Глава 18
С дыханием пришла боль.
Он лежит на больничной койке. Это он понял, еще не открыв глаза, по тому, как ему было неудобно и холодно… И по запаху. Это казалось правильным. Отдаленно, хотя и неприятно знакомым. Он попытался моргнуть и обнаружил, что глаза залеплены жижей. Пахучей, прозрачной медицинской жижей. Словно смотришь сквозь стекло, покрытое слоем жира. Еще несколько раз моргнув, он смог сфокусировать взгляд и вынужден был остановиться, потому что от этого усилия сбилось дыхание.
С дыханием было что-то ужасно нехорошее: он дышал часто и тяжело, но воздуха не хватало. И еще этот свист. Он понял, что свист издает пластиковая трубка, которую он обнаружил, когда попытался сглотнуть. Губы пересохли и потрескались, и трубка мешала их облизать. Он попытался пошевелиться. Тело ответило сильнейшей болью, пронизавшей все кости. К рукам – или от рук – тоже шли трубки. И от ушей. И от носа?
Слишком много этих чертовых трубок. Он смутно догадывался, что это плохо, хотя не знал почему. Героическим усилием приподняв голову, он взглянул на свое тело. Трубка в горле тут же переместилась. Больно.
Ребра торчат. Живот ввалился. По всей груди расходятся красные рубцы, словно под кожей притаился длинноногий паук. Неровные разрезы покрыты хирургическим клеем. Повсюду какие-то датчики. Еще трубки, причем там, откуда они отходят, по идее не должно быть отверстий. Все тело покрыто толстым слоем пахучей жижи. Кожа отслаивается противными хлопьями.
Он уронил голову на подушку, и перед глазами закружились черные вихри.
«Слишком много чертовых трубок. Плохо…»
Когда пришла женщина, он словно в тумане плавал между непонятными обрывками снов и болью.
Она склонилась над ним:
– Сейчас мы вынем ритмоводитель.
У нее был грудной и чистый голос. Трубки из ушей исчезли. А может, они ему привиделись?
– Твое новое сердце будет биться, а легкие дышать сами.
Она склонилась над ним. Симпатичная женщина. С виду умная и элегантная. Ему стало неприятно, что он одет только в жижу. Хотя, кажется, когда-то он обходился даже более скромным нарядом. Но где и когда? Этого он не мог вспомнить. Женщина что-то проделала с паукообразной шишкой: он увидел, как у него разошлась кожа. Потом все снова скрепили. Казалось, она вырезает ему сердце, словно древняя жрица, готовящая жертвоприношение, но это было не так, потому что дыхание не прервалось. Она явно что-то извлекла и положила на лоток, который держал мужчина-ассистент.
– Ну вот. – Женщина пристально посмотрела на него.
Он тоже на нее смотрел, пытаясь сморгнуть противную жижу. У нее были прямые шелковистые черные волосы, собранные на затылке в неаккуратный узел. Несколько тонких прядей выбились из пучка и трепетали вокруг лица. Золотисто-смуглая кожа. Чуть раскосые карие глаза. Аристократическая горбинка на носу. Живое своеобразное лицо, не превращенное хирургами в безупречно-красивую маску, но полное мысли. Не пустое лицо. За ним – кто-то интересный. Но, увы, незнакомый.
Высокая и стройная, она была одета в хирургический зеленый костюм.
«Док-тор», – попытался угадать он, но из-за пластиковой трубки получилось только бессмысленное клокотание.
– Я сейчас выну эту трубку, – сказала она и оторвала что-то липкое от его губ и щек – пластырь? К пластырю тоже прилипла отмершая кожа. Она стала осторожно вытягивать трубку. Его замутило. Словно пытаешься вытянуть проглоченную змею. Когда он наконец освободился от трубки, то чуть не потерял сознание. Еще какая-то трубка – кислородная? – сидела в носу.
Он подвигал челюстью, попытался сглотнуть впервые за… за… Короче, язык онемел и распух. Грудь болела жутко. Но слюна потекла – во рту снова стало влажно. Как-то не ценишь слюни, пока не приходится обходиться без них. Сердце билось быстро, но слабо. Какое-то неправильное чувство, но все же лучше, чем ничего.
