Мэй
– Ты не принесешь солнцезащитные очки? – хриплым голосом просит Мэй.
Голова у нее раскалывается. Кэти выходит на балкон в огромной футболке и в шлепанцах. Она протягивает Мэй очки и плюхается на стул напротив нее.
– Господи, сколько же мы вчера выпили?
Мэй качает головой, делая глоток из непомерно дорогой огромной бутылки воды «Эвиан», которую в предрассветный час взяла из холодильника отеля. Она берет соломинку от коктейля и указывает ею на горизонт.
– Думаю, на этом все, – заявляет Мэй, глядя на далекую полоску белого песка и синего океана, и качает головой. – Не могу поверить, что когда-то дружила с этими женщинами.
– Они славные… – дружелюбно произносит Кэти, вытряхивает две таблетки из стоящего на столе пузырька с аспирином и глотает, не запивая водой.
– В колледже они достигли своего пика.
– Но в колледже мы тоже не теряли времени даром. Ты даже больше, чем я, – хихикает Кэти, захлебываясь водой. – Слышишь, ты, девчонка с плаката «Каппа-каппа-гамма»!
– Ладно, ладно…
Одна из прежних членов сестринства, в котором состояла Мэй, раскопала где-то и привезла в Майами брошюру шестнадцатилетней давности, опубликованную их обществом, на обложке которой была изображена Мэй Ю в возрасте двадцати лет. Мэй воротит от этой фотографии. Но ее мать разослала ламинированные копии всем своим подругам, вставила один из экземпляров в рамку и повесила у себя в передней. Мэй была последней надеждой матери на ту жизнь, которую, как ей казалось, она должна была прожить сама.
– А помнишь мелирование! – снова улыбается Кэти. – Ты выглядела светлей меня!
– А как еще вписаться в это сборище кукол Барби? – возражает Мэй, но тоже начинает смеяться.
Ее смех переходит в приступ кашля, и она хрипит, сожалея о том, что столько выкурила вчера. Мэй не предавалась этой дурной привычке с тех пор, как ей исполнилось двадцать, и сегодня ее легкие словно налиты свинцом. Кроме того, она уже десять лет не пила текилу и никогда не имела обыкновения – даже в свои двадцать – тереться в убогих танцевальных клубах до двух часов ночи о голые торсы парней с золотыми цепочками на шее.
– Нет уж, скажу честно. Никто из них больше не работает. Они оставляют детей с нянями на весь день и – ну, я не знаю – якобы занимаются спортом, – ворчит Мэй.
– Я тоже оставляю своего ребенка на весь день… – улыбается Кэти.
– Да, но ты работаешь. Я никогда не смогла бы сидеть дома, даже с детьми. А ты? Ты можешь вот так, запросто, отказаться от своей независимости? Полагаться на мужа буквально во всех вопросах – я имею в виду не только деньги, но и все, что наполняет твою жизнь?
Кэти пребывает в задумчивости. Ее мать была домохозяйкой, как и мать Мэй, но казалась довольной своим выбором. Во время обучения в колледже Мэй провела все дни благодарения, кроме одного, с семьей Шоу в их втором доме в Вермонте. Именно там она научилась кататься на лыжах. Это было после раннего снегопада. Тогда она была на втором курсе. Мэй всегда удивляло то, как мистер и миссис Шоу держались за руки, когда все после ужина смотрели фильмы, но она уже тогда знала, что брак – это дерьмо. Что родителям Кэти просто повезло. Не каждая пара дополняет друг друга.
– Думаю, если бы я не основала «Эксид», не занималась делом, в которое верю, то была бы счастлива, оставаясь дома с Розой, – говорит Кэти в конце концов. – И конечно, если бы мне не нужно было работать ради денег.
– Нет, я так не могу, – решительно заявляет Мэй. – Я люблю Итана, но никогда не поставила бы себя в такое положение. Моя мать бросила бы отца много лет назад, если бы могла обеспечивать себя сама.
