентов, сотрудников и акционеров в New York Times. Вы называете себя маркетинговой компанией? Ваши инвесторы должны уже завтра заняться рекрутингом».

Пост собрал сотни лайков, десятки репостов, почти сто комментариев. Я не мог остановить эту вакханалию. Задумался о том, чтобы удалить пост, что также удалит все комментарии, но это создало бы впечатление, что HubSpot заставил меня это сделать, а это бы навредило компании еще больше. Помимо этого, то, что сказал Халлиган, я считал глупостью и не жалел о том, что открыто высказался об этом.

Я оставил свой пост и стал ждать звонка от кого-нибудь из HubSpot, кто скажет мне, что я уволен. Но телефон молчал.

Мои друзья по-садистски радовались моим неудачам. Один из них, работавший в PR, предложил мне покрасить свои волосы. «Покрасься завтра в рыжий цвет», – порекомендовал он. Другой, бывший репортер Wall Street Journal, предложил мне сменить свое фото в профиле Facebook на то, где я выгляжу помоложе. Я в ответ отсканировал старое фото своего первого причастия и сделал его своим фото профиля. Здесь мне восемь лет, на мне туника, руки молитвенно сложены перед собой. Выгляжу, как ангел. «Пытаюсь получить повышение в HubSpot, – приписал я. – У восьмилетней версии меня есть множество идей о том, как организовать географическое расширение и одновременно поднять повторяющийся месячный доход путем продвижения меня в компании вверх по карьерной лестнице». Мой друг, бывший журналист Journal написал, что двенадцатилетним из HubSpot лучше остерегаться старика с седыми волосами. «Ты неправильно понял HubSpot, – отвечал я. – Двенадцатилетние тут всем заправляют и знают, что к чему».

Это было настоящее харакири, ритуальное сэппуку. Но я понимал, что изменить ситуацию в лучшую сторону уже нельзя, и если я собираюсь уйти, то, по крайней мере, надо сделать это стильно.

Некоторые мои коллеги из HubSpot были по-настоящему сбиты с толку моими жалобами. Один из них – белый парень двадцати лет – прислал мне имейл с вопросом, почему я так зол. Я ответил ему, что, оглядываясь назад, не столько зол, сколько разочарован и даже приятно удивлен. Халлиган совершил классическую ошибку Кинсли, названную в честь журналиста Майкла Кинсли, давшего ляпам определение, имея в виду политиков, говорящих то, что они на самом деле думают: «Ляп – это когда политик говорит правду».

Халлиган на самом деле думает, что лучший способ построить технологическую компанию – это нанять сотни молодых, неопытных людей, обеспечить их бесплатным пивом, почаще устраивать вечеринки и предоставить их самим себе. У него есть право на свое мнение. Он даже может быть правым. Но все это не делает его умным, если он способен публично об этом объявить.

Я попросил моего молодого белого коллегу представить, что вместо того, чтобы сказать, что людей постарше (седые волосы и опыт) переоценивают, Халлиган сказал бы, что геев переоценивают, или женщин, или афроамериканцев, или евреев. Представь Халлигана, говорящего: «Мы стараемся разработать культуру специально для того, чтобы привлечь и удержать у себя белых людей, потому что когда речь заходит о технологиях, белые люди делают это гораздо лучше черных».

«Но он этого не говорил! – возмутился мой коллега. – Он ничего не сказал о геях, или женщинах, или темнокожих!»

Как говорится в Библии: Иисус прослезился.

В каком-то смысле я чувствовал почти что облегчение. Меня тошнило от HubSpot. Я устал от попыток прижиться там. Теперь-то уж, наконец, все. Уже почти декабрь. Я мог насладиться отпуском, а затем, в январе, начать искать новую работу.

Но день шел своим чередом, лихорадка на Facebook сошла на нет, а я все еще не получил ни звонка, ни письма от HubSpot. Ни слова от Уингмана или Черепа, ничего не слышно было и от Халлигана или кого-нибудь из HR. На следующий день, в пятницу, я вновь остался дома, и все равно – ни слова ни от кого.

