Рейган

– Это неправда, что у Ани был выкидыш. Ее заставили убить ребенка, – говорит Тася.

– Аня в порядке? – спрашивает Лайза неестественно тихим голосом.

Они инстинктивно оглядываются по сторонам. Координатор стоит в двадцати футах от них. Она разговаривает с новой хостой, прижимающей к груди рвотный пакет и трясущей головой так, словно у нее на шее ослабла какая-то защелка.

– Она католичка, – бесстрастно отвечает Тася. – Ее усыпили. Каким-то газом. Может, боялись, что у нее начнется истерика.

Лайза опускается на стул рядом с Тасей. Рейган остается стоять, хотя поднос, который она держит, становится все тяжелее, а место рядом с Лайзой пустое. Рейган волнуется. Результаты последнего УЗИ в порядке, но вдруг с ребенком что-то не так? Внутри, где никто не видит?

Тася внезапно озаряется сияющей улыбкой, которая занимает половину лица.

– Координатор смотрит в нашу сторону. Кажется, она меня подозревает.

– Где сейчас Аня? – спрашивает Лайза, тоже улыбаясь.

Это раздражает: тревога в голосе Лайзы противоречит улыбающемуся лицу.

Рейган, чувствуя, что ее подташнивает, ставит поднос на стол. Лайза отодвигает стул, освобождая ей место. Резиновые наконечники на ножках стула порвались, и на деревянном полу остаются две тонкие царапины.

– Я не спрашивала. Неприятности мне не нужны. Я не могу рисковать. – Тася комкает салфетку и встает. – Ну, поговорили, и хватит. Пожалуйста, продолжайте улыбаться, чтобы меня не заподозрили.

Рейган наблюдает, как Тася останавливается за соседним столиком поговорить с новой девушкой, которая тоже из Польши. Лицо ее сияет, как лампа, и искажено притворным смехом. Она может говорить о Холокосте или об автокатастрофе, в которой разбилось полсотни автомобилей, и никто об этом не догадается. Или, может быть, на этот раз все по-настоящему. Может, Тасю переполняет веселье несмотря на все, что случилось с Аней, ее подругой.

Тася направляется к мусорным бакам, ковыляя так, словно зажав между бедер баскетбольный мяч. Кто-то за филиппинским столиком окликает ее, и она останавливается. Широченная улыбка, безудержный громкий смех. Это перебор. Джейн, похоже, думает о том же и насмешлививо наблюдает за представлением Таси.

Не то чтобы Рейган знала, о чем именно думает Джейн. Она избегает Рейган с тех пор, как случилась неприятность с клещом. Как будто винит Рейган в своих бедах.

– Просто сядь, Рейг, расслабься. Ты не устала меня демонстративно избегать? – произносит Лайза набитым авокадо ртом.

– Я вовсе не избегаю. Просто ты мне не нравишься, – отвечает Рейган, зная, что это звучит по-детски.

Но она садится. Оттого, что она долго держала поднос, болит спина. Что еще остается?

– Бедная Аня, – произносит Лайза спустя некоторое время.

Рейган настороженно смотрит на нее, но Лайза говорит искренне.

– Бедная, – соглашается Рейган, представляя себе металлический стол и шелест бумаги. Представляет, как короткие ноги Ани раздвинуты, маска закрывает лицо, страшную тишину и сочащийся газ. Проснуться через некоторое время где-то совсем в другом месте, выскобленной, как дыня… Бр-р.

– У нее была сумасшедшая утренняя тошнота, помнишь? Ее тошнило двадцать четыре часа в сутки. А теперь она даже не получит бонуса, – качает головой Лайза. – Обидно. Особенно если она носила ребенка миллиардерши.

– Хватит! – взрывается Рейган, хотя она и собиралась не ввязываться в разговор. – Кому какое дело до этого проклятого ребенка! Вы не понимаете? Аню заставили сделать аборт. Как будто мы в Китае или где-то в этом роде. Это полностью нарушает…

– Контракт? Вовсе нет, – отвечает Лайза, не задумываясь. – Я согласна с тобой, Рейган, но мы все его подписали. Добровольно. Однако безобразие, что дефект плода не обнаружили раньше и не избавили Аню от душевной боли.