Раздается стук в дверь. Приглушенный голос спрашивает, можно ли обслужить их номер.
– Пока ты спала, я заказала яичницу с беконом. И кофе, – сообщает Кэти. – Все, конечно, входит в стоимость номера.
– Ты гениальна, – откликается Мэй, идя вслед за Кэти в спальню.
Молодой темноволосый мужчина в черном пиджаке и галстуке вкатывает в комнату столик.
– К балкону, пожалуйста.
Мэй берет сумочку и лезет в нее за чаевыми.
Официант подъезжает как можно ближе к балкону и переносит на кованый столик снаружи накрытые серебряные подносы, хрустальные бокалы и бутылку шампанского. Мэй протягивает ему пятидесятидолларовую банкноту.
– Вам нужна сдача, мэм?
– Нет.
Мэй берет бутылку шампанского за горлышко и изучает этикетку. Оно великолепно. Арман де Бриньяк, цвета жидкого золота. Она знает это, так как однажды пила его с одним клиентом, когда управляла нью-йоркским клубом «Холлоуэй».
– Кэти, такое шампанское, это просто фантастика. Его заказала ты?
– Нет, мэм, – вмешивается официант. – Его прислали в отель вчера вечером, когда вас не было в номере. Вот с этой карточкой.
Он протягивает Мэй маленький конверт молочного цвета. Она разрывает его, и от нетерпения ее руки становятся настолько неуклюжими, что записка оказывается порванной тоже. Она держит две части карточки вместе и читает сообщение, написанное рукой Леона: «Поздравляю, Мэй. Приняв во внимание, что с ее бамбино все идет хорошо, она раскошелилась. Далее: проект «Макдональд». Наслаждайся выходными. Ты это заслужила».
На Мэй накатывает волна возбуждения. Она захомутала мадам Дэн!
– Давайте откроем! – восклицает Мэй, передавая бутылку официанту.
– Ты серьезно? – спрашивает Кэти, взглянув на часы. – Еще даже не полдень…
– В Китае полдень уже миновал!
Мэй, прижимая к груди визитку Леона, делает на ковре пируэт. Она тянет Кэти на балкон, ее сердце так переполнено, что может лопнуть. Кэти смеется. Мэй смотрит на океан, на пальмы, стоящие с безупречной солдатской выправкой, на безмятежное небо. Она обнимает Кэти одной рукой, а другую отставила в сторону, словно пытаясь обнять весь этот великолепный мир.
Раздается хлопок, и пробка со свистом проносится мимо. Шампанское шипит и льется на пол балкона. Мэй вскрикивает и подставляет под струю бокал. Она передает его Кэти, самой дорогой, самой верной, самой красивой подруге. Потом берет второй бокал, сует еще одну пятидесятидолларовую банкноту в ладонь официанта и кричит, глядя в открытое море:
– Тост!
– За тебя и за Итана, – предлагает Кэти, сжимая руку Мэй.
– За то, чтобы всегда быть вместе!
– За добрых друзей.
– За будущее!
Они чокаются, расплескивая шампанское – пожалуй, на пару сотен долларов, по подсчетам Мэй, – по полу балкона.
И пьют до дна.
Грузный мужчина с шумом тащит сумку на колесиках мимо Мэй, задевая ее вытянутые ноги. Она смотрит на него холодно и убирает их под сиденье. Похмелье от шампанского, которое они с Кэти выпили сегодня утром, наконец начинает сказываться, и Мэй в ворчливом настроении.
– Никак не пойму, почему ты поменяла билеты, которые я для тебя купила, – жалуется она.
Без них у Кэти нет доступа в вип-зону авиакомпании «Бест-Джет», и Мэй чувствует себя ничтожеством оттого, что Кэти приходится ждать самолета в главном терминале.
– Я не такая важная, как ты. Бизнес-класс для меня пустая трата денег.
