Глава десятая

Явление героя

– Не надо было бегать от ментов, – уверенно сказал шофер. – Никому еще не удавалось от них убежать.

– Неправда, – возразил я. – Мне однажды удалось. Когда я в вытрезвон попал.

– Ты был в вытрезвителе? – сморщилась Аня и даже слегка приподнялась с моих коленей.

– Да. А что здесь такого?

– Не знаю, – замялась Аня. – Как-то… не знаю…

– Не знаешь, тогда и не говори. Каждый мужчина должен посадить дерево, построить дом и побывать в вытрезвителе.

– Не побывать в вытрезвителе, а родить сына.

– Что за чушь? Родить сына должна женщина, а мужчина – побывать в вытрезвителе. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Рассказ про то, что при оплате счетов нужно быть предельно внимательным

А начинался тот день очень даже здорово. Мне выплатили зарплату. Неожиданно выплатили. Раньше срока. И больше положенного. Мне тогда зарплату на сто долларов подняли.

Я вызвонил Артура. Мы встретились в кафе на Казанской, бывшей Плеханова. Вызвонили еще кое-кого и к вечеру, признаться, изрядно нагрузились.

Кое-кого мы отправили по домам, а сами пошли к Артуру. Точнее, к жене Артура. На канал Грибоедова.

Идем по каналу Грибоедова. Почти пришли. Уже Вознесенский переходим, бывший Майорова. Осталось два дома пройти.

И тут случилось непредвиденное. Переходя Вознесенский, я слишком взял влево и врезался в милицейскую машину. Не она в меня врезалась, а я в нее. Она не могла врезаться, она на месте стояла.

Менты, конечно, опешили. И какое-то время молчали от удивления. А потом потребовали предъявить документы.

Документов у меня, разумеется, не было. Зачем мне документы? В бухгалтерии меня в лицо знают, зарплату без документов выдают. Да и не ожидал я, говорю же, этой зарплаты.

– Поедешь с нами, – сказал жирный мент.

Странная логика. С документами, значит, человек может врезаться в ментовские машины, а без документов – строго воспрещается.

Артур за меня заступился. У него-то документы были. Он же лицо кавказской национальности, он всегда с собой документы носит.

– Он не пьяный, – сказал Артур про меня. – Ну, не так чтобы сильно пьяный.

– Трезвый, как стеклышко, – подтвердил я. – Просто зазевался и не заметил вашу машину.

– А ну-ка пройдись, – скомандовал мент.

– Легко. Я могу даже по поребрику пройтись.

Это было уже лишнее. По тротуару я, наверное, прошел бы шагов пять-семь. А с поребрика свалился на втором шаге, хоть и разводил руки в стороны, как канатоходец Тибул.

Поскольку ходил я неуверенно, меня посадили в машину. И отвезли в вытрезвитель.

А я перед этим какого-то мистического триллера насмотрелся. И мой отравленный алколоидами мозг переклинило. Показалось мне, что не менты меня везут, а бандиты. Честно говоря, разница-то и в самом деле невелика.

Сильно я, признаться, струхнул. Даже вспотел от страха. И когда жирный мент меня из машины выводил, я его оттолкнул и побежал. Мент – жирный и неповоротливый, а я в то время был худым и юрким. Убежал я от мента.

Попетлял по подворотням и выскочил на какую-то трассу. Порылся в карманах – долларов нет. Ясное дело, жирного работа. Но рубли кое-какие остались.

Я тормознул машину. Чтобы до Артура доехать.

И снова мозг, убитый алколоидами, переклинило. Я начал торговаться с водителем. Из-за пятидесяти рублей. Вместо того чтобы сматывать по-быстрому, устроил торг. Наверное, украденные жирным ментом доллары так на меня подействовали. Вконец расшатали и без того слабую психику.

В цене мы не сошлись, и водитель уехал. А следующей машиной, которую я тормознул, оказался «уазик» с жирным ментом.

Жадность – один из гнуснейших человеческих пороков. Предательство, в конце концов, может быть возвышенным. Предать можно ради высоких идеалов демократии и прав человека. Как Брут Цезаря. Трусость – похуже, но и она бывает благородной. Удрал же я от жирного менты с перепуга. А жадность – это всегда низко и омерзительно.

Поэтому я не больно-то и расстроился, когда меня в вытрезвон доставили. Поделом вору и мука. Нет, неправильно. Вором-то выступил жирный мент, а он никакой муки не испытал. Если только муку совести, но в этом я сильно сомневаюсь.