– Как тебя зовут? – спросила она.
Подсознательный ужас – словно черная пропасть. Дыхание панически участилось. Воздуха не хватало. Он не мог ответить на этот вопрос! С губ сорвались еле слышные нечленораздельные звуки. Он не знал ни кто он, ни откуда у него такой огромный груз боли. Но незнание пугало гораздо сильнее, чем боль.
Молодой человек в бледно-голубом халате хмыкнул:
– Похоже, я выиграю пари. У него в черепушке сплошные короткие замыкания.
Женщина досадливо поморщилась:
– Пациенты не выходят из криостаза, как обед из микроволновой печки. Лечения требуется не меньше, чем если бы ранение не убило его. А даже больше. Я только через несколько дней смогу оценить состояние центральной нервной системы.
Но все равно она отколола от ворота что-то сверкающее и острое и, прикасаясь этим чем-то к нему, наблюдала за показаниями монитора. Его правая рука дернулась от укола, и женщина улыбнулась.
Ему хотелось говорить. Хотелось сказать этому типу в голубом, чтобы тот катился вместе со своим пари в блокированный п-в-туннель. Но изо рта вырвалось только глухое шипение. Его затрясло от злости. Он должен выкарабкаться или умереть. Это он знал точно. Быть лучшим – или быть уничтоженным.
Медики удалились. Движимый безотчетным страхом, он попытался сделать в постели статические упражнения. Ему удалось пошевелить только правой рукой. Датчики отметили его метания. Вернулся юнец и дал успокоительное. Когда вокруг снова стала смыкаться тьма, ему захотелось взвыть. Потом ему снились омерзительные сны. Он был бы рад любому содержанию, но, проснувшись, помнил только омерзение.
Время тянулось мучительно долго. Наконец вернулась врач. Покормить его. Кажется.
Нажав кнопку, чтобы приподнять изголовье, она приветливо сказала:
– Давай-ка, друг мой, испытаем твой новый желудок. Шестьдесят миллилитров раствора глюкозы – сладкая водичка. Так сказать, первая еда в твоей жизни. Интересно, у тебя уже восстановилась мускульная деятельность, чтобы пить через трубочку?
Она вылила ему на губы несколько капель. Сосать и глотать – ничего более примитивного и не придумаешь. Вот только он не смог выпить все.
– Ничего, – весело щебетала врач, – понимаешь, у тебя еще не до конца вырос желудок. И сердце с легкими тоже. Лилли торопила нас с твоим пробуждением. Все пересаженные органы пока малы для твоего тела. Значит, им придется усиленно работать, и растут они не так быстро, как в пробирке. Ты еще довольно долго будешь задыхаться. Но зато их легче было пересаживать. Больше места для рук – это я оценила.
Он не мог понять, обращается ли она к нему, или говорит сама с собой, как одинокий человек, у которого есть домашнее животное. Убрав чашку, она принесла тазик, губку, полотенца и принялась его мыть, участок за участком. Почему хирург ухаживает за больным? «Д-р В. Дюрона» – значилось на кармашке зеленого хирургического костюма. Но, похоже, она одновременно вела нейрофизиологическое обследование. Проверяет результаты своей работы?
– Понимаешь, ты – настоящая загадка. Тебя прислали по почте, в ящике. Ворон утверждает, что ты слишком мал, чтобы быть солдатом, но я извлекла много осколков брони и кусочков противонейробластерной сети. А еще – сорок шесть осколков гранаты. Так что можно не сомневаться – ты не случайный свидетель. Кем бы ты ни был, та иглограната предназначалась именно тебе. К сожалению, на посылке не написали твое имя. – Женщина вздохнула. – Кто же ты?
Она не стала дожидаться ответа – к счастью. Усилия, которых потребовало глотание сладкой водички, совершенно вымотали его. Не менее важным вопросом было, где он находится, и его раздосадовало, что она, явно зная ответ, ничего не сказала. Эта палата… стандартная больничная палата. Без окон. Но на планете, а не на корабле.
«Откуда я это знаю?» При попытке сосредоточиться расплывчатое видение корабля мгновенно рассыпалось. Что за корабль? И если уж на то пошло, что за планета?