В выходные меня осенило, что они не собираются меня увольнять, потому что не могут этого сделать.

Нет сомнений в том, что уволить меня хотят. Но каким образом? Гендиректор компании позволяет себе публичные высказывания, которые звучат так, что он и его компания занимаются дискриминацией по возрастному признаку. Сотрудник, постарше возрастом, критикует эти высказывания, а затем его увольняют за выражение своего мнения.

Что будет дальше? Может быть, этот сотрудник устроит публичный скандал. Может, засудит компанию. Может, у судьи тоже будут седые волосы. Мои знания законов целиком основаны на том, что я видел в «Законе и порядке», но я чувствовал, что у этого седовласого истца есть что сказать в свою защиту.

В любом случае компания рисковала вызвать шквал дерьма на свою голову, в то время как будет пытаться выйти на биржу.

Они не собирались меня увольнять. Они не могли и знали это.

Вся ирония состояла в том, что, опубликовав этот задорный пост, я действительно стал неуязвим. Как они вообще когда-нибудь смогут меня уволить так, чтобы это не выглядело наказанием за мои комментарии?

– Я могу делать все, что захочу, – заявил я Саше, явно обеспокоенной всем происходящим. – Я бы мог пойти в офис в понедельник, забраться на стол Халлигана, спустить штаны и насрать на клавиатуру его MacBook Air, и они все равно не смогут уволить меня.

– Честно говоря, – сказала Саша, – я так не думаю.

Конечно же, она была права. Попытка испражняться где-либо в офисе, кроме мужского туалета, определенно поспособствовала бы моему увольнению, не говоря уж об аресте и психиатрической экспертизе. Так бы все и было.

– Я и не говорю, что собираюсь фекально осваивать наш офис, – буркнул я.

Она вопросительно взглянула на меня.

– Наш дом тоже, – заверил я жену.

– Вот за это – спасибо.

Итак, они не могут меня уволить – это хорошие новости. Плохие новости – они могут делать то, что обычно делают компании, когда хотят от кого-то избавиться – плохо со мной обращаться и превратить мою жизнь в ад, так, чтобы я ушел по собственному желанию.

Они не сделают этого сразу. Им нужно будет зайти издалека. Заставить сотрудника страдать – целое искусство. И это именно то, что светит мне. Я недостаточно глуп, чтобы не понимать это.

Не знаю, из-за возраста ли со мной обращались так плохо в HubSpot. Естественно, я выделялся на фоне остальных, и теперь я знаю это наверняка; я постоянно об этом думаю. Такое знание для меня в новинку. Раньше я работал с людьми всех возрастов и никогда не думал об их возрасте или о своем. В HubSpot я постоянно отдавал себе в этом отчет. Я чувствовал себя древним. Как-то я заметил, что один из топ-менеджеров, парень лет пятидесяти, красит свои волосы. Интересно, стоит ли мне начать красить свои. В качестве полумеры я купил кондиционер для волос, который, предположительно, затемнит волосы, которые не поседели, и сделает так, чтобы я выглядел менее седым вообще. Это не сработало и заставило ненавидеть себя еще больше, чем обычно, поэтому я прекратил подобные опыты.

Насколько мне известно, в HubSpot есть только один сотрудник, который старше меня. Его зовут Макс, и ему шестьдесят. Когда-то он владел компанией и отложил достаточно денег, чтобы уйти на пенсию. Но его подкосил первый крах доткомов в 2001 году. Он никогда не ожидал, что будет работать на этом этапе своей жизни, но вот, он учит владельцев малого бизнеса входному маркетингу. Макс и я иногда ходим вместе обедать в фудкорт торгового центра. Мы оба ощущаем себя чужаками на чужой земле и знаем, что окружающие не слишком высокого мнения о нас. Мы ворчим об унижениях, больших и маленьких, причиненных нам. В какой-то момент я понял, какими глазами смотрят на нас с Максом бравые хабспоттеры, наблюдая нас, сидящих в фудкорте. Мы представляемся им эдакими пожилыми недоумками, типа тех, которых я вижу в Dunkin’ Donuts в куртке организации ветеранов иностранных войн, скулящих о современной молодежи. Я считаю, что Максу и мне стоит сократить количество совместных обедов или, может быть, встречаться по тем дням, когда мы работаем дома, чтобы сходить поесть куда-нибудь на окраину города, где никто из HubSpot нас не увидит.

