8
Увеличиваясь в размерах, омар становится смелее и уходит дальше от берега, хотя никогда не утрачивает инстинкт копания и никогда не расстается с привычкой в случае необходимости прятаться под камнями.
«Американский омар: изучение его повадок и развития», Френсис Хобарт Херрик, д-р философии, 1895
Отмель Джорджиз-Бэнк в конце ледникового периода была лесом – прекрасным, густым и первобытным. В этом лесу были реки, горы, водились звери. Потом море поглотило его, и Джорджиз-Бэнк стала одним из самых замечательных мест для рыболовства на земле. Эта трансформация заняла миллионы лет, но европейцы, прибыв в Новый Свет, довольно скоро обнаружили это место и рыбачили там просто адски.
Большие рыболовные суда приплывали сюда с сетями за самой разной рыбой – морским окунем, сельдью, треской, скумбрией, за разными китами, кальмарами, тунцом, рыбой-меч и так далее. Прибывали и те, кто тащил за своими судами тралы по дну, добывая морских гребешков. К концу девятнадцатого века отмель стала плавучим международным городом: немецкие, русские, американские, канадские, французские и португальские корабли вылавливали здесь тонны рыбы. На каждом корабле рыбаки убирали выловленную рыбу в трюмы лопатами, как кочегары швыряют уголь в топку. Все корабли оставались здесь на неделю, а то и на две. По ночам огни сотен кораблей освещали воду, словно фонари в небольшом городке.
Корабли и лодки, находившиеся в открытом море, в половине суток хода от берега, становились легкой добычей плохой погоды. Штормы разыгрывались быстро и грубо, они могли уничтожить всю флотилию и разорить любую рыбацкую артель. К примеру, деревня могла отправить несколько рыбацких суденышек на Джорджиз-Бэнк, а несколько недель спустя эта деревня становилась поселением для вдов и сирот. В газетах печатались списки погибших и тех, кого они осиротили. Пожалуй, это был апогей трагедии. Нужно было сосчитать тех, кто уцелел, определить, сколько человек осталось на материке без отцов, братьев, мужей, сыновей и дядей, которые могли их прокормить. Что с ними станет?
«46 ПОГИБШИХ, – мог гласить заголовок статьи. – 197 ИЖДИВЕНЦЕВ ОСТАЛИСЬ БЕЗ СРЕДСТВ К СУЩЕСТВОВАНИЮ».
Цифры были печальные, и эти цифры всем следовало знать.
Но добыча омаров не такова, как рыболовный промысел, и никогда такой не была. Конечно, ловить омаров тоже опасно, но не настолько, насколько опасно ловить рыбу в открытом море. Далеко не так опасно. Города ловцов омаров не теряют бойцов целыми батальонами. Добытчики омаров выходят на лов поодиночке, но они редко сильно удаляются от берегов и обычно засветло возвращаются домой, а потом съедают пару кусков пирога, выпивают пару банок пива и заваливаются на диван в сапогах. Они не плодят толпы сирот и вдов. Вдовы в общинах ловцов омаров единичны. Их мужья могут погибнуть от редких несчастных случаев, по-дурацки утонуть, стать жертвой странных туманов или бурь, которые налетают внезапно и так же внезапно исчезают, не принося больших разрушений.
Так случилось с миссис Поммерой, которая в тысяча девятьсот семьдесят шестом году была единственной вдовой на острове Форт-Найлз, то есть единственной вдовой рыбака. Она была единственной женщиной, чей муж погиб в море. Что ей давало такое положение? Очень мало. Тот факт, что ее супруг был пьяницей, свалившимся за борт в тихий солнечный день, принижал катастрофические масштабы этого события. Шли годы, и ее трагедия мало-помалу забывалась. Миссис Поммерой сама была похожа на тихий солнечный день. Она была такой милой, что люди с трудом вспоминали о том, что ее надо жалеть.
К тому же она неплохо управлялась одна, без мужа, не ожидая ни от кого помощи. Она выжила без Айры Поммероя и не показывала миру никаких признаков того, что она страдает из-за своей потери. У нее был большой дом, построенный задолго до ее рождения, и все выплаты были давно произведены. Дом был выстроен настолько крепко и надежно, что не требовал почти никакого ремонта. Собственно, никому и в голову не приходило его подправлять. У нее имелся огород. У нее имелись сестры – раздражающие, но любящие. У нее была Рут Томас, к которой она относилась как к дочери. У нее были сыновья. Правда, они скорее представляли собой толпу болванов, но были не тупее сыновей из других семей и к тому же помогали матери.
