Личный поезд ее императорского величества состоял из семи вагонов. Первый и последний занимали отряды лазурной гвардии. Второй предназначался для лошадей, третий – для слуг. Четвертый отводился особо важным гостям, буде владычица удостоит кого-либо приглашения сопроводить ее в путешествии. Пятый представлял собою двухэтажную трапезную с обеденным залом внизу и чайным салоном наверху, в светлой мансарде. Предпоследний вагон занимали августейшие покои. Здесь имелась спальня с огромным ложем под вишневым балдахином; кабинет со всеми принадлежностями; небольшая библиотека; игровая комната со столом для стратем; чайная; туалетная; гардероб; ванная. В кабинете имелись в наличии карты всех земель, справочники по финансовому и военному делу, родословные Домов, подшивки «Голоса Короны». В хвосте вагона располагалась крохотная голубятня и приемная точка волны – уникальное устройство, пока что единственное в Империи, позволяющее принимать и посылать сообщения на ходу. Владыка мог управлять государством, не покидая состава.

В этом вагоне – а точнее, в комнате для стратем – рассеянно двигая фишки, глядя в окно на мартовские черные с прозеленью луга, Минерва впервые ощутила свою власть. Земли тянулись и тянулись за стеклом – бескрайние просторы, усыпанные деревеньками и городками, просыпающиеся от зимы, расцветающие мирной трудолюбивой жизнью…

Это все – мое?

Минерва не была настолько глупа, чтобы думать так. Конечно, не мое. Этим правят бароны и графы, лебезящие, заискивающие перед лордом-канцлером, не смеющие чихнуть без его позволения… Но по крайней мере, поезд – лично мой. Целый состав – чудо искровой техники, самый быстрый транспорт на свете. Это не Империя и не одна земля, и даже не городишко. Но зато он – в моей безраздельной власти.

Имелась и еще одна причина для особых ощущений. Вечный Эфес – священный кинжал императоров Династии – наконец был подобающим образом очищен и передан Минерве. Всего лишь вещь, символ – но с ним она чувствовала себя намного уверенней. Его носил на поясе Адриан… и Телуриан, и Эвриан Расширитель Границ, и Юлиана Великая, и Ольгард Основатель. На протяжении веков Эфес носил каждый великий правитель! Впрочем, носили и те, кто не стоил и бархатной подушки на троне.

Южнее Оруэлла Мира увидела в окно цветущий луг. Она колебалась несколько минут, затем дернула шнур и сказала гвардейцу, вбежавшему на зов:

– Прикажите остановить.

Спустя минуту поезд встал.

Для нее опустили лесенку, поставили приступку. Мира сошла на каменную насыпь. Опираясь на руку капитана, спустилась по камням, ступила на мягкую, едва пробившуюся травку. Вдохнула запах сырого ветра, влажной почвы, цветения. Первый вдох весны… Оглянулась. За спиною блестел стеклом и бронзой состав – громадный, как крепостная стена. Послушный ее воле.

Мира наклонилась и сорвала ландыш. Прошла пару шагов и выбрала другой – красивей и белее прежнего. Сорвала его, а первый бросила под ноги. Вокруг было множество ландышей – целый акр трепетных белых колокольчиков. Все они также принадлежали ей – в той же мере, что и состав. Цветы и поезд – пусть не Империя, но уже что-то.

Когда Мира наклонилась за третьим цветком, ее окликнул низкий мужской голос:

– Позвольте спросить, ваше величество: зачем вы это делаете?

Хмурый воин в двуцветном плаще следил за нею, скрестив на груди руки. Кайр Джемис Лиллидей – ручной волк герцога Ориджина.

– Я девушка, – сказала Мира. – Я люблю цветы.

– Желаете показать свою власть? Но кому? Гвардейцы и так преданны вам, а я здесь – только гость. Демонстрация власти для собственного удовольствия вашего величества?

Капитан напрягся, но Мира жестом успокоила его.

– Кайр Джемис, я разделяю ваше желание побеседовать, но не одета для долгих прогулок. Пройдемте же в чайный салон…

– Прикажете продолжить путь? – уточнил капитан, когда владычица двинулась назад к вагону.

– Не сразу. Сперва соберите для меня букет, – Мира развела ладони, – вот такого размера.

Они уселись через стол, как для стратемной дуэли. Кайр беззастенчиво разглядывал Миру, она – его. То был жесткий, закаленный, всего повидавший головорез. Сквозь угрюмую опытность вояки проглядывала некая чертовщинка: озорной огонек, лихая дерзость юноши. Эта искорка притягивала интерес Минервы.

– Как я вижу, кайр, вы не очень жалуете власть имущих?