В вытрезвоне меня, надо сказать, не обижали. Даже в туалет водили, хоть и под конвоем.

И сосед попался интеллигентный. В очках, как и я. Правда, немного буйный. Всю ночь требовал, чтобы его на работу отпустили.

Короче говоря, всем хорошо, только холодно. Вместо одеяла одну простынку дают. Думают, что от холода человек быстрее протрезвеет. Но никакого холодного душа – врать не буду.

Утром меня разбудили, выдали одежду и отвели к дежурному.

– Можно идти? – спрашиваю.

– Нельзя, – говорит дежурный. – Сейчас тебя в суд повезем.

Как вы уже поняли, людей хлебом не корми, только дай меня в суд отвезти. Просто наваждение какое-то.

– И что мне будет?

– Ничего не будет. Штраф выпишут и отпустят.

– Хорошенькое, – говорю, – дело – штраф. Вчера у меня триста долларов свистнули, а сегодня еще и штраф впаяют.

– Кто у тебя триста долларов свистнул? – заинтересовался дежурный по вытрезвителю. – Наши?

– Не ваши. Мент, который меня привез. То есть, прошу прощения, милиционер.

– Жирный, что ли?

– Жирный.

– Этот может, – сочувственно сказал дежурный.

Я сидел и угрюмо смотрел в пол.

– Ладно, – сказал дежурный, все так же сочувственно. – Не будем мы тебя в суд отправлять. Вел ты себя хорошо, а наказание свое уже получил.

– Это, – говорю, – точно.

– Вот тебе квитанция. Счет за услуги вытрезвителя. Оплати в течение трех дней.

– Тысяча рублей? А цены в вашей гостинице кусаются. Дороговато за номер без удобств, да еще и с соседом.

– Тебя что-то не устраивает?

– Нет-нет, меня все устраивает. Счет обязательно оплачу. Не так уж, в принципе, и дорого. Президентский номер в «Невском паласе» вообще тысячу долларов стоит.

– В следующий раз, как напьешься, дуй в президентский номер.

– Непременно, – говорю я и выхожу на улицу. Вдыхаю, так сказать, воздух свободы полной грудью.

Поймал машину и, не торгуясь, поехал к Артуру. Опять же – к чести вытрезвона – все рубли мне вернули. И даже мелочь.

У Артура я застал самого Артура и полбутылки коньяка. Я, естественно, похмелился.

– Домой поедешь или здесь меня подождешь? – спросил Артур.

– А ты куда намылился?

– Как куда? На встречу с Явлинским.

А мы тогда были активистами петербургского «Яблока». И не просто активистами, а членами руководящего органа.

И с нами, членами руководящего органа, Григорий Алексеевич Явлинский устраивал встречу. Закрытую встречу. Хотел поведать нам по секрету, почему он выборы проиграл.

Приезжаем мы с Артуром в офис. На улицу Маяковского. Заходим в кабинет товарища Резника, нашего местного партайгеноссе.

– Вы откуда такие? – настороженно спрашивает Резник.

– Я, – говорит Артур, – из дома, а этот – из вытрезвителя.

– У тебя, – говорю я Резнику, – коньячку не найдется?

Резник, как давеча дежурный, тоже начинает злиться.

– А ты не мог, – обращается он к Артуру, – его в вытрезвителе задержать, пока встреча с Явлинским не закончится?

– Он сам оттуда вырвался.

– Ничего, – говорю, – я не вырвался, а ушел с высоко поднятой головой.

– Его нельзя на встречу.

– Меня можно на встречу. А если «Антиполицай» купить, так не то что можно, а даже нужно.

В общем, дали мне «Антиполицай» и велели сидеть тихо.

Я и сидел тихо. До поры до времени. Пока Григорий Алексеевич не начал нести несусветную чушь. Как, мол, его президент любит, и как, мол, бояре президента не слушают и его, Явлинского, не любят.

Вот и скажите: мог ли я смолчать? Могла ли моя совесть пропустить подобную ерундистику? Как бы я после этого людям в глаза смотрел? Как бы детей своих воспитывал, если бы они у меня ненароком появились?

Я, конечно, руку поднял и спрашиваю:

– Вы сами-то, – говорю, – верите в то, что говорите?

Народ, конечно, встрепенулся. Зашептался. Неловкость почувствовал. Не принято у нас было так с вождем разговаривать.