Дискриминация может свести с ума тем, что зачастую очень трудно, почти невозможно доказать, что она вообще есть. Это предубеждение, едва уловимое или даже подсознательное. В HubSpot люди редко обсуждают проблемы поколений, но, когда до этого доходит, они говорят не о том, что к сотрудникам более старшего возраста относятся плохо. Они рассуждают, как нечестно, что двадцатилетним не доверяют руководящие посты только потому, что они молоды.

Но на работе люди часто говорили о моих годах. Они завуалированно упоминали о моем опыте, хи-хи! Меня спрашивали, знаю ли я, как пользоваться Facebook.

Пенни, секретарь на ресепшене, говорила мне, что хочет оставить работу за этой стойкой и заняться чем-нибудь другим, но не знает чем. А что я? Я предложил ей несколько вариантов – PR, HR, рекрутинг, – но все это ей не нравится.

– А что еще? – спросила она.

Я ответил, что не знаю.

– Ну… а тогда в чем смысл иметь друга-старика, который не подкинет тебе пару идей?

В какой-то момент Спиннер осенило, как привлечь внимание общественности. «Нам нужно сделать историю о тебе, работающем в HubSpot, и о том, как ты учишься чему-то новому, – радовалась она. – Мы можем назвать ее “Старый пес – новые трюки”».

Я посмотрел на нее, как будто собирался сказать: «Ты, должно быть, шутишь». Она отыграла назад, говоря, что не хотела меня этим оскорбить. Она подумала, что это на самом деле круто, что я пришел к ним, в компанию, где столько молодых людей, и что проделал такую шикарную работу, чтобы влиться в коллектив.

Я хотел бы ей верить. Ответил, что подумаю над этим.

Однажды женщина из блоговой команды нашла статью, написанную «стариканом» (Марк Даффи, пятьдесят три года), работавшим в BuzzFeed. «Каково это, быть самым возрастным сотрудником BuzzFeed» – значилось в заголовке. Даффи изображает себя бестолковым придурком и снабжает статью иллюстрациями Бенджамина Баттона, Деда Симпсона и сумасшедшего лысого гражданина пожилого возраста из рекламных роликов Six Flags, из тех, где он одет в смокинг, большущие очки и пританцовывает, как полудурок.

Блог-дамы уверены, что эта статья из BuzzFeed уморительна.

– Дэн, тебе нужно написать что-нибудь в этом духе для нас, – заявила Джен.

– Да! – поддержала ее Эшли. – Типа, «каково это – быть старым друганом в HubSpot». Ты бы шикарно с этим справился!

– Надеюсь, что вы умрете, потолстев на сто фунтов, в окружении кошек, которые попируют вашим трупом, – к сожалению, не то, что я им ответил.

А ответил я:

– Ух ты. Об этом стоит задуматься.

Я улыбался. Смеялся над шуткой. Я старый! Я, черт побери, старый! Мне точно нужно написать что-нибудь забавное о том, каково это быть настолько старым!

Однажды я работал над проектом в отделе бренда и шумихи, и один из двадцати с чем-то братанов придумал мне новое прозвище. «Я буду называть тебя Шумный дед», – радовался он. Все смеются. Я тоже смеюсь, почему бы и нет? Шумный дед! Это ж умора! Джимми, выдумавший эту кличку, не знал, чем я занимался до прихода в HubSpot, а если бы и знал, ему было бы все равно. Он наверняка слышал о Newsweek, но сомневаюсь, что когда-либо читал его. Для него это ничего не значит. Он недавно выпустился из какого-то государственного колледжа в Нью-Гэмпшире, и хоть он и работает в медиа, никогда не слышал о Drudge Report, а когда я сказал о Джордже Мартине как о «пятом Битле», Джимми воскликнул: «О, это он пришел в группу после смерти Маккартни?» Эх…

Может быть, я – легкоранимый. Это ведь, в конце концов, просто пара подколов. Это неплохие люди. Большинство из них не пытаются язвить насчет моего возраста. Возможно, им даже никогда не придет в голову, что это задевает меня.