Рейган сглатывает. Она не даст Лайзе затянуть ее в свою кроличью нору.

– Интересно, пойдет ли Аня на реимплантацию? – произносит Лайза. – Ей очень нужны деньги.

Рейган молчит, не желая признаваться, что ничего не знает о нужде Ани в деньгах. Отказываясь спрашивать. Она знает только, что не хочет сидеть здесь и иметь дело с Лайзой, как будто та не виновата в отмене приезда Амалии.

Рейган запихивает рыбу в рот большими кусками, только чтобы накормить ребенка. Она не голодна. Жареный кабачок прилипает к гортани, и она запивает его соком сельдерея, еще более горьким, чем обычно.

Лайза, не обращая внимания, болтает о своих клиентах. Они фальшивы насквозь. Ведут себя, будто совершенно простые люди, посмеиваются над своими друзьями, которые ездят на лето в Хамптон на потрепанном десятилетнем универсале. Но они такие же, как и все богачи, которые привозят на ферму свои зародыши. Они только что купили огромное поместье поблизости. Рейган заметила, что Лайзы не было за завтраком? Клиенты вызывали ее к себе, чтобы она повеселилась с мальчиками. Теми, которых Лайза вынашивала. Ей пришлось помочь старшему подоить корову. Коровы новые, куплены вместе с курами и несколькими козами. Для них наняли постоянного работника. Клиенты посчитали, что жизнь на ферме, даже по выходным, пойдет мальчикам на пользу – научит ответственности, укрепит иммунитет. Кроме того, владение фермой предоставляет налоговые льготы.

– Но малыш был слишком напуган, чтобы доить корову. Поэтому он просто сидел у меня на коленях, – ухмыляется Лайза. – А потом жаловался, что молоко слишком теплое. Как будто корову надо было поместить в холодильник!

Рейган знает, что должна засмеяться. Всего несколько недель назад она бы так и сделала.

– Не могу поверить, что когда-то думала, будто они другие, – говорит Лайза, и вместе с сарказмом в ее голосе звучит тоска. – Я говорила тебе, что они спрашивали, не хочу ли я кормить грудью их третьего?

На другом конце столовой Джейн убирает со своего подноса грязную посуду. Рейган встает из-за стола и идет за ней.

– Не сердись, – просит Лайза. – Я просто соскучилась по Трою. А Джейн я очень люблю.

– Тогда зачем ты с ней так обошлась? Только не говори, что это не был расчет. Ты использовала ее, чтобы она прикрыла тебя, пока ты трахалась с Троем. Ты знала, что она слишком боится сказать «нет».

– Я пыталась ей помочь! Версия, будто ей захотелось посрать в лесу, была ее идеей. Я согласилась с ней, потому что не хотела, чтобы у нее были неприятности!

– Ты использовала ее.

– Тебя просто не оказалось рядом. Я бы использовала и тебя тоже!

– Ты бы не посмела. Вот что ужасно.

Уходя, Рейган даже не оглядывается. В коридоре она подбегает к Джейн и касается ее рукава.

– Да? – оборачивается Джейн, уже уходя.

Рейган пытается до нее достучаться:

– Ты слышала? Об Ане?

Джейн широко раскрывает глаза и смотрит в камеру, установленную на стене прямо над ними. Едва заметно покачивает головой, бормочет извинения и спешит прочь по коридору.

Рейган моргает. Она не хочет плакать здесь, среди этих женщин, и быстро идет в комнату, держа себя в руках, пока не оказывается в постели. Только тогда она чувствует себя в безопасности и успокаивается. Впервые за долгое время она скучает по Гасу. Когда брат был маленьким, он давал ей плюшевого зверька, если она плакала. Даже став старше, в одиннадцать или двенадцать лет, он садился рядом с ней, когда она бывала расстроена после ссоры с отцом. Он не двигался с места, пока не прекращались слезы.

