Джейн
Джейн поворачивается к Делии, когда Рейган и Лайза проходят мимо, и наклоняет голову так, что волосы закрывают лицо. Надежно защищенная таким образом от их взглядов, она сосредотачивается на губах Делии. О чем та говорит? О госпоже Ю. Госпожа Ю попросила ее сегодня отвести на обед только что прибывшую филиппинку, но когда Делия зашла в комнату новенькой – она живет с полькой, той, бледной, которая иногда сидит с Тасей и Рейган, твоей подругой (Делия говорит твоей подругой немного ехидно, ибо всем ясно, что Джейн больше с Рейган не дружит), – ее нигде не было. Делия ждала, ждала и наконец сдалась. И теперь опасается, не попала ли та в беду.
– Почему ты не спросила у координаторов? – Они могли бы найти ее с помощью «Уэллбэнда». Джейн знает это слишком хорошо.
Она заставляет себя съесть немного свекольного салата. Она ненавидит местную свеклу, склизкую и влажную, не совсем мягкую, но и не твердую. Однако Джейн теперь ведет себя как пай-девочка, и Бетси, повар, которая иногда тайком подкладывает Лайзе десерты, не забывает напомнить Джейн, что свекла – это суперфуд.
– Но госпожа Ю не может на меня сердиться, ведь я ждала двадцать минут! А когда я голодна, у меня кружится голова из-за недостатка глюкозы. Это нехорошо для ребенка. Правда?
Делия обеспокоенно смотрит на Джейн, которая заверяет: госпожа Ю знает, что Делия сделала все, что могла. Джейн украдкой оглядывает помещение и замечает Рейган и Лайзу, наклонившихся друг к другу за столиком на двоих у окна. Так. Они снова подруги. Это, конечно, логично, так же как логично то, что Джейн больше не с ними. Рейган с Лайзой из одного мира, а Джейн из другого, и она всегда это знала.
И все же Джейн чувствует себя опустошенной, словно у нее что-то отняли.
Рейган пришла в ярость, узнав, что Джейн наказана. Джейн лежала в постели, приходя в себя после второго допроса у госпожи Ю, когда в комнату ворвалась Рейган, требуя разъяснений. Сначала Джейн не заметила глубины гнева своей соседки по комнате и не поняла его причин. Она только слышала, как Рейган тихим, серьезным голосом задает вопросы, которых было так много.
Что произошло на самом деле? Почему ты сошла с дорожки? На тебя не похоже. Чья это была идея?
С каждым вопросом Джейн все глубже уходила в себя, пока не перестала отвечать вообще. Она не плакала. Она просто лежала неподвижно, позволяя унынию опускаться на нее слой за слоем. Приезд Амалии был отменен. Клиенты выразили недовольство. Их ребенок мог заболеть. Это была ее вина.
И надо всем нависало зловещее: она солгала госпоже Ю, и госпожа Ю это знала, и теперь госпожа Ю будет относиться к ней так же, как прежние работодатели.
Когда Джейн работала у миссис Картер, она узнала, как люди смотрят на нее. До этого она считала себя невидимой для тех, на кого работала. Был дождливый день, капли барабанили в окна кабинета, и она вытирала детскую отрыжку с дивана, когда услышала голос: «Они выглядят великолепно, говорят по-английски, старательны и все такое. Но они лгут».
Это говорила миссис Ван-Вик, подруга миссис Картер по колледжу. Джейн разобрала мягкий протест миссис Картер (как можно делать такие обобщения?), а потом подруга начала рассказывать историю о семье из своего дома. Они жили на десятом этаже, где объединили две квартиры, так что могли наслаждаться видами с трех сторон – муж был специалистом по недвижимости, жена врачом, и они купались в деньгах. Их няня, филиппинка, жила с ними шесть лет, помогая растить двух мальчиков. Соседка часто рассказывала миссис Ван-Вик истории о муже няни, отъявленном бездельнике, и об оставленных на Филиппинах детях, которых ей приходилось содержать. Соседка миссис Ван-Вик считала няню членом семьи, предоставляла ей почти четыре недели оплачиваемого отпуска в год, давала щедрые премии на день рождения и Рождество. Поэтому, когда одна из дочерей няни заболела стафилококковой инфекцией, которая началась с ранки на ноге, но продолжала распространяться, соседка миссис Ван-Вик первой велела няне вернуться домой, где та срочно понадобилась. Она сама купила ей билет на самолет до Филиппин, настояла на том, чтобы оплатить больничные счета, и не стала жаловаться, когда через несколько недель няня обратилась с просьбой отложить ее возвращение в Америку.