Кэти кладет телефон на колени и роется в боковом кармане сумки в поисках наушников.
– Может быть, я хотела потратить свои деньги именно на тебя.
Кэти пожимает плечами. Малыш, вскочивший на стоящее рядом с Мэй кресло, начинает кричать, и Мэй хмурится. Кэти улыбается ей:
– Тебе не нужно ждать со мной.
– Конечно, я буду ждать с тобой, – отвечает Мэй.
Ее рейс в Нью-Йорк отправляется через два часа после рейса Кэти в Лос-Анджелес. Она отправится в вип-зал, как только Кэти сядет в самолет.
У Кэти звонит телефон.
– Прошу прощения. Это один из моих начальников. Я должна ответить.
Она берет найденные наушники, встает и уходит. На расстоянии видно, как ее губы шевелятся.
Мэй некоторое время наблюдает за ней, замечая потертые туфли Кэти, когда она проходит вдоль ряда кресел, и ничем не примечательный кожаный рюкзачок, свисающий с плеча. В колледже Мэй нередко совершала набеги на шкаф Кэти ради ее кашемировых свитеров и превосходной джинсовой одежды. Интересно, родители Кэти все еще помогают ей платить за жилье?
Ее сердце сжимается. Работая в школе, не сколотишь состояния, а теперь Кэти и Рик должны растить Роуз. У Кэти даже нет постоянной няни! Каждое утро до семи она забрасывает Роуз в детский сад по дороге на работу. И сидит с ней все выходные, пока Рик занимается, готовясь к сдаче экзамена на степень магистра. Кэти не жалуется, но это должно быть утомительно.
При этом Кэти могла бы что-то предпринять. В конце концов, она с отличием окончила Тринити, стажировалась в Капитолии и в банке «Джей Пи Морган». Но она всегда была одной из тех, кто спасает мир. И очень упрямой. Когда Мэй посоветовала ей на последнем курсе сначала заработать денег, а уже затем приступить к спасению угнетенных масс – у Кэти были предложения от двух ведущих консалтинговых фирм, – она только сказала: «О Мэй». Как будто это Мэй была непрактична.
Мэй должна открыть для Роуз счет, куда станет переводить деньги на учебу в колледже. А еще следует отправить Кэти и Рика в отпуск: пусть они получат передышку от тоскливой рутины, которая в последнее время стала обыденностью. Несправедливо, что плоды их трудов так скудны. Они оба усердно трудятся, и все же вместе зарабатывают – и это в лучшем случае – лишь половину того, что Мэй одна заработает в этом году. Или десятую часть, если догадка Мэй верна и ее бонус за сделку с мадам Дэн окажется так велик, как она думает.
Телефон Мэй подает признаки жизни. Пришло сообщение от Джери. Она сообщает, что теперь с Джейн все в порядке. Инцидент в минувшие выходные был незначительным – несчастный случай с разбившейся бутылкой воды. Джери рекомендует, чтобы «Золотые дубы» перешли на пластиковые бутылки. Лишние меры предосторожности не повредят. Она добавляет: Джейн вот уже несколько дней не пытается подойти к Сегундине.
По правде говоря, Мэй не так уж и волнуется из-за нее. У Джейн нет стимула мутить воду. Ей нужен бонус, и она любит дочь. Эти две вещи будут держать ее в узде. Тот факт, что она заняла жесткую позицию и выдала Лайзу, которая приходилась ей в некоторой степени подругой, показывает: Джейн в высшей степени разумна. Она не укусит руку, которая ее кормит.
– Еще раз прошу прощения, – вздыхает Кэти, снова садясь в кресло.
– Все в порядке?
– Ага. Хотя нет. – Кэти проводит рукой по волосам. – Наша новая школа будет «совмещенной». Это значит, нам предстоит делить здание с существующей государственной школой, настоящей фабрикой неудачников. Число учащихся в ней за последние пять лет сократилось примерно вдвое.