Тут должно быть окно. Большое окно, а за окном – город в дымке. Город рассекает быстрая река. И люди. Тут обязательно должны находиться люди, которых ему не хватает, хоть он и не в состоянии вспомнить, как они выглядят. Эта смесь привычного и незнакомого ужасно мучительна.
Губка была ледяная и очень жесткая. Но все равно приятно избавиться от этой жижи, не говоря уже об отвратительных струпьях, прилипших к ней, – совсем как ящерица, которая меняет кожу. Новая кожа выглядела совсем тонкой.
Женщина намазала ему лицо депиллятором – слишком густо, так что ужасно щипало щеки. Да, кажется, это ощущение даже приятное. Немного успокоившись, он почувствовал удовольствие от ее ухода, пусть даже чересчур интимного. По крайней мере эта женщина вернула ему достоинство чистого тела. И она не похожа на врага. Скорее – на союзницу. Женщина сняла с его лица крем, щетину и немало кожи. Она даже причесала его. Одно жаль – волосы вываливались просто клочьями.
– Ну вот, – удовлетворенно проговорила врач, поднося ему большое зеркало. – Тебе знаком этот молодой человек?
Она наблюдала за ним – видимо, проверяла, фокусируется ли взгляд.
«Это я?.. Ну… Наверное, привыкнуть можно». Скелет и череп, обтянутые покрасневшей кожей. Заострившиеся черты лица… Серые глаза с красными, как после хорошей попойки, белками. Темные волосы с проплешинами, словно от стригущего лишая. Если честно, он надеялся увидеть что-то более приличное.
Он попытался задать вопрос. Губы зашевелились, но речь, как и сны, получилась совершенно бессвязной. Он не смог даже чертыхнуться, отчего выругаться захотелось еще сильнее. В конце концов он издал какое-то булькающее рычание. Женщина поспешно убрала зеркало и встревоженно посмотрела на него.
Спокойно. Если он станет метаться, они опять вкатят снотворное, а это ни к чему. Он лег, бессильно задыхаясь. Женщина снова опустила изголовье кровати, притушила свет и собралась уходить. Ему удалось застонать. Подействовало – она вернулась.
– Лилли назвала твою криокамеру шкатулкой Пандоры, – задумчиво пробормотала она, – но мне она представилась хрустальным гробом заколдованного рыцаря. Как бы мне хотелось разбудить тебя поцелуем.
Женщина склонилась над ним, полузакрыв глаза, и прижалась губами к его губам. Он замер, наслаждаясь и тревожась одновременно. Она выпрямилась, посмотрела на него и вздохнула:
– Непохоже, чтобы получилось. Наверное, я просто не та принцесса.
«У вас очень странный вкус, миледи, – ошеломленно подумал он. – На мое счастье».
Впервые мелькнула какая-то надежда. Он лежал тихо, позволив ей уйти. Прежде он либо терял сознание, либо ему вводили успокоительное. На этот раз сон пришел естественно, сам по себе. Не то чтобы он обрадовался: «Вдруг я умру, так и не проснувшись?» – но сон нужен был его телу и позволил забыть о боли.
Постепенно он овладел левой рукой. Потом заставил дергаться правую ногу. Его прекрасная дама принесла еще сладкой водички, но сладких поцелуев на десерт больше не последовало. К тому моменту, как он начал шевелить левой ногой, она явилась снова, но на этот раз произошло что-то ужасно нехорошее.
Доктор Дюрона, казалось, постарела лет на десять и стала холодной. Как лед. Расчесанные на прямой пробор волосы были коротко острижены и в темных прядях блестела седина. Прикоснувшиеся к его телу руки, которые помогли ему сесть, были сухие, холодные, суровые. Совсем неласковые.
«Я попал в искривление времени. Нет, меня снова заморозили. Нет, я просто слишком долго не прихожу в норму, и она обозлилась. Нет…»
От смятения у него перехватило дыхание. Он только что потерял лучшего друга и не понимал почему.
Она очень профессионально растерла ему ноги, надела на него просторную больничную рубаху и заставила встать. Он чуть не лишился чувств. Женщина уложила его в постель и ушла.
