Глава тридцатая
Отем
Я выглядела ужасно.
В зеркале отражались покрасневшие, опухшие от слез глаза, обведенные темными кругами. Ночью я несколько часов лежала без сна, слушала, как дождь барабанит по стеклу, и думала о том, что ночь оказалась вовсе не такой, как я ожидала. Я-то надеялась, что до самого рассвета буду лежать в объятиях Уэстона, прижимаясь к его теплому боку, что мы с ним будем счастливы.
Вместо этого я лежала одна в холодной постели и лила слезы в подушку.
Наконец я встала, доковыляла до дивана, выудила из сумочки телефон и позвонила на работу, сказать, что заболела. Голос Эдмона сочился тревогой, но в ответ на его вопросы я заверила шефа, что просто плохо себя чувствую, и быстренько дала отбой.
Потом завалилась на диван, укрылась одеялом и, вооружившись пачкой бумажных салфеток, включила телевизор. Снова показывали «День сурка». Я не стала переключать на другой канал – в конце концов, этот фильм очень напоминал мою собственную жизнь. Главный герой вынужден проживать один-единственный день снова и снова, страдает от одних и тех же ошибок, но в итоге исправляется и обретает настоящую любовь. Настоящая любовь.
«Однажды я приду в норму».
Я задремала, а проснулась от стука в дверь. «День сурка» уже закончился, и теперь показывали «Секс в большом городе». Ностальгия: это был один из наших с Руби любимых фильмов.
По большей части вкусы у нас были разные, но этот фильм нравился нам обеим.
Тяжело вздыхая, я сползла с дивана. Два дня назад я и помыслить не могла, что пойду открывать дверь в таком виде. Обычно я всегда старалась хорошо выглядеть, красиво одевалась, причесывалась, потому что если человек хочет быть успешным, он должен одеваться так, будто он уже успешен.
«А если вы хотите исцелить разбитое сердце, – подумала я, – ведите себя так, словно оно вовсе не разбито на миллион кусочков».
Я открыла дверь и увидела Руби – она тоже выглядела так, будто не спала всю ночь.
«Наверное, всю ночь занималась сексом с Коннором».
Странно: эта мысль почти меня не задела. Вообще-то мне было абсолютно всё равно.
– Можно войти? – спросила она.
– Это же твоя квартира, – пробормотала я. – Тебе не нужно мое разрешение.
– А мне кажется, нужно. Не говоря уже о том, что ты похожа на вампира. Разве вампир не должен пригласить человека в свой дом?
– Наоборот, – ответила я. – Это человек должен пригласить вампира к себе домой, иначе кровосос не сможет переступить порог. Итак… – Я распахнула дверь шире. – Ты входишь?
– Ой.
Я вернулась в свое гнездо на диване, и Руби последовала за мной.
– Нервничаю просто ужасно, – призналась она, – но мне очень нужно с тобой поговорить.
– Ни в чем себе не отказывай, – проворчала я, утыкаясь взглядом в телеэкран.
– Так вот… – Она присела на другой край дивана, у моих ног. – Во-первых, ты должна знать: я совершенно не планировала начинать отношения с Коннором.
– Знаю. Он мне об этом сказал вчера вечером. Он заявился к тебе внезапно, вы дружили…
– Нет. Я испытала шок, увидев его.
– Извини, ошиблась. Ты захлопнула дверь у него перед носом, потом вы стали друзьями, а потом начали спать вместе. Конец сказки.
– Вот только это не конец, – заявила Руби. – Это только начало. Мы с ним… я еще никогда не чувствовала ничего подобного. И я сто раз хотела всё тебе рассказать.
В фильме наступил День святого Валентина, и Миранда пыталась извиниться перед безутешной Кэрри, за то что слишком долго не рассказывала ей важный секрет.
– Проклятие, Кэрри Брэдшоу, я знаю. – Руби схватила пульт и выключила телевизор. – Ты не могла бы посмотреть на меня?
Я подтянула колени к груди, обхватила себя за плечи и посмотрела на Руби.
– Я не хотела причинять тебе боль, – сказала она.
– Ха-ха. Это я уже слышала. Почему все вокруг задались целью во что бы то ни стало меня защитить? Я что, хрупкая снежинка, которая растает, если на нее подышит красивый парень? Я не смогу сама справиться с правдой?
– Ты не…
– Слушай, я очень рада за вас с Коннором. Возможно, однажды мы сядем и в дружеской обстановке сравним свои впечатления о том, каков он в постели.
Руби поморщилась.
– Обязательно говорить гадости?