– Только тех, ваше величество, кто выставляет власть напоказ.

– В чем же причина ваших чувств? В том ли, что к своим годам вы все еще не достигли власти?

– Я видел много славных парней, погибших из-за дурацких приказов. Власть – ответственность и бремя. Не люблю тех, кто думает иначе.

– Вы весьма откровенны.

– А вы предпочитаете трусость или ложь?

Мира сменила тему.

– Где ваш грей, кайр? Разве не всюду грей сопровождает хозяина?

– Сейчас у меня нет грея, ваше величество. За прошлый год я потерял троих.

– Соболезную.

– Не стоит. Они погибли потому, что были глупы и неуклюжи.

– Вовсе не из-за дурных приказов хозяина?

– Я не даю дурных приказов.

Прозвучало как упрек в адрес Миры. Или показалось?..

– Насколько я помню, кайр, у вас имеется пес. Почему вы его не взяли?

– Шаваны пристрелили бы его. Шаваны сделают все, чтобы разозлить и унизить нас. Они любят дрянные выходки. Убить собаку. Напугать коней. Посмеяться над возрастом посла… или ростом…

Джемис глянул в стену выше макушки Минервы. Беседа все отчетливей напоминала поединок. Что ж, коль желаете сеанс фехтования – извольте.

– Кайр, меня волнует одно противоречие, не поможете ли? Когда я сообщила герцогу о будущих переговорах с Мораном, он советовал выбрать малоценного человека на роль посла, ибо, скорее всего, тот будет убит. Затем я попросила дать мне в провожатые кайра – и герцог дал вас. Говорят, вы – один из самых дорогих ему вассалов. Неужели ошибаются?

– Милорд не посылал меня. Я вызвался сам. Он был против, но уступил моей просьбе.

– Вы напросились на переговоры? Зачем?

– Из любопытства, ваше величество.

– Из любопытства к Морану?

Джемис издал смешок.

– Моран – обычный лошадник, не интересней прочих. Мне любопытны вы.

– Отчего же?

– Все уважаемые мною люди имеют разное мнение о вас. Я захотел составить собственное.

– И каково оно?

– Пока что я заметил одно: вы любите спрашивать, но не отвечать.

Мира развела руками:

– Справедливо. Спрашивайте.

– На что вы надеетесь, ваше величество?

– На Янмэй Милосердную, на свой ум и немножко – обаяние.

– Это в целом. А в данном конкретном случае? Откуда вера, что Моран склонит пред вами колено, а не нанижет на пику вашу голову?

Мира изобразила милейшую улыбку.

– А разве это не романтично: грозный дикарь-кочевник склоняет колено перед хрупкой девушкой? Он не сможет противиться красоте контраста! Тем более, я буду в красивом платье и с букетом цветов.

Джемис пронизал ее взглядом, склонив голову набок.

– Девушки часто переоценивают свою власть над мужчинами. Думают: можно миленько улыбнуться, хихикнуть, стрельнуть глазками, отпустить шуточку – и все будет хорошо. Думают, можно даже покапризничать – это ведь украшает девушку, парни не могут противиться капризной красотке… А потом вдруг выходит так, что эту саму красотку по кругу приходует весь отряд: сначала ганта, потом шаваны. И знаете, что самое забавное? Миленькая улыбочка какое-то время остается на лице. Девица еще верит в свою власть – минутку-другую, как бы по инерции.

Мира ответила серьезно:

– У меня не было подобного опыта. Поверю вам на слово: капризы не помогут. А как на счет поезда? Состав должен впечатлить западников. Они поклоняются духам коня и быка – самых больших и быстрых зверей, каких знают. Разве их не впечатлит машина больше быка и быстрее коня, созданная моими предками?

– Шаваны видели поезда, ваше величество. Они видели искровые лампы, банковские векселя, печатные книги. Шаваны – дикари, но не идиоты.

– Тогда, возможно, Моран умеет играть в стратемы? Я предложу ему партию и одержу блестящую победу, после чего он склонится пред моим острым умом.

– Я очень надеюсь, что ваш запас иронии исчерпается к моменту встречи с Мораном. Вождь дикарей – последний, кто сможет оценить такого рода шутку.

– Очень жаль. Грустно общаться с людьми, лишенными чувства юмора.

Джемис поставил локти на стол, смерил Минерву взглядом исподлобья.

– Есть ли что-то еще в арсенале вашего величества?

– Ну, даже не знаю… Как на счет поединка чести? Мой воин против воина Степного Огня. Победитель получает все.

– И кто же станет, простите, вашим воином? Капитан Шаттэрхенд?

Мира подмигнула:

– Я подумывала о другой кандидатуре… Говорят, вы – лучший мечник Севера.

