16. Ритуальное унижение как реабилитация
Через две недели после моего фиаско на Facebook, когда я критиковал Халлигана за то, что он с пренебрежением отозвался об опыте и о седых волосах, пришло время без страха начать собирать камни. Была середина декабря, неделя до Рождества. Троцкий назначил мне встречу в переговорной на четвертом этаже. Я подозревал, что вот и конец. Череп не любит увольнять людей лично. Это в его стиле – дождаться прихода Троцкого и свалить все на него. Но Троцкий заверил меня, что дело не в этом и меня не увольняют. Мне трудно было в это поверить.
– Уверен, они хотят, чтобы я ушел, – повторял я. – Может, они не могут уволить меня, но полагаю, что хотят начать делать все, чтобы суметь распрощаться со мной. Печально то, что я действительно хотел начать здесь все сначала. И я очень хотел с тобой поработать. В любом случае, виноват я. Мне следовало просто держать язык за зубами насчет Халлигана.
– Почему ты продолжаешь говорить в прошедшем времени? – спросил Троцкий. – Ты говоришь так, будто твое время пребывания на этом месте подошло к концу.
Я читал «Путь к клиру» Лоуренса Райта, книгу о айентологии. Первое правило культа – никогда не критиковать сам культ. Ты можешь все портить снова и снова, совершать одну ошибку за другой. Ты можешь штамповать ужасные пародийные видео и изобретать нечто вроде генератора тем для блога, но все это не имеет значения, покуда ты остаешься (а) полным энтузиазма и (б) преданным.
Если ты нелоялен, неважно, насколько ты талантливый и способный; и, кроме того, для такой работы у меня нет особого таланта. Я никогда не стану контент-маркетологом года. Я не могу писать для Маркетолога Мэри или для Олли Владельца, или для Энтерпрайз Эрин.
Он не желал это слушать. Вообще-то у Троцкого на меня большие планы. Он хочет создать особую серию электронных книг, построенных вокруг моего «личного бренда», в рамках которой я смог бы писать для элитной аудитории. Также он вызволит меня из бойлерной и снабдит рабочим столом в недавно отремонтированном помещении на четвертом этаже, в тихой комнате, залитой солнечным светом.
– Есть только одна вещь, которую нужно, чтобы ты сделал, – проговорил он. Пауза. Троцкий закрыл крышку своего ноутбука и посмотрел на меня. – Мне нужно, чтобы ты извинился перед Спиннер.
Со времен того инцидента на Facebook Спиннер играла со мной в молчанку. Если я проходил мимо ее рабочего места и говорил «привет», она отворачивалась, не ответив. Если кто-нибудь созывал собрание и я попадал в список, она отказывалась принимать в нем участие.
– У меня нет со Спиннер никаких проблем, – ответил я.
– Великолепно. Тогда просто извинись перед ней.
– Извиниться за что? Я никогда о ней ничего не говорил. Я бы мог еще понять, если бы Халлиган захотел извинений, но почему Спиннер?
Это странно, но Халлиган, кажется, не злится на меня. Я встретил его в коридоре, и мы обменялись приветствиями как ни в чем не бывало.
Троцкий сказал, что мне нужно понять, как пиарщики видят мир.
– Босс Спиннер недавно засветился в New York Times. Это очень важно для такой компании, как наша. Это, вероятно, самая большая работа Спиннер за все время. И ты ее испортил. Пришел и помочился ей на туфли.
В мире, откуда я был родом, никогда не случится такого, чтобы кто-нибудь из редакции стал бы распинаться перед кем-то из PR. Извиняться перед пиарщиком, назначившим интервью, – это как извиняться перед ассистентом Халлигана. Она тоже недовольна? Перед ней тоже нужно извиниться?
– Как насчет водителя Uber, который подобрал Халлигана в Ла-Гуардии и отвез к зданию Times? А он разочарован? Он вез нас всю дорогу туда и обратно, а я все испортил. Мне стоит и ему позвонить и попросить прощения?
Троцкий вздохнул.
– Послушай, – заговорил он. – Я понял тебя. Но поверь мне. Тебе следует извиниться. Так будет лучше.
Все предельно ясно. Троцкий стал моим новым боссом. Я хотел сделать его счастливым. Я хотел показать, что я – командный игрок. Если он говорит мне сделать это, я это сделаю. Если он думает, что будет умнее поступить так, я доверюсь его суждениям. Он на протяжении многих лет работал в подобных компаниях. Он знает об офисной политике больше меня.
– Ладно, – махнул я рукой. – Забью это в ее календарь.
Если нужно преклонить колени, то, по крайней мере, я подойду к этому со всей ответственностью. Как только все вернутся с каникул, в январе, я залезу в интернет, закажу дюжину брауни и доставлю их Спиннер с запиской: «Пожалуйста, давай опять станем друзьями. Если хочешь сначала по- орать на меня, я пойму. Я женатый человек и привык к этому».
Спиннер пришла в восторг от этого. Вся команда видела, как она получила подарочную коробку с брауни и открыла ее, а затем каждый захотел узнать, кто послал брауни и почему, а это означало, что она могла всем рассказать о том, что я извинился перед ней за то, что был таким дураком. Она выложила брауни на стол так, чтобы каждый мог угоститься и каждый видел их.
Когда мы оба сели, чтобы приступить к нашей встречи, я начал с того, что мне очень жаль, но прежде всего я хочу выслушать ее. Мы находились в маленькой комнате, такой, которая как раз вмещает в себя двух человек, со стеклянной стеной, так что любой проходящий мимо мог видеть нас.
Она говорила. Слова лились из ее рта. Без понятия, о чем шла речь. Книги по воспитанию, которые я читал, твердят в один голос, что для того, чтобы помочь ребенку преодолеть вспышку гнева, ты вначале должен внимательно его выслушать. Именно это я и делал. Когда она закончила, я начал брать вину на себя. Я говорил ей, что уважаю ее, восхищаюсь ею и что она – великолепный пиарщик и исключительный человек. Больше всего я жалею о своей глупости, вставшей между нами, потому что, Господи, я как минимум надеюсь, что Спиннер будет моим другом до конца моих дней. Наша дружба действительно много значит для меня, говорил я ей.
Она кивала, когда я произносил свою речь и повторяла своим скрипучим голосом: «Согласна. Совершенно. Абсолютно. Взаимно. Абсолютно. Совершенно».
Все это заняло лишь несколько минут. Содержание нашей беседы никого не интересовало. Все дело было в жесте. Дело было в том, чтобы заставить меня извиниться перед ней и продемонстрировать, что Череп и Троцкий встали на ее сторону.
Теперь, когда она сделала все, как хотела, мы можем продолжить двигаться дальше. По крайней мере, я так думал. С собрания я ухожу с мыслью, что этот спектакль кабуки уладил наши разногласия. Позже я узнал, что Спиннер по-прежнему точит зуб на меня.