Те сыновья миссис Поммерой, которые остались на острове, доход имели, ясное дело, небольшой, поскольку работать могли только помощниками на лодках других ловцов омаров. Доход их был невелик, поскольку лодки Поммероев, их территория лова и все снасти были утеряны после смерти главы семейства. Другие мужчины с острова купили и лодку, и территорию, и снасти за гроши, и вернуть все это обратно не было никакой возможности. Из-за этого, а также из-за природной лени у молодой поросли семейства Поммероев не было будущего на острове Форт-Найлз. Став взрослыми, они не могли начать омаровый бизнес. Они выросли, понимая это, поэтому никто не удивился, когда некоторые из них навсегда покинули остров. Почему бы и нет? Дома у них не было никаких перспектив.
Фейган, средний сын, был единственным из Поммероев, кто наделен хоть какими-то амбициями. Он был единственным, кто имел цель в жизни, и он успешно этой цели добился. Он трудился на скромной картофельной ферме в далеком сухопутном округе на севере штата Мэн. Фейган всегда мечтал убраться подальше от океана, и в итоге так и сделал. Он всегда хотел стать фермером. Чтобы ни чаек, ни ветра. Он присылал матери деньги, звонил ей каждые несколько недель и сообщал, как зреет урожай картошки. Говорил, что надеется стать бригадиром. Он жутко надоедал миссис Поммерой этими разговорами, но она гордилась тем, что у него есть работа, и радовалась тому, что он присылает ей деньги.
Конвей, Джон и Честер Поммерой пошли служить в армию. Точнее, Конвей пошел во флот («Я моряк», – говорил он с таким видом, словно был адмиралом), и ему так повезло, что последний год службы он провел на войне во Вьетнаме. Он служил матросом на речном патрульном катере в самом жутком районе конфликта. Он оттрубил там два патрульных срока. Первый срок прошел без ранений, при этом он писал матери хвастливые и грубоватые письма и рассказывал кошмарные подробности про то, как были ранены и погибли его товарищи и в результате каких идиотских ошибок. Он также описывал, как выглядели тела его товарищей после ранений, и заверял ее в том, что он никогда и ни за какие коврижки не будет ранен, потому что слишком умен для такого дерьма.
В тысяча девятьсот семьдесят втором году, во время второго патрульного срока, Конвей все-таки был серьезно ранен и едва не погиб. Пуля прошла вблизи от позвоночника, но за шесть месяцев в армейском госпитале его поставили на ноги. Он женился на вдове одного из по-идиотски погибших во время патрулирования реки сослуживцев и перебрался в Коннектикут. Конвей ходил с палочкой. Он получал пенсию по инвалидности. С ним все было нормально. Он не висел на шее у овдовевшей матери.
Джона послали служить в Германию, и после демобилизации он остался там. Чем любой из сыновей миссис Поммерой мог заняться в европейской стране, было выше понимания Рут Томас, но от Джона не было никаких вестей, поэтому все решили, что у него все распрекрасно. Честер отслужил в армии и переехал в Калифорнию, подсел на наркотики и связался с какими-то чудиками, считавшими себя ясновидцами. Себя они именовали не иначе как «Вооруженные цыгане».
«Вооруженные цыгане» ездили по стране в старом школьном автобусе и зарабатывали деньги гаданием по руке и на картах Таро. Правда, Рут слышала, что их основной доход происходил от торговли марихуаной. Эта часть истории ее очень заинтересовала. Сама она марихуану никогда не пробовала, но ей было интересно. Как-то раз Честер явился на остров погостить – один, без «Вооруженных цыган», – и в это самое время Рут была дома, на каникулах. Честер попытался одарить ее своими самыми прекрасными духовными советами. Впустую.
– Каких советов ты хочешь? – спросил Честер. – Я могу дать тебе любые. – Он растопырил пальцы и стал их загибать: – Я могу дать тебе советы насчет работы, насчет любовной жизни, насчет того, чем заняться, особые советы и советы универсальные.
– А травка у тебя есть? – спросила Рут.
– Само собой.
– Можно попробовать? В смысле, ты ее продаешь? У меня есть деньги. Я могла бы купить немножко.
– Я знаю карточный фокус.
– Я так не думаю, Честер.
– Нет, я точно знаю карточный фокус. – Он швырнул колоду карт в лицо Рут и сказал: – Выбери карту.
Рут не стала этого делать.
– Выбери карту! – рявкнул Честер Поммерой, «Вооруженный цыган».
– С какой стати?
– Выбери чертову карту! Давай! Я уже пометил чертову карту и знаю, что это тройка червей, так что выбери чертову карту, а?
Рут не стала выбирать. Она собрала колоду и швырнула в стенку:
– Может, все-таки дашь мне попробовать травки?