– Один из пяти лучших.

– Окажете любезность – убьете для меня Морана?

На лице кайра Джемиса проступило насмешливое, почти унизительное снисхождение.

– Вы представляете себе, как ведут переговоры западники? Думаете, вы с Мораном сядете за стратемный столик и миленько побеседуете?.. Шаваны говорят только с позиций силы. Когда они слабее, то не разводят бесед, а убегают. Когда же сила за ними, они показывают ее всеми способами. Орут, гарцуют, машут клинками…

– Ох, как страшно!.. – ввернула Мира.

– …убивают пленников на ваших глазах, – тем же снисходительным тоном продолжал Джемис. – Например, разрывают лошадьми на куски или размалывают копытами. Могут прикончить кого-нибудь из вашей свиты – кого-то малоценного, чья смерть не сорвет переговоров. Могут поскакать на вас галопом, обнажив мечи, будто атакуют. Мне кажется, ваше величество никогда не встречали кавалерийскую атаку. Вы успеете помянуть всех Праматерей к тому моменту, когда они осадят лошадей и расхохочутся над своей шуткой. Вы почувствуете себя испуганным затравленным зверенышем, не сможете думать ни о чем, кроме страха – вот только тогда они начнут переговоры.

Мира скрыла от Джемиса свою тревогу и молвила с нарочитой небрежностью:

– Мне кажется, кайр, давно подошла очередь моих вопросов.

– А если я не захочу отвечать?

– Тогда я просто наслажусь вашим выражением лица, когда спрошу: за что герцог Ориджин отнял у вас плащ?

Джемис вздрогнул и побагровел.

– Откуда…

– Будет вам. Один моряк сказал другим морякам. Моряки – солдатам, солдаты – слугам. Шутка ли: великий лорд взял на службу бунтаря! Вы – знаменитость, кайр.

– Это дело – только между мною и герцогом.

– Но я же могу позволить себе несколько фантазий. Герцог был автором тех приказов, от которых гибли славные парни? Он слишком любовался своей властью? Или вы, с характерной для вас честностью, назвали его слюнтяем и неженкой?

Джемис холодно отчеканил:

– Герцог Эрвин – один из самых достойных людей, кого я знаю. Поначалу я ошибся в нем, и очень сожалею об этом.

– А может быть, не ошиблись? Возможно, как раз в начале вы видели его таким, какой он есть? Возможно, он и заслуживал бунта?

Кайр Джемис поднялся и отвесил поклон.

– Слова вашего величества слишком походят на провокацию. Я не имею возможности продолжать подобную беседу.

– Сядьте, кайр. Я не отпускала вас.

Кайр двинулся к выходу.

– Я вас не отпускала, – тихо повторила Мира.

Выдержала долгий и злой его взгляд. Дождалась, пока кайр смирится, отойдет от двери. Сказала мягче:

– Я не собиралась подстрекать вас к мятежу. Но мне действительно интересно: чем герцог Ориджин так располагает к себе всех? Даже тех, кто сперва хотел его убить!

Кайр молчал.

– Я абсолютно серьезна. Никаких шуток, никакой издевки.

Кайр не раскрыл рта.

– Я привыкла верить своим глазам, и они говорят мало лестного об Ориджине. Но также я привыкла верить слову рыцаря. Все знакомые мне рыцари либо восхищаются герцогом, либо ненавидят лютой ненавистью… что тоже близко к восхищению. Скажите мне нечто хорошее о вашем сюзерене. Хоть одно.

Кайр Джемис ответил:

– Если бы милорд взял горстку воинов и поехал на безнадежные переговоры с вождем орды, если бы он при этом сыпал глупыми шутками и изображал наивное дитя – я бы спал спокойно. Я знал бы, что он вернется с победой.

* * *

Почти сотню миль от побережья Залива Мейсона до Сердца Света рельсовый путь идет через глинистую бурую пустыню. Ни единой станции, только насыпь, бесконечная шеренга столбов да редкие башенки с искровой машинерией. Середину этого безлюдного отрезка обозначает форт Большая Удача. Когда-то здесь был поселок золотоискателей, слетевшихся на звук сплетен, как птахи слетаются на зерно. В Кривом Ручье нашли песок! Да что песок – бывают и самородки! Размером с ноготь… со сливу… бери больше – с кулак! Поселок возник из ничего, восстал среди пустыни, как мираж. Ручей – чуть живая струйка мутной воды – запестрел столбиками, зарос сетями, заполонился людьми: суетливыми, злыми, недоверчивыми друг к другу. Кому-то вправду повезло, десяток фунтов золота уехал в Сердце Света в чьих-то переметных сумах. Слухи окрепли, набрали силу и стали приманивать даже шаванов. Несколько налетов с запада сплотили золотоискателей. Они сработали сообща и обнесли поселок глиняным валом, соорудили несколько башен из найденных окрест кусков песчаника, оборудовали площадки для лучников. Возник форт, который сами же старатели назвали Большой Удачей. Насмешка судьбы: едва имя прижилось, удача отвернулась от золотоискателей. Кривой Ручей оказался беден драгоценным песком и за несколько месяцев был выпотрошен подчистую. А после и вовсе пересох: не вынес сотен хлебающих людских и конских глоток. Старатели отхлынули, недавно построенный форт был забыт.

