Мэй

Глаза Мэй закрыты. Она представляет себя на бейсбольной площадке. Нужно выполнить подачу, принимать которую будет Леон. Через тридцать минут Мэй представит ему проект «Макдональд». Новый день полон возможностей. Правда, начался он не слишком удачно, однако все еще можно поправить. Просто следует продолжать двигаться, вверх и вперед.

Конечно, Мэй представляла себе столь важный день иначе. Она собиралась проснуться пораньше, быстро пробежаться вокруг озера, а затем, после легкого завтрака (черный кофе, яйца-пашот), бодрой походкой пройти через Центральный парк до клуба «Холлоуэй». Вместо этого Мэй провела ночь на слишком мягкой кровати в чужой пижаме в дорогом отеле рядом с «Золотыми дубами», где часто принимает приезжих гостей. Дерьмовая история, начавшаяся вчера после обеда, окончилась уже глубоко за полночь. Одетые в черное охранники неотступно следили за Хулио, пока он паковал чемоданы, хосты, выстроившиеся в коридоре, выразительно молчали, а лицо Лайзы, когда у нее брали мазки и кровь на анализы, было застывшее.

Клиенты Лайзы прибыли из Нью-Йорка. Набежали толпы врачей и адвокатов. Координаторы, разбившись на пары, оживленно перешептывались и умолкали, когда Мэй проходила мимо.

Как ни странно, клиенты, которые по приезде были настроены более чем решительно, отказались от крутых мер после длительного разговора с Лайзой. Они беседовали с ней в ее спальне за закрытой дверью, и Мэй понятия не имеет (она бы душу продала, чтобы узнать), какую черную магию Лайза использовала, стремясь спасти себя и будущий бонус.

Клиенты обещали не требовать возврата денег, хотя надзор за хостами в «Золотых дубах» назвали «явно слабым». (В ответ Мэй опустила голову как можно ниже, чтобы клиенты Лайзы не увидели огонь облегчения, вспыхнувший в ее глазах.) Они потребуют возмещения ущерба, лишь если Лайза подцепит венерическое заболевание, которое может нанести вред ребенку. Однако им не кажется, что вероятность этого велика, ведь Лайза поклялась, что они с Хулио занимались только оральным сексом и она заставила его сначала сделать анализы. (Мэй поражается, что клиенты – выпускники Йеля и Брауна, сделавшие выдающуюся карьеру: муж в технике, а жена в моде, – все еще доверяют этой вероломной гадине.) Они даже не разрешили подвергнуть Лайзу заслуженному наказанию.

Прежде чем Мэй, очень взволнованная разговором, но пытавшаяся это скрыть, смогла сформулировать ответ, отец продолжил:

– В конечном счете вина за этот злосчастный эпизод лежит на царящей в «Золотых дубах» гиперстрогости. Молодые женщины, особенно беременные, имеют свои потребности. Не лучше ли признать этот факт? Надо проверять посетителей мужского пола на венерические заболевания и регулировать сексуальные отношения, а не криминализировать их, загоняя в подполье и в конечном итоге подвергая опасности ребенка. Это как война с наркотиками, если вы следите за связанной с ней дискуссией, – объяснил он.

На нем была кашемировая куртка с капюшоном и расшнурованные кроссовки «Адидас», но Мэй знала, что он «стоит» около трехсот миллионов долларов (согласно текущему курсу акций его компании). Рука клиента лежала на стройном бедре жены.

– Мы либертарианцы, – добавила та, закидывая ногу на ногу, и ее колготки зашуршали.

Вспомнив самодовольную улыбку, промелькнувшую на покрасневшем от слез лице Лайзы, Мэй чувствует, как к горлу подступает желчь. Она качает головой, пытаясь избавиться от негативной энергии, и заставляет себя выглянуть в окно машины. Многочисленные исследования показывают, что пристальный взгляд на воду замедляет сердцебиение. Зелень тоже оказывает успокаивающее действие. Не в силах найти подходящую группу деревьев, Мэй устремляет взгляд на Ист-Ривер, на ее серые воды, неумолимо стремящиеся к океану.