Естественно, я не буду говорить об этом HR. Это бы выставило меня совсем сумасшедшим и, что хуже всего, старым. А этого я хочу меньше всего. Нетрудно понять, почему сотрудники постарше не жалуются на возрастную дискриминацию. Кто хочет быть плаксой? Думаю, то же относится и к тем, кто чувствует себя ущемленным по расовым или гендерным признакам. Как ты докажешь, что не получил повышение, потому что ты женщина или темнокожий? И как только пожалуешься, тебя заклеймят как скандалиста.

И все же мне известно, чтó я чувствую. Я знаю, что когда оглядываюсь по сторонам, то там не много людей таких же, как и я. Конечно, надо мной не потешаются и меня не преследуют. И эти мелкие эпизоды и замечания, по ходу дела, не очень важны, если взглянуть на каждый из них по отдельности. Но если собрать их вместе, они в сумме составят… Что-то.

Самая большая трудность в случае, если ты старше остальных, заключается в проблеме адаптации. В технологических компаниях, таких как HubSpot, это не просто нечто желательное – это основа успеха. Возможно, это самое важное. Стартаперы много говорят о важности «культурного соответствия». Уингман поднял эту тему во время нашей самой первой встречи за ланчем в тайском ресторане, где он сказал мне, что старается брать на работу таких людей, с которыми хотел бы пойти выпить пива после работы. В ИТ-индустрии концепция культурного соответствия представлена в позитивном ключе. К сожалению, на самом деле «культурное соответствие» – это всего лишь возможность для молодых белых ребят брать на работу таких же молодых белых ребят, что приводит к полному отсутствию культурного разнообразия.

У HubSpot проблемы заключаются не только в возрастном цензе. У компании есть проблемы с полом и этнической принадлежностью. Среди сотрудников много женщин, но высшее руководство состоит из мужчин, почти все из которых белые. В группе руководителей из шестнадцати человек есть только две женщины. Из восьми директоров женщин только две, и все директора, помимо Дхармеша, белые.

Среди рядовых сотрудников количество темнокожих составляет ноль, насколько мне известно. Когда я впервые пришел на собрание всего коллектива компании, то был ошарашен: толпа белых людей, и все молодые. Дело не в том, что они все белые, а в том, что они все из одной категории белых. На собраниях «Ку-клукс-клана», наверное, палитра европеоидов представлена шире. Как будто ты внезапно попал в какую-нибудь лабораторию по изучению евгеники, где людей вытаскивают из коконов уже одетыми в продукцию J. Crew, Banana Republic и North Face. У всех женщин волосы одинаковой длины, до плеч, а когда на улице дождь, они все приходят на работу в сапогах Hunter, доходящих до колена. Парни – бывшие спортсмены и члены студенческого братства, со стрижками «под ежик», шортах цвета лосося, бейсболках козырьками назад и топсайдерах. Это выглядит как ежегодная встреча членов университетского братства из какого-нибудь маленького колледжа в Новой Англии. Как будто Кейп Код поделился своими летними туристами возрастом до тридцати лет, и все они оказались в одном здании на Кендалл-сквер, все еще в футболках Black Dog Tavern.

Как я понимаю, в HubSpot работает немного тех, кому за пятьдесят, чуть большее количество сорокалетних, несколько десятков людей, кому под тридцать, и огромная армия тех, кому двадцать с небольшим хвостом. Позже один бывший сотрудник HubSpot, которому уже под сорок, рассказал, что, когда он увольнялся, в компании работало семьсот человек, и только семьдесят пять из них были старше тридцати пяти.

