7
В понедельник, 24 сентября, в городском УВД царила необычная обстановка: никто не занимался текущей работой, раскрытие и расследование преступлений оставили на потом – весь личный состав управления обсуждал прошедшие учения по гражданской обороне.
Даже я в этот день поддался всеобщему настроению. Когда ко мне с докладом о проделанной работе пришли подчиненные, я отмахнулся от них:
– Мужики, давайте оставим насильника на завтра. Сегодня надо разобраться: что же такое утром произошло? Я лично до конца так и не понял: учения это были или репетиция военного переворота.
– Логично! – согласились со мной опера. – Насильник от нас никуда не денется, а вот если в стране власть поменяется, то тут никакой экстрасенс прогноз на будущее не предскажет.
– Что день грядущий принесет: тюрьму или карьерный взлет? – продекламировал стихи собственного сочинения оперуполномоченный Зиннер.
– Ха! – воскликнул я. – Я-то думаю, кого мне вторым номером на усиление следственно-оперативной группы выставить, а доброволец вот он, по собственной инициативе нашелся.
Зиннер недоуменно уставился на меня. Остальные опера одобрительно закивали головами – заступать на незапланированное суточное дежурство никому не хотелось.
– Владимир Сергеевич, не смотри на меня так осуждающе. Ты сам сделал выбор. Поэтов всегда грудью на амбразуру бросают. Отдежуришь сегодня, ничего с тобой не случится.
– Стихотворение новое напишешь! – подбодрил пригорюнившегося товарища Далайханов. – Что-нибудь о нелегких милицейских буднях. Например: «Дежурил я, как воз тащил, а мой начальник…»
– Чего-чего? – приподнялся я из-за стола.
– Прошу прощения, – Далайханов прижал ладонь к груди, сделал легкий полупоклон, – у меня с детства с русскими рифмами полный провал. Я в школе по литературе был самым отстающим учеником. Какой с меня спрос, если у меня мать – немка, а отец – казах?
– Все свободны! – подвел я черту под утренним оперативным совещанием.
Не только в моем отделе прошедшие учения сломали привычный ритм работы. В других подразделениях городской милиции царило то же самое. Весь день сотрудники нашего УВД бесцельно слонялись по кабинетам, пили чай, курили, травили анекдоты. Кто-то, сославшись на оперативные нужды, рванул к родственникам на другой конец города – узнать: а как у них было?
К концу рабочего дня обстановка более-менее прояснилась. Через областной военкомат, через военно-мобилизационный отдел обкома партии, через друзей и знакомых нам удалось выяснить хронологию учений.
«Начались» они еще в прошлом году, с очередного заявления Горбачева об одностороннем сокращении личного состава и боевых частей сухопутных сил. Каким-то образом в перечень расформировываемых подразделений попал дислоцирующийся под Новосибирском мотострелковый полк. Зачем надо было расформировывать воинское подразделение, находящееся в центре страны, а не на границе соприкосновения советских войск с силами НАТО, никто в Генеральном штабе не понял, но приказ о расформировании мотострелкового полка подготовили.
Как известно, наши генералы презирают Горбачева и всячески саботируют его указания. Чтобы не лишаться боевой единицы в угоду американским «друзьям», расформированный мотострелковый полк передали из ведения Министерства обороны в МВД СССР. Избыточную для внутренних войск боевую технику полка перегнали в другие мотострелковые части, солдаты и офицеры надели новые знаки различия, и полк зажил своей прежней жизнью. Для солдат-срочников в прохождении службы не изменилось вообще ничего, кроме цвета погон и записи в военном билете.
В начале сентября 1990 года вновь созданный полк перебросили в нашу область на сельскохозяйственные работы. Временным местом дислокации полка стал полевой лагерь недалеко от нашего областного центра.
