Гвардейцев было двое: лазурный капитан Шаттэрхенд и малознакомый алый офицер – Мира видела его в свите генерала Алексиса, но не запомнила имени.

– Необычная ситуация, ваше величество.

Оба офицера стояли по струнке. Шаттэрхенд держал в руке полускрученный лист. Тот криво свисал вдоль ножен, оттопыриваясь в сторону и нарушая идеальный облик гвардейца.

– Некий человек просит срочной аудиенции.

Мире подумала, что ослышалась. У нее не бывает срочных аудиенций: любая ее встреча (кроме тех, что в тайне устраивает леди Лейла) сперва одобряется секретариатом, затем – лордом-канцлером. Это никогда не занимает меньше двух суток.

– Моей аудиенции?

– Да, ваше величество.

– У кого же он ее просит?

– У меня, ваше величество, – алый гвардеец отвесил поклон. – Человек обратился в штаб генерала Алексиса, я являюсь дежурным офицером штаба.

– Кто он таков?

– Не можем знать, ваше величество, – отрапортовал Шаттэрхенд. – Человек назвал имя Бакли, оно ни о чем не говорит. Не упомянул ни своего титула, ни имени рода, из чего следует, что он – простолюдин либо дворянин самого низкого пошиба. Мы не посмели бы беспокоить ваше величество, но человек предъявил весьма внушительное рекомендательное письмо.

Он протянул Мире листок. В нем содержалась просьба принять и выслушать подателя письма, придав полную веру его словам. Листок был подписан Магдой Лабелин.

Брови Миры невольно поползли на лоб. Великий Дом Лабелин решил обратиться к ней не устами герцога Мориса, коего Мира видела ежедневно за обедом, и не голосом Валери Грейсенд, пользующейся сочувствием владычицы. Дом Лабелин выбрал представителем леди Магду – лично незнакомую с Мирой, – и даже леди Магда явилась не сама, а прислала вместо себя какого-то парня без роду и племени! В пору усомниться в письме:

– Не подделка ли?..

– Никак нет, ваше величество. Мы обратились за проверкой к секретарям герцога Мориса. Они опознали почерк леди Магды.

Что известно о Магде Лабелин? К счастью, Мира в свое время выучила наизусть ближайших родичей всех великих лордов – имена, связи, особенности характера. Леди Магда, инфанта Южного Пути, имела старшего брата и не претендовала на власть в герцогстве. Славилась внешним уродством, грубоватыми, почти мужицкими манерами и хватким умом во всех делах, что касались денег. Несмотря на молодость, именно Магда вела казну города Лабелина – до тех пор, пока его не захватили северяне. Иными словами, Магда – серьезная фигура в Южном Пути, обличенная большим доверием герцога. И представитель также умен, под стать ей самой: нашел-таки путь связаться с владычицей тайком от секретариата. Но почему не герцог или Валери?

Ответ – одно из двух. Либо Магда интригует против отца и ищет поддержки у императрицы, либо Бакли явился по делу, настолько дурно пахнущему, что герцог не мог изложить его лично. Оба варианта возбуждали любопытство.

– Приведите его, – велела Мира.

Бакли был невысоким круглолицым человечком. Держался не без достоинства, с легким даже апломбом – боязливым, но заметным. Глаза его неспокойно метались от паркета у ног к груди императрицы, словно Бакли все не мог решить: разыгрывать скромника либо дерзко нарушить этикет и глянуть в лицо. Он выбрал компромисс – уткнулся глазами в пол, но заговорил первым, не дожидаясь слов императрицы:

– Меня зовут Бакли, ваше величество, Могер Бакли. Я несказанно рад видеть вас воочию. Красота вашего величества потрясла меня до глубины души!

Угодливо улыбаясь, он метнул быстрый взгляд на шею владычицы.

– Благодарю, сударь. Как я поняла, вас привело ко мне срочное дело. Коль так, не изложите ли его без промедлений?

– О, конечно, как прикажет ваше величество! – он поклонился чуть ли не до пола. – Дело, действительно, безотлагательное. Но красота вашего величества столь прекрасна, что я никак не мог оставить ее без внимания! А теперь перехожу к делу, и оно, как вы верно заметили, исключительно срочное. К Фаунтерре приближается толпа крестьян, именующих себя Подснежниками. Их около ста тысяч, шестьдесят из которых знают, каким концом держать копье. Изволите видеть, ваше величество, эти Подснежники – весьма двоякое явление, на них можно смотреть с разных сторон. Сами крестьяне зовут себя бедными и мирными людьми, не ищущими ничего другого, кроме справедливости. Им бы только добиться внимания, поговорить с вашим величеством – больше ничего и не нужно. Это по их словам. А вот лорды и чиновники питают совсем иное мнение: Подснежники – опасные бунтари, что хотят сокрушить закон и отменить налоги. Подснежники, говорят лорды, виновны во множестве убийств…

– Это правда? – уточнила Мира.

– Эээ…

Бакли помедлил, потер затылок. Мире показалось, что размышления его наиграны, а ответ заготовлен заранее, как и пауза перед ним.

– Я уже говорил, ваше величество: вопрос двоякий. Верно то, что Подснежники убили несколько сотен человек, в числе которых барон Саммерсвита с его сыновьями и имперские сборщики налогов. Но верно и то, что Подснежники ни разу не атаковали первыми, а вступали в бои тогда, когда вынуждены были спасать свои жизни.

– То есть, они только защищались?

– Почти, ваше величество. Лорд-канцлер послал против них полк генерала Гора, и тогда Подснежники нарушили свое правило: выстрелили первыми. Только представьте: расстреляли парламентеров – благородных дворян, гвардейцев на службе Короны! Но и здесь есть двоякость: ведь если бы они не выстрелили, генерал разогнал бы их, а известно ли вашему величеству, что это значит? У-уу! Бедных мужиков топтали бы конями, кололи копьями, стегали кнутами, как скотину, безо всякой пощады… Ужасно, когда люди так истязают других людей!

