8
Во вторник, на время болезни Малышева, я занял его кабинет. Секретарь начальника городского уголовного розыска стала моим секретарем.
– Андрей Николаевич, ваш чай. – Секретарша подошла к столу, поставила передо мной чашку чая на блюдечке.
– Спасибо, Лидия Анатольевна, – поблагодарил я.
После ее ухода я попробовал чай.
«Хорошо живет Николай Алексеевич! – подумал я. – Не успел войти в кабинет – ему уже чай несут. Сладкий, крепкий. Даже сахар не надо в чашке размешивать, все за него секретарша делает».
Вернув пустую чашку в приемную, я прошелся по своему новому кабинету, закурил, посмотрел на портрет Дзержинского на стене. Выражение лица Железного Феликса мне не понравилось.
– Что так скептически сморщился, дядя? – спросил я портрет. – Считаешь, не дорос я еще до этого кабинета? Годами не вышел или живот не успел отрастить? Ничего, привыкнешь. А не привыкнешь, я тебя за шкаф поставлю, будешь там ухмыляться.
Вернувшись за стол, я отодвинул в сторону сводки о состоянии преступности за сутки и вызвал к себе Ключникова и Далайханова.
«Все, к черту учения! – решил я. – Солдаты на улицах города – явление временное. Пройдет срок, и они разъедутся по домам, а насильник – он наш, он никуда не денется, он на дембель не пойдет».
– Что по моему поручению? – спросил я коллег.
Докладывать взялся Ключников.
– Мы изучили все отказные материалы и нашли три случая, заслуживающих внимания. Первый произошел в марте прошлого года с гражданкой Тельновой Инной. В тот день она находилась у себя дома. Около двенадцати часов в дверь раздался звонок. Не спрашивая «Кто там?», Тельнова открыла и увидела перед собой мужчину в натянутом на голову капроновом чулке. Угрожая потерпевшей ножом, мужчина уложил ее на пол и имитировал половой акт.
– Чего-чего сделал? – переспросил я.
– Оперуполномоченный, вынесший постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, описал действия насильника как «имитацию полового акта». Я думаю, в данной ситуации это очень точное определение.
– Александр Лукич, меня всегда восхищает ваша невозмутимость. Вы докладываете мне совершенно невероятные вещи таким тоном, словно описываете заурядную квартирную кражу. Какая, к черту, имитация полового акта? Человек с ножом вторгается в жилище, удовлетворяет свои низменные инстинкты, и это называется имитация?
– С объективной стороны преступления – действия насильника действительно только имитация полового акта, – поддержал Ключникова Айдар.
– Коллеги, вы за деревьями не видите леса! – возмутился я. – Нашему насильнику для удовлетворения его сексуальных потребностей не нужен полноценный половой акт. При анализе материалов давайте исходить с его точки зрения, а не с нашей. Нападая на гражданку Тельнову, он хотел получить половое удовлетворение – и получил его. Для осуществления своего замысла он прибег к угрозам оружием. Все это серьезно и очень серьезно. Не надо смотреть на последствия, давайте оценивать действия насильника в комплексе, в целом. Что у нас еще по этому нападению?
– В момент вторжения насильника в квартиру в ней также находился грудной ребенок в кроватке. К ребенку насильник не подходил, – уточнил Ключников.
– Айдар, потерпевшую – ко мне, – распорядился я. – Что у нас дальше?
– Нападение на гражданку Гульметову. Потерпевшей тридцать три года, замужем, работает учетчицей на заводе. Нападение произошло в апреле прошлого года в лифте девятиэтажного дома. Потерпевшая и незнакомый мужчина вместе вошли в лифт. Как только он тронулся, мужчина подставил к горлу Гульметовой нож и велел встать лицом к стене. Пока они ехали вверх, насильник терся о ягодицы потерпевшей… Андрей Николаевич, давайте определимся, как мы его действия называть будем: имитация полового акта или извращенный половой акт?
– Александр Лукич, мы не на докладе у генерального прокурора. Для характеристики его действий давайте остановимся на слове «терся». Коротко и понятно. Все согласны?
Коллеги кивнули, и Ключников продолжил:
– Дальше события в лифте разворачиваются следующим образом. Насильник левой рукой охватывает потерпевшую за горло, прижимается к ней всем телом, а правой рукой, в той, что нож, он нажимает кнопку «стоп», останавливает лифт и перенаправляет его на девятый этаж. На девятом этаже двери лифта открываются, и в него пытается войти восемнадцатилетний парень по фамилии Главчиков. Насильник не дает ему и шагу сделать. Он отбрасывает на пол нож и с размаху бьет Главчикова кулаком в солнечное сплетение. Следом, не останавливаясь ни на секунду, выбрасывает из лифта потерпевшую и уезжает вниз. Больше его ни Гульметова, ни Главчиков не видели.