– Это ты мне скажи.
Она ожгла меня сердитым взглядом.
– Это не ты сейчас говоришь, – заявила она, скрещивая руки на груди. – Весь этот сарказм и демонстративное равнодушие ко всему происходящему. Тебе не всё равно, Отем, но это не делает тебя слабой.
– Правда? Никто в меня не верил, даже я сама. Я никогда в себя не верила, и это недоверие, как вирус, распространилось на всех окружающих. Эти двое дурачили меня много месяцев подряд. Лгали мне, зная, что я клюну на всю эту романтическую чепуху, потому что я дурочка и безнадежный романтик. И ты тоже это знала.
– Еще несколько дней назад я ничего не знала. Мы вернулись в Бостон не просто так. Как только Коннор мне всё рассказал, я поняла, что нужно вернуться. Вот только я ничего толком не спланировала, и Коннор мне тоже не помог. Ни он, ни я не знали, что сказать.
– Со мной всегда так, – пробормотала я.
– Прости, Отем. За всё. Мне очень жаль.
Я отвернулась, чувствуя, как горят щеки. Из-за того, что я сердилась на Руби, мне становилось еще хуже. Мне ужасно хотелось спрыгнуть с дивана и броситься в ее объятия и простить.
«Хочу, чтобы моя лучшая подруга вернулась».
Я утерла слезы.
– Итак? Коннор приехал к тебе в Италию. Что потом?
Руби вздохнула с облегчением.
– Клянусь, я ничего такого не планировала. Мне всегда казалось, что Коннор горячий парень и очень веселый, но когда он появился на пороге моей квартиры, он не был ни горячим, ни веселым. Он был в полном раздрае, много пил и никак не боролся со своим посттравматическим синдромом. Он считал, что если валяться на пляже, имея на счету шесть миллионов долларов, все его проблемы волшебным образом разрешатся. Но я заставила его пойти к психологу, заставила его начать работать. Коннор пошел к психологу и стал вкалывать. Он упорно трудился, а я так им гордилась. Я наблюдала, как он возвращается к жизни… тогда-то я в него и влюбилась.
Заметив изумление на моем лице, она вздохнула.
– Прости, Отем, но… – Она пожала плечами и стерла со щеки слезу. – Но это правда. Я люблю Коннора.
Руби никогда не плакала. Руби никогда не поддавалась эмоциям. Руби никогда не влюблялась.
– Ты любишь Коннора? – переспросила я. – Ты в него влюблена?
– Боже, я так влюблена, и он…
У меня из груди вырвалось рыдание, настоящее, неблагозвучное. Из глаз брызнули слезы, из носа потекли сопли, стало тяжело дышать.
– Боже, Отем, прости.
Я закрыла лицо руками и покачала головой.
– Нет, я плачу не потому, что расстроена. Я плачу, потому что рада за тебя. – Я взяла салфетку, которую мне протягивала Руби. – Боже, ну, почему я такая?
– Ты замечательная, – заверила она меня, придвигаясь ближе. – Ты милая, добрая, и ты моя лучшая подруга.
Я промокнула глаза и высморкалась.
– Я по тебе скучала.
– И я по тебе скучала. – Она тоже заплакала, и теперь уже я протянула ей салфетку. Руби вытерла слезы и протяжно вздохнула. – Мне хочется, чтобы всё стало по-прежнему, чтобы мы с тобой снова стали неразлейвода.
– Мне тоже этого хочется.
– И прямо сейчас я ужасно хочу тебя обнять.
– И я тоже.
Мы крепко обнялись, и в ее объятиях я снова зарыдала.
– Ты моя лучшая подруга, – прошептала Руби. – А я нарушила кодекс.
– Я влюблена в лучшего друга Коннора, – ответила я. – Мы нарушили много кодексов.
Мы засмеялись и потянулись за новой порцией салфеток, чтобы осушить потоп.
– Итак… – медленно проговорила Руби. – Ты не против, что мы с Коннором встречаемся?
Я кивнула.
– Просто мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Боже, я ему изменила, но теперь, когда я обо всём этом думаю… Я понимаю, почему в глубине души мне казалось, что на самом деле никакой измены не было. Потому что моя истинная любовь всегда предназначалась Уэстону.
– Ты его простишь? – мягко спросила Руби. – Коннор сказал, что Уэс уже давно в тебя влюблен.
– Я так запуталась, что не знаю, как быть дальше.
