– Скажите, отче, какого вы мнения о Священных Предметах?

Мизансцена так и дышит светскостью. Девушка и священник рука об руку прогуливаются в саду. Тает снег, сладковатая сырость веет скорой весною, что очень располагает к прогулкам, и непременно – рука об руку. Слякоть правит бал: остатки сугробов сыры и серы, голые деревья грязны, – потому нет никакой возможности обсуждать погоду или красоты сада. И вот девушка ненадолго затрудняется в выборе темы (скрывая замешательство тем, что любуется собственной ладонью в белой перчаточке), а потом спрашивает с кокетливым безразличием:

– Скажите, отче, какого вы мнения о Предметах?

И добавляет иронично, сглаживая угловатость слова «Предмет»:

– Что слышно о них в вашем тайном ордене?..

Священник, конечно, робеет. Будь он знатным лорденышем, светским повесой, – ответил бы с игривым цинизмом. Но священнику к лицу кротость, вот он и опускает глаза:

– Миледи, я знаю о Предметах лишь то, что ничего о них не знаю…

– Неужели вы даже не порадуете меня какой-нибудь оригинальной, свежей мыслью?

– Ох, миледи, боюсь, нынче оригинально как раз не иметь мыслей о Предметах. Ведь все, кому не лень, принялись думать о них. Каждый имеет свежую версию о том, кто украл Предметы, и зачем, и сможет ли он их разговорить, и найдут ли его… Если бы не риск святотатства, я сказал бы, что Предметы теперь в моде.

– Вы так правы, отче… Что ж, не будем идти на поводу у праздной толпы.

Она не говорит главного – светская беседа к тому не располагает… Но скажи она главное, звучало бы так:

– Отче, все мои близкие свихнулись из-за Предмета! Помогите мне снять проклятие!

Рука Знахарки привела семейство Ориджин едва ли не в большее замешательство, чем война с императором. Конфликт Ионы с Эрвином был лишь началом волнений.

Леди София пришла в восторг от смелой попытки дочери вылечить отца. Но Иона по глупости рассказала историю в хронологическом порядке – и концовка жестоко разбила надежды матери. Знахарка мертва – лорд Десмонд никогда не встанет на ноги… Леди София была безутешна, и это особенно бросалось в глаза, поскольку она не проронила ни слезинки.

Сам отец весьма спокойно принял известие о смерти Знахарки. Собственно, он и предполагал, что в попытке пленения вражеский агент будет убит либо покончит с собой. Шпионов подобного уровня очень сложно взять живьем. Однако то, что провал случился по вине Ионы, крайне опечалило его. От кого угодно он мог ждать глупости и неповиновения, только не от дочери.

Аланис, едва утихла ссора с Эрвином, осознала, сколь многого лишилась. Сам целительный Предмет, без Знахарки, ни на что не годен. Мелькнувшая было надежда вернуть красоту бесследно угасла. Аланис не находила, на ком сорваться, ведь сама же придумала провальный план. Если бы кайры схватили и пытали Знахарку – может, выведали бы секрет управления Предметом. Но стараниями Аланис с Ионой все пошло прахом! Она чуть не выла от досады.

Один Роберт Ориджин сохранил спокойствие. Будучи посвящен в события, он сказал: «Ага…» – и предложил продать Руку Знахарки. А почему нет? Деньги чертовски нужны – ему ли, казначею, не знать. А Рука не входит в достояние Ориджинов, так что ее продажа не станет бесчестием. Тем более, из-за этой проклятой Руки все сами не свои – вот сбудем ее и успокоимся.

От его слов тут же вспыхнула перепалка. Лорд Десмонд счел предложение унизительным и озлился. Аланис и так была зла, а сейчас получила повод выплеснуть гнев. Леди София чуть не разрыдалась, представив, как здоровье мужа прагматично обменивают на деньги… Эрвин подвел черту под общим безумием и заявил:

– Мы научимся говорить с Предметом. По крайней мере, попытаемся.

Прежде никто и не думал об этом. Не секрет, что Гвенда смогла оживить Голос Бога, но то представлялось случайностью, улыбкой Праматерей. Ведь никому, кроме Гвенды, не удалось, а Гвенда – блаженная, такие люди милы Праматерям…

– С нее и начнем, – констатировал Эрвин.