Оказалось, няня лгала. Уборщица вывела ее на чистую воду, и няня со слезами на глазах во всем призналась. У дочери действительно была стафилококковая инфекция, но она не была опасна для жизни. Няня вернулась на Филиппины, так как дочь собиралась выйти замуж за дурного человека, игрока и бездельника, а потому она отправилась ее вразумлять. Оказавшись дома, няня увязла в разных бедах, преследующих других детей и их семьи. Няня обещала вернуть до цента деньги, которые хозяйка дала ей на лечение (она их не потратила, она не воровка). Несчастная обещала, что ничего подобного больше не повторится.
Джейн стояла с грязной щеткой в руке, ожидая ответа миссис Картер.
– Мать всегда говорила: нужно менять прислугу каждые несколько лет, иначе отношения с ней становятся слишком панибратскими, – сказала наконец миссис Картер, и сердце Джейн сжалось. – Думаю, она была права.
– О, я могла бы рассказать дюжину других историй, – ответила миссис Ван-Вик. – Пропавшие драгоценности, наличные, «смерть» в семье и просьбы дать денег на фальшивые похороны…
– В каком-то смысле их нельзя винить. Им наша жизнь кажется такой легкой, – заметила миссис Картер.
– Вот именно поэтому им и нельзя доверять.
Джейн делает вид, что выслушивает причитания обеспокоенной Делии, но на самом деле наблюдает за Рейган и Лайзой. Нарушители спокойствия, так назвала их госпожа Ю во время второго допроса. Привилегированные хосты, готовые заварить кашу, но не стремящиеся ее расхлебывать. Госпожа Ю серьезно спросила Джейн: она действительно хочет рискнуть всем ради друзей, которые не вспомнят ее имени, когда вернутся в реальную жизнь?
Она права. Джейн не может больше рисковать.
– Лайза толстеет, – отмечает Делия, с хихиканьем разрезая цыпленка. – Ты рада?
Джейн не отвечает. После нескольких дней приставаний к Джейн с просьбами «рассказать о своих проблемах» Делия теперь довольствуется случайными ехидными замечаниями о бывших подругах Джейн. Она предполагает, что та их ненавидит. Что бы ни случилось, в этом виноваты Рейган и Лайза.
Но нет ничего более далекого от истины. Джейн винит только себя.
Конечно, госпожа Ю не хотела ей зла. Она просто делает свою работу. И Лайза виновна лишь в том, что позволила страсти овладеть ею. Как может Джейн сердиться на нее, когда и она некогда испытывала такую же страсть к Билли? Когда из-за нее она тоже сделала глупый выбор? Джейн вспоминает, как тайком выбиралась из дома в Лос-Анджелесе, подальше от запаха жареной рыбы и антисептика, подальше от краснолицых американских бойфрендов матери, которые являлись к завтраку в семейных трусах и пялились на грудь Джейн, пока она ела кукурузные хлопья перед школой. Даже когда мать плакала на кухне из-за разбитого в очередной раз сердца, Джейн могла думать только о Билли. Когда он предложил поехать с ним в Нью-Йорк, она не колебалась.
И, конечно, Джейн не винит Рейган. Порвать с ней оказалось самым трудным. В течение нескольких недель дружбы у них вошло в привычку разговаривать по ночам, порой часами. Иногда Рейган рассказывала о своей семье: как умен ее брат, какую престижную работу он получил сразу после колледжа. (Рейган знала это от отца, они с братом не поддерживали связь.) Как ее мать заполняла детскую Рейган акварелями на сюжеты из любимых сказок дочери – мать была так талантлива, что могла нарисовать все на свете.
Мать теперь помнит только имя отца. Рейган думает, что он тщеславно гордится этим, считая доказательством ее любви и своей значимости.
Однажды вечером Рейган рассказала Джейн, как порывалась пройти тест на наличие гена деменции. Сама мать и брат отказались принять участие в подобном исследовании. Что сделала бы Рейган, если бы новости оказались плохими? Означало бы это, что она никогда не сможет – не должна – иметь ребенка?
Ее голос был еле слышен в темноте. Джейн каким-то образом удалось найти нужные слова. Она заверила подругу, что каждый день изобретают новые лекарства. Что ни у Рейган, ни у ее ребенка – если она захочет его иметь – нет предопределенной судьбы. Все может измениться.