Неожиданно Мира осознала, сколь неприятен ей Могер Бакли. Чувство дополнилось другим, еще более скверным: похоже, от Бакли зависит нечто очень и очень важное.

– Простите мой вопрос, сударь: что конкретно вы хотите сказать?

Он снова согнулся до пола, заговорил слащавым шепотком:

– Виноват, ваше величество. Позвольте еще полминутки пояснений! Один крохотный фактец: те Подснежники, что убили людей генерала, – они стреляли не просто так, а искровыми стрелами. Понимаете, ваше величество? Некоторые крестьяне имели искровое оружие!

– Я понимаю, сударь. Я знаю, что такое искровое оружие, и кто такие крестьяне.

– Но держу пари: ваше величество не знает, откуда у крестьян искровые самострелы! – Бакли зыркнул ей в глаза: липко, самодовольно. – Позволю себе просветить вас: они у них от меня.

– Простите?..

– Это я, – низкий поклон, – я, Могер Бакли, подарил мужикам святую дюжину искровых самострелов. И обещал привезти еще тысячу таких же, а в придачу – тысячу искровых копий. Сегодня – тот самый день, когда Подснежники ждут груза. А завтра этих несчастных бедняков встретят кайры герцога Ориджина. Получат ли Подснежники желанное оружие, окажут ли сопротивление северным волкам – зависит от меня, Могера Бакли…

Он разве руки жестом самой фальшивой скромности, какую только видел императорский двор.

– Видимо, вы желаете платы, – сухо заговорила Мира. – Но платы за что? За то, что вы снабдите Подснежников искрой, и они разобьют кайров?.. Боюсь, вы сильно ошибаетесь. Искровая армия генерала Алексиса при Пикси разбила северное войско, но ценою великих трудов. А Подснежники – крестьяне, не солдаты. Даже с искрою они потерпят поражение.

Бакли замахал руками, будто отгоняя мух.

– Нет, нет, ваше величество, вы совершенно неправильно меня поняли! Изволите видеть, мой покровитель – герцог Морис Лабелин – хотел дать крестьянам искру вовсе не затем, чтобы они победили. Боги, кому нужна победа бунтарей?! Но с помощью искровых самострелов, примененных внезапно, Подснежники нанесут Ориджинам немалые потери – две, три тысячи кайров. Три тысячи волков угодят на Звезду, избавив от себя подлунный мир. Это само по себе заманчиво, не так ли? Но главное, ваше величество: битва положит конец кайрам как таковым. Едва мир убедится, что тупой мужик с пружинной машинкой в руках может уложить опытного рыцаря, – никто не станет тратить годы на воинскую подготовку. Понимаете, ваше величество? Это вопрос прогресса! Мы покажем, что искровое око способно заменить собой все мастерство кайра. Но мастерство приходит с годами, а око можно просто купить. Красно-черные плащи канут в забытье, на смену им придут простые и честные наемники, служащие тому, у кого есть деньги. Не меч, а монета станет править миром. Вот к какому результату стремится мой высочайший покровитель – его светлость Морис Лабелин.

Мира опешила. Долгую минуту она собиралась с мыслями, силясь уложить в голове безжалостный этот расчет. Выкинуть, как хлам, целое сословие – людей чести и доблести, опору нынешнего государства – чтобы подчинить весь мир купцам?.. Как мог подумать Лабелин или Могер Бакли, что мне придется это по душе? Да и кому это может прийтись по душе, кроме отпетых негодяев? Раздать сильнейшее оружие крестьянам и наемникам – людям без воинской морали, без нужного воспитания, без твердых принципов!..

Впрочем, сию минуту следовало решать иной, более насущный вопрос.

– Что станет с Подснежниками?

Бакли просиял:

– О, ваше величество зрит самый корень проблемы! Если мужики посмеют обстрелять кайров и убьют заметное количество, то кайры рассвирепеют. Невзирая на потери, они разобьют и обратят в бегство мужицкое войско. А потом начнут жуткую расправу. На Севере мужик, поднявший руку на воина, заслуживает смерти. А здесь – не только подняли руку, но и убили, и не одного захудалого грея, а тысячи красно-черных плащей! Никто из Подснежников не сносит головы. Если они дадут искровый залп, то будут обречены. Кайры вырежут всех до единого, включая баб из обоза… Добро, если отпустят детишек.

– И вашего высочайшего покровителя, герцога Мориса, устраивает такой результат?

– Ваше величество, он смущен и расстроен, но готов принести жертву во имя прогресса. Однако премудрая леди Магда – любимая дочь моего покровителя – измыслила иной путь. Его я и хочу предложить вам. Представьте, что будет, если в назначенный час Подснежники не получат ни самострелов, ни копий. Они встанут перед грозным северным войском, вооруженные лишь вилами да цепами. Боги, даже страшно вообразить себя на их месте! Конечно, моральный дух Подснежников упадет, и они побегут с поля, едва кайры начнут атаку. Разумеется, северяне будут преследовать бегущих. Тем более, что в войске лорда-канцлера кроме кайров есть и медведи, а им только дай помахать топором. Итак, мужиков будут гнать и рубить, но только для удовольствия, а не ради мести, как в прошлом варианте. Кайры с медведями быстро насытятся кровью, ведь невелика радость – убивать такую жалкую дичь, как крестьяне. Я думаю так, что десять-двадцать тысяч Подснежников лягут, а остальные восемьдесят успешно разбегутся.