Резник аж вспотел от волнения. Указывает на меня и говорит, что я, дескать, плохо себя чувствую. Не может же он сказать, что меня только что из вытрезвона выпустили. Это, так сказать, бросает тень на персональный состав нашего руководящего органа. Можно сказать, компрометирует петербургскую организацию.

Явлинский сказал чего-то невразумительное, а я остался весьма собою доволен. Меня, знаете ли, на философские размышления потянуло. Почему, думаю, жизнь так устроена: чтобы сказать вождю правду, нужно непременно попасть в вытрезвитель. Не говорится почему-то правда на трезвую голову.

А ведь Явлинский всего лишь маленький локальный царек в маленьком убогоньком коллективе. Ему не здесь, так в другом месте растолкуют, что к чему. А Самый Главный? Самому Главному и вовсе никто глаза не раскроет. Недаром наша власть ведет борьбу за трезвый образ жизни. Боится правду услышать.

Может, меня совсем затянуло бы в метафизическую трясину, но, к счастью, у Резника после встречи нашелся коньяк.

От коньяка философический настрой прошел и потянуло решать практические вопросы.

– Не могу, – говорю, – я счет оплатить.

– Почему?

– Стыдно.

Ну сами подумайте. Прихожу я в «Сбербанк». Подхожу к окошечку. А милая операторша с зачесом на голове меня спрашивает:

«За что хотите заплатить, прелестный юноша? За квартиру? Или за телефон?»

«За вытрезвон».

Операторша, конечно, краснеет от негодования. Ярость благородная переполняет ее сбербанковское нутро. И она объявляет в микрофон:

«Смотрите, люди добрые. Этот мерзавец, этот поддонок общества пришел сюда, чтобы заплатить за услуги медицинского вытрезвители. Они мешают нам жить, товарищи! Запомните это лицо и плюйте в него каждый раз, когда встретите на своем пути».

И все, конечно, возмущаются. Плюются. Кто на пол, а кто и в меня. Кричат и руками машут. А с виду, дескать, такой приличный юноша. Вот и разберись тут, кто добросовестный налогоплательщик, а кто бандит с большой дороги.

А какая-нибудь хитрая старуха вдруг вой поднимет:

«Мать честная! У меня пенсию украли. Всю пенсию из сумочки вынули. Не иначе как этот алкоголик».

Толпа мгновенно превращается в обезумевшего зверя, набрасывается на меня и разрывает в клочья.

– Тебе, пожалуй, хватит, – сказал Резник, разливая коньяк.

Я не мог с этим согласиться.

– А ты не оплачивай этот счет, – предложил Артур.

А как я мог не оплатить? Я в то время с родителями жил.

Открывает, значит, мама почтовый ящик, а в ящике уведомление. Так, мол, и так: ваш сын не оплатил счет за услуги медвытрезвителя. Просим немедленно погасить задолженность.

И все, что должна была высказать операторша в «Сбербанке», я услышу от родной мамы. Не должна мама знать о моих злоключениях. Пусть это останется для нее тайной.

– Я могу твой счет оплатить, – сказал Артур. – Мне не стыдно.

Я, разумеется, с радостью откликнулся на это гуманное предложение.

Недели через две прихожу домой. И мама показывает мне уведомление. Так, мол, и так: ваш сын не оплатил счет за услуги медвытрезвителя. Просим немедленно погасить задолженность.

Звоню Артуру.

– Ты что же, гадина, счет не оплатил? Ты что же, сволочь паршивая, меня перед родителями подставляешь? Сам же, главное, взялся. Никто, главное, за язык не тянул.

– Я оплатил счет, – уверенно заявил Артур. – Могу квитанцию предъявить.

И возникло в моем мозгу подозрение. Я после вытрезвона долго не пил, так что мозг работал исправно.

– Ты, – говорю, – на чье имя счет оплатил?

– На свое.

– Идиот! – вырвался из души дикий крик. – Ты не понимаешь, что платить надо было на мое имя?

– Не догадался.

Счет в итоге мама оплатила. А в вытрезвоне, наверное, сильно удивились. Оплачивает человек счет. Совершенно посторонний человек. Никогда у них не бывавший.

Видимо, думают в вытрезвоне, он себе на будущее место забронировал. Знает, что рано или поздно попадет, вот и решил заранее заплатить, пока деньги есть. Дело хорошее. Он теперь у нас льготник. В любой момент может прийти и переночевать. Милости просим.