Так было до того, как она окончила школу, до истории с лучшим другом Гаса. Не следовало так поступать, теперь она понимает. Но ей было лестно, что мальчик провожает ее взглядом. Он так мило краснел всякий раз, когда она подходила. Он не был похож на того, кто будет трепаться направо и налево, и, к его чести, держал происходящее в секрете несколько месяцев.

– Она просто ищет поддержки, – объяснил папа случившееся Гасу однажды за ужином.

К тому времени Гас уже знал о том, что сестра спала с его лучшим другом, и ненавидел ее за это.

Рейган растянулась на диване, стоявшем прямо за кухонным столом, в ушах были наушники, но звук она убрала, чтобы лучше слышать разговор. Она старалась не смотреть ни на отца с братом, ни на куски жареного мяса на столе. «Телятиной называют мясо деток коров, вы это знаете?» – спросила она незадолго до этого.

Гас поднял разговор о фотографии, которую Рейган подала на школьный конкурс, ее автопортрет. Ничего не понимающий директор счел его «порнографическим» и решительно отверг, хотя нет ничего непристойного в наготе. Тем более что снимок получился хорошим. Разозлившись, она выложила его в интернет – выпускной класс, какое ей дело? – и он распространился со скоростью света.

Гас жевал с приоткрытым ртом. Мамино место рядом с ним пустовало – она отдыхала в своей комнате. Мать снова потеряла машину рядом с супермаркетом и ждала несколько часов на солнце, пока парковка не опустела.

– Нет, папа, – возразил Гас, и Рейган почувствовала, как он буравит ее глазами. – Дело в том, что она шлюха.

Он потянулся за телятиной, не обращая внимания на сидящего между ним и блюдом отца, и, не извинившись, взял вторую порцию.

Муха ударяется о стекло. Раздается громкий сигнал, потом еще один. Рейган садится и опухшими глазами смотрит на «Уэллбэнд». Первый напоминает, что еженедельное УЗИ состоится через два часа, а другой сообщает, что она опаздывает на утренний сеанс «Утерозвука».

«Утерозвук», по крайней мере, забавная штука. Рейган заставляет себя подойти к столу координатора. Она улыбается веселой женщине, раздающей приборы, и идет в библиотеку, которая, к счастью, пуста. Она просматривает книги в твердом переплете на полке у входа в поисках чего-нибудь, что поможет скоротать время. Раньше они с Джейн и Лайзой болтали, отсчитывая часы «Утерозвука», сплетничали или смотрели кино, даже не замечая устройств, прикрепленных к их животам.

В глаза бросается знакомый синий корешок с серебряными буквами. «Песни невинности и опыта» Уильяма Блейка. Когда Рейган была маленькой, мама читала ей стихи именно из этого издания. Папа заставил ее выучить наизусть «Заблудившуюся девочку» и на званых обедах выводил дочь в пижаме, чтобы та прочла стихотворение его друзьям. Она же терпеть не могла быть в центре внимания и выступать, как цирковая собачка. Потом под дождем комплиментов она с пылающим лицом ныряла в папины объятия, и счастливый отец совал в ее карман доллар.

Рейган плюхается в мягкое кресло в дальнем конце комнаты, прикрепляет динамики «Утерозвука» к животу и вводит свой код. На экране появляется недельный плей-лист. Как обычно, ничего особенного. Моцарт, конечно. Речи Уинстона Черчилля, знаменитое выступление Стива Джобса и набор стихотворений, прочитанных знаменитыми актерами на языке оригинала, – вероятно, чтобы дать плоду толчок к многоязычию, – Шекспир, Рильке, Бодлер и Фрост. А потом Ли Бо.

Ли Бо? Что он делает в этой компании мертвых западных классиков? Клиенты Рейган китайцы? Неужели она та, кто вынашивает…

Она нажимает кнопку «воспроизведение», испытывая отвращение к самой себе. Оттого, что ведет себя, как Лайза.