Бакли перевел дух и с видом бывалого торговца потер ладони:

– Смотрите, ваше величество: этот исход порадует решительно всех. Вы спасете восемьдесят тысяч жизней и озарите светом милосердия свое правление. Мужики будут счастливы, что сохранили шкуры… Ну, за вычетом тех, кто не сохранил. А мой покровитель будет расстроен нарушением плана, но возьмет свое иным способом. При открытии весенней Палаты он поднимет вопрос: сместить Ориджина с должности лорда-канцлера и отлучить от двора. За что? За кровавую расправу с невинными крестьянами, желавшими лишь справедливости! Мы всячески осветим тот факт, что Подснежники – жертвы голода и лишений, что ничего они не хотели, кроме крохи внимания вашего величества, и не оказали никакого сопротивления, но все равно были изрублены кайрами. Даже владыка Адриан, хотя и слыл тираном, никогда не приказывал рубить голодную чернь! Долой кровавого деспота Ориджина – убийцу невинных! А если ваше величество подчеркнет, что Ориджин затеял карательный поход самовольно, без вашего приказа, – дело обернется для него совсем плохо.

– То есть… вы предлагаете мне перекупить тысячу самострелов и тысячу копий, предназначенных для крестьян?

Он снова замахал ладонями:

– О, нет, ваше величество, отнюдь! Оружие – не предмет продажи, оно останется в собственности леди Магды… Я предлагаю вам жизни восьмидесяти тысяч крестьян. Ммм… скажем, по десять эфесов за голову.

Она моргнула, не желая понимать. Бакли разъяснил с милою улыбкой:

– Меньше, чем за миллион монет, ваше величество спасут восемьдесят тысяч невинных бедняков. Сотня деревень, ваше величество! Или один крупный город! Недурная покупка, и цена весьма приемлемая. Не забывайте и дополнительную приятность: вы избавитесь от лорда-канцлера, чья опека наверняка утомила вас. Соглашайтесь, ваше величество! Мы готовы взять векселями.

Пытаясь выиграть время, чтобы справиться с замешательством, Мира спросила:

– Могу ли я верить вам, сударь? Откуда мне знать, что самострелы действительно у вас?

– Ваше величество, я никак не мог принести самострел в тронный зал. Но имею подтверждение иного рода.

Он снял с пояса мешочек и сделал шаг к Мире. Шаттэрхенд сразу остановил его. Тогда Бакли развязал мешочек и высыпал в руку капитана горсть крупных, сияюще алых очей. Целое состояние на ладони! Шаттэрхенд раскрыл рот, глядя на камни… Опомнившись, выбрал несколько, внимательно рассмотрел.

– Подлинные, ваше величество. Оружейная огранка, класс «хризантема».

– Вы можете доверять Могеру Бакли, – посланник Лабелинов похлопал себя по животу. – Могер Бакли не обманывает!

– Где сейчас груз самострелов?

– Ах, ваше величество, я был бы счастлив, если б мог удовлетворить ваше любопытство. Но мои светлейшие хозяева строго запретили мне знать маршрут груза. Я знаю лишь то, какую птицу и с какою запиской отправить, чтобы самострелы не достались бунтарям. Если со мною случится нечто неприятное, – он покосился на офицеров, – то птица не будет послана, и оружие попадет прямиком к вождям Подснежников. Но мои хозяева верят, что ничего такого не случится. Ведь недаром говорят мудрецы: враг моего врага – мой друг. И недаром светлейшая леди Магда не просит с вас платы за унижение герцога Ориджина: это – наша общая цель, связавшая нас узами доброй дружбы. Оплата требуется лишь за жизни крестьян: десять монет за голову – весьма умеренно.

В день расправы с Дрейфусом Борном Мира испытывала колебания, угрызения совести… Сейчас – ни капли сомнений, абсолютная уверенность в том, как радостно было бы увидеть Могера Бакли болтающимся в петле.

Однако Мира уже знала, что поступить нужно иначе. Позвонила в колокольчик, и дежурный секретарь вбежал в тронный зал, сел на табуреточку, развернул писчие принадлежности.

– Будьте добры, выпишите вексель на восемьдесят тысяч эфесов от моего имени.

– Восемьдесят тысяч?.. – Бакли наморщил лоб. – Виноват, ваше величество, но…

– Воспринимайте это как задаток. Даю слово, что выплачу вам, Могеру Бакли, остальные девять десятых суммы в том случае, если события пройдут именно так, как вы описали здесь, в присутствии господ офицеров. Господа, прошу вас быть свидетелями обещаний Могера Бакли.

Оба офицера подтвердили, что слышали все от первого до последнего слова.

– Великий Дом Лабелин глубоко расстроен недоверием вашего величества, – проворчал Бакли. – Оно ранит нас в самое…

Мира возразила:

– Дом Лабелин здесь ни при чем. Я не доверяю лично вам, сударь.

Она отвернулась, отмечая конец беседы. Капитан выпроводил Бакли за двери, напоследок сунув ему вексель.

Едва Бакли исчез, в зал ворвался церемониймейстер.

– Ваше величество ждет министр двора и представители торговой гильдии!

– Отмените все встречи.

От растерянности церемониймейстер даже стукнул посохом.

– Как отменить, ваше величество?..

Мира не выдержала:

– Отмените все! Что неясного в этих двух словах?! Отмените. Все! …И приведите фрейлину.

* * *

Выслушав Миру, леди Лейла Тальмир сохранила невозмутимый вид. Стояла себе, чинно сложив руки на животе, уважительно склонив голову. Кажется, она не понимала, чего хочет императрица.

– Что мне делать? – спросила Мира.

– А что смущает ваше величество?

Брови Миры поползли вверх. Леди Лейла уточнила:

– Вы сомневаетесь, что план Бакли сработает? Полагаете, Ориджин не станет убивать крестьян?

Мира покосилась на Шаттэрхенда, переадресовав вопрос.

– Ориджин взял с собой и кайров, и медведей, – ответил капитан. – Кайры вовсе не считают мужиков за людей, а медведи злы от долгого безделия. И те, и другие будут рваться в бой наперегонки, чтобы похвалиться друг перед другом. Я уверен, ваше величество: кровь бунтарей прольется, хочет того герцог Ориджин или нет.

Леди Лейла развела руками – мол, вот видите. Спросила:

– Верит ли ваше величество, что этот инцидент настроит Палату против Ориджина?

