Глава 9. Завеса неведения
1.
Дарку не спалось. Всю ночь. Большую часть времени он просто лежал на спине и бессмысленно пырился в потолок, не ощущая и малой толики желания сомкнуть глаз. Порой, молодой человек всё же, кажется, проваливался за ту грань, что отделяла реальность от грёз, но никаких подтверждений тому, что Вагха, форгерийская коллега Диониса, по совместительству заведовавшая снами, как высшей формой праздности, на самом деле приходила в покои Маллоя-младшего, не было. Ни единого воспоминания о потусторонних видениях или о не подчиняющихся никакой логике событиях сновидений. Быть может, мозг милосердно отключался хотя бы на полчаса или час? Неужели некромагу пришлось пролежать до самого рассвета, отчётливо ощущая каждую секунду своего бытия?
А всё из-за вчерашнего разговора с сестрой. Теперь Даркен не был так уверен в том, что идея уничтожить пару-тройку аттракционов в “Вечне забаве” являлась хорошей.
Как же, оказывается, меняется восприятие ситуации, стоит только добавить пару незамеченных ранее фактов? Всего одна беседа, и вот, Маллою-младшему уже не наплевать на мнение отца. А Гиацинт куда коварней, чем можно было бы подумать. Намного коварней.
Учитывая тяжесть груза мыслей и переживаний, не было ничего удивительного в том, что Даркен покинул свои покои, едва лишь в комнату проникли первые лучи утреннего солнца. Не желая больше оставаться наедине жужжащим гулом чувств и волнений, молодой человек приоделся в спортивное и направился на задний двор, чтобы немного потренироваться. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что в столь ранний час в коридорах усадьбы удалось встретить кого-то, кроме слуг.
– О, Броня? – некромаг окинул удивлённым взглядом девичью фигурку, не столько прикрытую, сколько подчёркнутую облегающим тренировочным одеянием. – Ну ладно я не сплю в столь ранний час, а что же беспокоит вас?
– Стихами заговорил, Даркен? – ответила девушка, лениво дёрнув левой рукой, всё также облачённой в корсиканский браслет, словно бы гостья даже в доме ректора ожидала нападения. – Я хотела немного размяться, прежде чем приступать к пыткам.
– Пыткам? – не то, чтобы Маллою-младшему стоило сильно поражаться тому факту, что его штатный палач будет кого-то пытать. Скорей, речь шла о некоторой внезапности поднятой темы. В конце концов, Глашек не получала никаких инструкций от “номера один” на эту тему и её статус заплечных дел мастера не был ни разу упомянут вслух. – Инициативненько. И что же ты хочешь выяснить?
– Пока не знаю, – повела плечами Броня. – Начну с француженки. Слечна Кюсо явно знает меньше, однако, думаю, из неё проще будет вытянуть что-то интересное. И тогда появится смысл перейти к её напарнику: зная половину правильного ответа я смогу задать правильные вопросы. Кстати, о вопросах: у вас ведь есть тренировочный зал?
– Есть, но в это время года нет ничего лучше зарядки на свежем воздухе, – Дарк небрежным жестом велел следовать за ним. – У нас есть отличная спортивная площадка на заднем дворе. Так почему ты решила заняться пытками? Я таких распоряжений не давал.
– Я не люблю двух вещей: ждать и догонять, – она один в один повторила своё предыдущее неуверенное движение плечиками. – Ректор определил меня именно в твою группу. Это говорит о том, что война за Хотску будет идти исключительно твоими силами. Помощи сверху не ожидается. И, как я поняла, в усадьбе у тебя из личных ресурсов, помимо моей персоны, только ты сам. А время, с учётом скорости реакции Сковронского, у нас ограничено. Сильно ограничено. Буду долго ждать приказов – придётся догонять.
Даркен задумался. Та Броня, что сейчас холодным тоном раскладывала по полочкам причины, по которым ей стоит с утра пораньше приступить к пыткам, разительно отличалась от девушки, чьи песни вчера вечером он подслушивал, стоя у окна. Тот же голос. Те же интонации. Но совершенно иные темы беседы. И даже смех. Кто бы мог подумать, что Глашек, в принципе, умеет смеяться? По-настоящему, а не фальшиво, напоказ.
– Ты ведь не хочешь этим заниматься? – “номер один”, всё же, решил спросить напрямую.
– Наши желания не всегда в приятном шоке от наших возможностей, – ответила палач. – Кто-то должен выполнять грязную работу. Ни Кюсо, ни её дружок-маньчжурец Желчны меня бы не пощадили.
Дарк поджал губы.
– Я разговаривал вчера с Ёлко. Эти двое нам достались слишком легко. Они точно не знают ничего важного.
– Они – ресурсы. Мы обязаны их использовать, – Броня нахмурилась и опустила взгляд вниз. – Я вчера посовещалась с твоей сестрой и хочу, чтобы ты подтвердил или опроверг информацию: Кюсо ведь, по сути по своей, никто? Французское дворянство, бежало в Богемию около полутора десятков лет назад. На родине у них ничего не осталось, а здесь они благ ещё нажить не успели.
– Ищешь, какая семья будет уязвимей? – Даркен задумался. – В целом, да. У Желчны, несмотря на слабость, есть пересечения с семьями посерьёзней. Не буду нагружать тебя всем их генеалогическим древом, тем более, что и сам сходу всех деталей не вспомню. А вот Кюсо, действительно, никто. У Жанин, кажется, были какие-то намётки на удачную свадьбу, но это ничего не значит: подобные обещания ещё более хрупки, чем жизнь новорождённого богомола.
– Всё подтверждается, – девушка кивнула. – Как думаешь, а родители Кюсо могут знать что-то интересное?
– Вполне, – задумчиво кивнул Дарк. – Надо будет спросить у Ёлко, но я почти уверен, что хоть один из них числится экспертом в загадочном предприятии Сковронского.
– Загадочном предприятии? – навострила ушки Броня.
– Есть такое учреждение в Коваче: официальных доходов не имеет, теневых прибылей тоже отследить не получается. Но охраны там – хоть гузнами жуй. И при этом предприятии на должности экспертов у нашего доброго друга числятся несколько некромагов, – молодой человек галантно открыл перед девушкой дверь на улицу. – А поскольку у Сковронского с некромагами напряжёнка, шансы на то, что кто-то из Кюсо получил подобную работёнку, попросту огромны. Но, как я сказал, нужно уточнить у Ёлко. У неё весь доступ к документации.
– Что же, – некромагичка задумчивым кивком поблагодарила босса за куртуазный жест. – Выходит, теперь у меня есть пара правильных вопросов. Можем ли мы обещать Кюсо протекцию в случае, если они решатся переметнуться к нам?
– Терпеть не могу предателей, – поморщился молодой человек, попросту отпуская дверь, едва Глашек оказалась на улице. Остальную работу предстояло сделать механическому доводчику.