Гвенда жила теперь во дворце, на положении служанки кайра Джемиса. Ее влюбленность в него была подлинно эмилиевской: беззаветно преданной и лишенной телесности. Гвенда не претендовала ни на руку, ни на постель кайра, что и естественно: он – сын графа, она – не пойми кто. Но прожить день, хотя бы раз не увидев его, не могла. Джемис не решился прогнать ее и взял на службу.

Гвенду привели и объяснили, что к чему. Состоялась нелицеприятная процедура снятия Предмета с покойницы: наперстки так плотно сидели на пальцах, что пришлось срезать полоски кожи. Предмет отмыли от крови и передали Гвенде. Она долго пыталась понять, куда просунуть какой палец, как приспособить к руке спутанную паутину. Но едва мизинец Гвенды нашел свой наперсток, Предмет изменился, подстроился по размеру, идеально сел на ладонь.

Джемис нанес себе царапину и показал Гвенде. Зрители затаили дыхание. Гвенда приложила пальцы к краям раны, и наперстки озарились сиянием.

– Исцелись… – сказала она неуверенно. – Пожалуйста…

Подумала.

– Помоги… кайру Джемису…

Аланис схватила Гвенду за руку:

– Пальцы держи вот так – сюда средний, а указательный сюда. И вслух не говори – Знахарка делала молча. Думай что угодно, но молчи.

Гвенда попробовала. Ничего не происходило, и люди стали советовать, о чем именно стоит ей подумать. Прочти молитву; попроси богов о помощи; почувствуй боль Джемиса; представь, как рана заживает…

Иона откуда-то наперед знала результат. Когда Гвенда убрала пальцы от раны, Иона не чувствовала разочарования. Так и должно было быть.

Но тут Эрвин сказал:

– Знаю еще один способ. Когда у Гвенды вышло в прошлый раз, кайру Джемису грозила смерть. Кайр Роберт, к оружию. Если рана не заживет, убейте кайра Джемиса.

Гвенда слишком плохо знала Эрвина, чтобы различить ложь. Едва клинок Роберта покинул ножны, она побелела, затряслась мелкой дрожью.

– Не нужно… Сумрачные люди! Так нельзя!..

Но протянула руку, впилась наперстками в края раны, закусила губу от безумного напряжения…

– Любовь, к сожалению, побеждает не все, – выронил Эрвин, когда неудача стала очевидна. – Кузен, уберите меч. Представление кончено.

Едва живую Гвенду увели. Перед тем она встряхнула ладонью, и Предмет, будто поняв ее желание, упал на стол. Теперь он напоминал спутанный клубок колец и ниточек.

– Кто желает попробовать следующим?..

Все поочередно испытали свою удачу. Роберт и Джемис не добились ничего – Предмет даже не наделся на их руки. Леди София готовилась очень тщательно: помолилась трем Праматерям, сотворила священную спираль, возложила Предмет на комнатный алтарь и окурила благовониями, лишь затем предприняла попытку – но успех обошел ее стороною. Аланис не считала, что молитвы и ритуалы имеют хоть какое-то значение. Все дело – в решимости. Она собрала в кулак всю волю, взяла Предмет с такой силою намерения, словно собиралась шагнуть в костер или прыгнуть со скалы. И снова святыня осталась нема.

На удивление, кое-что вышло у Эрвина. Он вовсе не надеялся на свой успех. С ироничными замечаниями и улыбкой на устах взялся за Руку Знахарки – и наперстки замерцали в его ладони. Когда надел их на пальцы, они изменили размер, приспособились к руке. Но тем все и кончилось. Что ни говорил Эрвин про себя или вслух, какие жесты ни совершал (а он проявил в этом немалую фантазию) – свечение не стало ярче, и Предмет не проявил целительной силы.

– Твоя очередь, сестрица, – сказал он, снимая наперстки.

Внезапно Иона поняла, что боится этого момента. Страх происходил от очень глубокой, едва осознаваемой надежды. Вдруг у меня получится?.. Это же оправдает все! Матушкин наивный договор с Кукловодом, мое бегство из Уэймара в столицу, глупая выходка, стоившая жизни Знахарке и кайру, – все обретет смысл, если сейчас Предмет оживет в моих руках! Окажется, что извилистый путь, омраченный столькими тревогами, вел меня к наилучшей цели из возможных – пониманию своего назначениям. Даже в зелье Мартина проявится смысл: боги показали мне ложное средство, чтобы впредь я отличала истинное. И даже в вороновом пере – знаке смерти и хвори, символе того зла, с коим мне предначертано сражаться!