Обычно Мэй находит вид рек, заключающих Манхэттен в свои змеиные объятия, возвышенным. Бесчисленное количество раз она мчалась по шоссе Рузвельта или по Вест-Сайдскому шоссе и чувствовала подъем при виде сверкающей воды с одной стороны и небоскребов Манхэттена с другой. Пролеты мостов, игрушечная серо-зеленая статуя Свободы, парусники, буксиры, водные такси, иногда пожарные катера – и только полоска шоссе рядом с ними: рев городских автобусов, тротуары, кишащие пешеходами, курьеры на велосипедах, пробирающиеся сквозь неподвижные транспортные пробки.

В такие моменты Мэй переполняет страстная любовь к Нью-Йорку, совершенно в духе Айн Рэнд. Это город Мэй, город, полный возможностей. Ей нравятся его вонь, грязь, изобилие. Ей по душе, что этот наглый, неуклюжий, жестокий город-монстр является не библейским чудищем, а просто клочком земли, отделенным от остальной Америки.

Но не в этот день. Сегодня волшебство ушло. Река угнетает Мэй. И небо тоже, низкое, свинцовое и какое-то грозное. Даже небоскребы потеряли большую часть своей высоты, окутанные низкой завесой не то тумана, не то облаков.

Мэй внезапно охватывает ужас. Мурашки бегают по ее рукам вверх и вниз. Это предзнаменование? Она облажается в разговоре с Леоном?

Машина останавливается перед «Холлоуэй-клубом». Начался дождь. Карлос, пожилой швейцар, открывает дверь, и его зонтик нависает над Мэй так, что ни одна капля не попадает на ее костюм. Мэй тепло приветствует старика – она взяла его на работу, когда управляла клубом, уже тогда он был близок к пенсионному возрасту, но ей понравилась его выцветшая элегантность – и сразу чувствует себя лучше. Когда Мэй видит, что женщина в гардеробе тоже одна из тех, кого наняла она, настроение улучшается еще больше. Они обнимаются, Мэй спрашивает о ее детях (мальчики-близнецы и дочь от первого брака). Гардеробщица явно тронута тем, что она помнит. Принимая у Мэй пальто «Берберри» и вешая его на мягкие плечики, она тихо замечает, что без прежней хозяйки клуб стал совсем не тот.

Метрдотель, который встречает Мэй в пентхаусе, новенький и чрезмерно подобострастный, но все остальное знакомо: вставленные в рамки эскизы великих и дорогая обшивка шалфейно-зеленых стен, башни из свежих цветов, антикварные зеркала над баром, наклоненные, чтобы лучше отражать важных персон в зените их славы, обычно заполняющих весь зал. Не счесть, сколько раз после долгого дня, проведенного в обществе придирчивых членов клуба, она садилась на один из кожаных барных табуретов, и Тито подлетал к ней с сухим мартини и оливками, не дожидаясь, когда его об этом попросят. Часто она заказывала ужин в баре, и Тито представлял ее тому, кто сидел рядом с ней. По какой-то причине (то ли теплое сияние, излучаемое золоченым потолком, то ли уютный изгиб дубовой стойки, которая, казалось, притягивала незнакомцев, сидевших за ней) она чувствовала близость с этим незапланированным товарищем по обеду, был ли он – а это почти всегда был он – невзрачным, но расточительно богатым финансистом из Сингапура, голливудским магнатом или саудовским принцем. Некоторые из них даже стали ее друзьями, по крайней мере в «Фейсбуке».

Она чувствует острую боль и морщит нос. Ностальгия непродуктивна. Не клубы «Холлоуэй» а «Золотые дубы» ее будущее. Ферма – ее ребенок. Леон никогда бы не признался, но Мэй считает, что именно один из ее бесцеремонных комментариев заставил его в свое время задуматься о предприятии, обеспечивающем суррогатное материнство на высоком уровне.

Она только пару лет назад окончила Гарвардскую школу бизнеса и как раз начала ротацию в управленческой программе в «Холлоуэе», начав с «Нью-Йорк-клаб», когда заметила, что тратит огромное количество времени на улаживание дел особ, сопровождающих членов клуба в деловых поездках. За обедом она поделилась с Леоном идеей «Супружеского подразделения» – новой структуры, которая будет заниматься организацией шопинга и культурных программ, уходом за детьми, лекциями и любыми услугами, необходимыми для того, чтобы супруги членов клуба были заняты и счастливы во время пребывания в Нью-Йорке.