– Тем не менее, – ответила Броня. – Французы сейчас подобны загнанной в угол мыши. Нам ни к чему их сопротивление: не предложим достойной альтернативы, и вместо помощи нас ждёт весьма неприятная драка. Люди, которым уже нечего терять…
– Знаю-знаю, – поморщился Дарк. – Я просто не люблю предателей. Это была твоя идея, так что, пусть Кюсо станут твоей головной болью. Если уговоришь, можешь принимать их вассальную присягу.
– Правда? – слегка недоверчиво подняла бровь некромагичка.
– Да. Я предпочитаю иметь в подчинении более надёжных людей, – ответил он. – Одно дело – терпеть твои заскоки. Другое – ковыряться с кучкой ненадёжных посредственностей. В твоём случае я хоть понимаю, зачем мне это всё.
Маллой не стал озвучивать вслух свои мысли о том, что девушке попросту невыгодно сейчас предавать столь могущественного покровителя. Однако, дать подчинённой понять, что она ценна, стоило.
– Вряд ли у меня получится содержать целую семью некромагов на зарплату мебельщика, флористки и гонорары Necrohelper, – требование было довольно наглым, но справедливым.
– Я решу этот вопрос, – спокойно ответил “номер один”. – В случае, если решение потребуется. Не стоит делить шкуру неубитых Кюсо. Лучше сосредоточься на работе, а все затраты – моя проблема. Ты же видела, как я вчера бодро парк развлечений разносил?
– О, да, – кивнула девушка. – Страшные аттракционы вероломно не давали сдачи, но ты, конечно же, всё превозмог и не купился на такую подлую уловку.
– Ельцин, Путин, Горбачёв, – вдруг, ни к селу ни к городу назвал три фамилии Дарк.
– Э-э-э… что? – неожиданная смена вектора беседы поставила некромагичку в тупик.
– Я слышал, как ты вчера пела. И проверил: этой песни в Форгерии не существует. По крайней мере, она не выпадает в поиске ни на одном из известных мне языков, – серьёзно сказал “номер один”. – Русский, британский, французский, малийский, фарси. Ты не могла услышать этой песни в Форгерии. Это ведь композиция твоего старого мира, так ведь?
– Ну, предположим, – тон Глашек резко похолодел. – Какая разница?
– Какая разница? О, Семеро! Вот только не надо юлить, – нахмурился молодой человек. – Ты, как и я, испытываешь ностальгию. Тоску по старому миру. Иначе не стала бы заморачиваться с переводом по памяти и подбором мелодии.
– Мелодию подбирал мой отец, – некромагичка, словно бы специально включила дурочку. – Я играть на гитаре не умею.
– Вы с ним из одного мира? – удивился “номер один”.
– Нет, у него хороший слух.
– А-а-а-а! Не важно! – отмахнулся босс.
Он не выдержал и схватил девушку за плечи. Синие глаза. Глубокие синие глаза. В них гибло всё. В них тонули правда и искренность. Но сейчас Даркен был готов нырнуть в эти губительные очи и плыть до самого дна, чтобы добыть немного тех сокровищ, что покоятся средь жабродышащих внутренних демонов Глашек.
– Броня, неужели ты не понимаешь?! Наши миры! Они могли быть очень похожими! А, быть может и вовсе, мы родом с одной и той же Земли?! – паузы между вопросами были минимальны: молодой человек был слишком взбудоражен своим открытием и жаждал как можно быстрей получить подтверждение озвученным домыслам. – Возможно даже из одного и того же времени! И, кажется, даже из одной и той же страны. И мы стоим! Рядом! Здесь и сейчас, а не встретились на просторах сайта “Одномирники”, полного лжецов и мошенников.
– Ей-Форде, пан Маллой, вы теряете самообладание, – на губах девушки появилась улыбка. Ядовитая. Жестокая.
– Чего ты боишься?! – не выдержав, некромаг тяхнул синеглазку за плечи. – Это лишь немножко ностальгии. Её не становится меньше, если ты делишься ей с другими! Её становится лишь больше! Ты не можешь потерять ностальгию! Она навсегда останется с тобой.
– Я не боюсь потерять ностальгию, – Броня двумя руками поправила обруч, немного съехавший из-за физического проявления несдержанности начальства. – Я боюсь потерять себя, утонув в ней.
Даркен осёкся. Он медленно, нехотя, преодолевая серьёзное внутреннее сопротивление, отпустил девушку. Руки, будто бы потеряли чувствительность. Каждый палец требовал сознательного усилия и тщательной концентрации внимания на себе.
– Вот как? – молодой человек виновато опустил голову. Его голос стал тише. – А ты не думала, что, быть может, та ностальгия и есть ты?
– Ностальгия и есть я? – улыбка некромагички обрела иные оттенки. Грусть. Но грусть человека, знающего нечто, недоступное другим, и сожалеющего именно о том, что он вынужден в одиночку нести своё знание. – Я всегда думала, что моя личность формируется не из исторических моментов и культурных продуктов, а из моих реакций на исторические моменты и культурные продукты. Что я нечто большее, чем кладезь воспоминаний о былом. Жизнь – это будущее, а не прошлое, а потому мои выводы об увиденном, услышанном и пережитом, куда ближе к тому, что можно назвать ядром моей личности, чем то, что я увидела, услышала и пережила. Ностальгируя, я не получаю ничего нового. Никакой свежей информации для обработки. С этой точки зрения, ностальгия куда более низкое удовольствие, чем тупая, но неизвестная доселе индийская комедия.
– Скажи мне, Броня, – два маленьких чёрных пятнышка зрачков бесцветных глаз Маллоя-младшего напоминали иголки. Казалось, ими можно уколоть, если смотреть слишком внимательно. – Боялась ли ты ностальгии так сильно, когда жила в своём прошлом мире?
– Нет, Дарк. Не боялась. Сколь сильно я бы не презирала ту жизнь, что была тогда, тот народ, с которым мне приходилось делить национальную идентичность, и тот строй, ставящий во главу угла капитал, а не социум, я не могу не признать: там и тогда жизнь была лучше. Моё настоящее в том мире не проигрывало моему прошлому настолько сильно.
– А моя жизнь… – молодой человек задумался. – Моя, наверное, была хуже. Но я всё ещё скучаю по той жизни. И больше всего о тех поступках, которые должен был совершить, но не совершил.
И вот, он ощутил на своём плече девичью ладонь. Такую, казалось бы хрупкую, но управляемую крепкой волей.
– Не лучше ли, чем грустить о прошлом впустую, обратить эту грусть в поступки будущего?
– Ох, я сделал это вчера, но… – молодой человек усмехнулся. – Теперь мне кажется, что зря. Не знаю. Понятия не имею.
– Мы не можем исправить ошибки прошлого, – небрежно пожала плечами Глашек. – А “вчера”, это прошлое, как ни крути.
– Зато мы можем понаделать новых! – Дарк заметно приободрился. Он положил ладонь на кисть некромагички, на секунду благодарно сжал пальцы, а затем убрал девичью руку со своего плеча . – И первой ошибкой, которую я собираюсь совершить, является бесстыдное совращение твоей души ностальгией.
