Глава 40. Энзарио

Стоит вдохнуть ее запах, собрать губами пряно-соленый вкус кожи, как я загораюсь снова.

Хочу, хочу, хочу…

Так сильно, что сводит скулы от желания. Но тонкое урчание живота Арии просит меня немного повременить.

Несу ее на руках к воде, сам умываю и не позволяю вырваться.

– Стой смирно, фурия!

Она смеется, острые коленки дрожат, и ноги подкашиваются. Худые ручки тянутся и обнимают шею. Как я жил без нее? Как буду жить, если она уйдет раньше?

Зажмуриваюсь на секунду, собираю разбежавшиеся мысли, душу их, давлю из последних сил. Я не буду думать об этом сейчас. Хочу надышаться, напитаться счастьем, хочу, чтобы оно меня затопило по самую макушку! Выход есть. Я найду его, чтоб меня разорвало.

Подхватываю Арию на руки, прижимаю к груди, вдыхаю до боли под ребрами. Несу обратно к покрывалу и усаживаю в центр. Часть свертков даже не раскрыта, а впереди еще целая ночь.

– Оденешься, пока я схожу за хворостом? Костер совсем затух, – убираю алый локон за ухо.

Ария послушно кивает, подхватывает купальник и идет к воде, чтобы ополоснуть ткань. Волосы укутывают ее огненным покрывалом открывая тут и там полоски белоснежной кожи. Заходит по щиколотку в жидкий мрак и наклоняется к воде. Отворачиваюсь и стискиваю зубы. Не хватало еще наброситься на нее прямо на песке.

Беру нож и остервенело рублю паутинник, сбрасываю его кучей у покрывала.

Но ловлю себя на том, что растекаюсь нелепой улыбкой. Я благодарен команде за такую ловушку. За подаренные моему сердцу минуты радости. Жаль, что я не умею выражать любовь и признание, а так хочется научиться.

Вылавливаю в свете ночного светила тонкую фигурку Арии. Она так открыто признается, что любит. Хотя мне не нужны слова: я вижу это в ее глазах, читаю по улыбке, вдыхаю с поцелуями.

Ария встряхивает покрывало и берется распечатывать свертки. В одном нашелся плед и баночка люнн. Маленький щелчок, ожившие золотистые камушки делятся надвое и замирают над нашими головами. Федерико постарался?

Подбросив веток в огонь, подхожу к девушке и обнимаю со спины.

– Ария… Что там кок нам еще положил вкусненького?

– Яблочный пирог, – отвечает она и смеется, указывая на сверток. – Я, кстати, после того, как его попробовала, не чихала и не плакала, – она прикладывает палец к губам и расплывается в хитрой улыбке. – Можно сказать, что я победила яблоки. Как ты сегодня победил море. Пусть всего на несколько секунд.

– Это больше напоминало капитуляцию, – смеюсь. – Где-то я видел мясо, – тянусь к свертку, заставляя Арию немного наклониться. – Что там поваренок нам приготовил?

– Я прямо так разбираюсь, – хмыкает она себе под нос. – Я с едой могу делать две вещи: варить и варить чуть дольше.

Дую наиграно губы и кусаю ее за ухо. Утыкаясь носом в пушистые от морской воды волосы, говорю:

– А я люблю вкусно покушать. Хотя если ты будешь всегда так горяча, как сегодня, я готов жить на голодном пайке и простить тебе, что угодно. Даже переваренную перепелку.

Ария скрещивает руки на груди и встает в полный рост.

– Могу взять пару уроков готовки у твоего кока. Я быстро учусь, – губы растягиваются в насмешливой улыбке, – способная до безобразия.

– Еще чего! – злюсь для проформы. Пусть знает, что она – моя, нечего околачиваться возле мужиков. – Я сам тебя всему научу. И на саблях драться тоже научу. И управлять кораблем позволю, – хочу добавить «только будь рядом», но вовремя закрываю рот. Боюсь спугнуть счастье, как птицу с плеча.

– Ну ясен красен! – смеется Ария и садится возле меня. – Ты мне еще должен бой.

Вдруг ее глаза округляются от удивления, а в глубине зрачков закручиваются золотые спирали.

– Ты дашь мне управлять Искрой?! Серьезно?! – цепляется за мою руку и в глаза пытливо заглядывает. – Это же не шутка, да? – скрещивает пальцы, а я не могу сдержать улыбку. – Скажи, что не шутка.

– Конечно, – целую ее руки и хитро улыбаюсь. – Как только попадем на корабль.

– Ты не проведешь меня, пират, – Ария прищуривается и чмокает меня в щеку. – Мы попадем на корабль вплавь. Я – терпеливая натура, – в синеве ее глаз танцуют чертики.

– Негодница. Ты вынуждаешь меня снова тебя наказать, – прикусываю кожу шеи, где активно бьется жилка. И, отрываясь, веду языком вверх и шепчу: – Нет, сначала мясо, а потом накажу.

– Я вот думаю, – тянет она и отбирает у меня кусочек мяса прямо из рук, – если ты так наказываешь, то как же ты поощряешь, м?