Честер выругался и отмахнулся от Рут. Он перевернул стол и обозвал ее тупой сучкой. Рут решила, что Честер превратился в настоящего урода, и постаралась держаться от него подальше до конца недели. Это произошло, когда Рут было шестнадцать, и тогда она видела Честера Поммероя в последний раз. Она слышала, что у него куча детей, но при этом он ни на ком не женат. Она так и не получила от него ни щепотки марихуаны.
Итак, четверо Поммероев уехали с острова навсегда, дома остались трое. Вебстер Поммерой, самый старший и самый умный, вырос маленьким, больным, унылым, стеснительным и способности имел исключительно к тому, чтобы копаться в прибрежном иле в поисках экспонатов для будущего музея естествознания, задуманного Сенатором Саймоном Адамсом. Вебстер Поммерой не приносил матери никаких денег, но и стоил немного. Он до сих пор не сносил свою детскую одежду и почти ничего не ел. Миссис Поммерой любила его больше всех и больше всех за него переживала. Ей было плевать на то, что он ничего не приносит в семью, лишь бы не валялся целыми днями на диване, закрыв лицо подушкой и скорбно стеная.
Другую крайность представлял собой знаменитый балбес Робин Поммерой, самый младший из братьев. В семнадцать лет он женился на Опал, девушке из города, и стал отцом гигантского младенца по имени Эдди. Робин работал помощником на лодке отца Рут. Отец Рут тихо ненавидел Робина Поммероя за то, что тот целыми днями не закрывал рта. Одолев свой дефект речи, Робин стал жутким болтуном. Рот у него работал, как мотор. Что интересно, он разговаривал не только с отцом Рут, хотя, кроме них двоих, в лодке больше никого не было. Он разговаривал сам с собой, а также с омарами. В перерывах он включал рацию и переговаривался с другими омаровыми лодками. Всякий раз, завидев проплывающую мимо омаровую лодку, он хватал рацию и кричал приближающемуся шкиперу: «Ну как же ты здорово нынче идешь, прямо красавчик!» Потом он отключал микрофон и ждал ответа, а ответ обычно бывал типа: «Заткнулся бы, молокосос». Тогда Робин грустно спрашивал у отца Рут: «А почему никто никогда нам не говорит, как мы красиво идем?»
Робин то и дело что-то случайно ронял за борт. Почему-то у него постоянно выскальзывал из рук багор, и он бросался на другой край лодки, чтобы его схватить. И всегда опаздывал. Это случалось не каждый день, но почти каждый день. Это ужасно злило отца Рут. Ему приходилось давать задний ход и пытаться выловить багор из воды. Отец Рут стал запасаться снастями в нескольких экземплярах – на всякий случай. Рут советовала ему прикрепить к каждой снасти поплавок, чтобы упавшие за борт вещи хотя бы не тонули. Она назвала свое изобретение «Робинозащитные снасти».
От Робина можно было чокнуться, но отец Рут терпел этого парня, потому что тот стоил дешево. Очень, очень дешево. Робин был согласен получать денег меньше любого другого помощника. Он был вынужден соглашаться на скудную оплату своего труда, поскольку больше никто не желал с ним работать. Он был глуп и ленив, но сил на работу у него хватало. Благодаря Робину Поммерою отец Рут экономил массу денег. Он терпел этого парня чисто из-за прибыли.
И последний, Тимоти. Будучи всегда самым тихим, Тимоти Поммерой никогда не был плохим ребенком и вырос довольно милым парнем. Он никому не досаждал. Он был похож на отца. У него были такие же тяжеленные, как дверные молотки, кулачищи, такие же крепкие мышцы, черные волосы и вечно прищуренные глаза. Он работал на лодке Лена Томаса, дяди Рут Томас. Работал хорошо. Лен Томас был пустозвон, драчун и крикун, а Тимоти тихо и спокойно вытягивал на борт ловушки, пересчитывал омаров, наполнял мешочки наживкой и стоял на корме на ходу, отвернувшись от Лена и думая о своем. Это очень даже устраивало Лена, который обычно с трудом находил помощников, которые были готовы смириться с его гадким характером. Однажды он кинулся на помощника с гаечным ключом, и тот парень отключился до самого вечера. А Тимоти не злил Лена. И неплохо зарабатывал. Он все отдавал матери, оставляя себе только на виски, которое пил один каждую ночь у себя в спальне, крепко заперев дверь.
Короче говоря, никто из многочисленных сыновей миссис Поммерой не сел ей на шею в финансовом плане. На самом деле все они были так добры, что еще и помогали матери. Все, кроме Вебстера. К тем средствам, которыми ее обеспечивали сыновья, миссис Поммерой добавляла свои, которые зарабатывала парикмахерским искусством.