“Номер один” сделал пару шагов назад и задумчиво закатил глаза. Что бы такого спеть, чтобы подходило ситуации? Учитывая вкусы “номера четыре”, быть может, стоило выбрать что-нибудь из творчества “Машины времени”?
Вотъ морѣ молодыхъ колышетъ супербасы,
Мнѣ триста лѣтъ, я выползъ изъ тьмы.
Они торчатъ подъ рейвъ и чѣмъ-то пудрятъ носы,
Они не такіе, какъ мы.
Рассчёт оказался верным. Глашек, конечно, неодобрительно покачала головой, но, всё же, подхватила песню. Сколь бы девушка не храбрилась, сколь много бы она не говорила важности будущего, щепотка старой доброй ностальгии сделала её жизнь чуточку лучше.
И я не горю желаньемъ лѣзть въ чужой монастырь:
Я видѣлъ эту жизнь безъ прикрасъ,
Не стоитъ прогибаться подъ измѣнчивый міръ -
Пусть лучше онъ прогнётся подъ насъ,
Однажды онъ прогнётся подъ насъ
2.
Утренняя тренировка принесла Дарку даже больше, чем он ожидал. Изначально расчёт был лишь на перспективу ненадолго сбежать от тяжёлых мыслей, однако встреча с Глашек смогла подарить молодому человеку уйму приятных ощущений. Даже несмотря на занудность девицы: это просто анекдотическая ситуация, когда в ответ на благодарность за возможность предаться воспоминаниям о прошлом ты получаешь целую лекцию о понятии отчуждения человека. Причём, не сухую и холодную, унылую до жути, а яркую и эмоциональную, полную цветастых оборотов и даже комичных сравнений.
Но хуже всего было то, что Бронька оказалась права. Стремление прикоснуться к кусочкам старого мира рождалось именно из чувства отчуждённости по отношению к Форгерии. Даркен не чувствовал себя принадлежащим этому миру, несмотря на то, что жизнь в новом качестве, после попаданчества, оказалась лучше, чем была до этого. Не было чувства родства с местной моралью. Не было чувства родства даже с семьёй. Цепляясь за прошлое Дарк не был способен понять, как может выглядеть проявление любви в обществе с иными жизненными ценностями. Пожалуй, даже сейчас, после разговора с сестрой и с Глашек, он сумел лишь осознать разумом, но не принять сердцем идею жестокой заботы. В старой жизни родители давали сыну рыбу, чтобы он не голодал. В этой жизни родители специально морят отпрыска голодом, чтобы он, наконец, взял удочку и научился ловить себе обед. В том мире и малые успехи были достойны похвалы. В этом – они лишь повод для ворчания о недостаточном старании.
Разница подходов исходила из разницы в ценностях. Форгерия, несмотря на то, что была знакома с понятием романтизма, не оказалась к нему готова. Романтические книги и фильмы, конечно же, имели спрос, но не у тех, кто правит этой жизнью. Тут, наверху, среди некромагов, личность и её переживания были никому не интересны. Шляхта ценила долг, честь, возвышение над страстями. Чувства оставались уделом челяди, быдла, ни на что не влияющей стаи двуногих элементов системы. Уделом и ещё одной чертой, на которую можно было указать, когда заходил очередной разговор о причинах превосходства магического класса над серой массой.
В голове у Дарка словно бы “стрельнуло”. Но не болью, а осознанием. Свежая мысль, как пуля, пронеслась сквозь шаблоны мировосприятия молодого человека, заставив того так и застыть в дверях столовой, забыв о том, куда и зачем он шёл. Безжалостная идея отказывалась укладываться в старую картину мира, зато отлично сочеталась с тем, что говорили Гиацинт и Броня.
Гиа. Любила. Романтику.
И любила её всегда. И этот факт отлично сочетался с мыслью о том, что отец относился к ней, как к ребёнку второго сорта. Даже и не пытался воспитать из неё достойного наследника рода, даруя ей свободу от обязанностей и прав. Но почему Маллой-старший так легко согласился отказаться от идеи реализации своих амбиций посредством двух детей, а не одного? Разве в таком случае шансов на получение наследника не было бы в два раза больше? В чём секрет? В том, что Гиа, как попаданку, было уже поздно ломать под новые реалии?
Или в том, что ректор Маллой, будучи и сам попаданцем, происходил из общества, где от дочерей и не было принято требовать чего-то иного? Что если сам Ришард Маллой, человек-скала, с лёгкостью ломающий окружающих людей, был в чём-то не способен сломать самого себя?
И вот, не имея больше на руках цельного образа отца, лишь осколки, которые непонятно как должно склеить вместе, Даркен перешагнул порог просторного помещения с длинным столом. Маллой-младший посмотрел на родителя, спокойно сидящего во главе стола и буднично залипающего в планшет, в ожидании жены и дочери. Посмотрел, как на незнакомого человека. Высокого, франтоватого, с холодными глазами и бесстрастным лицом. Он, действительно, чем-то похож на Глашек. А Глашек оказалась не той, кем “номер один” всегда её считал. И никто не мог дать гарантий, что Маллой-старший тоже не носит маску на регулярной основе. По какой-то причине Дарк никогда раньше не задумывался всерьёз о том, какой именно опыт был у его родителя в прошлой жизни.
Молодой человек решительно подошёл к отцу и застыл перед ним. Руки за спину, подбородок вверх. Поза был привычной, но исполнение нехарактерное. Не медленное, демонстрирующее нежелание следовать правилам, а бойкое, бодрое, энергичное. Даже расстояние, на котором Даркен остановился от главы семьи отличалось. Не привычные три-четыре метра, а жалкие два.
Подобное необычное поведение не могло не привлечь внимания отца. Конечно, он скрывал свои эмоции и чувства, но тот факт, что ожидать начала беседы пришлось лишь покуда пан ректор дочитает до конца абзаца, а не до конца статьи, говорил красноречивей любых слов.
– У тебя есть какой-то вопрос, сын? – наконец уточнил мужчина, закрывая экран планшета строгим чёрным чехлом-книжицей. Ещё одна черта, парадоксальным образом общая у Маллоя-старшего и Глашек. Любовь к строгим чёрным чехлам-книжкам.
– Вчера в рамках операции по спасению слечны Глашек, чтобы выиграть время и избежать заведомо проигрышной конфронтации, я решил воспользоваться преимуществом финансового положения нашего рода, – начал свой доклад Дарк. – По телефону пригрозил Сковронской избыточной разрушительностью битвы. Учитывая, что сражение предполагалось на нейтральной территории парка “Вечна забава”, каждый из участников в таком случае дал бы повод пану Фурману предъявить материальные претензии. Я знал, что у Сковронских сейчас денежные трудности, а потому позаботился о том, чтобы мои угрозы были восприняты всерьёз и воспринимались подобным образом в дальнейшем, что привело к уничтожению некоторого числа аттракционов для демонстрации моего принципиального отношения к данным обещаниям.