– Где сейчас этот парень?
– В армии, где же ему еще быть?
– Гульметову ко мне, в военную прокуратуру по месту службы Главчикова отправить отдельное поручение. Меня интересуют все события в мельчайших подробностях: кто как стоял, как выглядел насильник, как он нанес удар.
– Третий случай выявил оперуполномоченный Симонов, – доложил Айдар.
– Зачем ты так подчеркиваешь, что именно Симонов выявил третий случай?
– Андрей Николаевич, ты Симонова в ежовых рукавицах держишь, вот он и решил блеснуть оперативным умением. Третий случай получен по агентурным каналам. Он произошел в том же апреле прошлого года.
– Отличная история! Нападение происходит полтора года назад, а Симонов только сейчас сподобился о нем доложить. И кто он после этого, не разгильдяй, что ли?
– Да ты выслушай, как дело было! – попросил Далайханов. – Симонов инициативу проявил, и правильно сделал. Он вспомнил прошлогоднее сообщение от своего агента и решил, что оно вписывается в общую схему. Слушай, как было дело. Некая гражданка по имени Света возвращается поздним вечером домой по улице Арочная. Вспомни эту улочку: там с одной стороны дома, с другой – что-то напоминающее небольшой сквер. Освещение есть только со стороны домов. Там, где начинаются деревья, – темнота. Девушка идет по тротуару вдоль домов. За ней по пятам следует мужчина. Вокруг – ни души, ни одного человека, ни одной машины мимо не проезжает. У поворота во дворы девушка разворачивается и идет навстречу мужчине. Тот останавливается в темном месте. Девушка подходит к нему и говорит: «Мужик, ты что, преследуешь меня? У меня в этом доме брат живет. Я сейчас закричу, он выбежит и из тебя отбивную котлету сделает». Мужчина засмеялся ей в лицо и говорит: «Иди, куда шла», а сам развернулся и пошел в другую сторону. Это он был, наш насильник. Света, когда описывала агенту встречу, сказала, что от мужика пахло мятной жвачкой.
– Свету установили? – спросил я.
– Да нет, конечно! Агент о ней, кроме имени, больше ничего не знает. Случайная знакомая. Встретились, поболтали, разошлись.
– Свету установить! – распорядился я. – Она видела насильника и является для нас ценным свидетелем.
Я закурил, посмотрел, как коллеги записывают в ежедневники мои указания.
«Хорошо быть большим начальником, – в который раз подумал я. – Не успел рот открыть, как все уже зашуршали, забегали, засуетились. Меня от малышевского кресла отделяет всего одна ступень, а какая разница! Я частенько сам по городу бегаю, а Николай Алексеевич только указания дает… Зато я поджарый, как гончая, а у него пузо отросло!»
Храбрую девушку по имени Света установили через два дня. Ею оказалась дочь Геннадия Александровича Клементьева. Войдя в мой новый кабинет, Света осмотрелась, робко присела за приставной столик. Выглядела она неважно: темные круги под глазами, болезненная худоба. Осветленная пергидролем прическа требовала подновления. Некогда модный плащ нуждался в чистке.
– Давно не виделись, – вместо приветствия сказал я. – Как дела?
– Да ничего, нормально. Ты теперь тут сидишь?
– Временно. Начальник заболел, вот я его и замещаю.
– Папеньке уже не доверяют уголовным розыском рулить? – невесело улыбнувшись, спросила она. – Сам виноват. В бутылку пореже заглядывать будет.
– А как у тебя с этим делом? – я, изображая иглу, ткнул пальцем себе в руку.
– Пролечилась в том месяце, пока не тянет, – неохотно ответила Светлана.
Я обошел вокруг стола, велел ей посмотреть мне в глаза.
– Зрачки вроде бы нормальные. Тест проходить будем?
– Да я уже давно не колюсь! – Светлана отвернулась от меня, склонила голову к столу и стала рассматривать свои накрашенные ярким лаком ногти. – Ты зачем велел меня привезти, не про наркотики же расспрашивать?
– Тест будешь проходить или мне тебе на слово поверить?
– Давай, – она протянула руку в мою сторону.
– Ладно, на слово верю.
– Да чего там «на слово», – оторвалась она от стола, – давай пройду! Мне самой интересно стало.
Я нашел на столе Малышева тридцатисантиметровую линейку, стал напротив Клементьевой.
– Готова? Согласно методике проведения теста повторяю тебе его условия. Без предупреждения я опускаю линейку. Психически и физически здоровый человек должен поймать ее на уровне 15–16 сантиметров. Человек, находящийся в состоянии наркотического опьянения, линейку не поймает.