В следующий раз она снова поменяла прическу. Волосы отросли и были аккуратно стянуты сзади серебряным кольцом. Хвост был прочерчен широкими полосами седины. Он готов был поклясться, что она постарела еще на десять лет. «Что со мной происходит?» Она держалась не слишком сурово, но все же не столь непринужденно, как вначале. Женщина провела его по комнате туда и обратно, и он так измучился, что сразу же заснул.
Он ужасно расстроился, когда вновь увидел ее с короткой стрижкой. Но, что ни говори, она смогла поднять его и заставить двигаться. Женщина гаркала, как сержант на строевой подготовке, но он пошел, даже сам, без ее помощи. Она вывела его из палаты туда, где короткий коридор заканчивался дверью, потом отвела обратно.
Они как раз начали второй круг, когда дверь с шипением отъехала в сторону и оттуда вышла доктор Дюрона с конским хвостом. Он уставился на стоящую рядом стриженую особу и чуть не расплакался.
«Это нечестно! Вы меня совсем запутали!»
Доктор Дюрона подошла к доктору Дюрона. Он моргнул и вгляделся в вышитые на кармашках имена. Стриженая была «Д-р А. Дюрона». Хвостатая – «Д-р Р. Дюрона».
– Привет, Астра, как он? – спросила доктор Р.
Доктор А. ответила:
– Не так уж плохо. Но я совсем измотала его этой терапией.
– Похоже… – Доктор Р. вовремя подхватила его, иначе бы он рухнул. Губы не слушались, и вместо слов получался сдавленный стон. – По-моему, ты перестаралась.
– Ничуть, – ответила доктор А., подхватывая его с другой стороны. – Но, похоже, восстановление умственных способностей у него задерживается. Это плохо. На нас давят. Лилли начинает терять терпение. Если в самое ближайшее время он не начнет соображать, нам он ни к чему.
– Лилли никогда не теряет терпения, – укоризненно сказала доктор Р.
– А сейчас теряет.
– А умственные способности вообще-то восстановятся? – Доктор Р. помогла ему улечься в постель.
– Кто знает? Физические Вербена нам гарантировала. Великолепная работа. Мозг электрически активен, так что…
– Да, но не так-то быстро, – прозвучал от двери теплый жизнерадостный голос. – Что вы такое сотворили с моим пациентом?
Это была доктор Дюрона. Опять. Ее длинные мягкие волосы, совершенно черные, были собраны сзади. Пока она, улыбаясь, шла к ним, он прочел на кармашке «Доктор В. Дюрона». Его Дюрона. Он даже застонал от облегчения. Большего смятения просто не вынести, эта боль сильнее, чем физическая. Похоже, с нервами у него совсем плохо. Состояние как во время ночного кошмара – только кошмары омерзительнее. Кровь, куски тел. А тут просто женщина в зеленом стоит и спорит сама с собой.
– Все физиотерапевты – садисты, – пошутила доктор А.
А, теперь понятно…
– Возвращайся помучить его попозже, – посоветовала доктор Р., – но осторожно.
– Какова максимально допустимая нагрузка? – Доктор А. была внимательна и серьезна. Склонив голову, она делала заметки в истории болезни. – Видишь ли, сверху поступают настойчивые запросы.
– Знаю. Физиотерапия не чаще чем раз в четыре часа. Пока. Пульс не должен быть выше ста сорока.
– Так много?
– Неизбежные последствия того, что сердце у него все еще маловато.
– Бу сде, лапочка. – Доктор А. захлопнула историю болезни и кинула ее доктору В., а потом ушла. Доктор Р. выпорхнула следом.
Его доктор Дюрона, доктор В., подошла к постели, улыбнулась и отвела волосы у него со лба.
– Тебе уже скоро пора стричься. А на проплешинах начинают расти новые волосы. Это очень хороший признак. Раз на голове столько происходит, то и внутри ее, наверное, тоже что-то меняется, а?
Да, если считать припадки истерии… Из глаза выкатилась слезинка. Она провела пальцем по влажному следу и вздохнула тревожно-сочувственно. Почему-то его это вдруг смутило.
«Я не… я не… я не мутант».
Она наклонилась поближе:
– Как ваше имя?
Он хотел заговорить. Язык не слушался. Он знал слова, но никак не мог их воспроизвести.