– Я не был в курсе этого спорного плана, – последовал привычный отцовский укол.
– Не было времени на согласование, – не моргнув глазом продолжил молодой человек. – Мне было необходимо принять решение в кратчайшие сроки, и я его принял. Я исходил из предпосылок о том, что деньги для нашего рода не являются столь трудновосполнимым и ценным ресурсом, как репутация и верность наших людей. В случае, если бы мы позволили провести захват Глашек, семье которой обещали протекцию, репутационный урон был бы намного более велик.
– И почему ты считаешь, что твои расчёты оказались верны? – уточнил Маллой-старший.
– А они и не оказались: после совещания со слечной Каппек я узнал, что при вычислениях ожидаемого материального ущерба нашей семье я исходил из ошибочного предположения об ожидаемой сути претензии Фурмана. Я рассчитывал лишь на требование ремонта аттракционов парка за наш счёт. То есть, на соотношения реального ущерба к взысканию один к одному.
Дарк не чувствовал, что нервничает. Напротив. Хотя, вроде как, всё должно быть наоборот. Ведь раньше он считал нагоняи от отца лишь поводом для раздражения. Теперь же, имея в виду иную точку зрения, молодому человеку, казалось бы, стоило больше беспокоиться об уважении родителя, которое у него, оказывается, имелось, но которое было возможным потерять. Но, нет. Не получалось нервничать. На душе даже спокойней, чем обычно.
А потому юный некромаг просто, без ёрничаний и без утайки вещал о своём провале.
– Слечна Каппек же указала мне на ошибку и на возможность пана Фурмана довести коэффициент до умопомрачительного.
Даркен сделал паузу. Он чувствовал необходимость сказать ещё что-то, но не был уверен, что именно. Холодный требовательный взгляд ректора создавал физическое ощущение неправильности молчания. Слова жгли горло, рвались наружу, однако, никто не знал, что это должны быть за слова.
Потому молодой человек ляпнул то, что думал.
– Отец, я облажался.
– Вот именно потому я всегда крайне негативно относился к твоим “маленьким проектам”, – открывшиеся двери столовой привлекли внимание главы семейства. Заметив вошедших жену и дочь в сопровождении миловидной фавориточки Брони, мужчина поднялся с места. – Доброго вам утра, мои дорогие. Доброго утра, слечна Шайс. Почему я не вижу среди вас слечны Глашек?
– Она решила ненадолго посетить одного из пленников, папенька, – судя по поведению Гиа, сестрёнка, также, как и Дарк, уже одетая в университетскую форму, не собиралась надолго задерживаться в столовой и явилась, по сути, лишь для доклада. – Не беспокойтесь, я прослежу за тем, чтобы завтрак не пришлось откладывать надолго.
– Я бы и сама проследила, но меня отослали прочь в ультимативной форме, – забавно насупилась Илега, не забывая при этом благодарно кивнуть Дарку, вежливо отодвинувшему для неё стул.
Конечно, для столь простого и банального действия, как “помочь усесться за стол” были слуги, однако отец настаивал на том, чтобы мужчины рода Маллой брали заботы о подобных мелочах на себя.
– И правильно сделали, – отметила матушка. – В подобных визитах приятного мало. Особенно, учитывая поручение, которое слечна Глашек дала Вольдемару.
– Я помню, – кивнул отец. – Ты уже рассказывала, дорогая.
Дарк внимательно прислушивался к ходу беседы. А Броня быстро осваивается в поместье. Точнее, ей помогают быстро освоиться. Всего из пары фраз можно было сделать довольно много выводов, если знать контекст.
Вольдемар формально числился дворецким, но на деле большую часть его официальной работы выполняла экономка, прекрасная Росетта Ковальская. Вольдемару же статус слуги был нужен, скорей, для того, чтобы не привлекать лишний раз внимания к своей персоне. Насколько это возможно для разорившегося прусского дворянина, потерявшего всё, когда его страна пала под пятой ЕССР.
Иными словами, когда речь идёт о поручениях, которые выполняет этот человек, стоит понимать, что в их число не входит замена постельного белья или сервировка стола. Тут, скорей, верно будет говорить о делах куда более серьёзных, требующих определённого навыка, недоступного простой челяди. И, конечно же, подобные задания не имеет право выдавать случайный человек с улицы.
Дарк с большим трудом мог вспомнить, когда в последний раз кому-то из гостей в доме Маллоев позволяли себя чувствовать настолько вольготно. В смысле, кому-то кроме членов королевской семьи.
– Сын, – ректор наконец нашёл время на своего отпрыска. – За свой провал ты должен быть наказан, но я даю тебе шанс минимизировать последствия твоей ошибки.
– Я слушаю, отец, – Дарк привычно ответил дежурной фразой.
– Ты сегодня должен будешь встретиться с кем-нибудь из представителей семьи Фурмана. Как можно быстрей. Встречу назначишь своими силами. Никакой помощи от меня в этом вопросе: сам совершил ошибку, сам же и исправляй.
– Учёба?
– Если сможешь совместить – совмещай. Однако, сама постановка вопроса ущербна, – фыркнул мужчина. – Один день прогула занятий куда как проще возместить, нежели твои вчерашние похождения. Благословите Семеро меня терпением, – ректор обратился к жене. – Боюсь себе представить, какие катастрофические последствия нас ждут, когда роду Маллой придётся во всём полагаться на человека, допускающего подряд столько ошибок в определении ценности вещей и явлений.
– Что он натворил, дорогой? – поинтересовалась матушка.
– Потом расскажу, – коротко ответил отец, после чего вновь обратился к Дарку. – И вот ещё что, возьмёшь с собой слечну Глашек.
Дарк с большим трудом удержался от улыбки. Значит, “допустил подряд столько ошибок в определении ценности вещей и явлений”? Учитывая, насколько старательно папенька “облизывал” эту девочку, даже выплата полной суммы по претензии Фурмана, с точки зрения главы рода Маллоев, оказалась бы не слишком большой ценой за сохранение контроля над жизнью Броньки.
Однако, признать правоту сына вслух ректор попросту не мог. Словно бы это его убило. С упорством, достойным лучшего применения, Маллой-старший искал поводы упрекнуть потомка в непрофессионализме и некомпетентности. И, разумеется, дать ему какое-нибудь задание для отработки навыков.
Факт оставался фактом. Если бы для семейства ожидаемые материальные потери от претензий по вопросу разрушений в “Вечне забаве” оказались больным местом, глава рода никогда бы не доверил обсуждение вопроса по уменьшению выплат Даркену. Лично прилетел бы, как ужас на крыльях ночи.
Впрочем, это, конечно же, не повод не стараться.
3.
Длинный мягкий ковёр услужливо глушил звуки шагов двух некромагичек и одной, следовавшей за ними безмолвной тенью, горничной.