Джейн молилась, чтобы это было правдой, и ее сердце разрывалось от жалости к подруге. Потому что у Джейн была Ата, и у нее всегда будет Амалия. Но Рейган – она была одна.
Джейн с легким чувством отвращения наблюдает, как Делия пожирает цыпленка. Делия начинает жаловаться на изжогу и выражает надежду, что бонус вознаградит ее за все неудобства. Внезапно она вскакивает на ноги.
– Сегундина!
Маленькая коренастая филиппинка в сопровождении одной из координаторов подходит к столу. Ее глаза прикованы к миске с киноа, как будто она боится, что та упадет на пол с подноса.
– Сегундина… надеюсь, я произношу ее имя правильно… почувствовала себя не слишком хорошо. Но мы думаем, теперь она сможет пообедать, – говорит координатор и окликает Делию: – Ты поняла?
Делия яростно кивает и начинает объяснять, что ждала Сегундину почти полчаса, но координатор отмахивается:
– Ничего страшного. Сегундина застряла в туалете у госпожи Ханны со своими делами.
Сегундина краснеет.
– Все в порядке. Спасибо, что взяла новенькую под свое крыло, Делия. Напомни ей, что к двум она должна быть у доктора Уайльд.
Делия демонстративно отодвигает стул для Сегундины и стряхивает крошки с безупречно чистого сиденья.
– Садись, садись. Сейчас можешь поесть.
Джейн и другие филиппинки выкрикивают приветствия. Сегундина отвечает застенчиво, опустив голову так низко, словно та подвешена на шее. Джейн вспоминает, как была в том же положении в первые дни в «Золотых дубах». Все внове и чужой ребенок в животе. Женщины за столом начинают засыпать Сегундину вопросами, и Делия повторяет их, как будто она переводчица. Из какой ты провинции? На каком сроке? Кто твои клиенты?
Сегундина переводит взгляд с Делии на поднос и начинает отвечать, запинаясь. Джейн пытается улыбнуться ей, но не может поймать ее взгляд. Одна из хост поспешно подходит к столу и с шумом ставит поднос на его дальнем конце, объявляя приглушенным голосом: она знает, что случилось с Аней. Всеобщее внимание переключается на нее. Сегундина выглядит напуганной и слушает молча.
– Не обращай внимания. Такое случается очень редко, – успокаивает ее Джейн, хотя, конечно, беспокоится тоже.
Сегундина неуверенно улыбается. Она берет вилку и ковыряет киноа.
– Если тебя тошнит, не заставляй себя есть. С ребенком все будет хорошо. Многие в первом триместре худеют.
– Спасибо, – благодарит Сегундина.
Другие филиппинки обмениваются историями о синдроме Дауна, выкидышах и других разновидностях невезения. Джейн доедает свою порцию молча. Она думает о видео, которое Ата прислала вчера по электронной почте. На экране Амалия отпускает руку Аты и делает первые робкие самостоятельные шаги.
Что-то похожее на боль появляется в груди Джейн, когда она думает о своей дочери, которой уже больше года. Как она стала большой так быстро? На видео Джейн наблюдала, как Амалия учится хлопать в ладоши, показывать глаза и животик, а теперь, пожалуйста, стала ходить. И Джейн все это пропустила. Две недели назад Ата устроила для Амалии день рождения в парке недалеко от дома. Пришли Энджел, Черри, а также некоторые из друзей Амалии по яслям вместе с родителями. Ата сняла, как Амалия вытаскивала из яркого пакета игрушечную клавиатуру, которую ей послала Джейн. Когда Амалия забарабанила по клавишам, раздались звуки песни, отчего малышка стала дрыгать ногами и подпрыгивать в такт музыке с широченной улыбкой на лице. Все рассмеялись. Но, наблюдая за ними издалека, одинокая и беременная чужим ребенком, Джейн заплакала.
– На каком ты сроке? – застенчиво спрашивает Сегундина.
– На втором триместре.
– Счастливая. У тебя уже не будет выкидыша.
Джейн понимающе кивает и советует не беспокоиться. Госпожа Ю не пригласила бы Сегундину в «Золотые дубы», если бы ее беременность находилась под угрозой. Это бы не имело смысла, так как «Золотые дубы» потеряли бы деньги. Здесь всем правит бизнес. Джейн замечает, что говорит, как Лайза, перенимая ее слова и ее всезнающий тон.