Рейган наклоняет голову и смотрит в потолок, пытаясь вспомнить, каково здесь было не так давно, когда она была счастлива. Как радовалась она тишине фермы, ее герметическому спокойствию. Но что-то изменилось после трехмерного УЗИ, после клеща Джейн, ее подлого наказания и принудительного аборта Ани. Появилось тревожное ощущение, что ферма – это детально спланированная фабрика, созданная для клиента на другом конце провода доктора Уайльд, за красивым фасадом которой скрывается ее истинная суть. Рейган просто еще не уверена, в чем та заключается.

Это как-то связано с ее посещением Тейт Модерн. После окончания университета мама с папой подарили ей поездку по Европе. Мэйси встретила ее в Лондоне, где они долго пьянствовали, прежде чем Рейган отправилась на скоростном поезде в Париж, а Мэйси вернулась в Нью-Йорк, чтобы начать стажировку в банке. Они завалились в Тейт после ночных танцев на столах в шикарном клубе в Мейфэре, предназначенном только для его членов. Размазанная тушь на ресницах, бутылки «Эвиана» в сумочках. Они попали в боковую галерею, где висели пустые холсты: грубые, без краски, в идеальных рамах. Рассеченные посередине. Лишь один разрез. Глаза Рейган были прикованы к ним. Лучо Фонтана, должно быть, использовал очень острое лезвие, разрезы были такими ровными.

– И это искусство? – шутливо спросила Мэйси.

Но Рейган почувствовала освобождение.

Через застекленные окна-двери в библиотеке Рейган наблюдает, как садовник снимает брезент со столов и стульев. Он закатал рукава синей рабочей рубашки. Руки с выступающими костяшками, большие и узловатые, как неровные камни. Ее посещает почти непреодолимое желание распахнуть двери и проскочить мимо него. Босые ноги понеслись бы по упругой траве так, что заныли бы икры, легкие бы загорелись, а лоб залился потом. Может быть, он погнался бы за ней. Она бы бежала изо всех сил, загребая ногами листья. И, совершив круг, закончила бы бег там, где начала. Все остальное неважно, только бы напряжение мышц, пот в глазах и горящие легкие принесли забвение. Но хостам запрещено бегать на ферме чересчур быстро, и ей никогда не разрешат делать это без обуви. К тому же остается вопрос спутницы.

Она может лишь неторопливо прогуливаться с кем-нибудь в паре. Кем будет эта ее подруга?

Не обращая внимания на то, как расползается в груди чувство одиночества, Рейган подходит к окну с «Утерозвуком», прикрепленным к животу. Двое других рабочих, чуть поодаль, снимают брезент с бассейна. Скоро, может, даже сегодня, его наполнят водой. Она искупается. Это может помочь: холодовый шок, невесомость.

Невесомость. Именно в таком состоянии она представляет себе мать. Та одиноко плавает в чернильно-черном океане, привязанная к реальности тончайшей нитью. Еженедельный телефонный звонок призван удержать маму от полного исчезновения. Рейган перестала задавать ей вопросы, потому что она никогда не отвечает. Рейган просто говорит и говорит – в надежде, что голос придет на выручку. Может быть, даже высечет какую-то искорку.

В последнее время Рейган задается вопросом, существует ли мама вообще. Настоящая, а не та, которая живет, повинуясь командам отца. Как существует в животе Рейган ребенок, до которого пока что не достучаться. Где бы мать ни находилась теперь, она все еще может восхищаться округлостью полной луны – она обычно вытаскивала Рейган и Гаса из кроваток, чтобы те могли полюбоваться на ее идеальную симметрию. И, возможно, мать до сих пор поражает набитый людьми вагон метро, совершенно бесшумный, если не считать стука колес, потому что все – вплоть до трехлетнего ребенка, сидящего рядом с няней, – уткнулись в свои телефоны.

Если мать все это замечает, счастлива ли она?