На самом деле, не очень многое намекало на то, что каждая дверь в этом коридоре вела в камеру, а не в гостевые покои. Разумеется, легко находилось великое множество мелочей, вроде избытка охраны, любопытных глазков видеокамер и тому подобного. Однако, базовая стилистика мало чем отличалась от стилистики самой усадьбы. В целом, здесь было уютно: даже решётки на окнах и выдвижные створки для наблюдения и кормёжки пленников были весьма талантливо вплетены в дизайн и не бросались в глаза, если не присматриваться.
Любой вопрос “зачем” или “почему” быстро находил свой ответ. Очевидно, что заключённые здесь люди не были простой челядью. Они даже в неволе требовали к себе уважения, требовали удобств и, по сути, имели на это право. Гарантом подобного права выступали родичи и союзники пленника. Идеальной оставалась ситуация, когда после освобождения твой недобровольный гость не будет держать обиды. В некоторых случаях заключение и вовсе становилось простой формальностью: когда обе стороны не были заинтересованы в эскалации конфликта.
– А вот и покои слечны Кюсо, – юная сестра Даркена, выступавшая для Брони провожатой, остановилась у одной из дверей. – Вольдемар сообщил, что все ваши просьбы удовлетворены в полном объёме.
Броня, прикрыв глаза, медленно вздохнула.
– Вы уверены, что хотите в этом участвовать, слечна Маллой?
– Даже если бы сегодня были назначены физические, а не психологические пытки, мне бы не повредило на них присутствовать, – улыбка юной хозяйки дома выглядела абсолютно фальшиво. Натянуто.
– Уверены? – повторила свой вопрос Броня, слегка изогнув бровь.
Гиацинт немного помедлила с ответом. Где-то пять вдохов. Тяжёлых, глубоких.
– Уверена, – кивнула, больше самой себе, дочка ректора. – Я и не представляла, насколько Даркену тяжело тащить всё на своих плечах. Я хочу помочь. И, думаю, смогу. Обучение некромагии уже оказалось куда более шокирующим, чем я предполагала. А ведь косметология и заплечное дело довольно близкие науки. Многие их совмещают.
На неуверенно поникшее плечико юной хозяйки дома легла бледная рука синеглазки.
– Помочь семье – это хорошее устремление. Но научитесь выбирать правильный баланс между долгом и самой собой. Человек, который не любит себя, не способен любить других.
Девушка решительно кивнула тюремщику. Не стоило затягивать этим неприятным визитом, если не было желания опоздать на занятия.
Охранник, повинуясь безмолвному жесту, занялся процедурой открытия дверей. Первым делом страж отодвинул створку для небольшой щели на уровне глаз, чтобы оценить состояние пленницы. Ему вряд ли бы что-то угрожало, даже будь та способна к магии: защитный прозрачный полимер с низкой магопроводимостью, использовавшийся вместо бронестекла, довольно хорошо показывал себя в таких вопросах.
Убедившись, что всё в порядке, тюремщик отворил замок и потянул дверную ручку на себя, позволяя некромагичкам пройти.
Убранство камеры не обманывало ожиданий, которые задавали интерьеры коридора. Светлое помещение, вполне соответствовавшее по размерам типовому гостиничному номеру. Дверь в собственную ванную комнату, письменный стол, кресло и даже гардероб. Могло быть, конечно, и поуютней, но не каждый заключённый имел право выбирать.
Жаклин Кюсо была лишена этого права на уровне куда более близком к базовому, и всё, благодаря стараниям Вольдемара. Если честно, Броне не хотелось, особо, размышлять над тем, сколько времени у него ушло на работу. Одно дело, восстановление барабанных перепонок, а совсем другое – глаз. С органами зрения, вообще, много мороки. Не то, чтобы у попаданки было много опыта в данном вопросе, но того, что уже имелся, хватало, чтобы навсегда отбить желание изучать данное направление подробней.
На этом фоне задача грамотного усекновения всех конечностей до равной длины, выглядела сущей мелочью.
– Не встанете поприветствовать старую знакомую, слечна Кюсо? – интонации синеглазки были весьма официальными. Услышь этот вопрос кто-нибудь со стороны, не зная контекста, вряд ли бы он заподозрил насмешку.
– Я бы и рада, но, прошу меня простить, руки заняты, – раздался ядовитый ответ со стороны постели.
Не хотелось даже думать, сколько времени ушло у француженки на то, чтобы забраться под одеяло, имея вместо рук и ног четыре обрубка, усечённые выше локтя и колена. По сути, постельное бельё было единственным, чем Жаклин могла бы прикрыть свою наготу: Броня распорядилась позаботиться, чтобы никаких альтернатив у пленницы не оставалось.
– Вы не выглядите особо довольной гостеприимством рода Маллоев, – заметила Броня, проходя поближе к постели. – Со мной, между прочим, юная хозяйка дома, а вы даже не поблагодарили её.
Гиацинт с лёгкой, слегка кривоватой неестественной улыбочкой сделала книксен, желая обозначить хоть сколь-нибудь активное участие в происходящем.
– Ты не можешь вечно прятаться за спинами Маллоев, Глашек, – в нетерпеливом порыве к действию француженка даже приподнялась немного на правом обрубке. – Ты, видимо, не знаешь, кем являются мои родители. Они тебя достанут.
– О, нет, я уже навела справки о вашей семье, слечна Кюсо, – синеглазка бесстрашно склонилась к своей жертве. – Они – абсолютно никто. Два нуля без палочки. Всё, что у них есть, так это гордость рода и надежды на вашу свадьбу с паном Новотным, на которую он решился ради обмена денег на хоть сколько-нибудь дворянскую фамилию и рекомендации в ВАТИ для его будущих детей и, если он окажется достаточно деятельным, для него самого.
Жаклин побледнела буквально на глазах. Очевидно, девушка была хоть молодой и неопытной, но не глупой. Она умела складывать два и два.
– Вижу, вы уже сопоставили своё текущее состояние с информацией, известной мне, и можете догадаться, каким образом я собираюсь давить на род Кюсо.
– Не-е-ет… – пленница медленно покачала головой. – Не-е-ет… ты не посмеешь. Если тебя поймают за руку на таком… даже род Маллоев поостерёгся бы заниматься чем-то подобным.
– Я вас умоляю, слечна Кюсо, – Броня решительно схватилась за край одеяла и рванула его в сторону, открывая миру обнажённые телеса француженки. – В Форгерии наказывают не тех, кто совершает преступление, а тех, кто попался! Ни вы, ни ваши родители, не будете заинтересованы в том, чтобы общественность узнала о вашей роли в чём-то настолько позорном!
Бедняжка попыталась как-то извернуться и прикрыться, но получалось у неё не слишком хорошо. Впрочем, синеглазку и не волновало, сколько открытой кожи попадёт в кадр – а именно ради фотографий своей жертвы и было отброшено прочь одеяло – ведь куда важней было зафиксировать в памяти смартфона незащищённое и уязвимое состояние француженки.