– Фш… мм… К фш ммя?
– Ты повторил за мной? – обрадовалась она. – Уже неплохое начало…
– Нн! К фш-ш м-мя? – Он ткнул пальцем в кармашек халата, надеясь, что она не подумает, будто он пытается ее лапать.
– Что? Ты спрашиваешь, как меня зовут?
– Гх! Гх!
– Доктор Дюрона.
Он застонал, закатывая глаза.
– А мое имя – Вербена.
Облегченно вздохнув, он упал на подушку. Вербена. Славное имя. Ему хотелось сказать Вербене, что у нее славное имя. Ой, а если их всех зовут Вербенами… нет, ту, ну, которая как сержант, назвали Астрой. Все в порядке. Он может, если понадобится, выбрать из стада свою доктор-Дюрону – она особенная. Он прикоснулся дрожащей рукой к ее губам, потом к своим, но Вербена не поняла намека и не поцеловала его.
Неохотно, просто потому, что не было сил ее удерживать, он позволил Вербене уйти. Может, тот поцелуй ему приснился? А может, ему вообще все это снится?
После ее ухода прошло, похоже, немало времени, но ради разнообразия он не задремал, а лежал, охваченный бессвязными тревожными мыслями. В потоке мыслей кружился странный мусор: то какой-то образ, то что-то вроде воспоминания, но стоило ему сосредоточиться на этом, как поток мыслей замерзал и поднималась волна паники. Ну, так. Надо занять себя чем-то другим и наблюдать за мыслями исподтишка. В том, что он знает, есть его отражение. Надо попытаться расследовать, кто же он все-таки такой. «Если не можешь делать то, что хочешь, делай то, что можешь». И если нельзя ответить на вопрос, кто он такой, надо попробовать выяснить, где он. Нашлепки с датчиками исчезли – за ним больше не наблюдали так тщательно, как прежде.
Было очень тихо. Он соскользнул с кровати и направился к двери. При его приближении дверь отъехала в сторону, и он увидел короткий коридор, по-ночному тускло освещенный лампами на уровне пола.
В коридор выходили двери еще трех палат. Ни в одной не оказалось окон. Пациентов тоже не оказалось. Крошечный кабинет врача – или пост дежурной сестры – был пуст… Нет. На столике рядом с включенным коммом дымилась чашка какого-то напитка. Значит, дежурная скоро вернется. Он быстро проскользнул мимо и проверил дверь в конце коридора. И эта дверь тоже открылась автоматически.
Еще один короткий коридор. Две прекрасно оборудованные операционные. Обе отключены, стерилизованы, по-ночному молчаливы. И без окон. Пара кладовок, одна запертая, другая – нет. Две запертые стеклянные двери лабораторий: сквозь одну смутно виднеются ряды клеток для подопытных животных. Все заставлено медицинским и биохимическим оборудованием. Оборудования гораздо больше, чем может понадобиться лечебному учреждению. Несомненно, исследовательский центр.
«Откуда я знаю, что?..» Нет. Не надо задавать вопросов. Просто двигайся. В конце коридора – лифтовая шахта. Туда.
Все тело ныло, дышать было тяжело, но надо воспользоваться шансом.
«Давай, давай, давай».
Где бы он ни находился, это – самый нижний этаж. Пол лифтовой шахты – здесь, прямо у его ног. Шахта уходила вверх в темноту, разбиваемую табличками с надписями Т-3, Т-2, Т-1. Поле отключено, низенькая дверца и не думает открываться автоматически. Открыв дверь вручную, он задумался над дальнейшими возможностями. Можно включить поле, но это рискованно – где-то на пульте немедленно загорится сигнальная лампочка (почему он так четко это себе представляет?). Или можно взобраться на первую перекладину.
При первой же попытке у него потемнело в глазах. Он включил поле.
Плавно поднявшись до уровня Т-1, он вышел из шахты. У крошечной площадки была дверь, прочная и сплошная. Дверь открылась и тут же закрылась у него за спиной. Осмотрев то, что оказалось самым обыкновенным чуланом, он повернул обратно. Дверь исчезла, слившись со стеной.