Узнает ли она голос Рейган, даже если не может назвать ее имени?

Несколько часов спустя Рейган сидит за компьютером в медиазале. В ее почтовом ящике две статьи от папы – одна о подоходных налогах, другая о женщине, которая инвестирует в экологические технологии («Ты можешь преуспеть, делая добро, дорогая»). Они не разговаривали с тех пор, как поссорились из-за посещения мамы. Рейган знает от маминой медсестры, что Гас приезжал с тех пор уже дважды. Но он живет в Чикаго. Несправедливо сравнивать ее с братом, как это всегда делает папа. И Гас никогда не считал папино лицемерие оскорбительным, даже когда они были детьми. Всякий раз, когда Рейган поднимала тему папиных подружек, Гас затыкал уши и уходил.

Рейган нажимает кнопку «создать». На экране появляется окно, на нескольких языках напоминающее: то, что она собирается написать, подлежит контролю в соответствии с договором о неразглашении. Другими словами: держи язык за зубами, говорится на английском, испанском, тагальском, польском, французском, китайском, русском и португальском.

Рейган кликает: «согласна», но, прежде чем она начинает печатать письмо отцу, приходит новое, на этот раз от Мэйси. Никакого текста, только прикрепленное видео и тема заглавными буквами: «ГАЛА С УМА СОЙТИ. ПОЗВОНИ!»

Рейган не разговаривала с Мэйси с тех пор, как та стала знаменитой. Или якобы знаменитой. О ней писали в «Бизнес уорлд», журнале, на который папа был подписан десятилетиями и который Рейган никогда не читала. Согласно заметке, Мэйси вошла в тридцатку бизнес-лидеров моложе тридцати лет. В мире.

Рейган это кажется немного глупым. Что значит быть «лучшим лидером»? Кто это решает? Но отец был потрясен. Она, собственно, и узнала об этой новости от него, когда он прислал электронное письмо с прикрепленной статьей из «Бизнес уорлд», тема которого гласила: «ТВОЯ ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ВПЕЧАТЛЯЕТ».

Потом последовал целый поток писем. Статьи из «Гарвард бизнес ревью», вдохновляющие цитаты, увещевания, что Рейган может «сделать то же самое», если только найдет, где ее «страсти пересекаются с практичностью». (Имел ли он в виду прибыльность?)

Рейган вводит номер телефона Мэйси. Женщина, ответившая на звонок, переводит Рейган в режим ожидания. Чтобы скоротать время, Рейган открывает видеоклип, прикрепленный к электронному письму. Седеющий мужчина стоит у микрофона. Голосом, эхом отдающимся в похожем на пещеру зале, он говорит о Мэйси – о том, как, помимо изнурительной работы по продаже деривативов, бла-бла-бла, Мэйси заседает в банковском комитете многообразия и нескольких некоммерческих советах; о том, как она с отличием окончила университет Дьюка, несмотря на то, что совмещала работу с учебой; о ее бедном детстве в Балтиморе, где ее воспитывала бабушка, бла-бла-бла; о том, как она всего добилась сама в старых стоптанных туфлях… хотя, кхм… она давно сменила их на обувь «Джимми Чу». (По сигналу Мэйси несется к оратору, и ее золотые шпильки сверкают в свете прожекторов среди всеобщего одобрительного смеха.)

Рейган чувствует, как все внутри переворачивается, и ее охватывает раздражение – или, может быть, зависть.

Этот самодовольный тип несет полную чушь. Все, что он говорит, одновременно и правда, и ложь. Сказка, предназначенная для того, чтобы сделать богачей в зале счастливыми, поддерживать их веру в этот лучший из всех возможных миров.

Черная девушка из гетто все делает как надо, работает, играет по правилам. Все хорошо. Меритократия, ясно?