– Ты запуталась, потому что не слушаешь свое сердце, – заявила Руби. – Послушай, они поступили с тобой ужасно, но… знаю, это прозвучит странно, особенно из моих уст… Коннор тоже тебя любил. Он испытывал к тебе настоящие чувства. Нельзя сказать, что он вел жестокую игру просто развлечения ради.
– Знаю.
– Ты перечитывала те письма? Читала их, зная, что они от Уэса?
– Нет. Я пока не могу этого принять. Это слишком.
– Ну, письма могли бы помочь тебе распутать этот клубок. Честно говоря, если отбросить в сторону все обиды, останется простая истина: Уэс тебя любит. Он – блестящий писатель, посвятивший тебе целую кучу писем и стихов. – Она «поиграла» бровями. – Он – поэт, а ты этого даже не знала.
Я застонала.
– Я поторопилась с критикой?
Я возвела глаза к потолку.
– Скажи спасибо, что я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, – заверила меня подруга. Поэтому, признавайся, чего ты хочешь? Что тебе нужно? Коннор хочет поехать в Бостон сегодня вечером, повидать родителей, но мне с ним ехать не обязательно.
– Он уже видел Уэстона?
– Они разговаривают прямо сейчас. Надеюсь, всё проходит хорошо. Ты даже не можешь себе представить, как сильно Коннор скучал по Уэсу. Они очень привязаны друг к другу.
– Уэстон тоже скучал по Коннору.
– Тогда скажи, что ты намерена делать дальше. Если я тебе нужна, я останусь.
– Поезжай в Бостон с Коннором, будешь свидетельницей великого, эпического момента. Миссис Дрейк любит тебя, и Коннор будет очень счастлив.
Руби ослепительно улыбнулась, и, хоть мне и не хотелось ее отпускать, я знала, что приняла верное решение.
– Вообще-то я вся в нетерпении, – призналась она. – Даже нервничаю.
– А Коннор нервничает перед скорой встречей с семьей?
Руби покачала головой, ее темные глаза засияли от гордости.
– Он так изменился. Больше они не смогут им помыкать.
И не потому, что уже передали ему шесть миллионов. Это нечто большее. В нем появилась внутренняя уверенность.
– Он счастлив, – сказала я. – Ты делаешь его счастливым.
Руби округлила глаза, блестящие от слез.
– Ага, ладно. Будь ко мне снисходительна. – Она встала с дивана. – В рядах плакс я новичок.
Я проводила ее до двери, и уже на пороге мы обнялись.
– Перечитай письма, когда будешь готова, – посоветовала она. – Если, сделав это, ты захочешь помчаться в дом Уэса и перепихнуться с ним – не раздумывай. Просто сделай это.
– Таков твой мудрый совет?
– Всегда. – Она снова меня обняла. – Спасибо, что простила меня.
– Теперь мне гораздо легче; не могу на тебя сердиться. Злость очень утомительна.
– Очевидно, твое запутавшееся сердце подсказывает тебе, что делать. Просто слушай его.
Руби поцеловала меня в щеку и ушла. Не раздумывая ни секунды, я направилась в спальню и вытащила из-под кровати заветную коробку.
Усевшись по-турецки на полу, я перечитала письма из тренировочного лагеря. Все до единого. Попыталась представить, что все они написаны Уэстоном и стала ждать, когда меня затопит волна любви и восторга.
Ничего не получилось.
Когда я читала письма впервые, их содержание было для меня новым, каждое слово отпечаталось в памяти, оставило след, но мое сердце воспринимало их, как слова Коннора. В конце каждого письма стояла подпись Коннора.
– И что теперь? – прошептала я.
Я вернулась на диван, укуталась одеялом и снова включила телевизор. Дождь барабанил по окнам, и я заснула.
Он сажает меня к себе на колени и сжимает мое лицо в ладонях. Ладони у него мозолистые и заскорузлые, но прикосновение очень нежное, почти благоговейное. Большими пальцами он гладит мои скулы, наклоняется и целует меня. Поцелуй-вопрос, полный желания и потребности, которые я ощущаю всем своим существом.
Он отстраняется, и я открываю глаза.
– Мне так много нужно тебе сказать, – говорю я.
Какая у него красивая улыбка, она полна облегчения и надежды.
– Скажи…
И вновь меня разбудил стук в дверь, на этот раз весьма настойчивый и громкий. За окнами сгущался сумрак – похоже, я проспала весь день.
Я отбросила одеяло и одернула пижамную рубашку. Посмотрев в глазок, я увидела молодого человека в парадной военной форме, в фуражке и белых перчатках.
Дрожащими руками я открыла дверь, напоминая себе, что мои любимые мужчины давно вернулись с войны.