Мира как следует обдумала ответ, прежде чем заговорить.

– Я изучила закон: карательный поход в пределах Земель Короны может совершаться лишь с личного позволения императрицы. Я его не давала, так что Ориджин нарушил закон. Лордам Палаты, конечно, до этого нет дела. Но их смутит иное: Ориджин убьет чужих крестьян, а не своих, поднимет руку на чужую собственность. Кроме того, он поставил Крейга Нортвуда во главе искрового войска – это серьезное нарушение традиций и новая ступень усиления Севера. Полагаю, Палата действительно попробует ограничить власть Ориджина, использовав расправу с крестьянами как повод. Вероятно, он кого-то подкупит, кого-то убедит, кого-то запугает, и повернет голосование в свою пользу – но часть нынешнего влияния утратит неминуемо.

Лейла Тальмир вновь развела ладони.

– Быть может, вы боитесь, что Бакли обманет вас и все-таки передаст крестьянам самострелы?

– В этом случае он потеряет львиную долю оплаты. Не зря же я выписала задатком лишь сорок тысяч.

– Тогда простите, но я вынуждена повторить вопрос: что смущает ваше величество?

– Цена!

– Согласна: восемьсот тысяч – огромные…

Мира стукнула подлокотник трона.

– Не восемьсот тысяч, а двадцать! Двадцать тысяч крестьян, которые всего лишь желали со мной поговорить! Да, я хочу избавиться от Ориджина, да, я напьюсь от радости, если Палата обернется против него. Но не такой ценою!

Лейла Тальмир трижды хлопнула в ладоши – будто аплодировала в театре.

– Благодарю, ваше величество. Я очень надеялась услышать эти слова.

– Проверяли меня?!

Игнорируя ее негодование, фрейлина продолжила:

– Коль вы признаете, что есть вещи важнее вашей вражды с Ориджином, то и план действий должен быть очевиден.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Либо не хотите понять. Слишком привыкли ненавидеть «злодея»… – слово сочилось сарказмом.

– Объяснитесь, сударыня.

– Пошлите вестовых, предупредите лорда-канцлера. Лабелины поставили ему ловушку. Герцог побьет крестьян – будет кровавым деспотом хуже Адриана. Крестьяне побьют герцога – будет слабаком и тряпкой. Он может выкрутиться лишь одним способом: вообще не вступать в бой. Скажите ему об этом.

Фрейлина права: Мира даже не думала о таком варианте. А вот Лабелины просчитали наперед, включая все последствия. Ориджин вступит в капкан и опозорится как раз накануне весенней Палаты. Репутация благородного воина безнадежно рухнет. Когда речь шла о битве с серьезным противником – ордой Степного огня, – герцог отсиделся в столице, предоставил владычице решать самой. Но бить крестьян, к тому же, чужих – выступил запросто, с удовольствием. Слухи о милосердии Ориджина развеются, как дым, а ведь только хваленое его милосердие и примиряло всех с могуществом агатовца. Палата обратится против него. И Запад – примирившийся с Короной, но не с Севером. И Литленд, вовремя не получивший от Ориджина помощи. И шиммерийцы, связанные торговлей с Южным Путем, и Галлард Альмера, так и не добившийся желанной головы Аланис… Так будет, если я позволю Ориджину угодить в ловушку.

Заманчиво.

Весьма заманчиво.

Но не такой ценой.

– Прикажете составить письмо, ваше величество? – с поклоном спросила леди Лейла.

Предупредить герцога…

А почему бы и нет? От этого не станет хуже, чем теперь. Изменятся две вещи: герцог будет мне должен, и – главное – я спасу крестьян.

Спасу ли? Ориджин ведь не идиот. Как бы ни хотелось видеть в нем чудовище… Давай судить по правде, Минерва: Ориджин каков угодно, но не жесток и не глуп. Вряд ли ему по нраву избиение бедняков. Однако он все же выступил в поход – лично. Дело не в жестокости или милосердии, причина – совершенно в иной плоскости. Зачем-то ему нужно это сражение. Не ради подавления бунта – плевать ему на бунт, как и на большинство проблем державы. Какую-то свою, неизвестную мне цель он преследует, выводя кайров и медведей против Подснежников. Наверняка предвидит и ущерб для репутации, и реакцию Палаты, и, может быть, даже мучается совестью за погубленные жизни. Но все же ведет батальоны в эту несуразную экспедицию.

А значит, он не отступит, если я просто попрошу. Слова не изменят его плана.

Нужно действие.

– Благодарю, леди Тальмир, не нужно письма. Капитан, будьте добры, подготовьте карету и усиленный отряд эскорта.

* * *

– Проснитесь, ваше величество.

Фраза отзывается столь страшным воспоминанием, что шаткий тревожный сон мгновенно разлетается вдребезги. Мира вздрагивает, чуть не подпрыгивает на сиденье.

– Нет!..

– Прошу прощения, ваше величество… Мы прибываем.

Мира в карете. Напротив – сконфуженный капитан Шаттэрхенд. Сквозь шторку на окне в кабину вползает серый свет. Она выглядывает. Небо затянуто тучами крысиного цвета. Солнце встало лишь для того, чтобы тут же утонуть в облачной мешковине. Нещадно раскачиваясь на ухабах, карета огибает возвышенность, и взгляду открывается длинная низина. Вдоль нее по обеим сторонам тянутся шеренги холмов – строгих и одноликих, как часовые в мундирах. По дну низины, затопив ее от края до края, располагаются люди.

Зрелище заставляет Миру затаить дыхание. Впервые в жизни она видит войско такого размера. Отдельных воинов нельзя различить – не от расстояния, но из-за их численности. Батальоны кажутся цельными стальными плитами, уложенными поперек низины. Их окружают фигурки вестовых, адъютантов, знаменосцев, трубачей – мечутся, словно пылинки на ветру, суетятся, трепещут флагами. Батальоны стоят неподвижно – безучастные ко всему, нерушимые монолиты. Миру пробирает озноб. Даже со стороны тревожно смотреть на эту силищу. Каково же теперь крестьянам?..

