16

– Вы уверены в своих аргументах, мадам де Сирдего?

А ведь он думал, что на этом фронте может быть спокоен…

Она согласно кивнула, щуря глаза под ослепительными солнечными лучами, проникавшими сквозь высокие окна епископского дворца. Дама весьма уважаемая, она постоянно сохраняла суровый и важный вид, голову несла высоко. Она держалась так прямо, словно была затянута в корсет. Так же прямо на ней висел крестик с крупным рубином. Епископ не помнил, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Хотя нет, пожалуй, один раз видел: перед разводом.

Он выглянул на улицу. Баронесса поставила свой старый темно-зеленый «ягуар» у него под окнами.

– Значит, отец Жереми находится под влиянием некой молодой особы?

– Это очевидно, монсеньор. Впрочем, я предупреждаю вас только из дружеских побуждений, чтобы вы не узнали об этом последним.

– Очень мило с вашей стороны. Как я понимаю, другие это тоже замечают?

– Это не вызывает ни малейших сомнений.

– И многие?

– Весьма.

Епископ вздохнул. Слава богу, баронесса регулярно держит его в курсе всех дел в приходе. Без знания нет власти.

– А она… хорошенькая?

Мадам де Сирдего бросила на него суровый взгляд:

– Не в моих привычках оценивать привлекательность молодых женщин, монсеньор.

Епископ пристально на нее посмотрел, но она выдержала взгляд, ни разу не моргнув.

– Какой, по-вашему, находят ее остальные?

– Считают ее красивой.

Епископ покачал головой. Считают ее красивой…

Возможно, отец Жереми еще слишком молод, чтобы противостоять соблазнительницам, которые вмешиваются в то, что их не касается… Назревает скандал, в котором церковь вовсе не нуждается. Тем более в его диоцезе.

* * *

В понедельник Алиса заехала домой в разгар дня, чтобы забрать забытые документы. Открыв дверь квартиры, она почувствовала запах разогретого утюга.

– Вы уже здесь, Розетта? – крикнула она.

– Я пришла пораньше, – ответила та из спальни.

Алиса уложила документы, открыла стенной шкаф и достала большой пакет в новогодней бумаге, оставшейся от старого рулона, купленного для упаковки детских подарков.

Она зашла в спальню и протянула сверток домработнице:

– Держите, Розетта, я на выходные ездила в Бургундию и привезла вам вот это.

Розетта удивилась:

– Это мне? Как мило…

Алиса улыбнулась.

Розетта взяла пакет и чуть не уронила.

– Да он тяжелый!

Она положила пакет на гладильный столик рядом с утюгом, из которого тоненькой струйкой шел пар, и попыталась надрезать скотч ногтем указательного пальца. Но у нее ничего не вышло, тогда она порвала бумагу.

– Ой!

Алиса улыбнулась:

– Я думаю, вам это понравится.

Розетта покраснела, как новорожденный, которого опустили зимой в холодную воду крестильной купели.

– Большое спасибо, – пробормотала она, не сводя глаз с объемистого пакета стирального порошка.

* * *

Спустя час Алиса вернулась в офис на пятьдесят третьем этаже башни Монпарнас. Удобно устроившись в крутящемся кресле у окна, за которым простирался Париж, и глядя в необъятное небо, она обдумывала эксперимент в «Hermès» и разговор с отцом.

Допустим, она существует независимо от профессии, облика, интеллекта и чужой оценки. Это можно понять и принять, это вполне очевидно. Но почему тогда она так тщательно заботится о своем имидже? Отчего чувствует себя словно меньше ростом рядом с более красивой женщиной, с блестящей коллегой или более ухоженной подругой?

Почему, встречая вышестоящее лицо, она стремится показать, что у нее престижная должность консультанта? Если истинное достоинство от этого не зависит, отчего возникает потребность в таком притворстве?

В «Hermès» она сознательно наступила на свою гордость и самолюбие, позволив продавщицам не замечать и даже унижать себя. Странно, это привело к невиданному озарению и радости. Значит, за пределами нашего представления о себе и нашего образа в чужих глазах есть другая жизнь.

Глядя в синее небо, Алиса глубоко вздохнула. Все это было так туманно и таинственно. Она чувствовала, что прикоснулась к самому важному, но идет наугад по неизведанной земле.

И вдруг в голове у нее сверкнула неожиданная мысль. Тоби Коллинз, ее друг, может внести ясность. Несомненно.

Она взяла телефон, набрала номер мобильника Тоби и еле дождалась конца гудков. За окном подрагивал трос, которым крепилась люлька мойщика стекол. Должно быть, тот висел несколькими этажами ниже.

– Тоби?

– Да.

– Тоби, это Алиса, из Парижа. Как дела?

– Алиса! Господи, как я рад!

Услышав теплый баритон друга, Алиса невольно улыбнулась. Выслушав все новости, она поделилась с ним заветными мыслями.

– Это эго, – сказал Тоби. – Ты заинтересовалась эго.

– Эго?

– Да.

– Понятия не имею, что это такое. Я пользовалась этим словом в разговоре, как все, не понимая, что за ним кроется.

– Все просто: на самом деле никто не знает, кто он такой, ведь наша сущность слишком абстрактна. Поэтому мы склонны приравнивать нашу суть к вполне осязаемым вещам: внешности, личным качествам, уму, профессии или даже к выбранным ролям.

– К ролям?

– Ну да: мы способны безотчетно выбрать себе роль и потихоньку с ней срастаться. Например, с ролью невозмутимого человека, активной дамы, нелюбимого интроверта, мускулистого мачо, нежной и деликатной особы и так далее. Существует великое множество вариантов.