– Блестяще, Мэй! – воскликнул Леон и добавил: – Не зря говорят: счастливая жена, счастливая жизнь.

– Не все супруги членов клуба являются женщинами, – заметила Мэй, зная, что ее босс на это ответит.

– Все, кроме двух, по моим последним подсчетам. Тебя это тревожит?

– Если бы женщины могли передавать свою беременность на аутсорсинг, они стали бы теми, кто заправляет шоу.

– Они могут. Разве тебе не доводилось слышать о суррогатном материнстве, гарвардская ты голова?

– Какая женщина из тех, что вы знаете, доверила бы случайному человеку вынашивать ее ребенка в какой-то глуши? – парировала Мэй. – «Детская ферма Холлоуэй», вот что вам понадобится, если вы окажетесь на моем месте. Понимаете, чтобы не сомневаться: вашего ребенка ждет шикарное обращение, пока вы заняты покорением мира.

Мэй сделала глоток шардоне и, почувствовав на себе оценивающий взгляд Леона, одарила его улыбкой.

Услужливый метрдотель сажает Мэй за столик у окна. Именно там она сидела, когда пригласила в клуб мать, получив повышение и став его главным управляющим. Ее родителям в конце концов пришлось уйти из их загородного клуба – ежегодные встречи членов стали чересчур дорогими, – и Мэй подумала, что мать получит удовольствие от роскошной клубной столовой с видом на Центральный парк. Вместо этого та провела весь обед, жалуясь на застопорившуюся карьеру отца Мэй и обвиняя в этом печальном обстоятельстве то расизм, то своего мужа («китайцы обычно хороши в бизнесе, но твой папа явно лишен нужного гена»).

Мэй смотрит на часы. Время надевать маску, которая поможет в ее игре. Она открывает портфель, достает материалы для презентации и свою счастливую ручку («Монблан», ограниченный выпуск, подарок от Итана по случаю ее повышения по службе – назначения в «Золотые дубы»). Она заказывает зеленый чай у проходящего мимо официанта, выключает телефон и невидящим взглядом смотрит в окно, прокручивая в голове презентацию.

В лифте раздается какой-то шум, потом начинает суетиться метрдотель. Мэй поднимает глаза и видит Леона, который идет по залу, обмениваясь любезностями с завтракающими членами клуба, сидящими за разными столиками, и зигзагами приближается к Мэй. На нем сшитый на заказ костюм, галстука нет, волосы немного растрепаны. Тип человека, который ведет себя слегка небрежно, мечтает о великом и источает запах успеха. Когда много лет назад мать Мэй повстречалась с ним за обедом, ее объял трепет. Но Мэй знает толк в людях. Вот почему она никогда не разочаровывается – в отличие от матери, с которой это случается постоянно.

– Мэй! Ты выглядишь фантастически, как обычно.

Леон наклоняется и целует ее в щеку. Он спрашивает об Итане, о подготовке к свадьбе. Она хвалит его загар, и он отвечает, что недавно вернулся с Гавайев, где потрясающе покатался на серфе.

Официант ставит на стол чай для Мэй, а также двойной эспрессо и тарелку с яичными белками рядом с Леоном. Мэй вручает боссу презентационную папку и начинает вводить его в курс текущих показателей прибыли «Золотых дубов».

– Интересно, насколько выше у нас прибыль по хостам премиум-класса, хотя мы платим им значительно больше? – прерывает ее Леон.

Папка с презентацией Мэй лежит нераскрытой рядом с его кофе.

– Да, я сначала не вполне учла, насколько велик на них спрос. Но, похоже, клиентам, которые готовы за них платить, цена почти безразлична. Я рассматриваю возможность повышения цен этой осенью.

Леон смотрит в окно, морщины на его лбу становятся глубже.

– В последнее время я много думаю о той ярости, которую вызывает в людях неравенство. Важность среднего класса, исчезновение рабочих мест для людей физического труда… Искусственный интеллект только усилит эти тенденции.

Он делает паузу и смотрит на Мэй.