Век спустя рельсовая дорога подарила новую жизнь его руинам: одну из уцелевших построек заняли дежурные смотрители путей. Дежурные были здесь и теперь: двое надеждинцев – лысый постарше, кучерявый моложе. Их смена длилась полгода. Пищу и воду для них сбрасывали с проходящего состава, так что всеми делами их было выметать песок из дома и сверять поезда с расписанием. Если какой-либо состав опаздывал на четверть часа – не беда, бывает. Если на полчаса – пора встревожиться, принести голубиную клетку и оседлать лошадь. Если через час поезд так и не появится, смотритель постарше должен послать голубя в Сердце Света, а смотритель помоложе – запастись водой, поскакать навстречу составу и выяснить причину остановки. В декабре – в день взятия дворца – поезда встали потому, что бандиты оборвали провода южнее Оруэлла. С тех пор опозданий больше получаса не случалось. Вот уже три с половиной месяца оба смотрителя безвылазно торчали в руинах форта среди пустыни и играли в «прикуп» на камушки. К началу марта лысый выиграл сто сорок раз, а кучерявый – триста семьдесят пять. Все пригодные для ставок камушки, какие только удалось найти в руинах, оказались во владении кучерявого. Дальше пришлось играть без ставок, отчего «прикуп» стал вдвое скучнее. Смотрители не ждали от своей смены уже ничего хорошего и клялись друг другу ни за что больше не служить в такой дыре, сколько бы денег не посулило рельсовое управление Надежды. Кучерявый повторял данную клятву по шестому разу в тот момент, когда около форта остановился особый гербовый поезд Е. И. В. Минервы.

– Не по расписанию, – удивился кучерявый и полез для проверки в журнал, хотя и помнил все поезда наизусть.

– Его не должно быть в расписании, – ответил лысый напарник. – Это особый состав. Видишь: на гербах перо и меч!

– Что значит – особый?

– Значит – императорский.

– Все составы из Земель Короны императорские, – хмыкнул кучерявый и ткнул в обложку расписания, где золотой вязью значилось: «Е.И.В. рельсовые дороги Полариса».

– Дурак, – буркнул лысый. – Этот поезд – не вообще императорский, а лично ее.

Кучерявый затратил несколько минут на осознание.

– То бишь, в нем внутри – она?

– Ну да.

– Она сама? Прямо своим лицом?!

– А как еще! Она самехонька, собственной личной персоной!

– Тогда идем, – решил кучерявый и надел куртку.

– Куда?

– Выясним причину остановки.

– Дурак! Она тебе так выяснит, что костей не соберешь!

– Но ведь порядок: если поезд встал, надо выяснить причину. А он встал? Встал. Идем и выясним!

– Говорю: пристанешь к ней с вопросами – получишь кнутов.

– А я говорю: получим кнутов, если не выясним! Может, она специально остановилась, чтобы нас проверить? Хочет, значит, убедиться, что мы работаем как надо?

Спор длился еще около получаса, и чаша весов постепенно склонилась в пользу кучерявого. Лысый с боями признал, что лучше побеспокоить владычицу вопросом, чем нарушить порядок и бросить поезд в состоянии аварии, да не какой-нибудь поезд, а особый императорский. Правда, в виду природной осторожности лысый замешкался и пропустил кучерявого вперед: пусть молодой дурак сам спрашивает. Таким вот порядком – кучерявый впереди, лысый сзади – смотрители и двинулись к стоящему поезду. Они прошли всего сотню шагов, когда новое событие заставило их замереть с разинутыми ртами.

По ту сторону от рельсов над дюнами поднялось облако пыли. Дробный копытный гул возник с юга, накатился волной, затопил всю пустыню. Из-за холмов хлынули, устремляясь к поезду, сотни всадников.

– Не по расписанию… – в ужасе выдохнул лысый.