Она вытянула перед собой руку, отставила в стороны большой и указательный пальцы. Я поставил линейку нулевой отметкой на уровне ее пальцев. Без предупреждения уронил линейку вниз. Клементьева успела ухватить ее большим и указательным пальцами на отметке в шестнадцать сантиметров.
– Молодец! – похвалил я. – В прошлый раз ты вообще не могла ее поймать.
– В прошлый раз я была никакая, – согласилась Света.
– Держись! Опиум умеет ждать. Временами тебе будет казаться, что ты навсегда забыла про него, а он будет рядышком стоять, выжидать, не сорвешься ли ты.
– Здесь можно курить? – спросила Клементьева. – Рассказывай, зачем позвал?
– Света, вспомни, как в прошлом году по улице Арочной за тобой по пятам мужик шел. Тебе в тот день повезло. Этот человек – извращенец и насильник, и никто не знает, что от него можно ожидать. Последнюю жертву он слегка придушил, а как с тобой было?
Клементьева чиркнула спичкой, закурила. Помолчала, вспоминая прошлогодние события.
– Честно сказать? – спросила она. – Я обдолбанная была, вот и не чувствовала страха.
– Долго он за тобой шел?
– Не скажу точно, но, по-моему, до центра города мы в одном автобусе ехали. Я его взгляд чувствовала или уже потом, задним умом, стала себя убеждать, что он еще в транспорте стал ко мне приглядываться. Как-то так было, я же все в мелочах не помню… Потом, потом… Потом мы вышли и пошли в сторону набережной. Я иду и чувствую, что мне опять кто-то в спину смотрит. Сбавлю ход, прислушаюсь – тишина. Обернулась – никого, а глюки мне ловить не с чего. В тот день мы кололись хорошим опиумом, он галлюцинаций не вызывает.
Светлана рассказывала мне про наркотики совершенно обычным размеренным тоном, словно речь шла не о запрещенных препаратах, а о безобидной кружке пива. «В тот день я ввела себе два кубика качественной отравы и была в норме, димедролом или другими «колесами» не злоупотребляла», – примерно так должен был звучать недосказанный ею подтекст.
– Возле поворота во дворы, – продолжила Клементьева, – мне эта игра в прятки надоела. Я развернулась и подошла к нему. Была бы не обколотая, в жизни бы не рискнула.
– Как он выглядел?
– Он в тени стоял, там же фонари не везде светят. Лицо я не рассмотрела. Вернее, не так. Видел мультик про Алису в Зазеркалье? «Чеширский кот ушел, а улыбка его осталась». У меня в памяти осталась только одна улыбка. Мягкая такая, добрая. Как у кота, который поймал мышку и играет с ней перед тем, как съесть. Если я еще раз увижу его улыбку, то уверенно опознаю его.
– Новый шаг в криминалистике – опознание подозреваемого по улыбке. Так, Света, что ты еще запомнила?
– На ногах у него были кроссовки «Адидас» с замшевым верхом. У меня знакомый такие же кроссовки «проколол», вот я их и запомнила.
– За сколько продал? – для поддержания должного темпа беседы спросил я.
Клементьева поморщилась:
– Раза на три вдвоем кольнуться хватило. Поношенные кроссовки, кто за них много даст? Так, что еще тебе рассказать? От него, даже на расстоянии, пахло мятной жвачкой. Представь, мы стоим на расстоянии вытянутой руки, а я свежесть его дыхания ощущаю.
– Света, это у тебя от опиума обоняние обострилось.
– Опиум – не опиум, короче, он жвачку жевал. Улыбнулся так, одними губами, и говорит: «Вали, овца, куда шла! Я тебя с другой бабой перепутал».
– Какого он был роста?
– Андрей, не мучай меня! Что запомнила, то рассказала.
– Рост, Света, рост! Ты разговаривала с ним, ты должна была запомнить: выше он тебя или одного с тобой роста.
– Он немного выше, чем ты, – подумав, ответила Клементьева. – Больше ничего не помню.
Я задал Клементьевой еще несколько вопросов, но она больше действительно ничего не запомнила.
– Ты сейчас дома живешь? – спросил я напоследок.
– Дом – это у тебя, – повеселела Светлана, – а у нас – общежитие. Каждый обитает в своем углу. Отец или на работе, или выпивает, мать связь с космосом устанавливает, а я скучаю, целыми днями не знаю, чем заняться. Пришел бы к нам в гости, повеселил.
– Зайду, – пообещал я.
Светлана шутку оценила, засмеялась.
– Ну-ну, зайдешь! Как в юности, заигрывать со мной будешь. Я до сих пор помню, как ты меня на кухне по попе хлопнул.
– Я рад, что у тебя о нашей первой встрече остались самые приятные воспоминания.
– Андрей, – попросила Клементьева, – сделай так, чтобы я с отцом в коридоре не столкнулась.
Я вызвал Далайханова, и он вывел Светлану через запасной вход.
