Глава 42. Энзарио

Идиот. Она права.

А может, и хуже. Я – бессердечная тварь, что не умеет любить. Не запоминает имена приближенных, не впускает их в сердце. Я – обуглившийся чурбан.

Выхожу на зеленый берег, спрыгивая с лодки в лазурную воду. Сегодня решится еще одна часть загадки: мы добрались до второй точки на карте.

Ария все еще напряжена и держится ближе к лодке Скадэ. Хоть вплавь не бросилась к острову, уже радует.

Несколько дней она разговаривала со мной мало, больше пропадала на палубе со Скадэ и Федерико, ходила к Риччи. И я позволял, притворялся, что занят, и приходил в каюту, когда девушка уже спала. Или делала вид.

Я заткнул ревность невидимым кляпом, чтобы не орала и не душила меня, и дал Арии возможность зацепиться за кого-то другого.

Зря привязал. Зря лишил невинности и подарил наслаждение. Это отпечаталось во мне глубокими ранами, воспоминаниями, проросло под кожу ядовитым запахом ландышей. И мне было так плохо без ее прикосновений и ласк, что я истлевал изнутри. Но я не настаивал, не говорил, что не могу без нее.

Она права. Я и-ди-от.

Ну, кто знал, что для нее это так важно?! Что она найдет во мне свою половинку и сможет полюбить… Я хотел бы признать, что она мне не безразлична, но я не знаю, что будет дальше. И, как страус, прячу голову в песок. Потому что трус!

Второй пункт оказался на зеленом вытянутом острове, с одной стороны окруженном высокой черной горой.

В этот раз мы взяли еще пятерых моряков и Бикуля. Я шел по бровке воды и разглядывал плотно стоящие впереди деревья. Казалось, что в эту чащу не проберешься даже с топором. И почему-то от взгляда в темноту меня прошивает колючим страхом. Таким знакомым, холодным и царапающим лопатки.

Ария стоит впереди, ближе всех к кромке леса. Стискивает медальон в дрожащей руке, закрывает глаза, прислушивается к чему-то. Я отчетливо чувствую ее страх, вижу, как капля пота стекает по виску.

Она держится в стороне от всех, ни к кому не прижимается.

Смотрит в черный зев леса, и я с ужасом представляю, как провал зубастой пасти смыкается на тонком горле. Сглатываю с трудом и делаю шаг к ней. Неосознанно.

В воздухе пахнет гнилью, солью и прокисшими яблоками, а песок под ногами – как костная пыль, неестественно белый.

– Придется протискиваться, – говорит Ария, а голос – ледяная горная река. – Стволы не так уж и плотно стоят. Бикуль!

Кот подбегает к хозяйке и склоняет голову набок. Резкий свист, потом протяжная переливчатая мелодия. Лианы поднимаются в воздух и отсекают мелкие ветки, скашивая низкий кустарник, будто косой.

– Идем по одному, – резкие отрывистые команды Арии бьют меня, как хлыстом. – Медальон теплеет, так что пока волноваться не о чем, мы на верной дороге.

Моряки смотрят на меня, а я отвечаю коротким кивком. Бесполезно ее держать. Не хочу еще больше увеличивать этот разлом, что раскидал нас в разные стороны после ночи на острове.

Ария двигается медленно, ступает осторожно, всего в двух шагах от кота. Осматриваясь по сторонам, втягивает носом воздух. Я хочу, чтобы она сказала хоть что-то, хоть слово! Лучше бы ненавидела, обжигала взглядом, спорила, но не молчала.

Справа слышится слабый треск, и Ария замирает. Бикуль выбирал тропинки пошире, а теперь смотрит вперед, шипит и бьет себя лианами по бокам.

– В чем дело, дружище?

Ария опускается на одно колено, отметает в сторону мелкие веточки.

Вскрикивает так неожиданно, что я хватаюсь за оружие и через секунду стою за ее спиной, готовый убивать.

У Арии дрожит рука, когда она ведет пальцами по древесному корню, скользкому от красной влаги. Древесина под ее ладонью пульсирует, как кровеносный сосуд.

Поднимаю взгляд и чуть не давлюсь криком, когда в бежево-грязной мякоти раскрываются человеческие глаза. Радужки переливаются чистым золотом, но в глубине зрачка горит алое пламя.

– Твари морские! Что это?! – вскрикивает кто-то за спиной.

– Они – пленники, – тихо говорит Скадэ и отодвигает лохматую ветку дерева.

В сплетении колючих лиан изломанные человеческие тела кажутся марионетками, подвешенными злобным кукловодом.