Мэй встречается с ним взглядом. Она привыкла к неожиданным поворотам в разговорах с Леоном и его склонности смешивать бизнес с большими проблемами (глобальное потепление, политическая поляризация, социальное неравенство). Леон богач старой закалки. Он верит в справедливость рынка и его выгоды, но также и в то, что привилегии влекут за собой ответственность. Как говорится, положение обязывает. В отличие от многих собратьев по крупному капиталу Леон верит в правительство как необходимое паллиативное средство, помогающее сглаживать острые углы капитализма. Но Леон непоколебим в убеждении, что оно не должно душить частный сектор или рынок, который его оживляет, ибо, несмотря на все недостатки, тот остается самым эффективным и наименее коррумпированным способом управления экономикой. Леон верит, что такие люди, как он, – пользующиеся преимуществами капитализма, однако обладающие великодушным сердцем и острым взглядом, а потому способные распознать и смягчить его непреднамеренные, хотя и реальные недостатки, – и есть те, кто должен вести других за собой (но потихоньку, исподволь, чтобы не отпугнуть клиентов, инвесторов и друзей…).

Мэй восхищается им.

Она потягивает чай и ждет, когда Леон изложит свою идею. Ее желудок урчит. Завтрак был целую вечность назад. Она смотрит на нетронутые белки, все еще дымящиеся на украшенной золотым ободком тарелке Леона.

– Большинство наших хост иммигрантки, да?

– Верно. Большинство родом из латиноамериканских стран, с Карибских островов и Филиппин, хотя у нас есть небольшое количество женщин из Восточной Европы и Юго-Восточной Азии. И, конечно же, хосты премиум-класса.

– Я задаюсь вопросом, нет ли возможности помочь нашему собственному среднему классу таким способом, который также принесет пользу нашей франшизе.

Леон снова замолкает, слегка приподняв брови. Ему нравится так поступать – предлагать идею и позволять ей болтаться, как наживке на крючке.

– Замечательно. А как этого достичь?

Леон откидывается на спинку стула, распрямляет мускулистый торс и складывает большие руки за головой так, что локти выступают вперед, как крылья самолета. Это поза силы. Мэй читала в журнале для выпускников ее бизнес-школы, что лидеры воспринимаются как более сильные, если занимают больше места. Она распрямляет руки, которые до того были скрещены у нее на груди.

– Что, если мы начнем набирать больше хост из числа белых представительниц среднего класса? – предлагает Леон, сначала добродушно, а потом со все возрастающим рвением. – Их ущемляли десятилетиями. Никакого роста заработной платы, профсоюзы выхолощены. Роботизированное производство вытесняет их труд. Держу пари, нам не придется платить им намного больше, чем мы платим нашим хостам из числа иммигранток, но – вот в чем вся суть – мы смогли бы брать за их услуги премиальную цену.

Мэй чувствует на себе взгляд Леона, оценивающего ее реакцию. Чтобы выиграть время и собраться с мыслями, она повторяет фразу, которую Леон обычно использует во время мозговых штурмов:

– Идея достойная…

– Более чем достойная, Мэй! Она беспроигрышна: больше прибыли для нас и хорошие рабочие места – потрясающие рабочие места – для всеми забытых «синих воротничков» из числа белых американок. Труд на заводе и работа водителем грузовика уходят в прошлое. Мы живем в постиндустриальном мире, Мэй. Работа в сфере услуг, в основном дерьмовая, это будущее. Переворачивать гамбургеры, заботиться о стариках. Наши рабочие места меняют жизнь. Потенциальные суррогатные матери станут соревноваться, чтобы занять одно из них.

– Проблема в том, – осторожно вставляет Мэй, – что мы, скорее всего, не сможем просить за них премиальную цену. Я обнаружила, что клиентов, которые заказывают хост премиум-класса, привлекает весь пакет. Не только… окрас, но и порода: результаты тестов, спортивные достижения…

– Я не говорю о тех, кто живет в трейлерах, и прочем отребье, Мэй, – отвечает Леон с оттенком нетерпения, – нам нужны белые девушки из среднего класса – подумай о крепких жительницах Среднего Запада, подумай о выпускницах государственных университетов, которые хорошо успевали, но не имеют серьезных перспектив на хорошую карьеру.