Смотрю, как она лопает мой кусок и давлюсь приятными эмоциями и слюной. Не скажу ей ответ – пусть мучается.

– Ария, а если это опасно? – перевожу тему. – Идти за картой, – обнимаю ладонью ее худенькую кисть, где навсегда отпечатался герб Ишис.

Она склоняет голову набок и взгляд меняется. Из него уходит золотой блеск и смешинки.

– Даже если и так? Ты откажешься? – смотрит пристально, будто под кожу забирается. – Ты так и не сказал, зачем сам идешь за сокровищем? Ты столько лет гонялся за отцом только ради шанса заполучить золото? Это и правда золото?

Не могу на нее смотреть, опускаю взгляд. Мотаю головой, но слова встают поперек горла.

– Меня богатства не интересуют… – хрипло выговариваю и отворачиваюсь.

Мягкое прикосновение к плечу, как удар молнии. Я вздрагиваю, но головы не поворачиваю.

– Тогда что это, Энзо?

– Я хочу найти свою смерть…

Глава 41. Ария

Он говорил что-то еще. Наверное.

Все слова слились в сплошное гудение.

Я просто перестала воспринимать слова. Ушел шелест морских волн, затих под ногами песок. Слова хрустнули и разлетелись, не достав меня. Упали растерзанными птицами и смотрели со всем своим неприкрытым безразличием.

«Я хочу найти свою смерть…»

Поднимаюсь, бреду к кромке воды, но в море не захожу. Страшно.

Вода кажется черной и враждебной. Она будто смеется надо мной, хохочет в лицо, размалывая в невидимом кулаке мои чувства. Стискиваю зубы, сжимаю руки, до боли, до хруста костяшек, до тугих красных капель на ладонях.

Несправедливо. Так просто нечестно!

Будто глотнула пепельного эля, и сладость улетучилась, вернув полынную горечь.

Ничего не вижу перед глазами из-за соленой пелены. Я тону, и меня спасти некому. Не хватает воздуха, и я пытаюсь успокоить сердце несколькими глубокими вдохами, но помогает паршиво.

Смерть. Значит сокровище несет смерть, а Энзо собирается его использовать. Хочет от бессмертия избавиться? Не могу его винить. Не знаю, как смогла бы жить вот так: смотреть, как мир истончается, тлеет, а ты остаешься совершенно один.

Но и принимать это не хочу. Не могу. Только не после всего…

Закусываю губу до крови. Значит, пользовался мной просто? Не хотел оставаться один, дни скрашивал? Знал, что может погибнуть через несколько дней и в нежность играл, а на деле…

Что мне делать, Ишис?

Я просто не смогу…

– Ария, я прожил достаточно, – говорит Энзо над плечом. Касается волос кончиками пальцев, перебирает локоны, но держится на расстоянии. – Я пережил большинство своих детей. Я видел, как они росли, взрослели, а потом мое бессмертие забирало их жизни. Жизни моих любимых. Я разменял пятнадцатый десяток и хочу остановиться. Мне не суждено постареть, но сердце у меня давно скукожилось и омертвело. Я разучился любить. Стал каменным изнутри. Прости, что впутал тебя в это мрак, это не нарочно.

Энзо выходит вперед и становится рядом. Смотрит на спрятанный ночной дымкой корабль.

– Знаешь, я дружил с отцом Риччи. Не разлей вода были много лет. Именно с ним мы строили Искру, выложили своими руками от киля до кормы. Каждый узелок, каждую доску, каждый гвоздь – все вместе. Я видел, как у него родился сын и видел, как друг сгорал от старости. Сейчас уже Риччи под пятьдесят, – опускает голову и смотрит в беспокойные темные воды. Смеется, и, вдавливая босыми ногами мягкий песок, говорит: – Я держал его на руках мальчишкой и пел морскую считалочку: «Плыл по морю чемодан, в чемодане был диван, на диване ехал слон. Кто не верит… – запинается. Кадык дергается, а Энзо поджимает губы. – Он так смеялся и краснел, как рак, и был до безобразия смышленым. Риччи постарел, а я остался прежним. Я устал, Ария.

Меня душат его слова. Они меня разрывают. Прости, Ария, я не хотел. Я не нарочно.

Вот и все! Я большего не заслуживаю.

Я слушаю и слушаю, слова все льются, а я подыхаю на месте, не в силах даже пошевелиться.

– Утром я попрошу, чтобы Скадэ забрал нас, – говорю тихо, а кровь медленно скатывается по подбородку и капает вниз. – Поплывем ко второй точке. Соберем все осколки, и я просто надеюсь, что мое сердце в конце разорвется.

Энзо подается ко мне, но замирает, увидев мой взгляд, и отходит в сторону. Сжимает и разжимает кулаки до белых косточек, на его губах пляшут слова, но не срываются. И только через долгие минуты молчания…

– Я не заслуживаю тебя, – не говорит, а выдыхает, а затем разворачивается и идет по берегу. Согнувшись, как коряга. Все дальше и дальше от меня.

Хочу догнать, обнять, как раньше, сказать, что мы все вместе сможем преодолеть, но ведь это вранье. Он не хочет преодолеть. Ему это не нужно, Энзо устал.