– Мы заинтересованы в том, чтобы Кюсо молчали, – имитация звука затвора сигнализировала о появлении первого снимка. – Вы заинтересованы в том, чтобы молчать. Все заинтересованы в том, чтобы правда не выплыла наружу. Однако, вы рано паникуете: если ваши родители будут столь любезны, что поделятся со мной информацией по поводу предприятия Сковронского в Коваче, дальше фотографий дело не зайдёт, и куда проще будет сделать вид, что ничего плохого никогда и не происходило.
Не то, чтобы Броне нравилось играть роль злодейки. Пожалуй, даже напротив. Она предпочла бы никогда к этому не возвращаться. Однако, главный тематический парадокс был озвучен ещё в античности. Si vis pacem – para bellum. Хочешь мира – готовься к войне. Так и здесь. Чем более ты страшен и угрожающ, тем меньше шансов на то, что тебе придётся свои угрозы исполнять.
А, значит, необходимо всеми силами давить на болевые точки. Жаклин довольно труслива, однако, её гордость изрядно перевешивала чувство страха. Вчера, в “Вечне забаве” француженка показала, из какого теста сделана. Она показала своё умение преодолевать себя и концентрироваться на выполнении задачи. Даже лишившись возможности видеть, слышать и колдовать, некромагичка пыталась хоть как-то помочь своему напарнику. Нет, традиционные пытки с болью и кровякой не будут столь эффективны против этой достойной девы.
А вот несмываемый позор, который, ко всему прочему, ещё и уничтожит шансы на выгодный брак – другое дело. Здесь следовало давить на воспалённое чувство гордости человека, у которого, пожалуй, кроме гордости ничего и не осталось. По крайней мере, с точки зрения самого человека.
– У тебя нет ни малейшего понятия о чести, Глашек! – в возмущении и испуге пленница спешно перебирала те немногие аргументы, которые у неё ещё были, надеясь избежать того, что кажется одновременно неизбежным и недопустимым.
– Ошибаетесь, слечна Кюсо. Я абсолютно честна. Моему слову можно верить. Если я сказала, что случу вас с псом и сниму это на камеру, я это сделаю. Кроме ряда случаев, заранее оговоренных или подразумевавшихся.
– Что? – нервно икнула та. – С псом!
Кажется, подобный вариант развития событий Жаклин не могла себе представить и в кошмарном сне. Она даже перестала двигаться. Лишь чуть повернула голову, чтобы иметь возможность одним лишь глазом видеть выражение лица своей тюремщицы.
– Для начала. Здесь есть не только псарни, но и конюшни, – ровным тоном, не дающим прочитать истинные намерения, произнесла Броня, на время делая паузу в съёмках. – Даже не смейте во мне сомневаться. Как у вас не осталось ничего, кроме чести рода, у меня нет ничего, кроме моего слова.
– А если… если я расскажу то, что знаю сама? – пленница облизнула пересохшие губы и перевела взгляд на Гиацинт, всё это время безмолвно и недвижимо стоявшую у дверей. – Это… зачтётся?
Дочь ректора неуверенно посмотрела в сторону Брони. Та в ответ лишь коротко кивнула.
– Ответственность за решения по данному вопросу лежит на слечне Глашек, – пояснила Маллой-младшая. – В этой комнате её слово равно слову моего рода.
Жаклин нервно сглотнула и осторожно покосилась в сторону безродной.
– В наших с вами взаимоотношениях нет ничего личного, слечна Кюсо, – небрежно пожала плечиками синеглазка. – У нас обеих есть цели, и мы обе просто оказались на пути друг друга. Мне всё равно, каким образом я получу интересующую меня информацию, если это произойдёт быстро. Ежели то, что вы скажете, удовлетворит меня в полном объёме, вам будет нечего опасаться. В данной ситуации у вас в руках есть инструментарий для управления своей судьбой.
Броня медленно склонилась к лицу француженки, придерживая костяшками пальцев несколько прядок, не желавших смиренно сидеть за ушком.
– Как же вы им воспользуетесь?
– Мне… мне всё ещё нужны гарантии, – пленница попыталась придать своему голосу твёрдости. Она даже осмелилась посмотреть своему палачу в лицо, но предательская влага в уголках глаз выдавала напускную природу смелости.
– Я тоже не могу давать гарантии, когда речь идёт о коте в мешке, слечна Кюсо, – слегка покачала головой синеглазка. – Что если ваша информация окажется полезной, но недостаточно, а ваши родители откажутся сотрудничать?
– Они… не откажутся, – после небольшой паузы ответила француженка.
– Вы в этом не уверены, – Броня усилила нажим. Голос стал твёрже, речь быстрее. Аргументы, убедительные аргументы, сыпались быстро, не давая достаточно времени на обдумывание каждого. – Иначе почему вы, вообще, подняли вопрос о своей роли в дальнейшей судьбе? Вы сомневаетесь в том, что угрозы, о которых я говорю, смогут поколебать верность вашей семьи. А вы ведь знаете своих родителей лучше меня, – каждая деталь работала на подавление уверенности жертвы. Не только интонация и скорость речи. Факт обнажения, степень усекновения конечностей, и даже то, насколько сильно склонилась безродная некромагичка, нагло вторгаясь в личное пространство знатной француженки. – Вы не хотите зависеть от их решений. Вы, буквально, продемонстрировали, что, вы доверяете моей доброй воле больше, чем доброй воле своих родителей, несмотря на всё, что я с вами сделала. Почему, слечна Кюсо? Вы знаете ответ? Вы готовы его дать? Не мне, хотя бы, самой себе.
– Вы объявили эвакуацию!
Кюсо не выдержала. Она, буквально, выкрикнула эту странноватую реплику и отвернулась, спешно зажмурившись. Броня не увидела слёз. Просто не успела. Но зябко дрожащие плечики пленницы и неровный тон выдавали истинное положение дел. Уткнувшись лицом в стенку, Жаклин плакала.
– Вы объявили эвакуацию. Несмотря на опасность. Несмотря на то, что нас было больше. Вы рискнули и дали челяди шанс бежать. Спастись, – нужно было приложить усилия, чтобы разобрать каждое слово. Речь звучала всё тише и тише, словно бы говорящую не волновало, услышат её или нет.
Броня сделала шаг в сторону, взялась за край одеялка и медленно, аккуратно, даже нежно, укрыла бедняжку. В некоторых случаях нельзя было давить слишком сильно. После момента напряжения стоило продемонстрировать немного заботы и ласки. На этом принципе и работал приём “хороший полицейский и плохой полицейский”.
– Mon papa часто говорил: судить о господине надо по тому, как он относится к тем, кто ему подчинён, – несмотря на неровность интонации, сами слова произносились достаточно чётко. Хоть и едва слышимо. – Нет… я не… я не сомневаюсь в papa и maman. Я… и они… сомневаемся в Сковронских. Желая уберечь меня… они могут решить, что позор не самое страшное, что может меня ждать.
– Причины… по которым вы сомневаетесь в Сковронских… – слова было сложно подбирать. Будучи стоиком, Броня совершенно не умела успокаивать иными речами, кроме как в стиле “соберись, тряпка”. Здесь и сейчас следовало проявить совершенно непривычную чуткость, чтобы не развеять хрупкий флёр доверия и получить то, ради чего и затевался весь этот неприятный разговор. – Они связаны с загадочным предприятием в Коваче?