Стать целительницей и посвятить себя людям – возможно ли миссия прекрасней?

И можно ли верить, что меня – несовершенную, безрассудную, странную, глупую – избрали боги?..

Все силы разума Ионы противились вере.

И были правы: Предмет не заговорил.

Эрвин улыбнулся сестре, без слов говоря: ничего страшного, ожидаемый исход. Она отдала Руку Знахарки.

Иона унесла с собою странное нечестивое святотатственное чувство: будто боги ошиблись. Они должны были вверить ей целительный Предмет. Если бы не ошибка, какая-то глупая погрешность судьбы, – Рука Знахарки ожила бы в руках Ионы!

Коль быть искренней до предела, то именно об этом она хотела бы поговорить с отцом Давидом. Но ведь не скажешь всерьез: «Святой отец, мне кажется, боги ошиблись», как и не откроешь постороннему секретный трофей своего Дома. И вот они гуляли в саду, и Иона самым светским из голосов расспрашивала Давида о неважном, в глубине души надеясь, что он сам угадает невысказанный смысл. А священник робел, как подобает священнику, отделывался общими фразами… пока вдруг не сказал:

– Миледи, когда вы спрашивали меня о тайном ордене, то перебирали в мыслях несбывшиеся мечты. Вы рассказывали о знаках – вороновом пере и лошади со льняною гривой – но держали на уме смысл жизни. Вы советовались об интерьере дворца и таили сомнения на счет политики брата… Сейчас я слышу тот же оттенок, вижу тот же туман в ваших глазах. О чем на самом деле вы думаете?

– Об ошибках, – ответила Иона, но не решила сознаться, о чьих. – Слишком много я наделала глупостей.

– Говоря так, люди часто имеют в виду только две глупости: первую и ту, что за нею последовала. Вторая обычно болезненна – не знаю, могу ли спрашивать о ней. Скажите, миледи, какая глупость была первой?

Интересные вопросы – почерк отца Давида. Он не тот человек, кому сможешь ответить, не подумав. Первая глупость… Второю, конечно, стала встреча со Знахаркой. А вот первой?.. Наивная надежда вылечить отца? Сомнения в Эрвине? Приезд в столицу? Ссора с мужем?.. Или еще раньше…

– Я бросила в темницу леди Минерву.

Так бывало с вопросами отца Давида: отвечая на них, Иона сама понимала кое-что. Вот и теперь осознала: да, именно конфликтом с Минервой началась цепочка! До того ей было не в чем себя упрекнуть.

– Владычицу Минерву? – уточнил отец Давид. – И теперь она таит обиду на вас?

– Не знаю. По меркам Севера, день под землей – ничтожная малость. Вежливый человек выбросил бы из головы… Меня волнует другое: я поступила несправедливо. Вспыльчиво, сгоряча… Да, отче, Северная Принцесса иногда поступает сгоряча. Хотя и редко…

– Минерва – умный человек. Она должна понять и простить.

– Ее прощение вторично… Кто-то другой – быть может, Праматерь, – не простил моего проступка. После той темницы я будто проклята: что ни сделаю, все обернется ошибкой.

– А вы были в ней?

– В темнице Уэймара?

– Да, миледи.

– Была, но… Почему вы спрашиваете?

– Точку начала событий стоит изучить особенно внимательно. Так, по крайней мере, говорят ученые мужи.

Иона возразила. Попыталась растолковать, что Давид неверно понял: темница – лишь форма, а содержание – несправедливость. Иона проявила ее с Минервой, а затем с Мартином, не наказав его сразу, а затем с мужем, усомнившись в нем. И теперь, обремененная этой виною, она видит несправедливость во всем – в исходе войны, бедствиях крестьян, политике брата. Так беременная женщина в любой толпе заметит другую будущую мать… Но Давид сказал:

– Миледи, этой тропинкой ваши мысли ходили неоднократно. Вам станет скучно со мною, если не привнесу чего-нибудь нового. Давайте взглянем на форму, а не содержание. Быть может, увидим нечто любопытное.