Владычица Минерва сошла с поезда, держа в руках букет ландышей. За ней следовали капитан Шаттэрхенд и кайр Джемис, а за ними – еще шестеро гвардейцев. Капитан нес клетку с парой голубей, кайр – складной стульчик. Делегация Короны отошла от поезда на сотню ярдов. Мира уселась на стульчик, поставленный кайром, капитан опустил наземь клетку. Ждать оставалось недолго: первые всадники Степного Огня уже спускались с холма.

Они появлялись стройными рядами по дюжине воинов, демонстрируя странную для орды дисциплину. Шеренга за шеренгой появлялись на гребне холма, обнажали клинки и мчались вниз, к поезду. Гул нарастал с каждой новой дюжиной, все больше напоминая рокот лавины. Пыльное марево уже накрыло весь склон, а новые всадники все возникали на гребне. Тревога поползла мурашками по спине Миры.

– Четыре сотни, – сказал капитан, когда, наконец, весь отряд Морана перевалил через холм.

Очень много. Мира ждала, что вождь пошлет на переговоры от силы несколько дюжин. Впрочем, это ничего не меняло: боя в любом случае не будет. Ведь не будет же, верно?..

Головная шеренга неслась прямо на Миру. Кони сверкали зубами, всадники вращали мечами над чубатыми макушками, клинки полыхали отраженным солнцем. Расстояние стало таким, что можно разглядеть лица: узкоглазые, смуглые, безбородые – чужие. Один из них издал гортанный крик, и весь отряд разразился гиканьем – как хохотом безумца.

Капитан шагнул вперед, закрыв собой владычицу. Кайр Джемис дернул его за плечо:

– Не дури.

В какой-то сотне футов от них передний ряд шаванов развалился надвое. Половина ринулась влево, вторая – вправо. Весь отряд распался на две колонны, и по примеру первой шеренги стал огибать послов Империи – одновременно и слева, и справа. Спустя секунды Мира очутилась в центре бушующего вихря из грив, копыт, пляшущих бугров мышц, лоснящихся боков, оскаленных морд, хохочущих смуглых лиц, кнутов, мечей. Гул стал таким, что Мира не услышала бы себя, даже закричи во весь голос. Солнце померкло за облаками пыли. Шаваны мчались, лились рекой – два потока по кольцу, навстречу друг другу. За ними потерялся уже и поезд, и пустыня – ничего не осталось, лишь кони и орущие всадники. Голуби в ужасе бились о прутья клетки.

Кайр Джемис положил руку Мире на плечо. Она поняла, что хотела вскочить и бежать напропалую, куда-нибудь, хоть прямо под копыта. Возможно, и побежала бы, если б не Джемис.

Шаваны кружили. Грохот копыт прорезал сухой щелчок кнута – и тут же повторился многократно. Воздух распался на лоскутья, рассеченный выстрелами кнутов. Иглы вонзились в уши, кожа заныла от кроящих, секущих, раздирающих звуков. Мира схватилась за рукоять Эфеса. Легче не стало… но хотя бы руки заняты и не смогут позорно зажать уши.

Спустя время, всадники сбавили ход и раздвинулись. Теперь они не неслись галопом, а гарцевали по широкому кольцу, охватившему послов Короны. Один за другим шаваны стали выезжать из строя внутрь круга. Приблизившись к послам, они раскрывали переметные сумки и высыпали содержимое. Оно падало в пыль с сухим неприятным перестуком.

То были кости.

Десятки, сотни… может, и тысячи человеческих костей. Сходные по длине и форме, вздутые утолщеньями суставов… Кости ног. Все до единой.

Всадники сыпали, и сыпали, и сыпали из мешков. Мертвые ноги складывались в кольцо, в приземистый костяной вал вокруг послов. Некоторые ноги еще хранили форму, слепленные остатками плоти. Угадывались стопы, колени… Иные – выбеленные временем и зверьем – рассыпались на косточки от удара оземь. Чей-то палец покатился к сапогам Джемиса…

– Храните спокойствие, ваше величество, – шепнул Шаттэрхенд.

О спокойствии речь не шла. Сохранить дыхание – уже было для нее трудной задачей. Как говорил кайр – испуганный, затравленный звереныш? Не настолько… но весьма близко.

Град костей еще длился, когда дюжина всадников выделилась из отряда и подъехала прямо к Мире. Невысокая ростом, сидящая на стульчике, она казалась крохой в сравнении с ними. Центральный конник долго разглядывал ее с высоты седла. У него были пронзительные синие глаза и длинные волосы, завитые в три косицы.

– Так это и есть ее величество?..

Синеглазый обращался не к Мире, а к собственным спутникам. Один ответил:

– Вроде, да, вождь.

– И на кого она похожа?

– Суслик, – сказал один.

– Мышка-полевка, – хохотнул другой.