– Скоро начнется атака, – говорит капитан. – Полная готовность, штурмовой порядок.

– Быстрее! Нужно ехать быстрее!

Карета и без того мчится с опасной скоростью. Шаттэрхенд стучит в стенку условным сигналом, возница хлещет лошадей. Предваряемый эскортом, экипаж несется в низину – в просвет меж двух красно-черных квадратов.

– Глядите, ваше величество. Очень странное место для штаба.

Капитан указывает назад и в сторону. Далеко за спинами последней шеренги, в самом низком месте поля багровеет огромный шатер, увешанный вымпелами. Возле него люди в блестящих одеждах… Не суетятся, сидят…

– Герцог уверен в победе.

Я бы тоже была уверена, – думает Мира. Ряды ориджинской кавалерии тянутся за окном – блестящие, бесконечные и абсолютно спокойные. Становится жутко. Это даже не три сотни степных дикарей…

Отряд верховых кайров нагоняет кортеж. Слышится отрывистая перебранка. Капитан распахивает оконце, гвардеец эскорта докладывает:

– От генерал-полковника Стэтхема. Хотят знать, здесь ли владычица и с какой целью.

– Передайте Стэтхему: я здесь, чтобы не дать его сюзерену совершить ошибку.

Вестовой отпадает от группы кайров, уносит сообщение полководцу. Остальные следуют за каретой.

– Прикажете им отстать? – спрашивает капитан.

Мира абсолютно уверена, что кайры не выполнят ее приказа. Счастье уже то, что ей позволено ехать сквозь их боевые порядки! Видимо, никто из строевых офицеров не решается ее задержать, а генералы в тыловом штабе опаздывают с приказом. Императорская карета мчится вдоль низины от тыла к фронту, сквозь просветы в шеренгах, оставленные для вестовых. Как мушка меж зубов медведя.

Ближе к фронту доспехи кайров становятся тяжелее, кони – сильнее и выше, построения – плотнее. Просвет сужается, карета вынужденно сбавляет ход. Новые кайры вклиниваются в кортеж.

– От графа Лиллидея. Нам не рекомендуется продолжать движение.

– Императрица продолжит движение, куда ей будет угодно!

Кайры вновь не решаются остановить ее. Мелькает за окном последняя – первая! – шеренга, распахивается лоскут чистой черной земли. Мира льнет к стеклу, желая разглядеть впереди пресловутых крестьян, но видит спины новых всадников – уже не красно-черных, а бурых с зеленым.

– Герцог поставил медведей на фронт?.. Ничего не понимаю, ваше величество.

А вот Мира понимает. Герцог сделал из медведей молот, который размозжит голову крестьянскому войску. Благородным кайрам, возможно, даже не придется пачкать клинки…

– Стоять! – вопит кто-то. – Придержи коней!

– Доррогу ее величеству! – надсадно кричат из эскорта.

Кортеж влетает клином меж отрядов Нортвуда. Здесь царит сила иного рода: яростная, почти необузданная. Боевые кони всхрапывают, грызут удила; всадники помахивают секирами, играют мечами, бьют оружием о щиты. Воины как на подбор – черные бородищи, широченные плечи. Почти все – выше и крупнее кайров. Богатыри Нортвуда. Медведи…

– Отряд преградил дорогу! – кричат снаружи. – Гербы Крейга Нортвуда!

– Прибавить ходу!

Капитан не говорит ни слова о безопасности, хотя, наверное, должен. Он только передает приказ владычицы – и эскорт бросает коней в галоп. Мира не видит, но представляет, как гвардейцы пригибаются, закрывшись щитами, обнажают клинки и мчат прямо в гущу нортвудского отряда.

– Доррогу императрице!

Какой-то шум, голоса, топот… Медведи раздаются в стороны, карета мчит сквозь них.

– Именем Крейга Нортвуда…

Мира не слышит продолжения – голос теряется за спиной. Боевые порядки Нортвудов откатываются назад, пропадают за краем окна. Кортеж мчит по чистому полю, разделившему две армии. Точнее, одну армию – и одну толпу обреченных бедолаг. Высунувшись в окно, Мира смотрит на тех, ради кого прибыла сюда.

Первая мысль: как же их много! Даже число северян меркнет против этого. Плотина из человеческих тел!

За полосой рвов поперек поля стоит сплошная стена копейщиков. Они одеты кто во что горазд, щиты – у каждого пятого, кольчуги – и вовсе редкость, случайные проблески металла среди шерсти и кожи. Копьишко, упертое древком в землю, – единственная защита этих людей. Но боги, до чего же их много!

А за спинами копейщиков – вторая стена из фургонов и телег, из мешков, бочек, земляных насыпей. По ней густо, как спелые ягоды, рассыпаны стрелки. Арбалетчики, лучники, пращники, метатели дротиков… На телегах, в фургонах, за бочками и мешками… Просвета не увидишь меж голов!

– Единственный шанс, – произносит Шаттэрхенд.

Мира понимает, о чем он. Северяне построились эшелонами, чтобы наступать волна за волной, сменяя усталых и раненых бойцов. Крестьяне же выставили во фронт всех, кого смогли, в надежде отбить хотя бы первую атаку…

– Стой, – говорит Мира, когда до рвов остается один полет стрелы.

Обе кареты останавливаются, гвардейцы эскорта окружают их подковой. Открыв дверцу, из экипажа выходит капитан, подает руку императрице. Когда Мира ставит ногу на рыхлую землю, выискивая место, чтобы не провалиться, – до нее долетает выкрик:

– Слава Минерве…

Она замирает и глядит на шеренги Подснежников. Вот здесь, сейчас она никак не ждала приветствия. Однако крик повторяется, и его подхватывают новые глотки.

– Слава владычице! Долгих лет Минерве!