Что ж, Иона рассказала. Костлявые черные деревья с пятнами ворон располагали к такому рассказу… Темница Уэймара являет собой двухступенчатое подземелье. Верхний круг был выстроен одновременно с замком, то есть, четыре века назад. Он предназначался для содержания пленников графа. Тогда царили дикие нравы, люди ждали друг от друга лишь подлости и жестокости, держать пленника «на честном слове» в гостевых покоях, как теперь, было недопустимо. Однако узниками нередко становились родовитые воины, им следовало оказать некоторое уважение. Потому верхний круг подземелья сравнительно сух, снабжен фонарями в проходах (правда, теперь их редко зажигают), а камеры не слишком тесны. Иона почти доставала макушкой потолок, но она – высокая девушка, а четыре века назад люди были мельче.

Нижний круг темницы прорыт позже – после Второй Лошадиной. Он строился для особо опасных преступников. До того не считалось нужным тратить харчи на содержание злодея. Если преступление тяжко – казнить; если легко – поставить у позорного столба и дать плетей, отсечь ухо или палец, а после отпустить на все четыре стороны. Но бывали и те, с кем так не поступишь. Либо злодеяние настолько страшно, что быстрая смерть на плахе не искупает его; либо злодей – личный враг графа Шейланда, и милорд хочет долго любоваться его страданиями. Для таких случаев и соорудили нижний круг. Он – ни что иное, как лабиринт крысиных нор. Каждая нора кончается тупиком. Туда приводят злодея и замуровывают, оставив лишь отдушину для подачи пищи. Узник оказывается погребенным заживо. По прошествии лет он умирает, тогда отдушину закладывают, и нора сокращается на несколько футов. Новый злодей может быть замурован здесь же, во вновь образовавшемся тупике. Если прошлая отдушина заложена не тщательно, он будет чуять запах останков своего соседа…

– Вы часто используете слово «злодей», – отметил отец Давид.

– Вы правы: мне страшно думать, что такая участь может постичь невинного. Однако вас интересовало описание темницы. Теперь, услышав его, поделитесь новыми мыслями?

Отец Давид заговорил после паузы:

– К сожалению, я не имел чести беседовать с владычицей, однако видел ее и слышал голос. Я отметил черту сходства между нею и вами, миледи: та же погруженность внутрь себя, та же неизбывная тревога, скрытая очень глубоко. И я подумал: когда человек встречается с Тьмой, он уносит на себе ее отпечаток. Не одну ли Тьму встретили вы и Минерва?

– О, боюсь, вы ошиблись, отче. Конечно, тень смерти лежит на мне – я всегда ее чувствую. Но разве причина – Уэймар?.. Знаете, если в замке Первой Зимы служанка ждет ребенка, она отпрашивается у хозяина и уходит рожать в город. В замке отличные лекари и теплые комнаты, однако вся прислуга верит: дитя, рожденное здесь, будет проклято. Слишком многих людей убили мои предки. Несчастные души кишат в родовом гнезде Ориджинов, и, стоит появиться беззащитному младенцу, какой-нибудь призрак войдет в него, будто в новый дом. Лишь когда священник прочтет над ребенком шестнадцать охранных молитв, служанка рискнет принести его в замок… Но моя матушка не питала подобных предрассудков. Я родилась в башне над арсеналом. Возможно, во мне живет душа воина, убитого триста лет назад.

Оба помолчали какое-то время. Затем Иона добавила:

– Леди Минерва также встретила Тьму еще до Уэймара. Три месяца в пещерной темноте, молясь Ульяне Печальной и восхваляя прелести смерти… Если меж нами имеется сходство, то Уэймар здесь ни при чем.

– Пусть так. Не смею возражать, – отец Давид смиренно склонил голову. – Позвольте мне сменить тему и скрыть свою оплошность. Ходят слухи, в темнице Уэймара содержался один особый узник – давно, задолго до леди Минервы. Но так он был жуток, что кое-кто по сей день его поминает. Вам, хозяйке Уэймара, легенда должна быть хорошо знакома. Не поделитесь ли ею?..

