Отрывок из «Принципов некрофизики»: «Структура некрокосмоса»

Куда мы отправляемся после смерти? Директриса Джойнс, основательница нашей науки, первой описала структуру некрокосмоса современными методами. Я попытаюсь рассказать об этом вкратце.

То, что мы называем «жизнью» – всего лишь один пласт многослойной вселенной или некрокосмоса. Умирая, мы обретаем возможность проходить сквозь эти слои. Некрокосмос состоит из языка; мир вокруг рождается с каждым произнесенным словом. Этот мир населяют мертвые; те тоже говорят и умирают; мир, созданный их словами – наш мир.

Позвольте объяснить.

В жизни мы обитаем среди твердых и менее твердых объектов и сами являемся объектами, но от других объектов нас отличает способность говорить. Функция речи – генерировать то, что принято называть «временем»; «зубами тянем мы себя по временно́й оси», – говорила основательница. Для нас речь – это и есть время; отсюда в некрофизике и возникает феномен «речевой оси».

Мы говорим, что умираем, но на самом деле умирают лишь наши голоса; они выпадают из потока времени. А тела остаются.

В краю мертвых время не течет, а представляет собой статичную среду, в которой последовательные события происходят одновременно. Мы привыкли представлять время как ось; для мертвых оно является пространством. Мы обитаем на речевой оси, а мертвые – в речевом пространстве. В речевом пространстве речевая и временна́я оси не совпадают, а перпендикулярны друг другу. Попробуйте провести следующий эксперимент: выберите слово, например, «ворон». Представьте, что оно движется по оси, перпендикулярной временно́й. Даже не понимая толком, что это значит, вы почувствуете, как слово расширяется, становится пространством, внутри которого обитает ворон; вороновым пространством. Очутиться в вороновом пространстве – не то же самое, что увидеть ворона; там все становится вороноподобным, вороноликим, каркающим, пернатым, блестяще-черным.

Хотя подобные попытки визуализировать край мертвых, безусловно, не могут передать реальный опыт пребывания в нем, попробуйте представить, что стало бы с вами, если бы вы одновременно оказались во всех местах и ситуациях, в которых оказывались в течение жизни; не последовательно, где одно идет за другим, а одновременно. Вероятно, вы стали бы похожи на длинную шишковатую мясистую пуповину, обернутую лоскутами узорчатых тканей, хитроумно вплетенную в мир и оплетенную вокруг него; один ее конец оказался бы присоединенным к кровати в мотеле, заднему сиденью автомобиля или пробирке, длинные прямые участки обозначали бы периоды, проведенные вами в путешествии, а в местах, где вы жили долго, образовались бы невероятно запутанные узлы.

А теперь попытайтесь представить себе голос этого пуповинного существа. Ваш голос проходит тот же путь, что и тело, и тоже представляет собой пуповину, но невидимую; поскольку иногда человек молчит, этот шнур разбивается на несколько коротких – их можно представить себе как бусины слегка неправильной круглой формы, если вы стоите неподвижно, или спагетти, если находитесь в движении. Диаметр голоса гораздо больше, чем у тела; голос огибает углы, а иногда даже проходит сквозь стены. Наконец, он медленно затихает, а не обрывается, поэтому контуры его прозрачны; он похож на змеящийся туман.

Хотя все это лишь образы, они помогут понять основную функцию проводника для призраков. Чтобы голоса были услышаны, недостаточно открыть проход в другой пласт существования. Голоса также необходимо преобразовать из синхронной формы в диахронную – грубо говоря, из пространства во время. Рот живого человека пересекается с голосом мертвого, существующего вне времени; при этом последовательность слов «проигрывается» в обратном порядке. Представить этот процесс поможет такая аналогия: книга – сама по себе объект трехмерный – в процессе чтения переводится читателем в линейную, последовательную форму. Так и проводник «читает» мертвых вслух для живых. Лишь тогда, подобно героям романа, мертвые на время оживают. Но между нашими визитами им остается лишь ждать, зажав в застывших пальцах миниатюрные игральные карты и поднося к сморщенным губам курительные трубки.

Означает ли это, что мертвые не могут сказать ничего нового и лишь повторяют то, что было произнесено уже давно? Отнюдь нет; тот факт, что время в краю мертвых не течет привычным чередом, вовсе не означает, что там не случается ничего нового. Как-никак, новые мертвые прибывают туда ежедневно. Нет, это лишь означает, что когда в краю мертвых появляется что-то новое или кто-то новый, оказывается, что он (или она) находились там все время. Также можно покинуть край мертвых, оставив за собой след недавнего и вместе с тем давнишнего присутствия.

Если верно, что мертвые тоже умирают и выпадают из речевого пространства, как мы выпадаем из речевого времени, где именно они оказываются в итоге? И если мертвые умирают, значит ли это, что то же самое происходит и с мертвыми мертвых, и с мертвыми мертвых мертвых? Чтобы учесть все эти вероятности, был разработан ряд некрокосмологических моделей. Директриса Джойнс предложила модель «кольца миров», по которой мы передвигаемся, покидая одну станцию и перемещаясь к другой с каждой последующей смертью, пока наконец не возвращаемся обратно в жизнь. Модель представлена на ее великолепной и по-прежнему актуальной карте .