Голоса неуверенные, смятые от волнения. Но их все больше. Сотни. Тысячи… Весь центр войска… Уже и фланги откликаются эхом:

– Слава Минерве! Слава Минерве!

Копейщики расступились, выпустив в поле группу людей. Шестеро впереди, еще две дюжины следом: «генералы» и «офицеры». Мира рассматривала их по мере приближения. Среди шестерых вожаков был один вояка в кольчуге, вооруженный мечом. И выправкой, и походкой напоминал мелкого пехотного командира – возможно, сержанта. Трое, по всему, были горожанами. Усатые, серьезные, неспешные – видимо, мастера каждый своего дела, но отнюдь не солдаты. Еще двое – жилистые путевские крестьяне: чернявый и рыжебородый. Тот, что с рыжей бородой, не носил ни оружия, ни защиты, кроме круглого кожаного шлема. Он выделялся среди остальных: все выглядели растерянно, но не он. На широком лице рыжебородого светилось счастье.

Гвардейцы остановили отряд и велели сдать оружие. Шестеро вожаков – пятеро, за вычетом рыжебородого, – сложили наземь ножи и топоры. Искровых самострелов не было – хватило ума не брать их на встречу с императрицей.

Эскорт расступился, и шестеро безоружных вождей приблизились к Минерве. Она ждала в окружении своей свиты: капитан Шаттэрхенд и налоговый секретарь Морлин-Мей, прибывший во второй карете, и маркиз Грейсенд – единственный крупный лорд Южного Пути, оказавшийся вчера во дворце. На переговорах требовался голос Южного Пути, и Мира приказала Грейсенду ехать с нею. Теперь она думала: даже к лучшему, что здесь не Морис Лабелин, а Грейсенд. Герцог утратил половину своего влияния с потерей столицы герцогства; маркиз же сохранил за собою самый прибыльный порт Южного Пути и сотни тысяч акров земель. Среди Подснежников большинство крестьян – его подданные.

Вожди восстания остановились на почтительной дистанции от Миры. Замялись, не зная, как приветствовать владычицу. Встать ли на колени или ударить челом, или сказать что-то особое?..

Рыжебородый скинул шлем – под ним оказалась пышная шапка курчавых засаленных волос. Поклонился – низко, до земли, но с неожиданным достоинством. Разогнувшись, заговорил очень просто, глядя Мире в глаза:

– Ваше величество, меня зовут Салем из Саммерсвита, а это – мои спутники, добрые крестьяне Южного Пути и горожане Короны. Мы все приветствуем вас и желаем долгих лет здравия.

Мира заметила, как один из трех горожан раскрыл было рот, чтобы вмешаться. Но не посмел, смолчал, а Салем продолжил:

– Я не знаю, ваше величество, что вы слышали о нас, потому скажу перво-наперво главное: мы никому не желаем зла. Вот вам в том моя клятва.

Он вновь поклонился и сотворил на груди священную спираль. В каждом слове и жесте рыжебородого сквозила огромная, глубокая вера. В остальных вожаках ее не было – лишь привычная Мире смесь из страха, робости, надежды… Салем же стоял перед владычицей как добровер у алтаря: с величайшим уважением к ней, но и с абсолютной убежденностью в своем праве стоять в полный рост и говорить напрямую, безо всяких посредников.

– Желаю здравия и вам, вождь Салем. Я очень рада слышать о ваших благих намерениях.

Грустная усмешка тронула губы Салема.

– Простите, ваше величество, не стоит звать меня вождем. Я не командир и не начальник, и не что-нибудь в этом роде. Ко мне беда пришла раньше, чем к остальным, потому я первым нашелся, что делать. Только и всего…

Мира ощутила сильное желание узнать, какая беда постигла Салема. Что должно случиться с человеком, чтобы он решил вести в столицу нищих крестьян… и при этом наполнился такою верой?

– Вас постиг голод?

– Да, ваше величество. Была война, лорды Южного Пути и фуражиры владыки Адриана отняли все наши запасы… Но дело не только в голоде. Мы оказались никому не нужны – вот что самое худшее. Тем лордам, кого мы встречали, было до нас меньше дела, чем до мухи на навозе… А мы – люди, ваше величество…

Тот горожанин, что пытался перебить, теперь не вытерпел и вмешался:

– Ваше величество, не принимайте к сердцу обидные речи Салема! Мы не хотим оскорбить ваш слух мерзкими сравнениями и пустым нытьем. Мы пришли не затем, чтобы жаловаться, а затем, чтоб предложить простое и законное решение всех бед!

– Простите, кто вы?..

– Меня зовут Зуб, я зубной лекарь из Лоувилля. Горожане Короны избрали меня своим представителем и своим голосом. От их имени я смею предложить следующее…

Зуб умудрялся говорить в одночасье и робко, и хватко. Миру коробило от такого сочетания.

– Погодите, Зуб. Верно ли я понимаю, что вы требуете отмены налогов?

– Ни в коем случае, ваше величество! Мы лишь просим сделать налоги честными: установленными наперед и посильными простому люду. Мы готовы платить, но чтобы и самим осталось на пропитание! Правильно я говорю?

Он повысил голос и оглянулся к остальным Подснежникам, что стояли поодаль, ловя каждое слово.

– Да, ваше величество, – ответили они нестройным хором.

– Вы просите? – уточнила Мира.

– Смиренно просим, ваше величество, – поклонился Зуб.

– Десятки тысяч копейщиков и стрелков, которых я вижу, – пришли просить?

– Ваше величество, на нас то и дело совершались внезапные и вероломные нападения. Мы вынуждены были вооружиться, хотя – видят боги! – пытались решить миром. Но без оружия мы просто не дошли бы.

Подал голос вояка в кольчуге:

– Как отставной сержант, я крепко усвоил: коль хочешь успешных переговоров – запасись железом. А иначе-то никто тебя и слушать не станет.

Мира осведомилась:

– Искру вы применили из тех же соображений? Хотели заставить генерала Гора слушать вас? Поэтому убили послов на переговорах?