«Молодые просто умнее», – сказал однажды основатель и генеральный директор Facebook Марк Цукерберг, когда ему исполнилось двадцать два года. Несомненно, впоследствии кто-то отучил его говорить подобные вещи. Но это не изменило его предпочтений при наборе сотрудников. «В 2013 году средний возраст сотрудников Facebook составлял двадцать восемь лет, согласно PayScale. Из тридцати двух компаний, исследованных PayScale, у восьми из них медианный возраст работников был меньше тридцати и только у шести превышал сорок пять», – пишет New York Times в статье под названием «Сотрудники ИТ-компаний молоды (очень молоды)».

«Кремниевая долина стала одним из самых эйджистских мест в Америке», – объявил в марте 2014-го Ноам Шайбер в статье, опубликованной в New Republic, умело озаглавив ее: «Жестокий эйджизм сферы информационных технологий». В статье идет речь о пластическом хирурге из Сан-Франциско, который называет себя «вторым самым известным раздатчиком ботокса» и описывает состояние сорокалетних мужчин, отчаянно желающих сделать себе косметическую операцию, чтобы остаться на своих рабочих местах. «Мы хотим, чтобы лучшая работа у людей была впереди, а не позади», – значилось в объявлении о работе, которое цитирует Шайбер.

В индустрии информационных технологий эйджизм вульгарен и бесцеремонен. Он вплетен в легенды, возникающие в стартапах. Почти по определению, эти компании основаны и управляются молодыми людьми. Молодые люди – это те, кто хочет изменить мир. Они дышат страстью. У них есть новые идеи. Венчурные капиталисты открыто признают, что предпочитают инвестировать в учредителей, которым двадцать с чем-нибудь лет. «В головах инвесторов возрастной предел – тридцать два, – сказал однажды Пол Грэм, руководящий бизнес-инкубатором под названием Y Combinator, добавив: – Меня может обмануть только тот, кто выглядит, как Марк Цукерберг». Джон Дуерр, легендарный венчурный капиталист и партнер Kleiner Perkins, однажды сказал, что ему нравится инвестировать в «белых ботанов, бросивших Гарвард или Стэнфорд, и которые абсолютно асоциальны. Когда я вижу набор этих качеств, становится очень легко определиться с вложениями».

Компании предпочитают то же самое. Забудьте о том, что вас выгонят после того, как вам стукнет пятьдесят лет. В Кремниевой долине это произойдет, когда вам исполнится сорок. Дженнифер Янг, мать-одиночка, подала в суд на бывшего работодателя, технологическую компанию под названием Zillow, за дискриминацию по возрастному признаку, будучи в почтенном возрасте сорока одного года.

В своей жалобе Янг утверждала, что Zillow пропагандировала культуру «общежития» с пьянством и развратным поведением и что она пережила домогательства со стороны более молодых коллег мужского пола, которые допускали уничижительные высказывания в ее адрес, типа «молодые быстрее», «Ты что, слишком старая, чтобы закончить работу?», «Ты хоть знаешь, как обращаться с компьютером?» и «Ты не в состоянии успеть за всеми нами». Далее Янг сообщала, что у нее были высокие показатели в продажах и ее «заманили в Zillow обещанием исключительных условий работы». Как только она пришла туда, ей сообщили, что «в офисе Zillow среди менеджеров было принято предупреждать сотрудников, включая и мисс Янг, что, если ты не «пьешь кулэйд Zillow», у тебя нет перспектив для карьерного роста».

Янг писала, что в Zillow продажи ведутся под мощным прессингом, что напомнило мне бойлерную в HubSpot. В какой-то момент стресс на работе спровоцировал обострение болей вследствие старой травмы спины. Она сообщила, что пока была в больнице, Zillow уволила ее за «прекращение работы».