Она великолепно стригла волосы. У нее был настоящий талант, и не только к стрижке, женщинам миссис Поммерой красила и завивала волосы. К правильному подбору формы укладки у нее было особое чутье. Но самым главным ее коньком были мужские стрижки. Она стригла мужчин, которым прежде были знакомы только три фасона стрижки: материнская, армейская и супружеская. Некоторых мужчин стиль не интересовал, но они позволяли миссис Поммерой делать с их волосами все, что ей заблагорассудится. От прикосновений ее рук они совершенно расслаблялись и наслаждались ее вниманием, как какие-нибудь начинающие кинозвезды.
Факт остается фактом: она могла сделать так, что мужчина после стрижки у нее выглядел просто шикарно. Миссис Поммерой волшебным образом прикрывала остатками волос лысины, советовала тем, у кого был маленький подбородок, отрастить бороду, умела проредить слишком густые шевелюры и пригладить самые непослушные кудряшки. Каждому мужчине она умела польстить, с каждым шутила, каждого то поддевала локотком, то подшучивала над ним, трудясь над его волосами. От такого флирта мужчины сразу становились красивее, краснели и сверкали глазами. Миссис Поммерой почти что спасала некоторых мужчин от откровенного уродства. Она даже Сенатору Саймону Адамсу и его брату Ангусу придавала достойный уважения вид. Когда она заканчивала стрижку старого грубияна Адамса, даже у того шея краснела – так он был рад пообщаться с этой женщиной. А когда миссис Поммерой заканчивала стричь мужчину, от природы красивого (такого, каким был, к примеру, отец Рут), тот становился просто звездой из утренних сериалов.
– Иди и спрячься, – советовала ему миссис Поммерой. – Спрячься подальше, Стэн. Будешь в таком виде по острову разгуливать, сам будешь виноват, если тебя изнасилуют.
Что удивительно, дамы с острова Форт-Найлз нисколечко не возражали по поводу того, что миссис Поммерой флиртует с их мужьями во время стрижки. Наверное, потому, что результаты были такие замечательные. А может быть, потому, что они хотели помочь вдове, а такой способ был самым простым и легким. Возможно, другие женщины чувствовали себя виноватыми перед миссис Поммерой в том, что у них вообще были мужья, что у них были мужчины, которым пока хватало ума не напиваться и не падать за борт. А может быть, некоторым женам за годы так опротивели мужья, что их просто тошнило от одной только мысли о том, что придется возиться с грязными волосами этих вонючих и ерзающих на табурете рыбаков. Они с радостью были готовы уступить это занятие миссис Поммерой, потому что ей это, похоже, очень нравилось. И вдобавок, после стрижки мужья возвращались домой в самом прекрасном расположении духа.
В-общем, когда Рут вернулась на остров, погостив у матери в Конкорде, она сразу же отправилась к миссис Поммерой, а у той в тот момент обслуживалось семейство Коббов. Мистер Расс Кобб, его жена Айви и их младшая дочка Флорида, которой было сорок, но она жила с родителями.
Несчастное это было семейство. Рассу Коббу было под восемьдесят, а он все еще каждый день выходил в море. Он всегда говорил, что продолжит рыбачить до тех пор, пока будет в силах ногу через борт перебрасывать. Предыдущей зимой он лишился правой ноги. Ее ампутировали по колено из-за диабета, который он сам именовал «сахарком». И тем не менее он каждый день отправлялся на ловлю омаров и перебрасывал через борт своей лодки то, что осталось от правой ноги. У его жены Айви лицо было всегда разочарованное. Она раскрашивала веточки падуба, свечки и рисовала физиономии Санта-Клауса на плоских ракушках морских ежей, а потом пыталась продавать эти произведения искусства соседям в качестве украшений к Рождеству. Дочь Коббов, Флорида, была отчаянно молчалива. Сроду от нее ни слова нельзя было добиться.
Миссис Поммерой уже успела накрутить жиденькие волосики миссис Кобб на бигуди и подбривала баки мистера Кобба в тот момент, когда пришла Рут.
– Какие густые! – нахваливала миссис Поммерой волосы мистера Кобба. – У вас такие густые волосы! Ну, прямо Рок Хадсон!
– Кэри Грант! – зычно возразил мистер Кобб.
– Кэри Грант! – воскликнула миссис Поммерой. – Ладно! Вы выглядите как Кэри Грант!
Миссис Кобб закатила глаза. Рут прошла через кухню и поцеловала миссис Поммерой в щеку, которая взяла ее руку и несколько секунд подержала.
– С возвращением домой, дорогая!
– Спасибо. Рут сразу почувствовала себя дома.
– Хорошо провела время?
– Более паршивой недели у меня в жизни не было. Рут хотела сказать это шутливо, но в итоге слова прозвучали неприукрашенно правдиво.
– Там пирог.
– Спасибо большое.
– С отцом виделась?
– Еще нет.