Мэй озадачена. Леон что-то задумал? Думая вслух, она предлагает:

– Пожалуй, мы могли бы ввести новый уровень цен. Не премиум-премиум, а… доступный премиум?

– «Доступный премиум-уровень»! Блестяще! – отрывисто восклицает Леон, ударив по столу загорелым кулаком. – Вспомни о высококлассных дизайнерах одежды. Почти все они расширили свою аудиторию за пределы ультрабогатых с помощью более доступных – но все еще премиальных, все еще очень желанных – брендов. Вспомни о брендах «Кельвин Кляйн» и «КК», о «Дольче» и «Д&Г», об «Армани» и…

– «Армани иксчендж»! – вставляет Мэй мелодичным голосом.

Леон усмехается, явно довольный тем, что Мэй понимает его с полуслова. Он поручает ей глубже вникнуть в предложенную им концепцию и приглашает ее вернуться в клуб через неделю для мозгового штурма. Потом он смотрит на свой завтрак, гримасничает, откусывая кусочек едва теплой яичницы и делает знак официанту, чтобы тот ее убрал. Официант в ужасе.

– Есть что-нибудь новое в «Золотых дубах», о чем мне следует знать? – спрашивает Леон, допивая эспрессо.

Анин аборт. Хулио и Лайза. Джейн и клещ.

– Все под контролем, – щебечет Мэй.

Леон наклоняется вперед, опирается на локти и смотрит прямо в глаза Мэй.

– «Холлоуэй» летит вперед на всех парах. Но меня в особенности волнует потенциал роста «Золотых дубов».

Мэй чувствует прилив энергии.

– Богатые, а нас сейчас стало так много, одержимы своим потомством куда больше, чем предыдущие поколения. Моя мать курила во время беременности, просто страшно подумать! В наше время мы не просто сталкиваемся с колясками за три тысячи долларов и дизайнерскими подгузниками. Рынок роскоши обращается к беременным и новорожденным, и у нас есть преимущество первого хода. Совет директоров рассматривает возможность открытия второй фермы на Западном побережье – лично мне нравится название «Красные кедры», – чтобы повернуться лицом к азиатским и ближневосточным рынкам и перехватить часть их богатств. Вы эксперт, мы будем рады вашему вкладу…

Мэй не могла бы написать более совершенный сценарий. Ее сердце взлетает, оно парит и вылетело бы изо рта на крыльях, если бы она позволила! В зале стало светлее, серый цвет туч превратился в золотой. Мэй на мгновение опускает голову, готовясь к прыжку.

Она поднимает глаза и ослепительно улыбается Леону, пододвигая к нему папку с проектом «Макдональд». Он смотрит на нее вопросительно. В ответ Мэй увеличивается в размерах, расправляя плечи и твердо кладет руки на стол. В статье, которую она прочла, указывается, что это еще один вариант позы власти. И Мэй действительно чувствует себя более сильной.

– Забавно, что вы заговорили об этом, Леон, – начинает она. – Потому что у меня действительно есть несколько идей…

Мэй опирается рукой о стену конюшни, чтобы не потерять равновесие, снимает левую туфлю и вытряхивает камешек. Затем она выпрямляется и внимательно осматривает окрестности. Предыдущий владелец «Золотых дубов» построил конюшню на двадцать лошадей и площадку для верховой езды для своей дочери, чемпионки по выездке. Мэй знает, что считает цыплят задолго до того, как они вылупились, но вчера Леон действительно казался невероятно увлеченным проектом «Макдональд». И эти постройки идеально подходят для второго дормитория.

– Госпожа Ю?

Рейган стоит рядом с конюшней на солнце. На ней белый хлопковый сарафан и сапоги.

– Простите, что потревожила. Ив сказала, вы здесь. У вас есть пара минут?

– Для вас да.

Мэй ведет Рейган в беседку, стоящую недалеко от конюшни.

– Хорошо выглядите, Рейган. Каково быть на пороге третьего триместра?

Рейган садится на кованую железную скамью и рассказывает о своем недавнем УЗИ. Мэй расслабляется, пристроившись рядом с ней, однако вскоре, присмотревшись, замечает у Рейган темные круги под глазами.