Другой сотрудник Zillow Рэйчел Кремер подала иск на компанию, пожаловавшись на «сексуальные пытки» в «общежитии для взрослых», и сказала, что у компании была «специфическая культура, направленная на унижение женщин». Кремер утверждала, что до нее домогались посредством текстовых сообщений вроде: «Позвони мне. Мэтт принимает душ. Думаю о 333 напитках за обедом и твоих прелестях». В другой переписке Кремер предложила коллеге: «Хочешь сегодня вечером пойти в тренажерку?» Его ответное письмо: «Отсосешь мне, а потом займемся сексом?» – «Это вряд ли», – ответила женщина.

Юрист, передавший дело в суд, говорил, что домогательства – результат того, что сотрудникам мужского пола «промыла мозги эта корпоративная культура». Эта культура, говорил адвокат, была фактически культурой студенческого клуба. Гендиректор Zillow Спенсер Раскофф – это бывший инвестиционный банкир Goldman Sachs, тридцати с лишним лет. Начальство компании, состоящее из девяти человек, включает в себя семерых белых мужчин и двух белых женщин. В совете директоров состоят десять белых мужчин. Если вы думаете, что студенческий клуб служит хорошей моделью управления компанией, обратите внимание, что Zillow стала акционерным обществом в 2011 году, объявила о скромных доходах в 2011 и 2012 годах, а затем, в течение 2013-го, 2014-го и первых девяти месяцев 2015-го несла убытки. Несмотря на это, рыночная стоимость Zillow составляет около 4 миллиардов долларов, а ее учредители, инвесторы и генеральный директор разбогатели.

Расти быстро, теряй деньги, выходи на открытый рынок, богатей. Вот модель успеха.

Я понимаю, почему венчурным капиталистам нравится инвестировать в молодых учредителей. Закладка фундамента любой компании – это тяжелый труд, и ты выполняешь его, стараясь потратить как можно меньше денег. Кроме того, неопытных учредителей иногда можно обмануть и заставить согласиться на условия, выгодные инвесторам. Есть множество историй об уловках инвесторов. Еще одной причиной, побуждающей финансировать молодых людей, является то, что новые ИТ-компании занимаются не совсем технологиями. Они работают с социальными сетями или играми, а такой бизнес очень похож на индустрию развлечений. Если бы вы руководили звукозаписывающей компанией, то стали бы вкладывать деньги в рэпера, которому пятьдесят пять лет? Сняли бы фильм о шестидесятилетнем супергерое?

Индустрия развлечений держится на поп-звездах, которые зажигаются на пару лет, а потом исчезают, и ТВ-шоу, длящиеся пять сезонов. Игра состоит в извлечении максимальной прибыли за короткий промежуток времени, а затем в переходе к чему-нибудь другому, когда предыдущая тема сходит на нет. Так же обстоит дело и с инвесторами в сфере технологий. «Мы в хитовом бизнесе», – сказал однажды Крис Диксон, партнер Andreessen Horowitz.

«Делать фильм» – выражение, которым пользуется один мой друг, венчурный капиталист, при описании процесса основания стартапа. По аналогии с компанией, снимающей фильм, инвесторы здесь – продюсеры, а гендиректор – ведущий актер. По возможности, вы пытаетесь заполучить звезду, выглядящую, как Марк Цукерберг, – молодого парня, предпочтительно бросившего колледж, возможно, с синдромом Аспергера в легкой форме. Ты пишешь сценарий – «корпоративный рассказ». У тебя есть основная легенда, момент озарения и одиссея главного героя с преградами, которые он должен преодолеть, с драконом, которого должен убить, рынками, нуждающимися в дестабилизации и трансформации. Ты вкладываешь миллионы в основание компании – как в съемку фильма, – а затем еще больше миллионов в продвижение и привлечение клиентов.

«Ко времени IPO я хочу увидеть людей, стоящих в очереди длиной в квартал в ожидании премьеры. Вот на что похож первый день торгов на бирже. Как премьерные выходные для фильма. Если все сделаешь правильно и усадишь задницы зрителей в кресла, то кассовые сборы твои». Мой друг разбогател сам и помог разбогатеть своим партнерам. Он, как кинопродюсер, делающий один и тот же фильм снова и снова, и продолжающий грести деньги со сборов.