Вот только бабушка Мэйси была жутко умна и к тому же прекрасно образованна. Учительница математики средней школы со скромным домом на Тринидаде, куда Мэйси приезжала почти каждое лето. Ранняя смерть матери Мэйси была, конечно, трагедией, но ее жизнь была легкой прогулкой по сравнению, скажем, с жизнью Джейн. Вот Джейн действительно была бедной, причем бедной по меркам развивающейся страны, а не Америки; отец с матерью бросили ее, а бабушка умерла у нее на руках. Джейн работает не меньше, чем Мэйси, но вы никогда не увидите ее получающей какие-либо награды.

Рейган еще раз просматривает видео. Изящные складки красного платья Мэйси, блеск ее ровной улыбки. В обрамлении компьютерного экрана Мэйси выглядит одновременно и знакомой, и совершенно чужой. Это и девушка, которая обливает еду на своей тарелке кетчупом, и какая-то неведомая Мэйси, комфортно чувствующая себя в дизайнерском, обнажающем плечи платье без рукавов. Она и гибкая красавица, легко идущая на четырехдюймовых каблуках, и та Мэйси, которую Рейган застукала на первом курсе с голубоглазым парнем, грубияном с длинными патлами, совершенно неинтересным во всех отношениях кроме его родословной (одна из старых семей, принадлежность к которой гарантирует пропуск в университет Сент-Пол, а также незаслуженную популярность в определенных кругах Восточного побережья).

– Приве-ет, – произносит с подчеркнутой медлительностью Мэйси, когда наконец отвечает на вызов, и все снова в порядке. Это Мэйси. Не давешний манекен на экране.

Они сплетничают о расставании Мэйси со старым бойфрендом, о его последующей депрессии и воскрешении с помощью йоги. Мэйси рассказывает о своем новом парне, первом в ее жизни чернокожем со времен старшей школы. Он учился в Эксетере и в Гарварде.

– Он может оказаться тем самым, – воркует она, и у Рейган почему-то сжимается сердце.

– Я горжусь тобой! – говорит Рейган, чтобы сменить тему. – Но не так сильно, как мой отец.

Это шутка и проверка. Мэйси знакома с отцом Рейган.

– Ничего в этом такого, Рейг, – отвечает Мэйси, излучая фальшивую застенчивость.

А затем:

– Черт, мне пора бежать.

Она обещает позже прислать по электронной почте отчет с «полной информацией».

Рейган смотрит на экран компьютера. В ее ушах все еще звучит голос подруги. Мэйси не купится на это дерьмо – по крайней мере, раньше с ней никогда этого не случалось. Рейган ставит видеоклип на начало и просматривает его снова, затем еще раз, изучая, будто ища подсказки. Мэйси на экране. Темно-красное платье, столы с белыми льняными скатертями, орхидеи и звон столовых приборов. Гости в костюмах и нарядных платьях. Все они, вероятно, сами лучшие лидеры. Или бабушки лучших лидеров. Рейган ставит видео на паузу и разглядывает толпу в поисках бабушки Мэйси. Потом «перематывает» видео и смотрит опять.

«Ничего такого, Рейг».

Что-то касается изнутри живота Рейган. Трепетно, как птичье крыло. Ребенок? У Рейган екает сердце. Она откидывается на спинку стула и кладет руки на живот. Она ждет. Затем легонько постукивает указательным пальцем по коже, глубоко дыша, чтобы замедлить свое сердцебиение, а значит, и сердцебиение ребенка. Тук-тук, кто там?

Минуты тянутся одна за другой. Неужели она вообразила его себе, это едва заметное движение?

Держась за живот, она смотрит видео, все еще проигрываемое на компьютере. Мэйси ушла со сцены. Другой лидер, атлетически сложенный парень с розовой кожей, самодовольный, похожий на ирландца, теперь принимает почетную грамоту. Он беспечен и даже не впечатлен, как будто всего этого – столов, уставленных серебром и хрусталем, официантов, порхающих по залу с подобострастным вниманием, похвал и аплодисментов – следовало ожидать. Просто десерт. Ничего такого.