Зуб ударил себя в грудь:

– Ваше величество, то была жестокая случайность! Солдаты генерала резко дернули коней – мы и подумали, что они атакуют. Простите нашу ошибку! Мы же не военные люди, немудрено нам было испугаться и сплоховать от страху!

– Итак, честный налог и прощение убийцам послов, – подытожила Мира. – Этого вы хотите?

– Да, ваше величество! Только не убийцам, а несчастным бедолагам, дрогнувшим от испуга.

– А голод в Южном Пути?

– Голод…

Зуб поморгал. Мира отметила, что среди двух дюжин «свиты», стоящей за вожаками, крестьян лишь парочка, а прочие – мастеровые из городов.

– Голод, ваше величество, – это большое бедствие… Но Земель Короны он, к счастью, почти не коснулся. А что до путевских крестьян, то во время наших странствий они получили довольно пожертвований, чтобы закупить зерно. Будет чем засеять поля…

Чем больше говорил Зуб, тем тише стоял Салем из Саммерсвита – повесил голову, глядел в землю. Притихли и считанные крестьяне из свиты, а мещане, напротив, выражали полное согласие.

– Салем, что вы скажете?

– О чем, ваше величество?

– Согласны ли вы с Зубом?

– Ну, в общем, все так почти и было, как он говорит… – Салем вдохнул поглубже. – Да только не совсем так. Пока Зуб нас не переиначил, мы шли за справедливостью, не за налогом. Шли к нашему герцогу – он не принял. Тогда к вам… Искали того, кому не все равно будет. Кто услышит нас и разберется…

– Я слушаю, – сказала Мира. – Говорите, Салем.

– Простите, ваше величество… Я не очень-то знаю, как сказать. И в справедливости тоже не мастер… У нас в Саммерсвите и судьи-то нет, когда кого судят, то везут к баронам в замок. Вот я и не видал судилищ и законы плохо знаю… Но позвольте сказать, как думаю.

Мира кивнула. Почему-то ей перехватило горло.

– Я думаю, ваше величество, кое-что мы должны, и кое-что – нам. Когда искровики шли бить нетопырей и выгребли наши закрома подчистую – это было не по правде. Ладно бы половину – но нет, все до зернышка… Когда наш кузнец убил барона Саммерсвита – это тоже не было по правде. Барон – человек черствый и злой, но не он виноват в голоде… Когда его сыновья топтали нас конями – и это не по правде. Убийца средь нас был один, а она растоптали бы всех, если б мы не защитились. Вот в тот день нам пришлось взять оружие… Хотя и это не по правде: крестьянин – не рыцарь, чтоб носить клинок. Каждому свое…

Зуб дернул Салема за локоть и попытался прервать, но рыжебородый даже не заметил. Его как прорвало: все накопившиеся беды и обиды хлынули словами.

– Мы пришли в Грейс, и тамошний маркиз не захотел нас слушать. Это же он стоял над нашим бароном, но дела ему не было… Выставил армию, чтоб нас отогнать… Будто мы – слепни назойливые…

– Как ты смеешь! – прошипел маркиз, стоявший по правую руку Миры.

– Да ничего я такого не смею… Просто не по правде это, мне кажется. Извините, если обидел… Когда мы стрельнули искрой – это тоже несправедливо. С тем генералом был мальчонка из первородных… Его особенно жаль. Он даже крякнуть не успел – хлоп и в землю… И теперь, когда пришли сюда, на Святое Поле, – снова не по правде поступили. Этот Могер Бакли…

Зуб ударил его в бок, Салем зло оттолкнул горожанина.

– Да, Могер Бакли обещал нам еще тысячу копий и тысячу самострелов. Он нас обманул и ничего не дал… Но само то, что мы надеялись, – уже скверно. Ни к чему нам искра. Мы хотели миром. Я так ему и сказал, но он не слушал…

Салем осекся, встряхнул головой, поморгал, будто очнувшись от наваждения.

– Простите, что так долго, ваше величество. Увлекся я… Скажу коротко, чтобы вас не мучить. В убийстве барона виноват кузнец. В смерти послов генеральских… пожалуй, что я. Это же я сказал: идемте в столицу. И я вывел людей на переговоры, допустил смертоубийство… Спросите с меня и кузнеца. А остальных… рассудите по справедливости.

Он вынул из-за пазухи нечто, обвязанное тряпицей. Развернул и подал Минерве пару замусоленных бумажек с гербом Короны. Угловатые канцелярские слова не сразу достигли рассудка. Возмещение за реквизированное в военных нуждах продовольствие… вексель на предъявителя, выданный капитаном фуражной роты второго батальона Бесстрашного полка Янмэй Милосердной… О, боги. Салем верил в эти безнадежные бумажки! В имя Праматери, в перо и меч на гербе, в добрую владычицу, которая поймет и рассудит…

– Да, – сказала Мира и сбилась с дыхания.

Начала:

– Да, я услышала вас… Я разработала один план, который намереваюсь…

Снова сбилась.

– Имеется проект реформы, являющейся компромиссом между…

Ее затошнило от собственных протокольных фраз. Как в день присяги полков Алексиса. Сухо, лицемерно… не по правде. Нужно совсем иначе.

– Салем… люди Южного Пути и Земель Короны… я хочу принять закон, который все изменит к лучшему. Вы первыми услышите о нем.

Она передала слово Франку Морлин-Мею. Тот прочистил горло и заговорил неторопливо, внятно, простыми фразами.

Прежний министр налогов и сборов Дрейфус Борн сознался в чудовищных хищениях и отдан под суд. Сама система сбора податей в ближайшие месяцы будет изменена. Каждому хозяйству, мастерской, ремесленному цеху в Землях Короны будет назначена фиксированная сумма годового налога. В каждом городе откроется отделение банка. Оплата налогов будет производиться только путем внесения денег на счет имперского казначейства. Суды будут рассматривать дела о неуплате и применять наказание лишь к тем хозяйствам, что просрочили оплату более чем на три месяца. Сборщики налогов как таковые будут упразднены.