* * *

Когда я заказал очередную порцию, Жора заметил, что все мы сегодня попадем вытрезвитель, но не у всех там оплачено.

– Не боись, – успокоил я Жору. – Вытрезвоны давно позакрывали. Пей – не хочу.

– Я не хочу, – сказал Жора.

– Не хочешь – не пей.

– А твой друг все-таки придурок, – засмеялся водитель.

– Артур? Нет, он не придурок.

Умная мысль посетила мою глупую голову.

– Он совсем не придурок. Он тот, кто нам нужен. Он тот, кто прорвет блокаду, в которую мы угодили.

Я набрал Артура.

– Ты где? С Васгеном? Приезжай сюда, надо проблему решить. Какую? Тут некоторое количество рассерженных молодых людей желает призвать нас к ответу. Где я? В кафе на Турку. Знаешь это кафе? Очень хорошо.

– Какой еще Вазген? – возмутился водитель. – Нам своих вазгенов хватает.

– Ты достал со своим национализмом! – завелся Жора.

Мне пришлось его поддержать:

– Я согласен. Твоя национальная политика, приятель, завела нас в тупик. К тому же Васгеном мы называем Василия Геннадьевича, но он сюда не приедет. Приедет один Артур. И, уверяю, решит проблемы.

– Он русский? – на всякий случай уточил шофер.

– Заткнись. Сиди и помалкивай, – на всякий случай предупредил его Жора.

Я чувствовал себя хорошо. Мне хотелось увидеть Артура, хотя не очень хотелось уходить из кафе.

– А я за Советский Союз, – неожиданно сказал оператор, разливая коньяк.

– Я тоже, – поддакнул шофер.

– Ты не можешь быть за Советский Союз, – злобно возразил оператор. – Или ты за Советский Союз, или за Россию для русских. Одно из двух. Выбирай.

– Не хочу я выбирать.

– Нет, выбирай.

– Отстань от меня.

– Друзья мои, – сказал я самым благодушным тоном. – Не будем ссориться. Советский Союз приказал долго жить, и попытка его восстановить – дело слишком дорогое.

– Я бы никаких денег не пожалел, – упрямо заявил оператор.

– Это смотря чьих денег.

В 1996 году мы с приятелем ехали в Ялту. На поезде. Ночью к нам пришли украинские пограничники.

– А вы, конечно, пьяные в доску? – спросила Аня.

– Почему обязательно пьяные? Не так уж часто я бываю пьяным. Я не виноват, что истории, заслуживающие внимания, случаются лишь тогда, когда я немного выпил. А в поезде, мы, между прочим, вообще пили шампанское.

И приходят украинские пограничники. Везете ли, спрашивают, валюту?

– Везу, – отвечаю я. – Доллары.

– Почему они не задекларированы?

– Я не знал, что надо декларировать. Нам проводница сказала, что не надо.

Пограничники смотрят на проводницу.

А проводница, шмара, идет в отказку. Ничего я, дескать, не говорила.

– Как не говорила?

– Так не говорила.

Я только руками развожу.

– Придется заплатить штраф, – говорят пограничники.

– Какой еще штраф?

– Заплатите сто долларов и езжайте себе дальше.

И взыграла во мне национальная гордость великоросса. Вырвалась наружу обида за разрушенную и разоренную Родину. Да и денег, честно говоря, жалко.

– Никаких, – говорю, – долларов я вам не дам. Я, – говорю, – в своей стране нахожусь. В Советском Союзе.

– Тогда, – говорят пограничники, – сходите с поезда. На месте разберемся, в какой стране вы находитесь.

А мне, понимаете ли, сходить в Харькове не с руки. Я вообще-то в Ялту еду. Зачем мне Харьков? Ялта гораздо лучше Харькова.

Ну я, разумеется, скис. Заскулил. Давайте, мол, договоримся.

– Двести долларов, – сказали пограничники.

Делать нечего. Отдал я двести долларов.

Пограничники ушли, а я все о национальной гордости думаю. Что же это получается? Я, конечно, предатель. Я отрекся от Советского Союза, чтобы в Харькове не сходить. Да еще лишние сто баксов уплатил за свои патриотические убеждения. Нет мне прощения.

Но ведь украинские пограничники гораздо хуже меня. Они за сто долларов отреклись от независимости Украины. Признали мое право считать ее частью Союза Советских Социалистических Республик.