«Будешь ли ты лучшим лидером, как этот самодовольный кретин?» – молча спрашивает Рейган у мальчика в своем животе, внезапно на него обижаясь. Потому что это он. На последнем УЗИ доктор Уайльд сообщила в камеру приятную новость, даже не взглянув на Рейган, и отмахнулась от благодарностей клиентов. Но Рейган видела самодовольство в ее глазах, как будто доктор Уайльд собственноручно пришила плоду пенис.

Но ты уже лучший, не так ли?

Рейган думает о плоде внутри ее, он откормлен органической пищей, укреплен прописанными мультивитаминами, уже, вероятно, трилингв, учитывая полиглотские плей-листы на «Утерозвуке». И мужского пола. И богатый.

Разве не станет он когда-нибудь править миром?

По наитию Рейган начинает печатать предназначенное для «Бизнес уорлд» предложение издать специальный выпуск: «30 лучших вип-эмбрионов до 30 недель!» Там будут ультразвуковые снимки, измерения плода, записи о питании и росте зародыша. Описания маток, где обитают эмбрионы-лидеры, наряду со списками роскошной недвижимости. Увлеченная этим занятием Рейган опять чувствует шевеление. Это он? Он тоже готов поучаствовать? Барабаня своими эфемерными пальцами по стенке матки в предвкушении победы? Готовясь к прыжку…

Рейган поглощена своим проектом и не замечает, что дверь в ее стеклянную кабинку открыта. Беатрис, колумбийская хоста в конце первого триместра, выразительно покашливает.

– Ты закончила, Рейган?

Рейган извиняется, что столько времени провела в интернете, сохраняет свою работу и выходит из-за компьютера. Внезапно ее посещает желание увидеть Лайзу. Лайзу, чью голову Рейган недавно за обедом готова была оторвать, но которая поймет больше, чем кто-либо здесь, что все это – глупый список журнала «Бизнес уорлд», беззастенчивое восхищение отца ее подругой, полное восхвалений вручение наград – сущее дерьмо.

– Поберегись! – восклицает госпожа Ю, когда Рейган едва не сталкивается с ней в коридоре.

Хозяйка «Золотых дубов» идет с невысокой азиаткой в кроссовках и черных брюках.

– Простите, госпожа Ю. Я вас не заметила.

– Не волнуйтесь, Рейган. Познакомьтесь с Сегундиной. У нее только что было собеседование, и я показываю ей нашу ферму.

Рейган подает руку, и Сегундина, оторвав глаза от пола, но все же не поднимая взгляд слишком высоко, пожимает протянутую ладонь.

– Рейган на втором триместре, – поясняет госпожа Ю, поправляя длинную нитку жемчуга, дважды обернутую вокруг шеи. – Клиентка ее обожает.

– Ну, на самом деле она со мной не встречалась, – отвечает Рейган, повернувшись к Сегундине, которая стоит неподвижно, однако создает впечатление прижавшейся к земле собачонки.

– Пока нет, но она отслеживает все и очень довольна вами, – заверяет госпожа Ю, а потом, обращаясь к Сегундине, добавляет: – И «Золотыми дубами». Клиентка Рейган настоящий мировой лидер, и потому для нас большая честь, что она так вовлечена в наши дела.

– О, неужели моя клиентка здесь все-таки побывала? – спрашивает Рейган с притворной беззаботностью.

Госпожа Ю улыбается:

– Приятного дня, Рейган.

Рейган продолжает путь в комнату Лайзы, задаваясь вопросом, не проходила ли она, ничего не подозревая, мимо своей клиентки, и врывается без стука. В комнате царит кавардак – Лайза отказывается впускать горничных. Одежда свалена в кучу на кресле-качалке, на ковре россыпь журналов. На подоконнике стоит полдюжины полупустых кружек чая и фарфоровые миниатюры работы Троя, глянцевитые фигурки рельефных женщин, яркие и соблазнительные, как конфеты.

Рейган плюхается на незастеленную кровать Лайзы и углубляется в чтение старого номера «Артфорума». Вскоре дверь с шумом распахивается. Лайза не удивлена, увидев ее. Конский хвост на голове сбился набок, рубашка вывернута наизнанку, и она прижимает к животу скомканный свитер.