– О чем вы хотите поговорить? – приветливо спрашивает Мэй.

– Я думала о своем бонусе за роды, – отвечает Рейган. – Теперь, когда я уже более чем на полпути к ним, мне бы хотелось, чтобы вы помогли передать его Джейн Рейес. Анонимно.

Вот это номер. Мэй осторожно говорит:

– Это прекрасный жест… но вы хорошо все обдумали? Когда-нибудь вам могут понадобиться деньги. Может быть, для получения степени магистра изящных искусств. Вы как-то упоминали, что хотите серьезно заняться фотографией.

Мэй тянет время. Ей нужно выяснить истинные мотивы Рейган, которые она пока не может понять. Рейган из тех, кто отчаянно пытается поступать правильно, а также, хотя не любит этого признавать, руководствуется собственными интересами. В подходе к ней следует найти правильный баланс между тем и другим.

– Я все подсчитала. С одними моими ежемесячными выплатами я смогу оплатить часть курса. Остальное я смогла бы оплатить, взяв кредит. Мне и вправду не слишком нужен мой бонус. Во всяком случае, Джейн он нужнее.

Мэй жалеет, что у нее сегодня не нашлось времени просмотреть журнал наблюдений за хостами. Когда она заглянула в него вчера утром, там была запись, что Джейн продолжает дистанцироваться от Лайзы и Рейган – мудрый шаг, учитывая все произошедшее. Мэй предположила, что Джейн игнорирует Рейган только из-за ее дружбы с Лайзой. Но, может, есть и другая причина? Вдруг Рейган сыграла какую-то роль в эпизоде с клещом?

– Это как-то связано с вашим… отчуждением от Джейн?

Рейган краснеет.

– Дело не в этом. Я не знаю, почему она… В любом случае это не имеет значения. Важно то, что мне на самом деле не нужны деньги, а ей они пригодятся. Вы знаете, что она живет в маленькой двухкомнатной квартирке со своей двоюродной сестрой и дочерью? А до этого жила с шестью другими женщинами и своим ребенком в каморке размером с половину нашей спальни?

Мэй ничего не знала о шести соседках по комнате, хотя не особенно поражена. Ее больше изумляет, как удивлена Рейган. Ее слова показывают, внутри какого пузыря та живет, раз находит это настолько шокирующим. В «Золотых дубах» есть несколько хост, которые прежде обитали в гораздо худших условиях.

– Знаете, сейчас у Джейн все в порядке. Даже без вашей помощи, при условии, что ребенок родится здоровым, Джейн заработает хорошо. Очень хорошо.

– А что, если она не доносит до родов? Что, если заболеет болезнью Лайма? Или что-то случится, как с Аней?

Так вот оно что. Рейган знает об аборте у Ани. Хулио, должно быть, рассказал Лайзе, а Лайза, вероятно, растрезвонила всем. Мэй нужно заставить Джери заняться этим как можно скорее, прежде чем среди хост-католичек начнется паника.

Мэй переводит стрелки:

– А как же ваши цели? Вы действительно хотите залезть в долги ради учебы? А как насчет расходов на проживание? И разве деньги не пригодятся после окончания курса? Фотографией не так-то просто прожить, если не за что зацепиться.

– Я не уверена, что действительно хочу получить степень магистра изящных искусств. Кое-чему можно научиться и на практике. Или, может, отец прав и мне нужно пойти в бизнес-школу, чтобы изучать арт-маркетинг в качестве запасного варианта или что-то в этом роде. Он за это заплатит.

Мэй чувствует внезапный прилив любви к Рейган, такой молодой и неуверенной в себе, пытающейся найти свой путь в мире и совершать правильные поступки – не только для себя, но и для других. В ее возрасте Мэй была слишком занята, пытаясь расплатиться с кредитами на колледж, чтобы так думать.

– Я училась в бизнес-школе. Там я вас не вижу, – замечает Мэй, сохраняя тон легким, потому что ее комментарий может обидеть. – Вы же художница. Я обратила внимание на то, как вы все подмечаете.

Глаза Рейган увлажняются.

– Я стараюсь. Я действительно стараюсь все подмечать.

Мэй чувствует, что эта тема разговора важна, хотя не совсем понимает почему.