«Они дома. Они в безопасности. Это не то… о чем я подумала».
– Да?
– Отем Коуэл?
– Колдуэлл.
– Я лейтенант Оурен Бэнкс, авиационный врач первого батальона. Я был с Коннором Дрейком в июне прошлого года, когда нас вывозили из Сирии.
– Так, – медленно проговорила я. – Хотите зайти?
– Нет, мэм. Мое дело займет всего минуту, – заявил Бэнкс. Говорил он с легким бостонским акцентом. – Когда нас вывозили на вертолете, рядовой Дрейк передал мне кое-что, принадлежащее вам.
– Мне?
Он протянул мне маленькую плоскую коробку.
– Мы покидали зону боевых действий в спешке, там царил настоящий хаос. Было много раненых и один убитый. В общем, рядовой Дрейк отдал мне эту вещь, а я запихнул ее в рюкзак и… Мэм, я прошу у вас прощения. – Он смущенно посмотрел на меня. – Честно говоря, я совершенно забыл о его просьбе. Извините.
Я медленно открыла коробку.
– По окончании срока службы всё мое снаряжение приехало вместе со мной домой, и моя жена убрала вещмешок в кладовку. Я уехал в другую командировку, а когда вернулся, стал разбирать вещи и нашел… это.
Теперь мои руки уже неудержимо тряслись. Я открыла коробку и обнаружила внутри маленькую, покрытую пятнами тетрадь.
– Для Дрейка было очень важно, чтобы вы это получили, – продолжал Бэнкс. – А у нас не принято подводить однополчан. Я запомнил только ваше имя, первую букву названия улицы «П», ну и город, Амхерст. Так что у меня ушло некоторое время на то, чтобы вас разыскать. И вот я здесь. Мне очень жаль, что я так припозднился.
– Всё хорошо, – выдохнула я. – Спасибо вам. За всё.
– Всегда к вашим услугам, мэм.
Бэнкс кивнул и ушел.
Я закрыла дверь и вернулась в гостиную, не сводя глаз с тетради, села на диван и открыла ее.
Едва начав читать, я зарыдала и прижала руку к губам. Стихотворение было написано почерком Уэстона, полито его слезами и кровью.
Для тебя я бы звезды
С неба достал
И, расплавив в горне их жар,
Ожерелье сковал
И тебе преподнес,
Чтобы лик твой ярче сиял.
Для тебя я бы голой рукой поймал
Прихотливое пламя свечи
И зажег его вновь
Дыханьем своим,
Чтоб твой путь
Озаряла в ночи.
Для тебя соленые воды морей
Осушить я готов до дна.
Как бездонна ты,
Моя жизнь и любовь,
Знает только судьба одна.
И спуститься к самому центру земли
Я готов – ты лишь пожелай.
Хоть до края света дойду для тебя,
А захочешь – отправлюсь за край.
Мои руки связаны за спиной,
Я не мог набраться отваги.
Куда крепче цепей и веревок любых
Кандалы из чернил и бумаги.
Мои слезы упали на страницу, смешавшись с высохшими слезами Уэстона. Я прижала тетрадь к сердцу и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, потом посмотрела, нет ли стихов на следующих страницах, но они были пусты. Только одна надпись, сделанная неровным почерком, как будто у человека, который это писал, тряслись руки.
Отем,
Это и всё остальное написал Уэс. Для тебя.
К
Тетрадь хранила прекрасные слова Уэстона, а слова Коннора подтверждали правду, и они были весомее любого извинения или признания. Стихотворение и подпись под ним наконец-то освободили меня от игры, связавшей нас троих. Любовь к этим двум мужчинам окатила меня и пролилась теплыми слезами. Я любила Коннора, и часть меня всегда будет его любить, но Уэстон…
Боже, любовь к нему нельзя было выделить в какую-то часть, она стала моей сутью. Я задохнулась от силы этой любви. Теперь я без смущения и сожаления вспоминала время, проведенное с Уэстоном – месяцы, недели и мгновения, которые мы провели вместе.
Она настоящая.
Любовь, о которой Уэстон написал в этой тетради, скрепленная слезами и кровью… Она настоящая.
И она принадлежит нам обоим.
Нужно пойти к Уэстону. Я положила тетрадь на столик, потом, поразмыслив, взяла ее, отнесла в спальню и положила на кровать. Тетрадь терпеливо ждала, пока я приму душ, оденусь и причешусь. Я поцеловала тетрадь, положила в сумку и вышла из квартиры.