Согласно этой модели, умирая, мертвые попадают в мир твердых предметов, чем-то напоминающий наш. По сложности этот мир находится ступенью ниже нашего мира: он лишен одного измерения. Каждая последующая смерть проходит по той же схеме: одно измерение исчезает, пока мир не лишится их совсем. К примеру, трехмерные «мертвые мертвых», умирая, попадают в двухмерный мир – его можно сравнить с грамматической диаграммой предложения, так называемым «деревом разбора» ; двухмерная диаграмма сжимается до одномерной линии; линия превращается в точку, которая сама по себе ничего не означает и лишь прерывает движение линии – это мир, где измерения отсутствуют. Смерть точки, таким образом, неотличима от рождения точки, и с этого момента восхождение по лестнице измерений начинается снова. Умирая, точка становится линией, линия – диаграммой, а диаграмма – нами в нашем привычном облике. (Порой диаграммы из двухмерного мира проникают в наш мир – мы видим их в обличье величественных ангелов, являющихся к нам с нравоучениями .) Мы – не что иное, как грамматическая конструкция, умершая и похороненная в материальном обличье. Наши тела, цитируя основательницу – «коричнево-розовые зловонные ходячие гробы». Другими словами, тело – утроба, где рождается голос, чтобы в конце концов умереть и достичь высшего и наиболее сложного состояния: смерти.

Однако с циклической моделью есть проблемы. Утверждение, что существуют два двухмерных мира, два одномерных мира и так далее, неэкономично. Что если мир «мертвых мертвых», так похожий на наш, на самом деле и есть наш мир, только вход в него расположен с другой стороны? В доработанной версии теории измерения не соединены в кольцо, а имеют вид простой цепочки из звеньев. Умирая, мы сдвигаемся на одно звено влево («право» и «лево» в данном случае, естественно, всего лишь метафоры), а, достигнув конца цепочки, начинаем двигаться в другую сторону, а потом снова влево, и так до бесконечности.

Одна из версий этой модели пытается объяснить существование в нашем мире как одушевленных, так и неодушевленных предметов. Жизнь – движение по цепочке вправо. Передвигаясь же влево, мертвые приобретают форму неодушевленных предметов.

В другой версии этой же модели – оригинальной «теории двух сгибов» – к неодушевленным предметам относятся и наши тела. Теория гласит, что каждый человек состоит из двух частей – тела и голоса (последний мы ошибочно привыкли называть «душой»). Голос прибывает в наш «слой» существования, перемещаясь по цепочке слева направо; при этом тело сдвигается справа налево. По сути, мы не что иное, как случайно и временно совпавшие две части, двигающиеся в разных направлениях по цепочке , слияние 1. призрака грамматической конструкции, известного как «голос», и 2. призрака призрака, известного как «тело». Таким образом, умирая, мы попадаем в жизнь с двух противоположных сторон.

Многие мыслители добавляют с правой стороны цепочки еще одно звено, не описанное основательницей: тишину. Остальные измерения остаются такими же, как в циклической модели, но движение по цепочке осуществляется не в одну сторону, а в две; таким образом, наше измерение может быть не единственным, которое может похвастаться «двуслойными» обитателями.

Отдельные танатоматы пытаются интерпретировать эту теорию в таком ключе: перемещение на полшага влево равнозначно идее, значению или нарративу, а перемещение на полшага вправо – их материальной матрице. Лингвисты узнают в этом толковании знакомую пару «сигнификат – денотат». В зоне тишины, где движение обращается вспять, сигнификат и денотат становятся одним целым. Интуитивно мы чувствуем, что это правда; хотя в определенных искусственных условиях можно утверждать, что тишина обозначает тишину, она также, несомненно, тишиной является.

Вы, однако, наверняка заметите, что добавление в цепочку зоны тишины усложняет в целом рациональный порядок и даже добавляет в него элемент иррационального. Безусловно, можно представить, что продолжительная череда трансформаций приведет к тому, что со вздохом смирения или облегчения мы вовсе прекратим свое существование. Несколько труднее понять, как, уже став ничем, можно умереть снова. Ведь если мы ничто, то и умирать нечему; так нам должно казаться. Таким образом, умирание становится чудесным актом творения ex nihilo .

Но мне хотелось бы напомнить вам, что некоторые ученые аналогичным образом объясняют существование всей вселенной: приверженцы теории Большого взрыва утверждают, что целые галактики возникают из одной точки. Мы же выдвигаем гипотезу, в которой эта точка является знаком препинания. Впрочем, это может быть даже не точка, а запятая, чей хвостик красноречиво намекает на продолжение истории.

Впрочем, есть теоретики, утверждающие, что нет причин в момент умирания останавливаться и разворачиваться назад, не считая сентиментальной привязанности к тому, что мы привыкли называть «жизнью», в сочетании с нашей определенной неспособностью представить, на что похожа «смерть второй степени», не говоря уж третьей, четвертой и так далее. Не стоит полностью исключать вероятность, что хотя мы будем умирать вечно, не прекращая свое существование (что также заявляют приверженцы других моделей), мы никогда не вернемся в этот мир.

С теорией о бесконечной череде смертей отпадает необходимость в хитроумных допущениях «теории двух сгибов», если, конечно, не принять как данность, что в некрокосмосе одновременно существует два набора обитателей: одни, умирая, вечно двигаются вправо, а другие – влево. Последние, достигнув зоны тишины, совершают поворот на сто восемьдесят градусов и начинают двигаться в другую сторону, но может быть и так, что они сливаются с тишиной и заканчивают свое существование. А есть и третий, наиболее привлекательный из-за своей симметрии вариант: из зоны тишины эшелоны мертвых продолжают двигаться дальше по отрицательной оси, становясь все более неосязаемыми негативными сущностями. Но ничего определенного по этой теме сказать нельзя.