Но глаза.

Они смотрят на нас. Жалобно и с долей зависти. Трудно представить сколько здесь жертв. Холодеет внутри, потому что эти заросли кажутся мне жутко знакомыми. Будто я провалился в один из ночных кошмаров, что душат меня много лет подряд.

Ария смотрит с сочувствием и закусывает кулачок. Я хочу ее утешить, но снова закрываюсь. Нельзя ее привязывать к себе, нужно отпустить.

Ближние глаза моргают и закрываются, а когда распахиваются, становятся черными, заполненными тьмой.

Голодные рты появляются среди ветвей, угрожающе раскрываются, обнажая тысячи гниющих зубов, испачканных кровью и смолой.

Мы шарахаемся назад. Зубы вытягиваются, а конечности выпутываются из ствола. Я знаю – они будут нападать, но куда бежать? Вокруг – стена леса, а в ветвях сотни и тысячи злобных монстров-пленников.

Ария бьет стремительно, я даже не успеваю заметить, как она отстегивает саблю. Слепящий росчерк в воздухе, и вражеская рука падает на землю, костью бьется о корни, откатывается в сторону. Чернота плещет на сапоги и одежду.

– Бикуль! – рявкает фурия и свистит, протяжно, высоко. Кот бесстрашно бросается на руки-ветки и рассекает кроны лианами. Скадэ орудует саблей чуть в стороне, Федерико прикрывает Арию слева. Над деревьями нарастает протяжный, полный тоски вой.

Одна стрела, вторая, третья. Магические огни из моего лука гасят чудовищные глаза навсегда. Холодный пот бежит по спине. Я весь в черной крови, да и остальные не чище, а воздух ложится на плечи смрадом гнили и тлена.

Дикое, смертельное место. Я чувствую, как невидимые руки холодными пальцами пробираются под кожу, впиваются в череп.

Ищут, ищут, ищут!

Рука Арии, сжимающая медальон дрожит, украшение медленно накаляется, а мы врубаемся в древесных пленников сталью, идем вперед, шаг за шагом.

Минута, две, три.

Бесконечность спустя.

Скадэ замирает и требует остановиться. Наши взгляды скрещиваются и моряк прикладывает палец к уху.

Прислушиваюсь к шелесту и треску. Пытаюсь уловить что-то чужеродное, но в этом лесу чужеродным кажется абсолютно все!

Федерико смотрит на меня, раскрыв рот, и указывает за спину. Медленно оборачиваюсь, и в груди все каменеет.

Огромная, совершенно плоская змея нависает над головой на высоте нескольких метров. Не вижу глаз твари, но не решаюсь двинуться. Тихое шипение вырывается из ее глотки, пасть раскрывается, чуть ли не раскалывая змею до середины.

Треск ветки под ногой одного из моряков. Рывок, и мужчина исчезает в бездонной глотке, не успев даже вскрикнуть.

Некогда задумываться. Мы бежим дальше. Косим тварей, как поле кукурузы. Кости хрустят, кровь летит, а у меня под ребрами разворачивается густая тьма. Безжалостные стрелы срываются, кинжал свистит в руке и прыгает назад в ножны.

Чем дальше двигаемся, тем сильнее Ария стискивает губы. Я знаю, что ей печет, мы уже близко к цели, и мне больно на нее смотреть. Перед глазами на миг мутнеет, я теряю равновесие и едва не влетаю плечом в очередную тварь.

Девушка неожиданно вскрикивает и выпускает медальон. Он соскальзывает по толстому корню дерева и проваливается в черноту грунта. Я прыгаю вперед, оттолкнув Арию, чтобы не лезла, и хватаю цепочку.

Корневище выгибается, резко поднимает, и дерево заматывает меня ветвями, будто куколку. Так быстро, что я не успеваю выхватить из чехла кинжал, чтобы отрубить гибкую деревяшку. Лук вылетает из рук и исчезает вместе с моими попутчиками. А меня тащит и несет куда-то вглубь и не дает дышать.

Я застываю в воздухе, обвитый черными щупальцами древесных корней. Кромешный мрак не преграда, я все равно вижу, как пульсирует кровь под корой, как натягиваются жилы и мускулы, спрятанные в теле дерева. Что-то касается уха. Холодное, липкое, будто язык невидимой твари обводит ушную раковину. Скользит дальше по шее, а я дергаюсь, извиваюсь в черных путах, но куда там! Силы явно неравны. Язык обвивает горло, сдавливает, лишая дыхания.