– Мне еще немножко, я скоро закончу, – сказала миссис Поммерой. – А ты пока присядь, милая.
Рут уселась рядом с безмолвной Флоридой Кобб на стул, покрытый жуткой ярко-зеленой краской для поплавков. Кухонный стол и стоящий в углу буфет, да и все остальное тоже были выкрашено в этот цвет. Просто жуть. Рут стала наблюдать за тем, как миссис Поммерой творит свои обычные чудеса с волосами мистера Кобба, который был далеко не красавцем. Ее руки постоянно находились в движении. Даже тогда, когда она его не стригла, она то гладила его голову, то перебирала волосы, то похлопывала по плечам, то ласково тянула за уши. Мистер Кобб запрокинул голову назад, на руки миссис Поммерой. Он был похож на кота, трущегося о ногу любимого хозяина.
– Смотрите, как хорошо, – проворковала миссис Поммерой, словно ласковая любовница. – Смотрите, как чудно вы выглядите.
Она подстригла его баки и побрила шею, предварительно смазав мыльной пеной, а потом вытерла полотенцем. Она прижалась к его спине. Она так любовно себя вела с мистером Коббом, будто он был последним человеком, к которому она прикоснется в жизни, будто она больше никогда ни к чему не будет прикасаться, кроме его бесформенной головы. Миссис Кобб, чьи волосики были накручены на серые стальные бигуди, сидела, положив на колени серые руки, и стальными глазами глядела на старческое лицо своего супруга.
– Как у вас дела, миссис Кобб? – спросила Рут.
– Да чертовы еноты бегают по всему чертову двору, – проворчала миссис Кобб, продемонстрировав свою потрясающую способность разговаривать, не шевеля губами.
В детстве Рут нарочно втягивала миссис Кобб в разговор, чтобы посмотреть, как это у нее получается. На самом деле и теперь, в восемнадцать лет, Рут втянула ее в разговор по той же самой причине.
– Жалко как. А раньше еноты вам досаждали?
– Не было их вообще. Рут уставилась на губы миссис Кобб. Они действительно не шевелились. Невероятно.
– Правда? – спросила она.
– Хоть бы одного пристрелить.
– До пятьдесят восьмого года на этом острове ни одного енота не было, – заметил Расс Кобб. – На Корн-Хейвене водились, а тут не было.
– Правда? И что же случилось? Как они сюда попали? – спросила Рут, в точности зная, что услышит в ответ.
– Завезли их.
– Кто завез?
– Сволочи с Корн-Хейвена! Притащили беременных енотих в мешке. Доплыли до нашего острова на веслах. Среди ночи. И вытряхнули их на берег. Твой двоюродный дед, Дэвид Томас, видел, как все было. Возвращается домой от своей подружки и видит: что-то из мешка вытряхивают. Потом видит: в лодку садятся и прочь от острова гребут. А через несколько недель енотов уже было тут пруд пруди. По всему чертову острову. Кур начали таскать. Объедки жрали, дрянь всякую. Все жрали.
Правда, в семье Рут эту историю рассказывали так, будто чужих на берегу заметил Джонни Поммерой – как раз перед тем, как его убили в Корее в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, – но она промолчала.
– А у меня, когда я была маленькая, жил маленький енотик, – вспомнила миссис Поммерой и улыбнулась. – Этот енотик цапнул меня за руку – подумать только! – и мой отец его пристрелил. Я думаю, это был мальчик. Я его всегда называла «он».
– Когда это было, миссис Поммерой? – спросила Рут. – Давно?
Миссис Поммерой нахмурилась и ласково, но сильно надавила большими пальцами на шею мистера Кобба. Он блаженно застонал, а она невинно ответила на вопрос Рут:
– Ох, наверное, это было в начале сороковых, Рут. Господи. Я такая старая. Сороковые! Как же это давно было!
– Ну, тогда не енот это был, – сказал мистер Кобб. – Не могло их тут быть тогда.
– Нет, это был енот. Маленький енотик. Детеныш. Полосатый хвостик и как бы маленькая маска на мордочке. Я называла его Маски!
– Не енот это был. Не могло тут быть енотов. Ни одного енота не было на этом острове до пятьдесят восьмого года, – решительно заявил мистер Кобб. – Мерзавцы завезли их сюда с Корн-Хейвена в пятьдесят восьмом.
– Ну… это же был совсем маленький енотик, – оправдательным тоном проговорила миссис Поммерой.
– Скунс, наверно.
– А я бы пристрелила енота! – воскликнула миссис Кобб с такой яростью, что губы у нее все-таки шевельнулись, а ее молчаливая дочка, Флорида, даже вздрогнула.
– Мой отец пристрелил Маски, – вздохнула миссис Поммерой.