– То, что вы замечаете, говорит о вас многое. Например, что вам не все равно. Многие люди не видят, что их окружает, – официантку, которая подает обед, или швейцара, который несет чемоданы.

Рейган смотрит на свои колени. Мэй не может сказать, расстроена ли собеседница, и на всякий случай делает голос настолько нежным, насколько это возможно.

– Позвольте спросить об одной вещи, о которой я много думаю. Как вы полагаете, когда мы отдаем деньги тем, кто в них нуждается, это действительно помогает? Или это просто заставляет нас чувствовать себя менее виноватыми из-за того, что…

Рейган соглашается еще до того, как Мэй заканчивает предложение.

– То же самое интересует и меня. В Нью-Йорке так много людей, которые нуждаются в помощи. Вы проходите мимо них на улице каждый день. И вы чувствуете вину, потому что замечаете их, но ничего для них не делаете. Совсем. Хотя принято думать, что даже пара баксов лучше, чем ничего…

– Если только бедняк не тратит ваши деньги на наркотики или алкоголь, – отмечает Мэй. – Я говорю так, не чтобы унизить всех бездомных, но… многие из них психически больны. Или употребляют наркотики. А некоторые не хотят менять свою жизнь.

– Но обобщать нельзя. Каждый человек – это отдельный случай, – перебивает Рейган, но на ее лице появляется беспокойство.

– У меня есть подруга, которую я знаю по колледжу, она сказочно богата, – отвечает Мэй, меняя тему.

Она научилась этому, наблюдая за Леоном. Вставка явно нелогичного заключения может сбить с толку собеседника, что позволяет контролировать разговор. И Мэй рассказывает Рейган о новом филантропическом предприятии своей подруги, программе «культурного обмена», в результате которой неимущие старшеклассники из Бронкса остаются в Хэмптоне на все лето. Подруга Мэй считает, что эта инициатива беспроигрышна. Ее крайне привилегированный сын и его столь же привилегированные друзья через общение с бедными детьми своего возраста научатся ценить то, что имеют, а подростки из Бронкса увидят, «к чему надо стремиться», а также, если поладят с принимающими семьями, наладят связи, которые пригодятся в будущем.

– Это ужасно.

– Но у нее добрые намерения. Она просто пытается не быть виноватой, как вы выразились. Это ее версия ваших двух баксов.

– Она, вероятно, делает это лишь для того, чтобы у ее сына была тема для эссе при поступлении в колледж!

Мэй улыбается, подумав о том же.

– Я сказала подруге, что, возможно, не самая лучшая идея переместить шестнадцатилетнего парня из центра города прямиком в Ист-Хэмптон. Пропасть слишком широка. Я говорила ей, что будет лучше, если она использует свои связи, чтобы найти этим детям работу на лето. Реальную работу, дающую реальные деньги, обучение реальным навыкам.

Рейган соглашается и повторяет поговорку о том, что лучше научить кого-то ловить рыбу, чем давать ее. Суждение не вполне уместное, но Мэй ведет себя так, будто Рейган сказала нечто мудрое. Просто, по мнению Мэй, люди – особенно молодые – хотят чувствовать, что их воспринимают всерьез.

– У Джейн после «Золотых дубов» помимо денег появятся новые возможности. Посмотрите на Ив. Она будет первой выпускницей колледжа в своей семье. Реальность такова, что благотворительность способна только содействовать. Она никогда не меняет жизнь так, как это может сделать работа. И в особенности эта. Благотворительность в основном заставляет самих благотворителей повысить самооценку. Или, по крайней мере, почувствовать себя менее виноватыми.

– Но одно не исключает другого. Я могла бы помочь Джейн, и для нее по-прежнему останутся открыты новые возможности…

– Так и есть. Однако давайте предположим, что вы используете свой бонус, чтобы сосредоточиться на искусстве. Вы станете известным фотографом. У вас будут деньги, влияние, власть. Разве вы не сможете помочь Джейн и таким, как она, в гораздо большей степени, чем теперь? Вот вы сейчас отдадите деньги, и что потом?

Рейган молчит.

– Возможно, достичь собственных целей – это лучшее, что вы можете сделать. От этого выиграют все.