Ребенок двигается. Она почувствовала, как он начал шевелиться, гораздо раньше, чем это было с Амалией. Доктор Уайльд говорит, это естественно. Со вторым ребенком Джейн лучше «настроена» на свое тело. Но она считает, это потому, что второй ребенок сильней. С Амалией она была не так осторожна, ела бигмаки и чичаррон, причем последний целыми пакетами.
Сегундина скручивает прядь волос, подносит ее конец к губам и обсасывает, так что образуется острый кончик. Джейн говорит ей, что это дурная привычка, один из способов передать ребенку микробов. Сегундина краснеет, и Джейн сожалеет о своем резком тоне. Развязным голосом, тем, которым говорит Рейган, когда пытается заставить собеседника почувствовать себя комфортно, Джейн спрашивает:
– Судя по имени, ты второй ребенок? У тебя много братьев и сестер?
Сегундина отвечает, что у нее их семь.
Джейн делает вид, что удивлена, хотя на самом деле этого ожидала. Крестьянские семьи всегда большие.
– И вы все пронумерованы?
– Прима моя ата. Я вторая. Моих младших братьев зовут Септимо и Октавио.
Сегундина позволяет себе легкую улыбку.
– Твои родители хитро придумали. Цифры легче запомнить, чем имена! – шутит Джейн и радуется, когда Сегундина смеется. – А как ты попала сюда?
Джейн имеет в виду Америку. Она хочет знать, как Сегундина здесь оказалась, но та думает, что Джейн спрашивает о «Золотых дубах». Предполагается, что говорить о них не следует. Это оговорено в контрактах. Но Сегундина уже начинает объяснять, нервно тараторя:
– До того как попасть сюда, я работала в кулинарном бизнесе. Хозяйка рассказала о «Золотых дубах», о том, сколько денег я смогу заработать. Сначала это меня не заинтересовало. Как я объясню семье, что беременна? Может, они не поверят, что это работа. Может, они подумают… что-то постыдное.
Джейн сочувственно улыбается, заметив координатора в дюжине ярдов от них.
– Я попросила совета. И хозяйка сказала: если хочешь помочь семье, это лучший способ. Она помогла придумать историю, которую я им рассказала. Это ложь, но ложь во спасение.
Джейн заверяет, что ложь во спасение иногда необходима. Джейн тоже солгала Энджел и остальным в общежитии в Квинсе о том, почему ее так долго не будет. Почему она покидает Амалию.
– Когда сделали имплантацию, меня стало сильно тошнить. Я жила в общежитии – в Квинсе, вы знаете, где это? – и мне было тяжело. Эвелин – это моя хозяйка – разрешила остаться в ее квартире. В Рего-парке. Она там живет лишь со своей маленькой племянницей, такой спокойной девчушкой. Мали плачет, только когда у нее дерматит… И ночью, когда Ата позволяет ей поплакать, чтобы она скорее уснула.
Сегундина видит окаменевшее лицо Джейн и ободряет ее:
– Ата говорит, это путь ко сну. Видишь ли, Ата сущий эксперт по воспитанию детей.
Шум в помещении – звон столовых приборов, голоса девушек – внезапно стихает. Джейн смотрит на собеседницу, слова все еще срываются с ее губ, но доносятся откуда-то издалека. Та рассказывает, как ходила с малышкой Мали по магазинам, пока хозяйка доставляла пансит луг-луг клиентке, как Ата Эвелин рассказала ей о «Золотых дубах», а ее подруга Энджел одолжила одежду для собеседования.
Неужели она говорит об Ате? Об Амалии? Дрожащим голосом Джейн спрашивает у Сегундины:
– Так где находится та квартира?
Адрес, который называет Сегундина, принадлежит Джейн, а ребенок, который, по словам Сегундины, плачет по ночам, Мали.
В голове Джейн растет напряжение, перед глазами стоит белизна, точно началась вьюга. Сегундина все еще говорит, но Джейн не может разобрать слов. Что-то – рыдание? крик? – застревает в горле.
Потом перед ней стоит Тася, ее глаза блестят, как в лихорадке. Остальные филиппинки перестают болтать и пялятся на Тасю с Джейн, некоторые с разинутыми ртами.
– Ты что, не слышишь меня, Джейн? – спрашивает Тася так, будто говорит уже давно.
Джейн бормочет:
– Я не расслышала.
– Я повторю. Клиентка Рейган вовсе не китаянка. Я слышала, как госпожа Ю разговаривала с ней по громкой связи. Она американка, Джейн!