Она вытерла голову мистера Кобба полотенцем и обмахнула затылок маленькой кисточкой. Она посыпала тальком его шею. Немного присыпки попало на разлохмаченный воротник рубашки. Потом миссис Поммерой втерла немного масляного лосьона в волосы мистера Кобба и уложила их скошенным коком.
– Нет, вы только гляньте на себя! – воскликнула она и протянула мистеру Коббу старинное серебряное зеркало на длинной рукоятке. – Вы просто как звезда кантри-музыки. Что скажете, Айви? Красив, чертяка?
– Глуп – уж это точно, – сказала Айви Кобб, но ее муж просто сиял, и щеки у него блестели так же, как напомаженный кок.
Миссис Поммерой сняла с него простыню и осторожно сложила, чтобы не уронить состриженные волосы на пол в своей блестящей зеленой кухне, а мистер Кобб встал, не отрывая глаз от своего отражения в старинном зеркальце. Он медленно повернул голову из стороны в сторону и сам себе улыбнулся. Красив, чертяка.
– Что скажешь о своем отце, Флорида? – спросила миссис Поммерой. – Чудно выглядит, правда?
Флорида Кобб густо покраснела.
– Да ничего она не скажет, – неожиданно с отвращением проговорил мистер Кобб. Он положил зеркальце на кухонный стол и выудил монеты из кармана. – Сроду чертовка слова не скажет. Она бы слова «дерьмо» не сказала, будь у нее даже полный рот дерьма.
Рут расхохоталась и решила все-таки съесть кусок пирога.
– А теперь я с вас сниму бигуди, – сказала миссис Поммерой.
Позже, после того как Коббы ушли, миссис Поммерой и Рут вышли на крыльцо. Там стоял старый диван с обивкой, на которой были изображены ярко-алые, кровавые розы. От дивана пахло так, словно его то и дело поливал дождь, а пожалуй, и кое-что похуже. Рут пила пиво, а миссис Поммерой – фруктовый пунш. Рут рассказала миссис Поммерой о том, как навестила мать.
– Как Рики? – спросила миссис Поммерой.
– Ой, даже не знаю. Он просто, понимаете… Все время мечется.
– Какое же это было горе, когда родился этот ребенок. Знаешь, я ведь никогда его не видела, бедняжечку.
– Знаю.
– И твою бедную маму я после этого не видела. «Тва-аю бе-адную ма-амоучку…» Рут так соскучилась по акценту миссис Поммерой.
– Знаю.
– Я пыталась ей дозвониться. И дозвонилась. Я сказала ей, чтобы она привезла ребенка сюда, но она ответила, что он слишком слабенький. Я заставила ее рассказать, что с ним. Знаешь, что я тебе скажу: мне показалось, что не так уж все плохо.
– О нет, все очень плохо.
– Мне показалось, что нет ничего такого, о чем бы мы тут не могли позаботиться. Что ему было нужно? Не так много ему было нужно. Ну, какие-то лекарства. Это просто. Господи, мистер Кобб каждый божий день пьет лекарства от своего «сахарка». Живет же. А что еще было нужно Рики? Чтобы кто-то за ним присматривал. Мы бы присмотрели. Это же ребенок! Нашлось бы тут для него местечко. Я ей так и сказала. Она все плакала и плакала.
– Все остальные говорили, что его следует поместить в специальное заведение.
– Кто говорил? Вера Эллис это говорила. Кто еще?
– Врачи.
– Ей лучше было привести своего ребенка сюда, в его дом. И ему тут было бы хорошо. Она и сейчас может его сюда привезти. Мы бы об этом ребенке позаботились не хуже других.
– Она мне сказала, что вы были ее единственной подругой. Она сказала, что только вы здесь и были к ней добры.
– Приятно слышать. Но это не так. К ней все были добры.
– Только не Ангус Адамс.
– О, он ее любил.
– Любил? Любил?
– Она нравилась ему так же, как все остальные.
Рут рассмеялась и спросила:
– Вам никогда не встречался кое-кто по имени Оуни Вишнелл?
– Это кто? С Корн-Хейвена?
– Племянник пастора Вишнелла.
– А, да. Здоровенный такой, блондинистый.
– Да.
– Я знаю, кто он такой.
Рут ничего не сказала.
– А что? – спросила миссис Поммерой. – Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – ответила Рут.
Дверь открылась, и на крыльцо вышла жена Робина Поммероя, Опал. Дверь она толкнула ногой, потому что руки у нее были заняты ее гигантским сыном. Младенец, увидев миссис Поммерой, издал безумный вопль, словно радостный детеныш гориллы.
– Вот мой внучек, – проворковала миссис Поммерой.
– Привет, Рут, – смущенно проговорила Опал.
– Привет, Опал.