Венчурные капиталисты сколько угодно могут утверждать, что не занимаются «тиражированием шаблона», раз за разом находя людей, похожих на Марка Цукерберга. Но ведь поступают они именно так, и в этом есть смысл, потому что это то, чего хотят непрофессиональные инвесторы. Инвесторы открытых рынков хотят стоять у истоков следующего Facebook. Именно это делают для них венчурные капиталисты из Кремниевой долины, отбирая «бросивших колледж молодых людей с безумными идеями, стремящихся выйти на новые рынки, не имея понятия о монетизации», – как однажды сказал венчурный капиталист Бен Хоровиц из Andreessen Horowitz.

Когда-то венчурные капиталисты, инвестировавшие в ИТ-стартап с молодым учредителем, настаивали на ввод «взрослого надзора», означавшего наличие опытного руководителя, который поможет вести дела. Но сегодня среди венчурных капиталистов принято считать, что лучше оставить молодого человека в качестве фактического руководителя (почти всегда это он) и предоставить ему свободу действий.

Добавляет проблем и тот факт, что теперь Кремниевая долина привлекает к работе иной, чем еще недавно, тип личности – это молодой человек мужского пола, аморальный, возможно, не настолько отмороженный, как Патрик Бэйтман, инвестиционный банкир и, по совместительству, серийный убийца, антигерой фильма «Американский психопат», но скроенный по тем же лекалам. Ребята, которые когда-то в надежде разбогатеть пошли искать работу на Уолл-стрит, теперь переезжают в Сан-Франциско, где венчурные капиталисты вверяют им миллионы долларов и велят делать худшее, на что они способны. «Слишком часто венчурные капиталисты инвестируют в козлов», – написала Сара Лейси, редактор техноблога Pando, в эссе 2014 года, которое сегодня широко известно публике в Кремниевой долине.

Дайте миллионы долларов молодым заносчивым придуркам, лишите их надзора со стороны взрослых, и что будет дальше, догадаться несложно. Вы получите Гурбакша Чахала, гендиректора стартапа под названием RadiumOne, снятого с должности после обвинений в домашнем насилии, якобы за избиение своей подруги. (Чахал отрицал свою вину и согласился лишь с причастностью к двум мелкими правонарушениям.) Ранее Чахал появлялся на реалити-шоу «Секретный миллионер», где он позировал, сидя на своей кровати с изголовьем, украшенным золотом и золотой короной над заглавной буквой G.

Вы получите Махбода Могхадама, соучредителя Rap Genius, которому дала пинка своя же компания после публикации бестактных шуток о череде убийств на территории кампуса Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Вы получите Уитни Вульф, соучредителя Tinder женского пола, подавшую в суд на компанию за сексуальное домогательство, заявившую, что на протяжении многих месяцев она подвергалась домогательствам из-за царившей там культуры общежития, где была объектом расистских, сексистских, гомофобских, женоненавистнических и оскорб- ляющих сообщений, в том числе одного, в котором Вулф назвали шлюхой. (Дело было урегулировано.)

Все закончится, как в случае с GitHub, маленьким стартапом, получившим 100 миллионов долларов и использовавшим эти деньги для создания точной копии Овального кабинета; и с Томом Престон-Вернером, президентом GitHub, отказавшимся от должности после жалобы одного из сотрудников женского пола на сексуальные домогательства и последующие мстительные выходки. Вы получите основателя Snapchat Эвана Шпигеля, двадцати трех лет, освоившего 850 миллионов долларов, который должен был объясняться за имейлы, отправленные им в колледж, побуждающие его друзей – членов студенческого общества – «совать свой большой каппа-сигмовский член в глотки девушек».