– Это опасно?

– Само по себе безопасно, хотя ограничивает нас: мы замыкаемся в рамках ремесла, красивой внешности, интеллекта или взятой роли. Поскольку мы склонны отождествлять себя с этими атрибутами, какая-то часть личности ощущает шаткость такой позиции – и зарождается страх: а что, если мы не те, за кого себя выдаем? Вдруг мы недостаточно красивы, не слишком умны, талантливы или компетентны, вдруг мы мало подходим для профессии или роли, которую себе избрали?

– Понимаю.

– И мы принимаем на веру, что нас станут оценивать по этим качествам, не подозревая, насколько они далеки от нашей сущности или, во всяком случае, вторичны. А поскольку мое истинное «я» определить крайне трудно, я все больше цепляюсь за элементы, которые якобы определяют меня, являются мною, и стремлюсь защитить их от любых угроз. Малейшую критику моей внешности, идей или компетентности я расцениваю как нападки на мою сущность, словно самооценка ставится под вопрос. Тогда я чувствую себя задетым за живое, отстраняюсь и прячусь в панцире иллюзорного «я» либо отрицаю замечания, могу даже пойти в контратаку.

– Вот оно что, а я и правда не отдавала себе в этом отчета.

– Вот так.

Алисе показалось, что в голосе Тоби промелькнуло раздражение. Может, он сейчас занят, а она ему надоедает? Ну, еще пара минут – и она отстанет.

– А как это связано с эго?

Он помолчал.

– «Эго» обычно называют представление о себе самом, ту ментальную конструкцию, которую человек выстраивает вокруг своих идей. Эго – это ложная личность, она выступает как экран, скрывающий нашу подлинную природу. Но все же мы срастаемся с ним и стремимся отстоять любой ценой. Представь, будто какая-то часть нашей личности возобладала, стала действовать, смотреть, слушать вместо нас, а главное – занимать все больше и больше места внутри.

– А как… выйти из этой ситуации?

На том конце провода снова наступила тишина. Когда Тоби снова заговорил, Алиса услышала в его голосе откровенно холодные нотки.

– Скажи, Алиса, все эти вопросы… ты задаешь другу или консультанту?

– А разве это не одно и то же?

– Нет, Алиса, не одно и то же.

– Ну хорошо… А в чем разница?

Короткое молчание.

– Разница в пятьсот долларов, моя дорогая.

Алису словно остановили на всем скаку. Она забормотала что-то невнятное, потом разговор сам собой прекратился, она разочарованно отсоединилась. На сердце было тяжело.

За окном мойщик стекол, веселый сенегалец, скорчил печальную мину, делая вид, что вот-вот сам расплачется, а потом уж начнет жалеть ее.

Она заставила себя улыбнуться в ответ. Интересно, он и вправду был симпатичным и забавным или сжился с ролью симпатичного и забавного мойщика стекол?

Разочарование в Тоби сделало ее недоверчивой.

Тоби.

Алиса вздохнула. А была ли она действительно настоящим другом? Во время семинаров она делала все возможное, чтобы в перерыве завязать отношения с Тоби. Зачем? В сущности, любила ли она его на самом деле?

Отвечая на эти вопросы, она убедилась, что гордится дружбой со знаменитостью… Получалось, она снова рассматривает себя сквозь призму взаимоотношений: «я общаюсь с людьми значительными, значит тоже чего-то стою». И разве не старалась она при каждой возможности намекнуть окружающим, что Коллинз – ее друг? Опять эго, это уж точно…

Тоби Коллинз. Высший авторитет в области личностного развития. Надо признать, что он невероятно много ей дал. Как бы она ни была раздражена, а отрицать это невозможно. Благодаря ему Алиса научилась себя любить, освободилась от страхов и сомнений. Он излучал такую уверенность в себе, был живым воплощением успеха…

За окном сенегалец старательно делал свою работу. Они снова встретились глазами, он доброжелательно улыбнулся, и у Алисы стало тепло на душе, ведь улыбка была совершенно искренней.

Коллинз. Может быть, цель жизни заключается не в том, чтобы хорошо себя чувствовать и блюсти свои интересы, то есть быть эгоистом…

Кстати, в слове «эгоист» тоже есть «эго»…

Она вздохнула, задумчиво следя за ритмичными, уверенными движениями мойщика стекол… Ей самой надо бы прочистить кривые стеклышки очков, сквозь которые она смотрит на мир.

Алисе нравилось, как он держится: доброжелательно, позитивно, человечно. Нет, это вовсе не было ролью. Этот парень вправду такой, она готова поклясться. Выглядел он очень естественно, она отчасти завидовала такой простоте. Ему не надо было забивать себе голову экзистенциальными проблемами!

И тогда Алиса поняла, что все-таки ставит себя чуть выше его, ведь она интересуется философскими вопросами, пытается духовно расти. Это чувство пришлось ей не по душе. Она неожиданно догадалась, что угодила в серьезную ловушку: личность, которая стремится освободиться от своего эго, жаждет духовного роста, рискует увидеть, как ее эго захватывает это стремление и отождествляется с ним!

Это напомнило карикатуру Вуча: человек в одеянии восточного монаха лезет на гору и приговаривает: «Я хочу достичь смирения! И еще хочу занять первое место в мире по смирению!»

Она снова обернулась к окну, но люлька уже поднялась к верхним этажам. Она осталась одна в своем роскошном кабинете на пятьдесят третьем этаже башни Монпарнас, а мойщик стекол взмыл к небу.