Просто хочет уйти. Исчезнуть, растаять, как утренняя дымка.

Плюхаюсь на песок, смотрю на морскую синь и наблюдаю, как медленно алеет горизонт. Я молю Ишис испепелить меня на месте, но ничего не происходит, а горечь и боль выходят слезами. Не могу их остановить.

Люблю.

И что мне теперь делать?

Время проходит быстро, будто ленточка мелькает перед глазами. Грифельные облака тянутся на север, белесые застывают на горизонте, где с алым отсветом горит Мэс-тэ и распускает по воде золотую дорожку.

Ночь становится непроглядной, тугой и холодной.

«Мое бессмертие забирало их жизни. Жизни моих любимых», – всплывают в голове слова Энзо.

Он ведь любил их. Чем я хуже?

– Иди ко мне, – слышу мягкий голос за спиной. – Прошу, Ария. Ты очень нужна мне сейчас.

Не хочу оборачиваться. Мне больно. Утыкаюсь лицом в колени, закрываюсь волосами. Как Энзо тогда, на корме. Мы поменялись ролями.

Увижу глаза его и не смогу отказать, а что потом с этим делать? Как жить? Одна точка, вторая, третья. До сокровища рукой подать, а наши минуты ускользают водой в песок.

Интересно, я ему хотя бы нравилась? Хоть немножко?

Да сколько же во мне слез?! Казалось ведь, что выплакала все давно.

Энзо садится рядом на колени и накрывает большими руками, целует в макушку горячими губами. Ничего не говорит, будто ему нечего сказать. Слышу, как он сопит и тяжело дышит. Я для него – просто игрушка на время? Это жестоко. Сказал бы хоть что-то, хоть что-нибудь, потому что я…

Меня колотит, как в лихорадке. Я в бреду, в агонии и едва ли могу мыслить трезво.

Закрываю лицо дрожащими руками, кусаю губы, но боль не отрезвляет.

– Ария, перестань, – звенит его голос. – Зачем ты так? Не должен был я тебя к себе привязывать. Ты – молодая, красивая, самая лучшая. Тебе нужен такой, как Федерико. Со светлым прошлым и без камней за душой. Зачем тебе старик? Я, мать ее заморская язва, вытравил из себя все чувства! Ты говоришь, что любишь меня, а мне, ядреная каракатица, больно! Я разучился говорить с людьми, потому что закрывался и не хотел никого впускать в сердце. Знать не знаю, что будет, когда дойду до конца. Я ничего не знаю, но хочу умереть, как все. Состариться, поседеть, нянчить внуков. Хочу, чтобы мои дети меня похоронили, а не я их! – он встает и смотрит из-под опущенной челки. Затравленно и печально. – Разве это сложно понять?! Что я буду делать, если в конце пути ничего не поменяется? Смириться, что потеряю тебя, сына, внучку? – выдыхает после выпущенной, как стрела, тирады. – Я не могу. Я. Больше. Не могу!

Он отходит на берег, складывает руки и посылает в сторону корабля высокий свист. Через несколько мгновений на борту вспыхивает освещение, и на воду спускается крошечная шлюпка.

– Что…?

Я поднимаю голову и смотрю на его спину.

«…хочу умереть, как все. Состариться, поседеть, нянчить внуков».

– Идиот! – ору во всю силу легких и, вскочив на ноги, несусь вперед и врезаюсь в его спину. Энзо охает и от неожиданности валится на песок, прижимает меня к груди.

Сажусь на него и от души вписываю ему кулаком в лицо.

– Идиот! Я думала ты хочешь сразу там умереть! Раз, и все! Бросить меня, рассыпаться пеплом! Что игрался просто, в ожидании конца дни скрашивал, телом пользовался, а ты…

Рыдаю в голос, утыкаюсь носом ему в грудь.

– Да нет же, фурия! – он смеется и, кажется, плачет. – Я… просто хочу стать нормальным! Но я не знаю, что меня ждет. А если я упаду замертво, стоит только коснутся сокровища?

– Ты этого не знаешь… – отвечаю, а в голове полный кавардак, кажется, что сознание сейчас потеряю.

– Потому и боюсь тебя к себе привязывать, – он потирает нос и трогает разбитую губу. Кровь не успевает даже выступить, втягивается назад. – Вот это хук! Не хуже мужика бьешь, – и хохочет, рухнув назад. – Теперь точно ночевать будем в каюте, а то у меня песок уже везде: и в трусах, и в голове…

– Уже поздно, – говорю, утыкаясь ему в грудь, – слишком поздно…

– Меня другое волнует, – шепчет Энзо и кладет ладонь на мою щеку. – Почему осколок к тебе прилепился? Зачем? Страшно представить, что задумала Ишис.

– Мы выясним, – мотаю головой, губы предательски дрожат, а слезы текут по щекам и срываются вниз. – Ты только… – вздрагиваю и опускаю голову, – больше так не д-делай. Я ведь столько всего подумать успела, я в-ведь…

– Не говори, – он запечатывает мои слова указательным пальцем. – Я знаю. Просто еще не готов.