– Что ж, это не лишено смысла. Вероятно, у них появились лишние помещения.
– Но здесь замешана политика. Родители существующей школы злятся, что мы их займем. Они думают, мы забираем себе финансирование. Это не так, но они нам не верят. Так что мы вдруг оказываемся в положении чужака, который явился и все заграбастал.
Кэти грустно смеется.
– Но разве их дети ничего не выгадывают? Я думала, для этого и существуют деньги.
Два года назад Мэй сделала большое пожертвование на школу «Эксид». Она думала, ее средства пойдут на дополнительные расходы, которые правительство не может профинансировать, то есть практически на все.
– Конечно, выгадывают. То есть мы думаем, что это так. Мы построили невероятную художественную студию. Ею пользуются обе школы. Мы модернизируем спортзал…
– Они должны быть признательны, что вы там! – взрывается Мэй.
Она не терпит неблагодарности.
– Наверное, им трудно понять, – размышляет Кэти. – У наших детей есть ноутбуки и экскурсии, учителя, которые действительно дают знания, в то время как их…
– Это зависть, а не рациональное мышление.
– Я не знаю. Жизнь вообще несправедлива. Но как с этим смириться? Знаешь, как мать…
– Я бы хотела сделать подарок своей крестнице, – внезапно объявляет Мэй, которой не хочется вступать в очередной спор с Кэти о неравенстве. Этим назойливым словечком в последнее время так злоупотребляют, что оно почти утратило смысл. – Я подумываю о счете на все образование в целом. Итан говорит, это лучше, чем копить исключительно на высшее образование, – так деньги можно будет использовать еще до колледжа. Даже для посещения садика.
– О Мэй! – улыбается Кэти своей самой красивой улыбкой. – Это так мило с твоей стороны! Но мои родители уже открыли счет на колледж для Роуз. И мы, вероятно, отдадим ее в «Эксид», когда она достаточно подрастет.
Мэй ошеломлена.
– Кэти! Вы не можете, вы не можете отправить Роуз в одну из ваших школ! – Она смотрит на Кэти, желая убедиться, не перешла ли черту, но Кэти выглядит невозмутимой. – Ты знаешь, что я имею в виду. Дети в ваших школах не такие, как она. Это безумная идея.
– Мы с Риком все еще обсуждаем ее.
– Это нелепо! – восклицает Мэй. – Долг родителей дать ребенку самое лучшее, что в их силах.
– Мы думаем, наши школы достаточно хороши.
– Конечно, то, чем занимаетесь вы с Риком, очень важно, я в этом не сомневаюсь, – продолжает Мэй. – Но нельзя рисковать будущим Роуз ради абстрактных идей, которые…
– Для нас они не абстрактны.
– Верь в это сколько хочешь, но поступай по-другому!
Кэти поднимает бровь.
– Все мы делаем это каждый день, – негодует Мэй. – Сколько людей верят в… ну, я не знаю… например, в борьбу с терроризмом, но не бегут записываться в армию? Или жалеют бездомного парня в метро, а потом выходят на Пятьдесят девятой и покупают дорогую сумочку вместо того, чтобы жертвовать на благотворительность…
– Мы еще ничего не решили. Но мы склоняемся к тому, чтобы отдать ее в «Эксид», – говорит Кэти с твердостью, сигнализирующей о конце разговора.
Мэй недовольна.
Женский голос прорывается сквозь шум аэропорта и объявляет, что посадка на рейс Кэти до Лос-Анджелеса начнется с минуты на минуту. Кэти говорит, что ей нужен кофе. Мэй наблюдает, как ее подруга пробирается сквозь толпу в направлении, противоположном выходу на посадку. Если она опоздает на самолет, Мэй заставит ее принять билет бизнес-класса до Калифорнии и они будут вместе ждать в вип-зале, где воздух не пахнет «Макдоналдсом», а кофе натуральный и бесплатный.