Сердце билось, как сумасшедшее. Нет, не буйно, а в ритмичном исступлении, не жалея сил. Бессмысленно. Бестолково. Привычно требуя действий там, где необходимо выжидать.
– Это фабрика по производству праха. Высоконасыщенного праха. Раньше туда попадали только по обвинению. Но так было раньше. Не сейчас. Только… на прошлой неделе я отвезла туда семерых. По одному… на день. Просто так. Просто потому что смогла поймать ночью.
Броня замерла. Высоконасыщенный прах. Такой получается только если у мертвеца при жизни было очень много ярких эмоций.
Есть много разных способов обеспечить подобный эмоциональный багаж, но самый простой и дешёвый: хорошенько бедолагу попытать перед смертью. С выдумкой. Разнообразно. И очень долго. И продолжать так до тех пор, покуда разум несчастного ещё способен генерировать новые переживания: лишь когда горемыка становится овощем можно переходить к убийству и перемалыванию его тушки в костно-мышечную муку.
– Я… я и вас бы туда доставила, слечна Глашек.
Ответом на признание француженки было мягкое прикосновение ладони её голове. Пальцы медленно зарылись в волосы. Без агрессии, расслабляющим жестом.
– Не беспокойтесь, слечна Кюсо. Я не виню инструмент в том, что он просто выполняет свою работу. В этом не было ничего личного. Скажите, есть ли какие-нибудь слова, которые я могу сказать вашим родителям, чтобы они мне доверились?
– Я… я не знаю, слечна Глашек. Я не знаю. Но я вас прошу, не встречайтесь с ними на территории Сковронского. Встретьтесь на нейтральной. Если не получится, значит, вас ждёт засада.
– Тем хуже для засады, слечна Кюсо. Тем хуже для засады.
Броня медленно убрала руку и выпрямилась. Она решительно направилась к выходу.
– Верните пленнице конечности и дайте одежду. Мне необходимо проверить полученные данные.
На самом деле, из француженки можно было бы вытянуть куда как больше информации. Намного больше. Однако, её состояние не способствовало дальнейшим расспросам. По крайней мере, в случае, если постфактум предполагалась вербовка. Синеглазая попаданка итак получила сведений намного больше, чем надеялась. Жизнь становится намного лучше, если ты знаешь, когда следует остановиться и довольствоваться синицей в руке.
Ну и, конечно же, самое главное: Броня не собиралась опаздывать в универ.
4.
– Что значит “мы сегодня не идём в универ”?!
Броня чувствовала разом недоумение и возмущение, а вот её оппонент откровенно давился смехом. Надо полагать, Дарк серьёзно недооценивал степень дискомфорта, который испытывала его гостья, а потому мог себе позволить веселье.
Он, определённо, специально тянул с новостями. Завтрак закончился. Девушка успела сбегать за сумочкой и уже стояла в гараже полном дорогих машин, рядом с чёрным кабриолетом непосредственного начальника, как её огорошили информацией о смене планов. Это откровенно раздражало. В усадьбе Маллоев безродная некромагичка, за две жизни привыкшая к уюту малых замкнутых пространств, в которых и ломаться нечему, итак ощущала себя чужеродным элементом. Почву из-под ног выбивало абсолютно всё. Взять хоть шикарную тачку Дарка, ценой, наверное, с однокомнатную квартиру. А ведь здесь было штук десять автомобилей, некоторые из которых стоили заметно дороже. Это проклятущее помещение даже не воспринималось, как гараж. Скорей, как автостоянка мегапафосного отеля.
– Ой, да расслабься ты, Грейнджер, – мажористый некромаг, уже успевший вновь напялить свои дурацкие очки, ловко запрыгнул на переднее пассажирское сидение, не открывая двери. – Как будто бы у такой зубрилы от одного дня прогула может что-то с оценками случиться. Между прочим, у тебя есть не просто высокое дозволение самого ректора забить на лекции. Не-е-е-ет, - протянул он, подняв палец. – Это был прямой приказ!
Девушка тяжело вздохнула и подошла к задней двери авто.
– Меня больше всего бесит не твой подход к учёбе, Малфой, а то, как ты относишься к выдаче важной информации, – Броня устроилась на месте строго за боссом. – Почему о наличии важного поручения ректора я узнаю только сейчас?
– Эй, ты куда садишься? – Дарк выглянул из-за спинки кресла. – Ты рулить оттуда собралась?
– У меня нет водительских прав, – синие глаза некромагички обжигали холодом.
– Да и леший с ними. Ты в прошлой жизни баранку крутить умела? В Форгерии машины устроены точно так же, как и на Земле.
– Нет, – девушка не сдвинулась с места. – Я только в GTA и NFS играла. И, поверь, ты не хотел бы оказаться пассажиром, человека, демонстрирующего тот стиль вождения, что был у меня в играх. Почему ты спрашиваешь? Сам водить не умеешь?
– Всё я умею, – буркнул он, недовольно, вразвалочку, перебираясь за руль, не выходя из машины. – Просто я обожаю запрыгивать в тачку как в фильме. У нас всегда Ёлко крутила баранку.
– Знаешь, твоё систематическое нежелание раскрывать заранее важную информацию может рано или поздно выйти боком всей команде. Не находишь? – спросила Броня, молча наблюдая за неуклюжим перемещением начальства.
– У тебя странные представления о важности, подруга, – буркнул молодой человек, наконец, устраиваясь напротив руля.
– Мы ведь говорим напрямую, так ведь? – некромагичка потянулась за ремнём.
– Эй, ты чего пристёгиваешься? Давай, перебирайся! Садись рядом, – Дарк похлопал по сиденью рядом с собой. – Я для тебя даже местечко нагрел.
– Нет, спасибо, мне здесь нравится больше.
Замочек щёлкнул, заверяя девушку в том, что она теперь надёжно защищена от лобового столкновения.
– Мне тоже нравилось больше в другом кресле, – усмехнулся некромаг. – Но я же пересел.
– Ничего не имею против, можешь садиться обратно, – Броня скрестила руки на груди. – Если машина, конечно, при этом поедет.
– Ладно, – поднял руки в капитулирующем жесте вынужденный водитель. – Убедила.
Он отвлёкся, чтобы повторить манипуляции пассажирки с ремнём.
– Так вот, мы ведь говорим напрямую? – вновь попыталась вернуться к беседе девушка.
– Да, я так и сказал, когда мы только начали наши высокие отношения, – ответил Даркен. – Базарь.
– Я бы спустила твоё самодурство на тормозах, если бы речь не шла о деле, в котором я рискую жизнями своей и своей семьи, – начала она. – И даже более того. Не буду напоминать тебе о своей теории отсутствия посмертия у тех, чей прах выпили без остатка… просто скажу, что в случае поражения этой войне одной лишь смертью мы не отделаемся.