Мира даже не думала об ответе. Единственная мысль занимала все сознание: слава богам, что стало тише! Пусть будет тихо. Пусть всегда будет тихо!

Синеглазый встряхнул копьем, привлекая ее внимание. Древком повел вдоль костяного вала.

– Я слыхал, владычицы любят дары… – он говорил неторопливо, со вкрадчивыми паузами. – Мы привезли тебе дары. Я-то думал, ты будешь покрупнее… Если б знал, какая ты, взял бы меньше…

Спутники вождя издали смешок.

– Это все – ноги наших врагов… Они не были шаванами, и попали не в Орду Странников, а на вашу Звезду. Видишь: я сделал так, чтобы на Звезде они ползали, как черви… И вечно проклинали день, когда пошли против нас.

– Так будет со всеми врагами Степи!

Спутник вождя хлестнул кнутом по мертвому валу. Косточки чьей-то стопы разлетелись в стороны.

– Скажи, девочка… по нраву тебе наш дар?

Синеглазый сделал паузу, но, судя по лицу, особо не ждал ответа. Он полагал, что Мира сглотнула язык от страха. Он не был полностью прав. Мира не чувствовала собственных ног и судорожно дышала, и все цеплялась за рукоять Эфеса. Но с момента, как утихло гиканье и топот, начала приходить в себя. Грозные слова не особенно пугали ее. Пугал звук – а он прекратился.

– Коль по нраву, то я жду от тебя ответной… любезности.

Вождь провел тупым концом копья. На земле осталась длинная волнистая линия.

– Священный Холливел, – сказал вождь.

Четырежды пересек линию короткими черточками.

– Броды.

Отчеркнул широкий лоскут земли вдоль Холливела.

– Степная часть Литленда.

Ткнул копьем под самые ноги Миры, выскреб круглое пятнышко.

– Мелоранж.

Затем он дважды провел древком, зачеркивая все от Мелоранжа до речной волны.

– Вы там, в столице, любите писульки… – спутники вождя отозвались гоготом. – Вот и сочини указ или закон, или как оно там зовется… Все от сих до сих – теперь наше. Запиши это на бумаге… Тогда помиримся.

– Только так! – бросил левый спутник.

– Степь берет свое, – отозвался правый.

Кайр Джемис негромко хмыкнул.

Мира уже полностью восстановила дыхание. Позже, вспоминая этот день, она поняла ошибку Степного Огня: он слишком наслаждался своим голосом. Ему следовало давить вопросами ошеломленную противницу. Видишь, что ты в наших руках? Видишь, что мы возьмем все, чего хотим? Хочешь мира с нами? Да или нет? Но вождь увлекся угрожающей речью и дал Минерве собраться с духом.

– Я предлагаю вам ответный дар, сударь: эти цветы. Возьмите их, – Минерва сделала паузу, – и станьте моим вассалом.

Степной Огонь опешил, аж рот раскрыл.

Левый спутник гортанно рассмеялся.

Правый хлестнул кнутом и срезал головку крайнего ландыша в букете.

– Накорми овцу этой травой!

Мира поднесла букет к лицу, понюхала, перебрала пальцами белые колокольчики ландышей.

– Вам не нравится?.. Как жаль. А по мне, букет очень красив…

– Бабьи глупости!

– Не можешь говорить по-мужски – дай слово своему псу!

Спутники вождя выплеснули возмущение, но сам синеглазый молчал, не в силах понять игру Минервы. Это обнадежило ее.

С гримаскою грусти Мира положила цветы себе на колени и тихо заговорила:

– Жаль, что букет так расстроил вас. Я принесла его с самыми светлыми помыслами. Эти цветы – символ весны, нового витка великой спирали жизни. Зима окончена, природа пробуждается ото сна. Сходит снег, зеленеют побеги, распускаются листья. Реки сбрасывают ледяные оковы и бурлят, наполняясь свежей водою…

– Сучьи хвосты!.. – ругнулся синеглазый.

Гарцующие ордынские кони издавали достаточно шума, чтобы заглушить половину тихих слов императрицы. А вождь хотел слышать.

– Повтори громко, что сказала!

– Разлив рек, – не повышая голоса, продолжила Мира, – столь же верная примета весны, как и цветение полей.

Кажется, правый спутник вождя изо всей ее реплики разобрал одно лишь слово «цветение».

– В яму Червя твои цветы!

Он снова взмахнул кнутом, но щелчок почему-то не раздался. Вместо ландыша в пыль упал фут черного шнура. Кайр Джемис подцепил его концом клинка и швырнул в лицо шавану.

– Ты что-то обронил.