Приятель отреагировал на мои размышления скептически:

– Ты им еще соточку зашли, они Крым российским признают.

Нет, думаю. Я лучше на эту соточку в Ялте портвейна выпью. Будь он хоть российский, хоть украинский.

– Крым наш, – процедил оператор.

– Зачем он тебе нужен? Там комнатенку в три квадратных метра снять дороже, чем дом в Болгарии.

– В Крыму плохо, потому что он не наш, – настаивал оператор.

– Ты в Сочи съезди, – предложил Жора, – и на ценник взгляни.

– И все-таки жалко, что Крым не наш, – внесла Аня и свою лепту в геополитический диспут.

– А мне Крыма не жалко, – сказал я. – Мне Эстонии жалко.

– Почему?

– Там хорошо. Был я там в две тысячи седьмом году.

Рассказ про салаку и метеорит

Когда я вернулся из Эстонии, знакомые лезли с одним и тем же вопросом. Не сильно ли мучили меня эстонские националисты? Успокаиваю тех, кто снова хочет спросить: нет. Меня принимали прекрасно. Я вообще никаких националистов не видел. Мне и нахамили-то за всю поездку один раз. Русская проводница в поезде Таллинн – Санкт-Петербург. Да и то, я уверен, не со зла, а чтобы напомнить: ты, дружок, едешь на Родину.

Правда, я находился в Эстонии на положении знатного гостя, изучающего развитие туризма в этой стране. Так уж вышло. Поэтому на объективность не претендую. Что видел – то пою. Возможно, сбивчиво и бестолково.

Я видел Бронзового солдата. Где он стоял, где стоит и где будет стоять. На этом тему закрываю.

– Да, русские нас освободили, – сказал мне один эстонец. – Но почему после этого они не ушли?

У меня нет ответа.

А еще одного эстонца спросили, когда было лучше – сейчас или при советской власти. Не я спрашивал, мне бы такой вопрос в голову не пришел. Эстонец походил на сильно пьющего жителя Ленинградской области. Он был то ли моряк, то ли рыбак, а еще – собственник куска земли у озера, на котором располагалось нечто вроде лодочной станции. Обветшалый сарай, а на сарае краской выписан веб-адрес.

Наш город он почему-то называл Петроградом.

– Сейчас свобода, – ответил то ли моряк, то ли рыбак. И тут же перестал походить в моих глазах на жителя Ленинградской области. – Но сколько в советские времена салаки ловили! А сейчас салаки считай что нет. Химия, круизные лайнеры – вся грязь в море.

Салаки в Эстонии навалом. Она признана национальной рыбой, что, как мне кажется, говорит о непритязательности народа. Тем не менее, экология – лучшее средство закончить с политикой. Все-таки при одном море живем.

Я не уверен, что эстонцы любят русских. Я даже не уверен, что я сам их люблю или, на худой конец, хорошо отношусь ко многим. Хотя отношусь к ним – это точно. Короче говоря, «идите направо, а там будет вокзал» – этого больше нет.

Правда, у русских женских фамилий в Эстонии зачем-то отобрали женский род. Нас сопровождала молодая особа, которая по паспорту значилась Эва Петров. По-моему, это неумно. Впрочем, я обещал закончить с политикой. Об остальных национальных проблемах посмотрите по телевизору.

Эстонцы сдержанны и неторопливы. Но в меру.

– Финны похожи на нас. Только они медленнее.

Кстати, на своем языке эстонцы говорят очень быстро. И на английском тоже быстро. Гораздо быстрее меня.

И в отличие от меня они большие патриоты. Маленькая страна. Но в ней все особенное.

Хаапсалувские яблоки не похожи на все остальные. А хаапсалувскими грязями пользовали самого государя-императора. А еще в этом Хаапсалу самый длинный в Европе железнодорожный перрон. Железная дорога при этом не работает, но это мелочи.

На острове Сааремаа эстонцы совсем не те, что в материковой части. А на соседнем островке Муху – совсем не те, что на Сааремаа. Чем-то они отличаются. Я, по правде сказать, на глаз не приметил и забыл. Съездите – посмотрите. В Эстонии вообще 1500 островов. А в Латвии – ни одного. Это тоже предмет национальной гордости.