– И о чём идёт речь, если ты решила не касаться темы посмертия? – спросил шеф, между делом подгоняя зеркала заднего вида под себя.
– То предприятие. В Коваче. Оно производит высоконасыщенный прах.
– Вот как? – Дарк обернулся через плечо. – Ты уверена?
– Кюсо не было резона лгать, – с самым серьёзным видом ответила некромагичка. – Она и её семья боятся Сковронского, как ты боишься минимальной ответственности. Девочка была там. Я уверена. Она видела происходящее в тех стенах своими глазами. И если бы мы с тобой не отбились в “Вечне Забаве”... думаю, для тебя, как для сына ректора, было бы уготовано место в меру комфортное, а я бы точно отправилась прямиком в Ковач.
Молодой человек посерьезнел. Но лишь на несколько секунд.
– Это же отличные новости! Мы ведь отбились, верно? А подпольное производство высоконасыщенного праха – это уже преступление против короны. Отличная работа, Грейнджер! Осталось только добыть доказательства, и даже воевать не придётся.
Девушка вздохнула, покачала головой и отвернулась.
– О, Семеро! – медленно выдохнул Дарк. – Ну чего ты хочешь? Чтобы я ужаснулся? Бенэ! Я ужаснулся, – голос некромага был тихим. Спокойным. – Я, курва, просто невероятно ужаснулся. Я в натурально шоке. Но делу это никак не поможет. Бронь, я – сын ректора. Я видел некоторое гуано. И я очень быстро понял, что если я всему на свете буду ужасаться, у меня ужасайка сломается, – речи Даркена успокаивали, они обволакивали, словно нежные руки матери. – Если я веду себя, как идиот, это лишь потому, что это помогает мне справиться с внешним миром. Как тебе. Тебе ведь проще притвориться, что ты попросту лишилась всех своих чувств. Я даже поверил в это. Но ты не такая. И я – не такой. Мы просто носим маски. Ты – бесстрастную. Я – маску комедианта.
Молодой человек протянул руку, чтобы коснуться плеча пассажирки, однако дотянуться не смог, а ремень безопасности мешал податься к девушке ещё и торсом. В итоге, Дарк просто поднял ладонь и помахал пальчиками.
– Я ведь явился, чтобы спасти тебя. Даже когда не знал, что тебя ждёт в случае провала. Истратил добрую треть своих драгоценных запасов, хотя мог их приберечь на время штурма.
Жест его протянутой руки изменился. Теперь это был кулак с оттопыренным мизинчиком.
– Ну что, мир?
– Ты разговаривать с женщинами по заветам Тита Пуллона учился? – скептически прищурилась некромагичка.
– О, да! “Не важно, что ты говоришь, важно, как ты говоришь. Тоном мягким. Как со строптивой кобылицей,” – Дарк рассмеялся. – Что? Не сработало?
– Совершенно, – фыркнула его собеседница. – Но ты и правда пришёл на подмогу.
Девичья ладонь накрыла крепкий, с ярко-выраженными костяшками, кулак молодого человека.
– Мне сложно верить людям, – добавила некромагичка. – Очень. Будь у меня такая возможность, я предпочла бы никогда и ни от кого не зависеть.
– “Мне лучше голодать, чем что попало есть, и лучше одному, чем вместе с кем попало”? – одна из бровей Даркена слегка изогнулась и приподнялась над оправой очков.
– В прошлой жизни я голодала, и поняла, что Омар Хайям никогда не испытывал настоящего голода, – маленькая ладошка сжалась чуть сильней. – В этой жизни я столкнулась с иными бедами жестокого мира, и теперь я вместе с кем попало.
Девичья ручка соскользнула вниз, пересчитала пальчиками каждую из мозолистых костяшек, слегка ударила подушечками по оттопыренному мизинцу и нашла свой покой на сидении автомобиля рядом с замком ремня безопасности.
– Не стоит слепо доверять высказываниям распиаренных дураков.
– Не много ли на себя берёшь: самого Омара Хайяма в дураки записывать? – Дарк издал невнятный звук. Нечто среднее между свиным хрюканьем и ворчанием барсука.
Двигатель машины заработал. Почти беззвучно. Однако ощущение, когда гора бездушного металла оживает, просыпается ото сна и лениво разминает свои поршни, не спутать ни с чем.
– Он столь уверенно и гордо говорил о вещах, в которых ничего не понимал. Подобное поведение как раз присуще дуракам, – ответила Броня. – Они очень любят строить свои измышления о жизни из категоричных заявлений, очерчивающих, в первую очередь те границы, что обеспечивают комфорт им самим.
– А ещё, дураки крайне любят двойные стандарты: например, других упрекают за то, что они, дескать, посмели слишком поздно сообщить об отмене занятий, в то время, как сами чересчур долго молчали о полученной на допросе информации, – как бы невзначай добавил молодой человек.
– Я не хотела говорить об этом при Илеге, – нахмурилась Броня. – Или ещё при ком-нибудь из моих родных. Они могли бы сложить два и два. И к чему бы это привело? К новым поводам для волнения о тех вещах, на которые они не способны повлиять. Бессмысленные переживания.
– Вот же леший! Не получилось подколоть, – усмехнулся Дарк. – Победила. Победила. Один – один.
– Два – ноль, – поправила его некромагичка. – Я решила отложить своё право на пощёчины до более удобного момента.
– Ай! – оппонент заранее потёр щёку, не отвлекаясь от управления медленно продвигающимся к воротам гаража кабриолетом. – Ты слишком многое держишь в себе, Броня. Это больно.
– Я – один из немногих людей, кому интересно и важно моё мнение, Даркен, – ответила девушка. – Предпочитаю не давать людям то, что им не нужно.
– Базовый принцип морали? Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой? – улыбнулся некромаг. – Не слишком ли примитивно для тебя, любительницы всего сложного?
– Предпочитаю формулировку Ролза, – ответ не заставил себя долго ждать. – “Завеса неведения”. Но, к сожалению, я вынуждена признать несостоятельность лёгших в основу этих измышлений кантианских теорий. Мир слишком сложен, чтобы хоть какой-то человек мог себе позволить жить, повинуясь исключительно категорическому императиву, – некромагичка даже не задумывалась над изрекаемыми формулировками: подобный стиль речи для неё был привычен и естественен. – Если ты каждые пять минут мысленно проводишь эксперимент “завесы неведения”, низводя себя и окружающих в своей голове до абстрактных единиц с неизвестными параметрами, чтобы принять верное, с моральной точки зрения, решение, ты оказываешься в абсолютно невыгодном положении по сравнению с грязными читаками, открыто подглядывающими в чужие карты, и поступающими каждый раз исключительно в рамках гипотетического императива.
Даркен от души рассмеялся.
– Вот это я понимаю! Старая добрая Броня! Давай! Пой! Пой же, пой, зануда сладкоголосая!
Машина, наконец, миновала ворота, и яркие лучи осеннего солнца заставили девушку недовольно сощуриться.