Тот зло оскалился и вновь замахнулся кнутом. Капитан Шаттэрхенд выпростал руку из-под плаща и метнул искровый нож. Лошадь рухнула под шаваном, тот еле успел убрать ноги из стремян, неуклюже шлепнулся на четвереньки в шаге от Миры.

– И конь твой упал, – покачал головой капитан. – Какая жалость! Загнал ты скотинку…

– Зато теперь, сударь, вы хорошо меня слышите, – тихо сказала Минерва. – Будьте добры, повторяйте мои слова для тех, кто слаб на ухо.

Вождь издал не то фырканье, не то смешок, и полез из седла. Оперся на древко, крепко сжал вожжи, тяжко ухнул на землю. Теперь стало заметно, как сильно повреждены его ноги. Правая, изрубленная мечом, заставляла Морана морщиться от боли. Левая, взятая в деревянные колодки, вовсе не гнулась. Опираясь на копье, Моран встал перед императрицей, двое шаванов спешились – поддержать вождя в случае нужды.

– Ладно, теперь я тебя слышу. Говори, что хотела сказать.

Минерва продолжила:

– Дымная Даль – величайшее озеро мира, пресное море – набирается сил по весне. Двенадцать рек Севера и Востока вливают в него свежие воды. А одна река берет начало из Дымной Дали и уносит воды на юг, в океан. Это – отец всех рек, священный Холливел. Я так сожалею, что не видела Холливела весною! Наверное, редко встретишь столь величавое зрелище. Река вздувается от свежей воды, покидает берега, разливается на целую милю, несется опрометью, бурля и пенясь… Все острова и пороги тонут без следа. Весною Холливел правит бал, и никто не в силах ему перечить.

– Блеянье овцы, – сплюнул левый шаван, но Моран одернул его. На лицо вождя легла тень тревоги.

– Впрочем, я не вполне права. Две переправы через Холливел сохраняются даже весной. Одна из них – Крутой Порог в Литленде, у пограничной крепости, которую сейчас держат ваши люди. Вторая – Юлианин Мост, чудо янмэйской архитектуры, арочный гигант длиною в милю, связавший Западную Альмеру и графство Холливел. Другое чудо инженерии – рельсовая дорога – ведет из Фаунтерры через Алеридан к Юлианину Мосту. Всего за трое суток можно попасть из столицы на западный берег Холливела. Искровый двигатель – великое и светлое изобретение. Не удивлюсь, если оно было сделано весною.

– Куда ты клонишь?.. – хмуро спросил вождь. Его тревога передалась спутникам. Никто уже не думал перебивать.

– Очень жаль, сударь, что вы не играете в стратемы. Партия доставила бы нам обоим много удовольствия… К тому же, вы знали бы одну особенность: большой отряд из многих фишек медленно идет по полю, но малая группа под командованьем искры может двигаться с удивительной скоростью – особенно если на поле есть рельсовая дорога. Трое суток поездами из Фаунтерры до Юлианина Моста; четверо суток ускоренного марша вдоль берегов Холливела – и вот через какую-то неделю полк искровой кавалерии уже занимает Крутой Порог. Единственную доступную вам переправу…

– Ты этого не сделала!.. – процедил синеглазый вождь, но по улыбке Миры прочел ответ. – А если и сделала, мы все равно возьмем Мелоранж! Выпоторошим и сожжем гнездо ползунов. Ты нам не помешаешь.

– Положим, возьмете. Но что станете делать дальше? Ваши семьи, дети, стада, табуны – в западных степях. Вы не сможете вернуться туда еще месяц, пока не спадет вода. Зато я с помощью рельсов и Юлианина Моста брошу на Запад столько батальонов, сколько захочу. Как полагаете, кайр Джемис, что может сделать полноценное войско Ориджинов на беззащитной земле за один месяц?

Кайр Джемис ухмыльнулся – именно так, как следовало. Слова не требовались к этому оскалу. Без слов вышло даже выразительней.

– Ты не посмеешь! – прошипел один из шаванов.

– Убьем тебя на месте! – рыкнул второй.

Мира обернулась к капитану, и он показал шаванам голубиную клетку.

– Здесь две птицы. Они умеют носить писульки. Вы правы, мы в столице любим писать… Одна писулька – генералу Серебряному Лису, чтобы он НЕ занимал Крутой Порог. Вторая – герцогу Ориджину, чтобы он НЕ отправлял войска на Запад. Если кто-нибудь из послов Короны сегодня умрет, голуби не улетят по назначению. Через месяц, судари, у вас не будет семей, домов, табунов. Будет только голодная орда на чужой земле, ненавидящей вас.

Мира добавила полушепотом, подмигнув синеглазому:

– А лично вы, вождь, не проживете и месяца. Шаваны не славятся покорностью. Вас зарежут свои же, едва узнают, что вы потеряли Великую Степь.