С эстонской национальной гордостью я до конца не разобрался. Был такой писатель Юхан Смулл. Председатель Союза писателей ЭССР в советские времена. Автор поэмы «Я – комсомолец». То есть чистой воды коллаборационист. И памятник ему перенесли из Таллинна на хутор, где он жил, а я – был. Но все же о том, что этот Смулл – лауреат Государственной премии СССР, а один его роман переведен на русский язык, нам говорили с гордостью. Самое время перейти к языкам.

В России говорят по-русски. За границей – по-английски. Закон исключенного третьего. В Эстонии он не работает. Как мне показалось.

Мои российские сотоварищи по путешествию все время жаловались, что где-то они заговорили по-русски, и их не поняли. Меня везде понимали. Может быть, лицо у меня абсолютно не оккупантское. Или настолько тупое, что на нем отпечатано незнание иностранных языков. Один раз в магазине я спросил что-то по-английски, а продавщица перешла на русский. Очень было обидно. Можно подумать, они говорят How much? без акцента.

Но это я сам довыпендривался. Просто очень приятно начинать говорить по-английски, зная, что если увязнешь, можно перейти на родной язык.

Зато с эстонским дела обстояли по-другому. В последний день я пошел в банк (по-эстонски – pank) менять деньги. И, как водится, говорю:

– Тере.

То есть – здравствуйте. Тут мне как начали втирать по-эстонски. Пришлось сознаться в своей национальной принадлежности. Но я был счастлив. На пятый день я сумел произнести два слога без акцента. Днем раньше эстонская лошадь, на которой я катался, не понимала, когда я обращался к ней по имени, также состоящему из двух слогов. А еще говорят – сложный язык. Главное – говорить везде «тере» и улыбаться. Ведь оккупанты, как правило, не делают ни того, ни другого.

Вообще говоря, в Эстонии я изучал туризм. И очень удивился. Оказывается, туризм у них развит. И еще как. Я-то думал: кому они нужны, если мы к ним не ездим.

Нужны. В Эстонию приезжают финны, немцы, шведы, безостровные латыши. Еще мне встречались две семидесятилетние голландские старушки и одна испанская журналистка. В Пярну я слушал концерт группы из ЮАР. Говорили, где-то на этих вполне объятных просторах затерялись австралийцы.

Русские в этом потоке составляли 10 %.

Эстонцы делают туризм из ничего. То есть из всего. Ну старый Таллинн – это понятно. Красиво. И очень удобно. Пространство – меньше моего купчинского двора. Ресторанов и кафе – больше, чем во всем Приволжском федеральном округе.

Но у них процветает и сельский туризм. Раскручивается и пиарится все.

Упал метеорит. Я из экскурсии так и не понял: то ли семь тысяч лет назад, то ли в 1947 году. Да и не важно – когда. На этом месте строится гостиница. Разумеется, с музеем метеоритики (вроде бы есть такая наука) и двумя каменными медведями ростом метр семьдесят (не знаю, для чего я это запомнил и для чего рассказал).

Но музеем, разумеется, хрен кого завлечешь. Не беда. Можно придумать легенду. Если оббежать лужу (она же – кратер) – будет счастье. А если купить у бабушки кусочек метеорита – будет потрачено какое-то количество эстонских крон и тоже, естественно, счастье. Финны, немцы и безостровные латыши как угорелые бегают вокруг кратера, как будто у латышей от этого появятся острова, а у финнов – дешевая водка.

В Таллинне на счастье нужно оторвать пуговицу у трубочиста. По слухам, смекалистые трубочисты по этому поводу застегивают одежду на «молнию», но пуговицы у них все равно отрывают. Как – не спрашивайте. Таллинн – город легенд и загадок. Не буду пересказывать путеводитель.

Есть болото. Обычное. Торфяное. Там прокладываются деревянные настилы и по ним водят туристов. А самым настырным, вроде нас, выдаются пластмассовые приспособления по типу ласт. В них туристы шагают по болоту, вспоминая фильм «Собака Баскервилей», а те, кто постарше и помеланхоличнее, – «А зори здесь тихие».

Эстония повергла меня в тоску. По Родине.

Это моя несбывшаяся мечта. Маленькая балтийская страна. В нашем случае – город.

Собственно, в сельской Эстонии нет ничего такого, чего не было бы в Ленинградской области. По большому счету. Но там почти нет соотечественников. И это – главное.

* * *

Оператор смотрел исподлобья:

– Вот и вали в свою Эстонию.

– Следующим летом – обязательно.

– Навсегда вали.

Очередной конфликт вполне созрел, когда в кафе заявился Артур.