– Милостью императрицы я назначен новым министром налогов, – окончил речь Морлин-Мей. – Клянусь перед Праматерями, что до конца года завершу описанную реформу.

Несколько минут горожане осмысливали сказанное. Задали пару осторожных вопросов:

– То есть, сборщики не станут больше ходить по домам?.. Мы будем знать наперед, сколько платить?.. Одна сумма, независимо от выторга?.. Она будет посильной?..

Морлин-Мей отвечал утвердительно. Да, не станут. Да, все будет ясно и предсказуемо. Да, сумма вполне посильна – на уровне десятины от среднего дохода. Но чтобы рассчитать эту среднюю десятину и открыть новые отделения банков, нужно немало времени, потому реформа вступит в силу лишь зимой.

Последнее никого уже не смутило. Горожане, коих было большинство, пришли в восторг. Несколько из них тут же умчались к шеренгам собратьев, чтобы пересказать новости. Остальные принялись кричать «славу Минерве», пока Мира не остановила их взмахом руки.

– К сожалению, реформа касается лишь Земель Короны. Я не влияю на налогообложение Южного Пути – оно в ведении Великих Домов Лабелин и Ориджин. Однако я обещаю, что вы получите тройное возмещение за изъятое армией продовольствие. Также обещаю и то, что никто не будет наказан за участие в походе Подснежников. Ни возмездие, ни новый грабеж со стороны лордов Южного Пути не постигнут вас.

Она повернулась к Грейсенду:

– Ведь мы можем пообещать это, маркиз?

Как умный политик, Грейсенд быстро и верно оценил ситуацию.

– Да, ваше величество. Мы требуем лишь суда над убийцей барона Саммерсвита и не имеем иных претензий.

– Чтобы исключить досадные недоразумения, – Мира продолжала буравить взглядом маркиза, – будущею весной я посещу Южный Путь, в частности баронство Саммерсвит. Искренне надеюсь увидеть эту землю в полном процветании.

– Иначе и быть не может, ваше величество.

Тогда Мира обернулась к Салему – и заметила слезы в его глазах.

– Спасибо, ваше величество… Никто уже и не верил…

– Вы верили, – сказала Мира, – я же вижу.

«Слава Минерве!.. Слава императрице!..» – донеслось из шеренг. Все громче, уверенней, слаженней.

– Мы теперь знаем, что правда существует, – сказал Салем. – Почти не надеялись…

– Справедливость существует, – поправила Мира деревянным голосом.

Позади нее, со стороны северного войска послышался шум, стук копыт. Ориджин опомнился и прислал своих людей… К счастью, они уже не смогут помешать. Все сказано и сделано.

Кроме одного.

– Кто держал в руках искровые самострелы?

Она увидела, как побледнели Зуб и сержант, и те двое рядом с ними.

Салем твердо произнес:

– Я виноват, ваше величество.

– Я не спрашивала, кто виноват. Это мне решать. Я спросила: чьи руки держали оружие?

Она мысленно взмолилась: молчите, Салем, теперь молчите! Не вынуждайте меня…

Салем растерялся – все еще желая взять вину, но не смея лгать императрице. Он промолчал, опустив взгляд. Молчали и остальные.

Мира повысила голос, обращаясь к «свите» Подснежников:

– Я не хочу мерить всех одной меркой. Видят боги, не хочу! Ну же, кто держал самострелы?

Кто-то выкрикнул:

– Сержант…

И закашлялся, будто сам испугался. Другие голоса повторили:

– Да, сержант, точно! И еще молодчики!

Кольчужный вояка и двое мещан побелели, ринулись бежать. Лазурные гвардейцы схватили их.

– Кто еще? – потребовала Мира. Вообще-то, она и сама уже догадывалась. – Кто?!

– Зуб… – раздалось несмело. Повторилось громче: – Зуб! Это он всегда был за войну!

Зубной лекарь залепетал что-то неразборчивое, слюнявое. На него было жалко смотреть. Мира щелкнула пальцами, и гвардейцы убрали его с глаз.

– Салем стрелял? – спросила Мира, и Подснежники ответили в один голос:

– Нет, ваше величество! Салем – нет.

Ей отлегло от сердца.

– Кто-то еще?

– Был еще Бродяга, пивовар… Но его тут нет, запропастился куда-то…

И ладно, – подумала Мира, – четверых вполне достаточно для назидательной казни. Но, конечно, сохранила грозную позу:

– Бродяга также не уйдет от наказания – он будет пойман и повешен. Ко всем остальным Корона не имеет претензий. Вы можете возвращаться домой.

– Слава Минерве! Долгих лет императрице!

Салем поклонился ей до самой земли. Он силился найти подходящие слова… Но «слава Минерве», которую орали шеренги, была слишком пафосна, а ничего иного на язык не шло.

Вокруг загудели копыта. Двумя отрядами подлетели кайры и медведи – граф Лиллидей и лорд Крейг Нортвуд. Явились как раз вовремя, чтобы услышать, как Мира говорит Салему из Саммерсвита:

– Сложите оружие и ступайте домой. Пусть Глория-Заступница всегда помогает вам. Будьте счастливы!

Так и не найдя слов, он поклонился еще раз и зашагал назад – к своему войску, что уже бросало наземь копья.

Лиллидей и Нортвуд спешились перед Мирой.

– Здравия вашему величеству, – отчеканил граф.

– Что за тьма происходит?! – проревел Крейг. – Вы отпускаете бунтарей?!

– Они не бунтари. А вам пора уводить войска.

– Это чушь! Их надо наказать!

Она понизила голос:

– Лорд Крейг, помнится, вчера вы получили грамоту полководца Короны. Пока это не стало самой короткой службой в истории, возьмите свое войско и исчезните с моих глаз! Граф Лиллидей, Корона благодарит вас и лорда-канцлера за помощь. Однако Корона справилась собственными силами.