– Особый узник, отче?.. Слухи приписывают Уэймару много особых узников. Который из них интересует вас? Ведьма, что стонала еще неделю после смерти? Трое братьев-людоедов, посаженных в одну камеру, чтобы сожрали друг друга? Палач, который сдирал с себя кожу?..

– Нет, миледи. Я спрашиваю о том человеке, что смог выйти из темницы. Говорят, он выломал стену, голыми руками убил двух стражников и ушел прямо сквозь толщу земли. Говорят, он заключил сделку с Темным Идо.

– Вы верите в Темного Идо, отче?

– Мне, священнику, было бы странно не верить во врага рода человеческого.

– Перефразирую: вы верите в Темного Идо, зашедшего гостем в мой подвал?.. Темный Идо орудует нечестивыми Предметами, туманит головы сильным мира сего, играет королями, словно серпушками. Зачем ему несчастный узник?

– Именно это мне и любопытно. Расскажите, миледи.

– Жаль, но нечем вас порадовать. Первые месяцы в Шейланде я развлекалась собирательством жутких историй – сравнивала призраков Уэймара с духами Первой Зимы. Услышала много любопытного до дрожи, но эта история – скучна. Почти двадцать лет назад отец моего мужа бросил в темницу одного человека – никто не знает, за какую вину. Узник скреб ногтями кладку, а Темный Идо, якобы, скрывал звуки от слуха стражников. За тринадцать лет он проскреб стену и вышел в коридор. Встретив стражников, убил их: одному свернул шею, другому перегрыз горло. Потом, с помощью Темного Идо, исчез из темницы сквозь землю, словно червь.

Она качнула головой:

– Вот только, к сожалению, разгадка тайны уже известна: узник просто ушел через подземный ход. Леди Минерва обнаружила его местоположение… Я знаю много куда более загадочных историй. Если желаете, развлеку вас, отче.

– О, я весь обратился в слух!

– Начну, пожалуй… м-мм… со змеиных глаз. Один кайр привез в Первую Зиму альтессу из Мельниц. Она была очень хороша собою, но имела странность: зрачки – не круги, как у человека, а вертикальные щелочки, словно у ящерицы…

Иона еще долго говорила, одну за другой вспоминая жутковатые сказки Севера. Она так увлеклась, что забыла обо всех волнениях, и только позже оценила, сколь искусно отец Давид развеял ее печали. Перенаправил мысли на другой предмет, как стрелочник меняет ход поезда, – и вот она больше не грызет себя за ошибки и не мучается пустою надеждой.

Когда брат снова позвал ее испытывать Руку Знахарки, Иона могла рассуждать абсолютно трезво.

* * *

– Возможно, вы уже знакомы, миледи. Это механик, пытавшийся убить вашего брата.

– Ме-е, – сдавленно выронил Луис.

Он был худ и белолиц, как девица. Светлые волосы легкомысленно вихрились, на щеках розовел нездоровый румянец. Глаза огромные, круглые, влажные, будто у олененка.

Разумеется, Иона знала его. Тот, кто предал и ранил Эрвина, и обрек на нечеловеческие страдания. Еще недавно Иона готова была задушить предателя собственными руками.

Но кайр Джемис, представив ей пленного Луиса, сказал:

– Миледи, не делайте поспешных шагов. Просто посмотрите какое-то время.

Она смотрела.

Сначала пришла в ярость от того, насколько здоровым выглядит этот подлец. Пробыв в плену у кайров месяц – четыре недели, тридцать дней! – мучитель Эрвина не лишился ни одной части тела, не получил ни одной серьезной раны, даже ни одного синяка! Что творится с Первой Зимою?! В тот единственный раз, когда жестокость была бы оправдана, – где она?!

Затем возникло удивление: очень уж странно глядел Луис – не как человек. Он знал Иону в лицо, и должен был испытать ужас. Но в его глазах не появился ужас, не блеснуло даже узнавание. Была лишь звериная тревога – не испуг человека в опасности, но привычный жизнеспасительный страх сурка. Слушать каждый звук: что? где? близко ли? пора ли бежать?!