– Я понимаю, к чему вы клоните. Но я на это не куплюсь. «Невидимая рука» не всегда работает, – говорит Рейган после долгой паузы. – И вообще, для меня это не абстракция. Я действительно хочу помочь Джейн.

Мэй подавляет вздох. Она хотела бы, чтобы Рейган была более мотивирована деньгами, тогда ее интересы и интересы клиентов совпадут полностью.

Рейган бросает взгляд в сторону дормитория. Кто-то быстро идет к ним по тропинке, пересекающей лужайку. Это доктор Уайльд. К тому времени, как она добирается до беседки, ее дыхание становится частым и прерывистым.

– Надо было сменить обувь, – вздыхает она, опускается на скамью и сбрасывает свои туфли на каблуках.

– Вы могли позвонить, – удивляется Мэй.

– Мне все равно нужен свежий воздух. И погода сегодня великолепная!

Рейган встает, избегая взгляда Мэй, и объявляет, что ей нужно увидеть госпожу Ханну.

– Рейган, нет никакой спешки в принятии решения. Я поддержу вас в любом случае! – говорит Мэй, не желая, чтобы Рейган ушла расстроенной.

Как мило с ее стороны так заботиться о Джейн. Мэй пытается ободряюще улыбнуться Рейган, но та уже быстро идет по тропе, ведущей в дормиторий.

– У меня есть хорошие новости и плохие, – сообщает доктор Уайльд, кладя босые ноги на стеклянный столик перед скамьей.

– Сперва хорошие, пожалуйста.

– Анализы на венерические заболевания и СПИД у хосты номер тридцать три отрицательные. То же у Хулио. Они чисты, как стеклышко.

– Что ж, это здорово! – восклицает Мэй, хотя на самом деле ее одолевают противоречивые чувства.

Отчасти она надеялась, что у Лайзы найдут гонорею, герпес или хотя бы вирус папилломы человека. Что-то не опасное, не способное повредить плоду, но неприятное. Лайза, верно, была святой в прошлой жизни, раз ей так все сходит с рук в этой.

Доктор Уайльд смотрит, далеко ли ушла Рейган, и продолжает:

– Но у восемьдесят второй есть новообразование. Мы обнаружили его во время последнего УЗИ.

Земля уходит из-под ног, но Мэй берет себя в руки.

– Только не говорите, что это еще один случай трисомии.

– Нет. Это опухоль. Чуть выше ключицы.

Земля опять накреняется, на этот раз сильнее. Мэй закрывает глаза, приказывая себе успокоиться. Когда она снова их открывает, то спрашивает ровным голосом:

– Нельзя ли объяснить ясней, Мередит?

– Опухоль может быть доброкачественной или злокачественной. Последнее менее вероятно, учитывая возраст восемьдесят второй. Но беременные иногда могут заболевать раком. Например, мой коллега из Нью-Йоркского пресвитерианского университета имеет дело с беременной двадцативосьмилетней девушкой с лимфомой Ходжкина. Таким образом, сказать что-то определенное пока трудно.

Доктор серьезна, чересчур серьезна, как будто наслаждается драматизмом момента и своей ролью в нем. Мередит стала невыносимой с тех пор, как Леон назначил ее главой медицинской службы. У Мэй создалось впечатление, что Мередит слишком тянет на себя одеяло.

– И что дальше?

– Нужно сделать биопсию. И мы должны решить, что сказать о биопсии восемьдесят второй. От разговора с клиенткой я бы хотела пока воздержаться.

В груди Мэй вспыхивает раздражение. В стратегии отношений с хостами не должно быть никакого «мы», и работа с клиентами не прерогатива Мередит. Мэй улыбается холодной улыбкой:

– Пожалуйста, сделайте биопсию как можно скорее.

– Нам также, пожалуй, следует позвонить в юридический отдел и узнать, что предусматривает контракт для данного случая. Нужно ли нам сейчас сообщать что-то восемьдесят второй? И есть ли у нее право голоса при лечении? Мое мнение таково, что…

– Предоставьте это мне, Мередит, – обрывает доктора Мэй. Она знает, что ведет себя резко, но ей слишком тяжело переносить подобное вторжение в свои дела. – У меня все под контролем.