Наряду с собственным аморальным поведением существовали обоснованные подозрения в нарушениях дисциплины на корпоративном уровне. Facebook обвиняли во вторжении в личное пространство людей, но компания урегулировала отношения (не признав никаких правонарушений) с Федеральной торговой комиссией. Path была поймана на использовании персональных данных пользователей без их разрешения и принесла извинения. Zynga заставила некоторых своих сотрудников вернуть свои биржевые опционы перед самым IPO. Apple критиковали за использование сложных структур учета и отчетности во избежание уплаты налогов в США, за эксплуатацию низкооплачиваемых работников в Китае и за тайный сговор с Google ради предотвращения переманивания ценных работников; дело о сговоре обе компании уладили с сотрудниками, подававшими в суд по поводу недополученной заработной платы. Руководитель Uber, по слухам, угрожал слежкой журналистам. Изначально в делопроизводстве IPO Groupon использовал обманные финансовые показатели, которые Wall Street Journal назвал «финансовым вуду» и которые Комиссия по ценным бумагам и биржам США заставила изменить. В 2012 году Groupon пришлось переутверждать собственные финансовые показатели после занижения своих убытков, списав ошибку на «существенные недостатки в управлении». Двое соучредителей Secret, разработчика мобильных приложений, получив 25 миллионов долларов за один раунд финансирования, рассовали 6 миллионов долларов по своим карманам, а затем, спустя девять месяцев, закрыли компанию. «Это как ограбить банк», – сказал один из их разгневанных инвесторов. (Инвестор позже пошел на попятную, заявив, что «плохо подобрал слова».)

В стартапах, кажется, думают, что для них это нормально – менять правила. Некоторые, как Uber и Airbnb, построили свой бизнес, бросив вызов существовавшим правилам. Опять же, если законы глупые, зачем соблюдать их? В мире стартапов, когда компании срезают углы, это все ради великой цели. Эти основатели стартапов не такие, как Гордон Гекко или Берни Мэдофф, которыми двигали жадность и корыстолюбие; они, как Роза Паркс и Мартин Лютер Кинг-младший, подстрекают к гражданскому неповиновению. Среди стартапов также есть понимание того, что нарушать правила – это для них норма, так как они – аутсайдеры, соревнующиеся с оппонентами огромных размеров; они – Давид с пращой против Голиафа. Еще один их аргумент состоит в том, что большие парни нарушают столько же правил, сколько и маленькие. Жульничают все, и только сосунки ездят по правилам.

Предположительно, венчурные капиталисты из Кремниевой долины знают, что происходит, когда они вкладывают свои деньги в молодых, неопытных основателей стартапов, и им просто все равно. Скандалы, связанные с сексуальными домогательствами, достаточно легко уладить: оштрафуй учредителя, уволь учредителя, принеси официальные извинения, уладь конфликт в досудебном порядке. С точки зрения инвесторов, такой подход все еще прекрасно работает. Если хочешь просто основать что-то на скорую руку и получить деньги, то в этом, наверное, есть смысл.

Однако то, что хорошо для венчурных капиталистов, может оказаться не таким хорошим для остальных, особенно что касается выхода этих компаний на финансовые рынки. Последний пузырь доткомов привел к кризису и разрушил целую фондовую биржу. На этот раз все будет еще масштабнее. Когда AOL заплатил 10 миллиардов долларов за Netscape на самом пике доткоммании, казалось, мир сошел с ума. При этом Uber получил $ 8 миллиардов частного финансирования и оценивается больше чем в 60 миллиардов долларов. В конце 2015 года рыночная стоимость Facebook составляла 300 миллиардов долларов, это больше, чем у Walmart, Johnson & Johnson, Wells Fargo и почти столько же, сколько у General Electric. Twitter, которому только предстояло заявить о годовой прибыли, несмотря на это оценивался в $ 16 миллиардов, почти как Fiat Chrysler, который получает настоящую прибыль от продаж настоящих автомобилей, и выше таких крепышей, как Alcoa и Whirpool.

Прямо как в прошлый раз, множество умных людей в Кремниевой долине настаивают на том, что все это закономерно и не о чем беспокоиться. На этот раз все по-другому. В этот раз это реальные компании с реальной деятельностью.