Потом Луис заблеял, и удивление сменилось жалостью. Она сама не верила, что может жалеть предателя и убийцу, но жалела. «Что нас не убивает, то делает сильнее» – нет, это не всегда правда. Что случилось с Луисом, не убило его, но и сильнее не сделало. Он просто перестал быть человеком…

Позже, в столице, Иона волновалась, чтобы Эрвин не отдал Луиса палачам. Это было бы так логично… и абсолютно бессердечно. Но Эрвин очень долго приглядывался к Луису, проходя сквозь те же чувства, что сестра… И, наконец, сказал:

– Эх, сударь, если бы вы знали, какие пытки я для вас изобретал… Но моя фантазия оказалась тусклее реальности. Я сочувствую вам, Луис Мария.

Луис стоял на четвереньках и бормотал:

– Ме-ме-мееееее… Козленочек… дурашка, глупенький…

Ионе хотелось плакать.

Они с Эрвином долго размышляли, как поступить. Убить Луиса – не в качестве кары, а для избавления?.. Отпустить на свободу?.. Оба варианта в равной мере жестоки. Иона сказала, что слыхала о медиках, пытающихся лечить безумцев. Невозможно исцелить безумие, посланное богами; но разум Луиса помутнили не боги, а человеческое зверство, – так нельзя ли вылечить его? А Эрвин сказал, что у Луиса была в Маренго любимая девушка. Возможно, люди Кукловода умертвили ее, но если нет, хорошо бы разыскать. Сказать ей, что Луис жив и имеет шанс выздороветь. Пускай хоть что-то светлое случится с ними…

До сей поры успехи лекаря были невелики. Он давал Луису успокоительные капли, что притупляли страх и расслабляли нервы. Чаще это просто навевало сонливость, но иногда случались просветления – будто открывалось оконце, сквозь которые выглядывал из тела Козленка человеческий разум. В один такой час бывшего механика привели к герцогу.

– Луис, я хочу, чтобы вы кое-что сделали, – сказал Эрвин.

Он смотрел в сторону и говорил равнодушно. Лекарь предупреждал: взгляд в глаза может напугать Луиса, как и малейшее проявление эмоций. Больной еле слышно прошептал:

– Что сделать?..

В образе человека он не смел говорить громко.

– Попробуйте надеть вот эту… вещь. Будем звать ее перчаткой.

Эрвин подал Луису Предмет, держа его двумя руками – показывая, что прикосновение совершенно безопасно. Луис поднял глаза от пола ровно настолько, чтобы зацепить взглядом ладони Эрвина. Зашевелил губами.

– Пож… не… за… ня…

– Что вы говорите? Я не слышу.

– …лста… мло… не… ня…

– Будьте добры, громче!

И даже теперь шепот был едва различим:

– Пожалуйста, милорд, не заставляйте меня…

Иона взяла больного за руку и осторожно усадила в кресло. Заговорила, поглаживая его по плечу:

– Луис, мы не причиним вам никакого зла. Мы простили вас. Послушайте мой голос: разве не слышите в нем прощения?.. Мы желаем вам только одного: вернуть душевное здоровье. Лекарь сказал: вас мучают кошмары. Сделайте то, о чем просит мой брат, и кошмары прекратятся. Вы сможете спать… Спокойно, как в родном доме…

Она почувствовала, на какие ноты голоса откликаются обломки луисовой души. Голос матери, утешающей ребенка… Иона продолжала говорить:

– Вспомните вашу леди… Вы же хотите снова встретить ее, правда? Увидеть, как она бегает в саду?.. Она такая красивая – лучше всех на свете!.. Но вам нужно быть здоровым. Иначе леди очень расстроится, увидев вас хворым… Она заплачет. Вы же не хотите, чтобы она плакала… Пожалуйста, будьте умничкой, наденьте перчатку – и станете здоровым-здоровым…

Он поддался. Еле заметно кивнул и протянул руку:

– Да…

Жест бессилия. Так дитя просит, чтобы ему надели рукавичку. Эрвин закатил глаза: о, боги, я еще должен ему помогать?! Иона взяла у брата Предмет и неторопливо, наперсток за наперсток, надела на пальцы больного. Рука Знахарки вспыхнула густым свечением – как на Гвенде.

Луис ахнул и рванулся с места. Иона удержала его – мягко, но настойчиво.