Бестелесный голос объявляет о начале посадки. Мэй наблюдает за молодыми парами, тащущими маленьких детей через толпу ожидающих пассажиров. Телефон звонит. Итан спрашивает, вернется ли она к ужину с его начальником. Банк, в котором он работает, увольняет трейдеров направо и налево – как и все остальные, он вкладывает деньги в искусственный интеллект, – и Итан хочет, чтобы Мэй помогла навести мосты между ним и боссом. Она посылает в ответ эмоджи в виде поднятого большого пальца и благодарит свою счастливую звезду: богатые любят, чтобы их обслуживали настоящие люди. Роботы никогда не будут управлять «Золотыми дубами».
Раздается еще одно объявление – что посадка для платиновых пассажиров «Бест-Джета» вот-вот начнется. Мэй пишет Кэти, чтобы та поторопилась. Затем она берет телефон и открывает сайт «Бергдорфа». Она ищет туфли без пяток. Ее обеденное платье ярко-алого цвета, и ни один цвет не будет с ним гармонировать, за исключением, как она теперь понимает, золотого. Матовое золото. Ничего блестящего.
Толпа, собравшаяся около выхода к самолету, расступается, чтобы пропустить пассажиров «Бест-Джета» – сперва первого класса, потом золотого уровня, затем путешествующих бизнес-классом, далее пассажиров со статусом серебряного медальона и, наконец, элитных. С каждым последующим объявлением о посадке Мэй отрывается от поиска туфель, чтобы глянуть в ту сторону, где Кэти растворилась в толпе.
Когда та наконец возвращается, Мэй ругает ее за то, что она сделала это в последний момент.
– Ты просто забыла, как много времени уходит на посадку пассажиров экономкласса, – поддразнивает Кэти подругу и протягивает ей пластиковый стаканчик.
Мэй сжимает ее в объятиях.
– Спасибо за чай. И спасибо, что прилетела.
– Я бы ни за что не пропустила твой девичник, – отвечает Кэти, высвобождаясь из объятий Мэй, чтобы посмотреть ей в глаза. – Знаю, тебе потребовалось некоторое время, чтобы решиться на этот брак. Это было нелегко, но так обычно и бывает со сто́ящими вещами. А Итан у тебя замечательный.
– Так и есть, – соглашается Мэй, зная, что это правда.
Итан добрый, хороший и уравновешенный. С тех пор как она встретила его в Гарвардской школе бизнеса, он ни разу ее не разочаровал.
– И зависеть от кого-то может быть довольно приятно, – добавляет Кэти.
Мэй смотрит, как ее подруга идет в конец длинной очереди, где начинает болтать с женщиной измученного вида, стоящей перед ней. Она толкает перед собой дешевую коляску, в которой плачет грудной ребенок, а двое малышей постарше в одинаковых баскетбольных майках обнимают ее и пытаются задрать на матери блузку.
Боже мой! Почему родители позволяют детям так хулиганить? Когда у Итана и Мэй появятся дети, их станут воспитывать по старинке, в уважении к старшим.
Кэти наклоняется, чтобы поговорить с маленькими проказниками. Те неохотно отпускают мамину блузку. Затем Кэти берет по одному в каждую руку и ведет их в начало очереди. Мать следует за ней. Кэти говорит что-то служащему аэропорта, который берет у них билеты.
Потом она поворачивается, чтобы помахать Мэй.
– Блестяще! – кричит ей Мэй, перекрывая шум аэропорта, и поднимает вверх большой палец.
Кэти качает головой. Мэй кажется, что ее губы шевелятся, произнося: «О Мэй». Как будто не Кэти только что нашла способ оказаться в начале очереди.
– Люблю тебя! – кричит Мэй.
Ее подруга поднимает одного из плачущих малышей и машет рукой. Малыш неуверенно машет рукой вместе с ней, и они исчезают в коридоре, ведущем к самолету.