Отъехав от уютных теплых казарм на двести сорок километров, солдаты приступили к уборке картофеля на бескрайних землях совхоза «Тыхтинский». Каждый день, с восхода и до заката солнца, они проводили в поле, а с наступлением темноты искали развлечений. От жизни вдали от цивилизации дисциплина в полку падала: участились драки на национальной и бытовой почве, стало процветать воровство продуктов и личных вещей. Старослужащие повадились ходить в самоволку в близлежащие деревни. Кто-то из них пытался ухаживать за местными девушками, кто-то воровал кур и продукты у селян, кто-то обменивал тушенку и сапоги на самогонку.
Через две недели жизни в поле до офицеров стали доходить тревожные сведения – среди солдат пошли недовольные разговоры: «Для кого мы эту картошку копаем? Зачем мы на кого-то целыми днями горбатимся? Кто эту картошку ест, тот пускай ее сам и собирает».
Дождавшись пика недовольства, командир полка отдал приказ: сельскохозяйственные работы прекратить и приступить к боевой подготовке. До самого начала учений солдаты тренировались владеть дубинками и пластиковыми щитами, изучали правила применения спецсредств: слезоточивого газа, наручников и ловчих сетей.
В два часа ночи, 23 сентября, полк внутренних войск был поднят по тревоге. Солдатам раздали противогазы, резиновые дубинки и спецсредства. Военнослужащих разведывательной роты и подразделений управления вооружили автоматами.
– Бойцы! – обратился к личному составу командир полка. – Если мы выполним поставленную перед нами задачу на «отлично», то завтра же начнем собираться домой. Если провалим учения, то останемся в полевом лагере еще на месяц. Есть желающие собирать картошку?
– Нет! – дружно рявкнули в ответ сотни глоток.
На рассвете тремя автомобильными колоннами полк двинулся к городу, оцепил по периметру Кировский район и в час «икс» блокировал его.
– Почему для проведения учений по гражданской обороне выбрали именно наш город? – попытались узнать мы, но ответа не получили.
Не было ответов и на многие другие вопросы. Почему учения проводились именно в том районе города, где нет ни химических предприятий, ни железнодорожной станции? Почему не действовала телефонная связь? Кто дал солдатам право применять спецсредства по своему усмотрению? Это мне повезло – я успел заскочить в подъезд, а кому-то из непонятливых горожан досталось дубинками по ребрам.
Учения по гражданской обороне повлекли за собой множество приметных и не очень событий, но самое неожиданное продолжение их было связано с Астарой, которая оскорбила солдат на моих глазах.
– Какая-то шлюха не может так разговаривать с мужчинами! – решили бойцы, родившиеся под жарким солнцем среднеазиатских республик. – Эта потаскуха должна быть наказана! Джаляп! Шайтан! Она запомнит сегодняшний день до конца своей жизни.
Сказано – сделано! Трое самых обозленных вояк незаметно отбились от колонны и стали искать Астару. Через земляков, торговавших на городском рынке, они нашли дом, где Астара принимала посетителей.
Погожим осенним вечерком обозленные до предела мстители пришли к частному дому, где находилась Астара. Солдаты после встречи с земляками были пьяны. Двое из них были вооружены резиновыми палками, один держал в руках бутылку с бензином.
Редкие прохожие при виде этого распоясавшегося «воинства» поспешили уступить дорогу и скрыться во дворах. Посетители, дожидавшиеся приема у Астары, спрятались в соседней усадьбе.
– Джаляп, выходи, поговорим! – Один из солдат швырнул в окно дома камень. Зазвенело выбитое стекло. – Выходи, старая мразь, или дотла сожжем твой колдовской притон!
Астара явилась перед солдатами в просторном черном одеянии верховной жрицы ассирийской богини Иштар. На предплечьях ее золотыми нитями были вышиты крылатые ассирийские львы: правый – с квадратной курчавой бородой, левый – с небольшим рогом между ушей. На лбу Астары была повязана широкая лента с восьмиконечными звездами богини Иштар и магическими заклинаниями на ассирийском языке. На шее жрицы висели бусы из ярко-красного камня и медальон в виде ящерицы с бирюзовыми глазами. В правой руке Астара держала магический кристалл величиной с некрупное яблоко.