Я готовлюсь к первой смерти, но у твари другие планы.

Она давит до потери сознания и позволяет дышать снова. Новые тонкие щупальца спускаются сверху, оглаживают грудь, почти ласково, нежно.

Пробираются под кожу, ввинчиваются в вены. Я вижу, как вспучивается плоть под напором черноты. Нечто проникает в меня, пульсирует в висках, копошится в голове, забивает горло, нос, впивается в глаза.

Я чувствую, как что-то скользит по глазному яблоку, сдавливает его, будто хочет вырвать из черепа. Хочу зажмурится, но не могу. В черноте вспыхивает красное и белое, будто закатное солнце заглянуло в темную комнату.

Один вздох, и удар в спину выбивает хрип из забитого горла. Что-то врывается в позвоночник, крошит его, выкручивает каждую кость и бросает меня в кромешную черноту снова…

Весалия смеется звонко и зовет за собой. Хочу ее поймать, а она выскальзывает из рук и бежит босиком по густой траве. Ее нежные пяточки сверкают, а тонкая юбка из шелка кружится от легких движений, словно кровавое облако над зеленым полем.

Чуть впереди жена замедляется, оборачивается и говорит:

– Мои ноги устали, – опускает взгляд, а меня подбрасывает от ужаса и толкает назад. Я пытаюсь встать, но не могу. Вместо ног у любимой стеклянные колбы. Она делает шаг, и разлетается на мелкие осколки.

А рядом с ней лопаются мои дети. Я хочу остановить их, защитить, но не могу подняться. Толком и закричать не могу, рот будто ватой набит.

Осколки стекла врезаются в меня, режут мою плоть, мою суть.

Мое сердце.

Мрак затягивает меня и сдавливает холодными объятиями.

У Мириды дерзкий нрав. Она даже улыбается строго и только тогда, когда посчитает нужным. Хочу поцеловать ее, но она отстраняется.

– Твои поцелуи отравляют, Энзарио, – она хмурится, и на смуглом лице появляются морщинки. Жена гладит пальцами свои губы и заходится булькающим кашлем.

Пытаюсь ей помочь, подхватываю, но она утончается, сникает и растекается под пальцами белым молоком. Я смотрю на свои руки и не могу поверить, что любимой больше нет.

Тьма волочит меня за собой, дергая за шею, и бросает в пустоту.

Когда встаю на ноги, замечаю под собой тонкую трещину. Она змеится вперед и стремительно раскрывается. Я должен выбрать на какой стороне остаться.

– Энзарио-о-о… – зовут голоса справа. Мои жены, дети, друзья, сотни и тысячи знакомых лиц. Я их так люблю. Хочу к ним, без сомнений. Дернуться, побежать, быть с ними всегда. Но другой голос привлекает внимание. Тонкий, нежный…

– Энзо! – в нем столько страсти и отчаяния, что меня пробирает дрожью, а в грудь всего один раз ударяется черный уголек, который, как мне казалось, давно угас.

Я слышу молодой и мужской голос. Помню его, но никак не сложу в голове пазл и не пойму, кому принадлежит:

– Папа!

И еще чьи-то голоса:

– Брон, выбирайся!

– Капитан!

Но я никого не вижу с другой стороны трещины. Все они, будто за пеленой тумана, будто со мной говорят призраки.

А трещина растягивается, края обваливаются, камни и песок летят в бездну, и я уже готов прыгнуть вправо, к детям и женам, когда слышу снова нежный голос:

– Энзо, я люблю тебя!

Меня колышет от резонанса в груди. Я переполнен сомнениями и звенящей болью. Она распирает меня и травит.

А перед глазами всплывают лица: моей команды, друзей, Риччи, Федерико, Савьи. И в веренице живых людей я нахожу самого дорогого человека: Арию.

И когда я понимаю, что неосознанно живу прошлым, расщелина расходится и тащит вниз. Черные щупальца хватают за ноги и хотят сорвать меня в бездну и вечный мрак. В последний миг хватаюсь за край и повисаю со стороны ушедших.

Простите меня, мои милые и родные. Я вас очень люблю и никогда не забуду, но я выбираю живых!

Подтягиваясь, выбираюсь наверх, бросаю последний взгляд через плечо. Усопшие растворяются в молочной дымке.

Шаг, прыжок, и я лечу к своей фурии через пропасть. Расщелина огромная, как пасть зверя. И даже если не смогу схватиться за край, я знаю, что попытался. Я готов за них, за каждого, гореть в агонии вечно, только бы они верили в меня. И ждали.