Понадобилась целая минута испуганного исследования, чтобы убедиться в том, что он не ошибся. Дверь маскировалась под стену. И он только что сам себя запер. Он отчаянно заколотил по стене, но дверь отказывалась выпустить его. Босые ноги мерзли на гладком цементном полу, голова кружилась, усталость накатывала волнами. Ему так хотелось вернуться в постель. «Тебе это так надо только потому, что не получается. Из упрямства. Иди вперед». Тяжело опираясь на всякий хлам, он добрался до второй двери. Когда дверь захлопнулась у него за спиной, выяснилось, что и она открывается только с одной стороны.
«Иди вперед».
Впереди был еще один короткий коридор, заканчивающийся стандартным вестибюлем с лифтовой шахтой. Этот уровень тоже прикидывался, будто он последний. Уровень П-2. Таблички указывали на уровни П-1, 0, 2, 3 и дальше, уходя за пределы видимости. Он выбрал «0». Земля? Да. Он оказался в темном фойе.
Небольшое аккуратное помещение, обставленное скорее по-деловому, чем по-домашнему: растения в кадках, столик ночного дежурного. Никого. Никаких надписей. Но здесь наконец он увидел окна и прозрачные двери. В стеклах неясно отражалось помещение – на улице стояла ночь. Главный приз: комм-пульт. Здесь можно не только сесть и передохнуть – здесь можно найти массу данных… Вот черт! Комм, оказывается, настроен на конкретных людей и на его прикосновение никак не отреагировал. Существуют способы снять защиту. Как же это делается?.. Нечеткая картина рассыпалась, как стайка испуганных рыбок. Он чуть не расплакался от беспомощности, сидя в рабочем кресле и опустив голову на панель несговорчивого комма.
Его трясло. «Господи, как я ненавижу холод!» Он проковылял к стеклянной двери. На улице шел снег: крошечные сверкающие хлопья неслись под углом в белом луче прожектора. Эти снежинки такие колючие. Они с шипением обожгут ничем не защищенную кожу. Внезапно мелькнуло воспоминание. Странная картина: ледяная метель, ночь и дюжина нагих мужчин. И еще – ощущение гигантской катастрофы. Может, тогда он и умер, под ветром и снегом? Недавно, где-то поблизости?
«Я был мертв». Он впервые осознал это. Сквозь ткань рубахи виднелись шрамы, расползшиеся по телу. «И сейчас чувствую себя весьма неважно». Он нервно хихикнул и тут же засунул в рот кулак. Видимо, тогда он даже не успел испугаться. Запоздалая волна ужаса бросила его на колени. Потом он повалился на ледяной пол, дрожа от холода. И пополз.
Видимо, он включил какой-то датчик, потому что прозрачная дверь с шипением поползла в сторону. Ну уж нет, он не собирается повторять одну и ту же ошибку. Он не окажется во тьме внешней. Он немедленно вернется обратно. В глазах потемнело, и он потерял ориентацию. Ледяной цемент сменил гладкие плитки пола. Ошибся! Что-то словно ударило его по голове и с силой отбросило назад. Он почувствовал запах паленых волос. Перед глазами замелькали яркие узоры. Он попытался податься назад, но на пороге упал в лужу ледяной воды. «Нет, черт возьми, нет! Я не хочу снова замерзнуть!..» Он скорчился от отчаяния.
Голоса, тревожные крики. Шаги, шум… Теплые, о, благословенно теплые руки оттаскивают его от смертоносной двери.
Два женских голоса и один мужской:
– Как он сюда попал?
– …не должен был выбраться.
– Позовите Вербену. Разбудите.
– Он выглядит ужасно.
– Нет, он вообще так выглядит.
Приблизилось чье-то лицо, суровое и обеспокоенное. Ассистент Вербены, тот самый, который ввел ему тогда успокоительное: поджарый тип, смуглый, и нос у него с горбинкой. На кармашке надпись «В. Дюрона». Но не «Д-р». «Назовем его… Брат Дюрона».
– …опасность. – говорил «Брат Дюрона». – Невероятно, чтобы он смог в таком состоянии обмануть систему безопасности!
– Не ‘зпасность. – (Слова! Он выговаривает слова!) – Пжарный выхд. – И добавил: – Дурак.