– Извини, что я… – начинает Рейган.

– Прекрати, – обрывает ее Лайза. – Я это заслужила. Предлагаю мир. Пойдем прогуляемся?

Лайза сует свитер в рюкзак. Они молча идут к столу, за которым сидит координатор, и прикладывают свои «Уэллбэнды» к считывающему устройству. Координатор смотрит на экран ноутбука и пристально изучает Лайзу.

– Давайте-ка сегодня пойдем по дорожкам, ладно, леди? И ненадолго. Ожидается дождь.

– Не беспокойтесь о нас! – произносит нараспев Лайза, хлопая ресницами.

Небо снаружи кобальтовое и ясное.

– Не похоже на дождь, – замечает Рейган, глубоко вдыхая свежий воздух.

– Держу пари, они будут следить за мной в прямом эфире. Поэтому лучше идти дальше, – бормочет Лайза, шагая впереди Рейган по направлению к лесу.

– Притормози!

Рейган ускоряет шаг, чтобы не отстать от Лайзы, которая марширует по дорожке, поворачивая то туда, то сюда, как будто заранее наметила маршрут.

– Что ж, это забавно, – говорит Рейган, когда Лайза наконец останавливается, запыхавшись. – А к чему такая спешка?

Лайза часто и тяжело дышит, наклонившись вперед и положив руки на бедра. Она вдруг улыбается.

– На этом участке еще нет камер. Хулио сказал, их установят в конце недели. – Дорожка, по которой они идут, короткая и тенистая, а дальше, впереди, спускается к пологой поляне. – Мы увидим, что кто-то приближается, прежде чем нас заметят.

– Трой здесь? – сердито спрашивает Рейган. – Если это так, я ухожу.

Она делает шаг назад, в сторону фермы.

– Увы, Троя здесь нет. К сожалению, – отвечает Лайза наигранно терпеливо. – Но у меня есть для тебя подарок. И для Джейн, если она заговорит со мной снова. – Лайза расстегивает рюкзак и вываливает его содержимое на землю. Вместе с мятым свитером и парой бутылок воды лежат две банки диетической колы и несколько больших батончиков «Сникерс». – Сюрприз!

Рейган смотрит на газировку и сладости долю секунды, прежде чем разразиться смехом. Она смеется так сильно, что сгибается пополам. Она терпеть не может Лайзу, но в то же время обожает, и ее переполняет глупая радость. Рейган хватает банку, все еще холодную на ощупь, и открывает. Та щелкает и шипит – так громко, что Рейган съеживается. Лайза тоже открывает свою банку, и они чокаются, хихикая, как две идиотки.

– За твое здоровье, – говорит Лайза, поднимая банку.

– За твое здоровье.

Рейган льет шипучку в рот. Химическая сладость. Шипение в горле и кофеин. Она перекатывает колу на языке, как делает отец со своими изысканными винами. Она глотает ее и глотает, пока больше не остается, а затем встряхивает перевернутую банку надо ртом, желая убедиться, что не пропало ни капли.

«Взбодрился?» – беззвучно кричит она своему маленькуму «випу», чувствуя себя в высшей степени живой.

Рейган смотрит на Лайзу, которая тоже допила свою колу, и снова начинает смеяться. Сквозь хохот она рыгает – влажно, громко и целые полминуты.

– Что это за варварство? – с трудом выговаривает Лайза.

Она тяжело дышит от беззвучного смеха, и по ее лицу текут слезы.

Рейган комкает банку, берет «Сникерс» и рвет обертку зубами.

Она откусывает кусочек, затем запихивает половину батончика в рот, и на мгновение мир исчезает в его сладости. Сквозь нее смутно пробивается звон. Это «Уэллбэнд» напоминает, что пришло время УЗИ. Она не должна опаздывать, но не может остановиться и откусывает еще кусочек. А потом еще один.