– Я не знала, что ты здесь.
– Привет, великан Эдди, – сказала Рут младенцу.
Опал поднесла ребенка поближе и, тяжело дыша, чуть наклонилась, чтобы Рут могла поцеловать громадную голову Эдди. Рут подвинулась в сторонку, чтобы дать Опал место на диване. Та села, задрала футболку и дала Эдди грудь. Он присосался к груди матери и начал издавать чавкающие звуки. Он так сосал грудь, словно она давала ему воздух для дыхания.
– Больно? – спросила Рут.
– Ага, – ответила Опал и зевнула, не прикрыв рот рукой. Во многих ее зубах стояли серебряные пломбы.
Все трое сидели на диване и молча смотрели на гиганта Эдди, яростно присосавшегося к груди Опал.
– Сосет, как старая трюмная помпа, – сказала Рут.
– Он еще и кусается, – добавила немногословная Опал.
Рут поморщилась.
– Ты его когда в последний раз кормила? – спросила миссис Поммерой.
– Не помню. Час назад. Или полчаса.
– Тебе бы стоило приучить его есть по часам, Опал.
Опал пожала плечами:
– Он всегда голодный.
– Конечно, он всегда голодный, милая. Потому что ты его все время кормишь. Вот у него и развивается аппетит. Знаешь, как говорят: «Все, что мамка дает, то младенец сожрет».
– Так говорят? – не поверила Рут.
– Да нет, это я только что придумала, – ответила миссис Поммерой.
– Как здорово вы срифмовали, прямо стишок получился, – сказала Рут, а миссис Поммерой улыбнулась и ущипнула ее.
Рут ужасно соскучилась по таким радостям. Здесь можно было подшучивать над людьми, не боясь, что они расплачутся. Она ущипнула миссис Поммерой в ответ.
– Я ему есть даю всякий раз, когда он хочет, – сказала Опал. – Я так думаю: раз ест – значит, голодный. Он вчера три сосиски слопал.
– Опал! – воскликнула миссис Поммерой. – Ему же всего десять месяцев!
– А что я могу поделать?
– Что ты можешь поделать? Он что, сам эти сосиски взял? – спросила Рут.
Миссис Поммерой и Опал рассмеялись, а Эдди оторвался от материнской груди с таким звуком, будто из бутылки выдернули тугую пробку. Он замотал головой, как пьяный, и тоже засмеялся.
– Я рассмешила малыша! – обрадовалась Рут.
– Ты нравишься Эдди, – сказала Опал. – Тебе нравится Руф? – просюсюкала она. – Тебе нравится твоя тетенька Руф, Эдди?
Она усадила младенца на колени Рут. Эдди криво усмехнулся и срыгнул ей на брюки желтоватую жидкость. Рут отдала ребенка матери.
– Ой, – сказала Опал, прижала Эдди к плечу, пошла в дом и тут же вышла с банным полотенцем. Она бросила полотенце Рут. – Пожалуй, Эдди пора поспать, – сказала она и исчезла в доме.
Рут вытерла теплую пенистую лужицу с колена.
– Облевал меня, – сказала она.
– Перекармливают они его, – покачала головой миссис Поммерой.
– А он с этим, я бы сказала, по-своему борется, – усмехнулась Рут.
– Она его на днях шоколадной пастой кормила, Рут. С ложки. Прямо из банки. Я сама видела!
– Эта Опал не очень умная.
– Зато буфера у нее здоровенные.
– Ну, это ей повезло.
– Это малышу Эдди повезло. И откуда у нее такие буфера? Ведь ей всего семнадцать! Когда мне было семнадцать, я знать не знала, что такое буфера.
– Да знали вы. Господи, миссис Поммерой, в семнадцать вы уже замужем были.
– Верно. А вот в двенадцать я не знала, что такое буфера. Я увидела груди у сестры и спросила, что это за такие большие штуки. А она мне сказала, что это младенческий жирок.
– Глория так сказала?
– Ну, не Глория. Китти.
– Она должна была сказать вам правду.
– Наверное, она сама не знала.
– Китти? Китти на свет родилась, все зная про это.
– Ты представляешь, что было бы, если бы она мне сказала все как есть? Представь, если бы она сказала: «Это сиськи, Ронда, и в один прекрасный день взрослые мужики к ним захотят присосаться».
– Взрослые мужики и молодые парни. А еще – чужие мужья. Уж мы-то знаем Китти.
– Почему ты меня спросила про Оуни Вишнелла, Рут?
Рут искоса взглянула на миссис Поммерой и отвела взгляд.
– Просто так, – ответила она.
Миссис Поммерой долго смотрела на Рут. Она склонила голову к плечу. Она ждала.
– Значит, вы говорите, что не только вы были добры к моей матери на этом острове?