«Брат Дюрона» оскорбленно дернулся:
– Ты это мне, Короткое Замыкание?
– Он говорит! – С радостным возгласом над ним склонилась его доктор Дюрона. Он узнал ее даже с распущенными волосами, темным облаком упавшими на плечи. «Вербена, любовь моя». – Ворон, что он сказал?
Молодой человек сдвинул темные брови.
– Готов поклясться, что он сказал «пожарный выход». Чушь какая-то.
Вербена широко улыбнулась:
– Ворон, все потайные двери открываются наружу автоматически! Для эвакуации на случай пожара или химического загрязнения, или… Ты понимаешь, о каком уровне мышления это говорит?!
– Нет, – холодно ответил Ворон.
Наверное, обиделся на «дурака». Конечно, обидно, тем более если учесть, кто его так обозвал.
Откуда-то слева донесся немолодой грудной голос:
– Если вы тут не по долгу службы, идите спать. – Обладательница грудного голоса, доктор Дюрона с коротко стриженными седыми волосами, появилась в его поле зрения, внимательно вглядываясь в него. – Господи, Вербена, он чуть было не сбежал – и это в его-то состоянии!
– Ну уж и сбежал, – сказал Брат Ворон. – Даже если бы ему удалось каким-то образом прорваться сквозь силовой экран, он замерз бы через двадцать минут – в его-то одежде!
– А как он вышел?
Очередная доктор Дюрона виновато сказала:
– Он, наверное, прошел мимо поста, когда я была в туалете. Извините!
– А если бы он выбрался днем? – задумалась старшая. – Если бы его увидели? Это была бы катастрофа!
– Теперь я буду запирать больничное крыло! – пообещала встревоженная Дюрона.
– Не уверена, что этого достаточно. Вчера он даже ходить не мог! И все же случившееся меня не только тревожит, но и обнадеживает. Кажется, мы тут что-то заполучили. Придется следить тщательнее.
– Кому это поручить? – спросила Вербена.
Несколько докторов Дюрона – кто в ночных рубашках, кто в халатах – разом посмотрели на молодого человека.
– Ну уж нет! – запротестовал Ворон.
– Вербена может следить за ним днем и продолжать свою работу. А у тебя будут ночные дежурства, – решительно объявила седовласая.
– Да, сударыня, – вздохнул Ворон.
Та повелительно махнула рукой:
– Верните его в палату. А ты, Вербена, проверь, не повредил ли он себе чего.
– Сейчас привезу антигравитационную платформу, – сказала Вербена.
– Не нужна нам платформа, – презрительно возразил Ворон, опустился на колени, подхватил его на руки и, хрипло выдохнув, встал. Демонстрирует, какой он сильный?.. Ну… нет. – Веса в нем не больше, чем в мокрой шубе. Пошли, Короткое Замыкание, тебя ждет постель.
Сил больше не было – пришлось позволить себя нести. Вербена на всякий случай пошла с ними.
Вербена тщательно осмотрела его, особое внимание уделив ноющим шрамам.
– Ничего страшного. Но, похоже, он испытывает беспокойство. Может, из-за боли.
– Ввести ему пару кубиков снотворного? – с готовностью спросил Ворон.
– Нет. Выключи свет. Ему нужны покой и тишина. Он очень измучен. Думаю, он сам заснет, как только согреется. – Вербена нежно прикоснулась к его щеке, потом к губам. – Знаешь, ведь он заговорил уже второй раз за последние сутки.
Ей хочется, чтобы он поговорил с ней. Но не сейчас. Сейчас он слишком устал. И слишком переволновался. В этих Дюронах чувствуется какая-то скрытая тревога. Что-то их очень беспокоит. Что-то связанное с ним? Может, сам он о себе ничего не помнит, но они-то уж точно что-то знают. Знают и не говорят.
Вербена ушла. Брат Дюрона сдвинул два кресла и, устроившись поудобнее, углубился в чтение. Время от времени Ворон возвращался назад или делал записи. Несомненно, изучает медицину.
Он лежал пластом, безмерно усталый. Сегодняшняя экскурсия чуть не прикончила его, и какие результаты? Никаких, не считая того, что он находится в очень странном месте.
«И я здесь пленник».