Джейн отводит глаза от растерянного лица Сегундины и смотрит на Тасю невидящим взглядом.
– Ты еще не поняла? – спрашивает у Джейн Тася, и глаза ее загораются еще ярче. – Это значит, что именно ты носишь китайского ребенка. Ты единственная, кто остался. Ты будешь богата!
Джейн резко встает, чуть не уронив поднос. Это слишком. Белизна в голове. Вся эта суматоха. Ей нужно собраться с мыслями. Она не может думать здесь.
Делия дергает Джейн за рукав. На ее лице завистливая улыбка. Тася спрашивает, рада ли она. Другие филиппинки разом начинают говорить – с Джейн, с Тасей, друг с другом. Перед ней так много шевелящихся губ. Джейн оставляет поднос на столе и бросается к двери.
В коридоре она прислоняется к стене. Проходящая мимо координатор спрашивает, хорошо ли она себя чувствует. Джейн кивает и встает перед ней, желая доказать, что она в порядке. Ей нужно только побыть одной. Ей хочется поскорее добраться до своей комнаты, но что, если Рейган там? Она не сможет сейчас вынести ее присутствия.
Джейн оцепенело идет к посту координатора. Она попросит выпустить ее на улицу. Пусть координатор назначит ей спутницу. Но пост окружен хостами. Одни возвращают устройства «Утерозвука», другие стоят в очереди, чтобы отметиться перед уходом на прогулку. На некоторых купальники, сине-зеленый нейлон туго обтягивает раздутые животы. Сегодня прекрасный день, довольно жаркий для начала июня, так что дорожки и бассейн будут переполнены.
Джейн спешит в крыло, где расположен фитнес-центр, бежит мимо тренажерного зала и лестницы к бассейну в цокольном этаже, а потом вниз по коридору к процедурным кабинетам, где делают пренатальный массаж или иглоукалывание от радикулита и других болей. Свет здесь приглушен, из скрытых динамиков доносится тихое журчание реки. Готовая разрыдаться и умолять одну из медицинских работниц позволить ей просто полежать в темноте, Джейн распахивает дверь.
В комнате почти совсем темно. Свет, проникающий из коридора, освещает Хулио, который неподвижно опирается на массажный стол. Он в агонии. Ухватился за металлические края стола так, словно цепляется за жизнь.
Сердечный приступ!
Нанай умерла от сердечного приступа. Упала замертво под дождем.
– Хулио! – кричит Джейн в панике, хотя из ее рта доносится лишь хриплый шепот.
И тут она видит Лайзу. Та сидит на корточках возле Хулио, спрятав лицо между его ног. Она почти пожирает его, упиваясь мужской плотью яростными, голодными толчками.
Хулио открывает глаза и, щурясь на свет, глядит в сторону Джейн, однако Лайза этого не замечает. Она продолжает свое занятие, пока Хулио не кладет руку ей на голову, чтобы остановить.
– Джейн? – спрашивает Лайза, но та уже отвернулась и уходит.
Ей кажется, что Лайза снова ее зовет, но в этом трудно убедиться, потому что теперь Джейн бежит, и стук ее туфель по деревянному полу оглушителен.
Джейн минует Делию и еще одну хосту. Те смотрят на нее странно, как будто она призрак. Джейн бежит мимо координатора, которая смеется, разговаривая в коридоре с госпожой Ханной. Они замолкают и окликают ее, задают вопросы, на которые она не может ответить, потому что бежит вперед, мимо столовой, мимо группы девушек, возвратившихся после прогулки с раскрасневшимися щеками, оставляющих на полу грязные следы.
– Джейн? – спрашивает Рейган, стоя перед ней с книгой в руках и глядя на соседку с беспокойством, словно у той что-то не так, как будто Джейн в беде.
Но с ней все в порядке.
– Не сейчас, – заявляет Джейн и бежит еще быстрей.
Она останавливается только тогда, когда видит перед собой Ив, помощницу госпожи Ю, сидящую за письменным столом. Та печатает что-то на ноутбуке, но поднимает голову, услышав топот ног Джейн. На фоне ее темной кожи загорается белозубая улыбка, но тут же гаснет.
– Мне нужно видеть госпожу Ю, – задыхаясь, произносит Джейн.
Она наклоняется, упирается руками в колени и тяжело дышит.
– По поводу чего? – спрашивает Ив.
Ее голос спокоен, однако брови нахмурены.
– По поводу всего.