– Теперь еще один маленький шажочек. Порадуйте меня, пожалуйста… Поднимите руку и потрогайте свой лоб… Да, вот так… Положите пальцы на лоб и подумайте, как вы не хотите больше кошмаров. Представьте леди, подумайте, как сильно хотите ее увидеть… Вам нужно быть здоровым. Да, Луис?..

– Да…

Он держал наперстки прижатыми ко лбу. Они сияли, но… Иона хорошо помнила, как с пальцев Знахарки свечение стекало на раненую ладонь. Теперь этого не было, Предмет не вливал целительную силу в голову Луиса.

Иона уговорила его попробовать иначе: приложить руку к виску, к темени, к затылку. Подумать о будущем избавлении, о спокойном сне, о том, как прекрасно жить, не чувствуя страха… А затем, напротив, вспомнить свой последний кошмар – и всеми силами души оттолкнуть от себя…

Все тщетно. Отчаявшись, Иона сняла Предмет с его руки и передала Луиса заботам лекаря. Выронила с грустью:

– Безнадежно…

Однако Эрвин улыбнулся в ответ:

– Напротив, сестрица: все очень и очень любопытно.

– Что любопытного в отчаянии и хвори?..

– Не думай о том, чего не удалось. Сосредоточься на том немногом, чего мы все же добились. Увидишь, какие презанятные выводы напрашиваются.

– М-мм… Несколько раз Предмет засветился и приспособился к руке… Но лечить все равно не стал…

– Милая Иона, забудь о лечении. Предмет наделся и замерцал – это уже отклик! Мы говорили с ним, и он слегка кивнул в ответ. Как нам это удалось?

– Наверное, благодаря мыслям…

Он, смеясь, укоризненно покачал головой:

– Сестрица, я вижу, что ты не думаешь. Но все же прошу тебя об этом: задумчивое выражение так тебе к лицу! Как мы смогли «засветить» Предмет, а? Ты говоришь: мысленно. Тогда скажи, о чем ты думала, надевая Руку Знахарки?

– Об отце… и о том, как было бы прекрасно стать целительницей.

– Иными словами, ты хотела творить добро для всех. Я не удивлен. Но Гвенда желала помочь одному кайру Джемису, а Луис – самому себе, а я… знаешь, для интереса думал совсем о постороннем: вспоминал декольте леди Сибил Нортвуд. И всем нам Предмет откликнулся! В то же время, мама и Роберт очень хотели помочь отцу, их мысли были бескорыстны и благородны, как и твои, – но успеха не принесли.

Вот теперь Иона заинтересовалась:

– Ты хочешь сказать… мысли не имеют значения?!

– Похоже, ни малейшего. Как и сказанные слова, прочтенные молитвы. Я уже опробовал Предмет в разных обстоятельствах: ночью и днем, у камина или на морозе, молча или с молитвой, в часовне или спальне. Все то же проделала и Аланис. Результат всегда один: мне Предмет откликается, ей – нет. Неважно, что мы думаем и делаем. Важно, кажется, лишь одно…

– Личность человека.

– Именно. Некоторым людям Предмет симпатизирует – вот весь секрет. Но что общего у избранников? Их трое: агатовец, наследник Великого Дома; и два простолюдина, чужие друг другу. Сходства меж нами тремя – никакого. Черты характера, возраст, цвет волос и глаз, родная земля – все различно. По какому же признаку Предмет выбрал нас?..

– А ведь ты прав: меж вами нет ничего общего… Зато у меня и матушки, и Роберта много сходства с тобой – но нас Предмет не выбрал… – Иона задумалась. – Постой-ка. Ты, Гвенда и Луис – вы были в Запределье.

– И кайр Джемис был, но не понравился Предмету.

– Тогда, возможно, ему нравятся белые вороны? Ты, Луис и Гвенда – вы все… прости меня… со странностью.

– Отличная мысль! – Эрвин чмокнул сестру в щеку. – Нужно проверить. Нам требуется странный парень… или девушка. Привлекательный, но особенный. Такой, что не находит понимания и замыкается в себе. Такой, за кого цепляется взгляд, как за черную овцу среди белой отары!

– Не знаю, подходит ли к ней твоя метафора, но… Есть еще одна девушка, избранная Предметами.

– Тьма сожри! Точно! Мастер Надевания Странных Перчаток – вот кто нам нужен!