Она протянула ему цветы.

– Итак, я вернусь к исходному предложению: возьмите в дар этот букет – и станьте моим вассалом. Снимите осаду с Мелоранжа. Отпустите всех пленных литлендцев, отведите орду за Холливел. Тогда я прощу вам мятеж против Адриана и оставлю Степь в ваших руках.

Моран Степной Огонь прикусил губу до крови, сплюнул красную слюну.

– Мелоранж мой!..

– Не ваш. Чем бы ни обидели вас Литленды, вы уже вернули сполна. Удовольствуйтесь этим и отступите.

– Орда хочет трофеев!

– Орда сохранит Степь. Лучшего трофея нельзя и вообразить.

Правый спутник Морана взялся за меч.

– Давай убьем ее, вождь!

– А попробуйте! – с нежданным для самой себя гневом рявкнула Минерва.

Зашелестели клинки гвардейцев, покидая ножны. Пальцы Миры сами собою потянули из ножен Вечный Эфес.

– Убьете меня, янмэйскую императрицу? Начинайте! Сперва умрете вы, глупец. Потом – ваш вождь. Потом – все, кто приблизился к нам. А потом войска Ориджина придут в Степь, возьмут ваших жен и детишек и сложат такой вот вал поперек Крутого Брода.

Она швырнула букет на груду костей.

– Где же ваш пыл, лошадники? Отчего застыли?!

Пауза длилась очень долго. Огонь, бурливший в душе вождя, отражался гримасами на лице.

Он сказал:

– Литленды заплатят золотом.

– Нет. Вы взяли достаточно. Теперь вы вернетесь в Степь. Или – не вернетесь никогда.

– Пастушьи Луга – наши.

– Общие, согласно Юлианину закону. Но Литленды больше не попытаются присвоить их. Слово императрицы.

Он помедлил еще.

– Я хочу девушку. Ребекку Литленд.

– А вы думаете, она – моя собственность?

– Люблю ее, – сказал Моран.

– Ребекке решать. Сделайте предложение. Если она согласится, я благословлю ваш брак.

Он снова задумался.

– Вождь, мы же не… – начал левый спутник, и Моран ударил его по лицу древком копья. Шаван выплюнул кровь с обломком зуба.

– Я решил, – сказал вождь. – Будет мир.

– Литленд? – спросила Минерва.

– Ползуны свое получили. Мы пощадим их.

– Пленные?

– Пусть убираются на все стороны.

Мира кивнула.

– Корону это устраивает. Дайте букет.

Вождь не понял ее. Она пояснила:

– Вы не знаете вассальной присяги. Ее заменит букет – и два слова. Поднимите цветы, дайте мне и скажите то, что нужно.

Синеглазый смотрел ей в лицо. С полной ясностью Мира понимала его мысли. Заманчиво, Дух Степи, как же заманчиво: дать волю гневу, выхватить меч и зарубить девчонку на месте. А там – будь что будет! Будь на кону его голова, он бы рубанул не задумываясь. Будь ставкою головы всех его спутников – поколебался, может быть, лишнюю секунду. Но Степь… Великая Степь – под сапоги северян!..

Моран сделал три тяжелых шага, неловко нагнулся, опершись на копье, и поднял букет. Подал Минерве.

Она ждала клятвы, держа пальцы на рукояти Вечного Эфеса.

– Ваше величество, – произнес Моран.

* * *

Едва трое послов Короны зашагали к поезду, на плечи Миры навалилась безумная усталость. Все тело налилось свинцом, ноги едва не подгибались.

– Прошу, помогите мне.

Капитан и кайр одновременно подали руки. Мира оперлась на локоть Шаттэрхенда. Джемис взял у капитана неудобную клетку с голубями.

– Отправить птицу Ориджину… Герцог же понятия не имел, что должен выступить на Запад?

– Я не стала тревожить его пустяками.

– И никакого полка у Крутого Порога?

– Моран мог проверить эту часть истории: послать птицу своим людям на Пороге. Так что полк есть – стоит у Юлианина Моста, готов к маршу.

Джемис уважительно кивнул:

– Красиво сыграно.

Мира хотела пошутить о девичьей власти и силе цветочков… Но слишком устала для болтовни. Выдавить лтшнюю фразу было бы подвигом.

– Я составил мнение, – сказал кайр Джемис. – У вашего величества есть нечто общее с милордом.

И добавил после некоторого колебания:

– Сейчас не лучшее время, но я считаю, вы должны знать. Крестьянский бунт из Южного Пути перекинулся в Земли Короны. Бунтари приближаются к столице.