Выйдя на крыльцо, она вскинула руки и прокричала в небеса призыв на неизвестном языке. В ответ ей по небу прокатился раскат далекого грома, сменившийся треском, словно кто-то разорвал гигантский лоскут материи над головами.
– Смотрите сюда! – властно приказала зловещая жрица.
Солдаты, как заколдованные, уставились на кристалл, который в руках Астары засветился внутренним голубоватым сиянием, зашевелился, как живой, и стал испускать во все стороны тонкие, едва видимые лучи света.
– Именем богини Иштар, великой и всемогущей, преклоните колени перед силой и волей ее! – торжественно провозгласила Астара.
Солдаты одновременно рухнули на колени, молитвенно сложили перед собой руки.
Следом за Астарой на крыльцо вышла ее сестра.
– Астара, – взмолилась она, – пожалей их. Это же еще мальчишки, они не ведают, что творят!
– У меня нет сердца, – оборвала ее жрица, – и я не могу никого жалеть.
– Пощади их, Астара!
– Я не богиня Иштар и не способна пощадить смертного. Я всего лишь верная служанка царицы моей и обязана исполнить волю ее.
Тут солдаты поняли, что если не случится чуда, то живыми они отсюда не уйдут.
– Ты принес с собой бензин? – строго спросила Астара солдата с бутылкой. – Пей его!
Несостоявшийся погромщик сделал несколько осторожных глотков, перевел дух, понюхал бутылку, и его вырвало бензином. Передернувшись от желудочных судорог, он умоляюще посмотрел на жрицу, но та была непреклонна.
– Пей весь бензин до конца!
Отрыгивая через глоток, передергиваясь в судорогах, солдат допил бутылку и, полуживой, стал ждать дальнейших приказаний.
– Вы, двое, ешьте землю! – приказала Астара.
Солдаты на коленях подползли к клумбе и стали горстями запихивать землю в рот. Насладившись зрелищем унижения врагов, жестокая жрица скомандовала:
– Встать! Убирайтесь отсюда, но помните: если к исходу дня вы не попадете в расположение своей части, вас ждет долгая и мучительная смерть!
Солдатам не надо было повторять дважды. Со всех ног они бросились в свой полевой лагерь. Не останавливаясь ни на минуту, добежали до него и рухнули без чувств у командирской палатки. Солдат, пивший бензин, двадцатикилометровый кросс не преодолел. На окраине города он упал и больше не поднялся. Вскрывавшие его тело судебно-медицинские эксперты поставили посмертный диагноз: общая интоксикация организма, острая почечная и печеночная недостаточность, диссоциативный шок.
По поводу смерти военнослужащего командование полка провело служебную проверку и установило: военнослужащий срочной службы самовольно покинул расположение части. Находясь в самовольной отлучке, он по собственной инициативе напился бензина и умер от отравления им. К Астаре военные дознаватели не выезжали. Командир полка строго-настрого запретил упоминать даже ее имя.
– Что вы напишете об Астаре в своем заключении? – спросил дознавателей полковник. – Что какая-то старуха заставила солдата выпить бутылку бензина? А что она еще могла его заставить сделать: поджечь склад с боеприпасами или зарезать часового у знамени? Я запрещаю вам упоминать о магии! Солдат хотел выпить бензин и выпил его, находясь в самовольной отлучке. Остальное нас не касается.
Двух других солдат за самовольное оставление части в боевой обстановке судил военный трибунал. Их приговорили к трем годам лишения свободы каждого. Через год среднеазиатские республики стали суверенными государствами. Осужденных военнослужащих досрочно освободили из мест лишения свободы, и они вернулись домой.