– Нет, Рут. Я же тебе сказала. Нам всем она нравилась. Она была чудесная. Правда, она была немножко чувствительная и порой некоторых людей не совсем понимала.
– Ангуса Адамса, например.
– Ой, многих. Она, например, не могла смириться с пьянством. Я ей, бывало, говорю: «Мэри, эти мужики мерзнут и мокнут по десять часов в день всю свою жизнь. Надо же человеку согреться. Им приходится выпивать, и ничего уж тут не попишешь».
– Мой отец никогда слишком много не пил.
– Верно. Но он с ней много и не разговаривал. Ей было одиноко. Особенно зимой.
– Я так думаю, ей и в Конкорде одиноко.
– О, даже не сомневаюсь. Она хочет, чтобы ты к ней туда перебралась?
– Да. Она хочет, чтобы я поступила в колледж. Говорит, что этого хотят Эллисы, что мистер Эллис конечно же оплатит мою учебу. Мисс Вера считает, что если я тут еще немножко поживу, то непременно забеременею. Она хочет, чтобы я переехала в Конкорд и поступила в какой-то там маленький, уважаемый женский колледж, где у Эллисов знакомый ректор.
– Забеременеть здесь очень даже просто, Рут.
– А я думаю, что у Опал такой здоровенный ребенок, что его на всех нас хватит. К тому же, для того чтоб забеременеть в наше время, нужен секс. Так говорят.
– Если твоя мать так хочет, тебе стоит быть рядом с ней. Здесь тебя ничего не держит. Те люди, что живут здесь, – это не твои люди.
– Я вам вот что скажу: я ничего не стану делать со своей жизнью такого, чего хотят Эллисы. Такой у меня план.
– Такой у тебя план?
– Пока что такой.
Миссис Поммерой сбросила туфли и положила ноги на старую омаровую ловушку, служившую столиком. Она вздохнула.
– Расскажи мне что-нибудь про этого Оуни Вишнелла, – попросила она.
– Ну, я с ним познакомилась, – сказала Рут.
– И?..
– И он такой… необычный.
Миссис Поммерой снова подождала продолжения, а Рут стала разглядывать двор перед домом. Чайка, усевшаяся на игрушечный грузовичок, уставилась на нее. Миссис Поммерой тоже пристально смотрела на нее.
– Думаю, тебе еще есть что рассказать, – проговорила миссис Поммерой. – Почему ты мне не рассказываешь, Рут?
И Рут начала рассказывать миссис Поммерой об Оуни Вишнелле, хотя изначально ничего рассказывать о нем никому не собиралась. Она рассказала миссис Поммерой про чистую рыбацкую одежду Оуни, о том, как прекрасно он правит лодкой и кораблем, и о том, как он увез ее за скалы в море и показал свои омаровые ловушки. Она рассказала об угрожающих проповедях пастора Вишнелла, в которых он ругал на чем свет стоит все то зло и аморальность, которые таит в себе ловля омаров, а еще о том, как Оуни чуть не плакал, когда показывал ей битком набитую омарами, но совершенно бесполезную ловушку.
– Бедный мальчик, – покачала головой миссис Поммерой.
– Не такой уж он мальчик. Наверное, мой ровесник.
– Господи помилуй.
– Представляете? У него ловушки расставлены вдоль всего побережья, а он выбрасывает омаров в море. А видели бы вы, как он с ними управляется. Ужасно странно. Он их словно бы гипнотизирует.
– А с виду он Вишнелл, да?
– Да.
– Значит, красавчик?
– У него большущая голова.
– Ну, у них у всех такие головы.
– У Оуни просто огромная голова. Как метеозонд с ушами.
– Уверена, он хорош собой. У них еще и грудь широченная, у всех Вишнеллов, кроме Тоби. Горы мышц.
– А может, это младенческий жирок, – пошутила Рут.
– Мышцы, – сказала миссис Поммерой и улыбнулась. – Все они – здоровенные шведы. Кроме пастора. Ох, как же я мечтала выйти замуж за Вишнелла!
– За которого из них?
– За любого. За любого Вишнелла. Рут, они зашибают столько денег. Ты же видела, какие у них дома. Самые красивые. И самые красивые дворы. И всегда у них такие чудесные клумбы с цветами… Но когда я была маленькая, я ни с кем из Вишнеллов даже не разговаривала. Бывало, видела кого-то из них в Рокленде, и все они были красавцы.
– Надо вам было выйти за Вишнелла.
– Как, Рут? Честно говоря, обычные девушки за Вишнеллов не выходят. К тому же моя родня меня бы убила, если бы я вышла замуж за кого-то с Корн-Хейвена. И вдобавок я даже не была знакома ни с одним Вишнеллом. Так что не могу тебе сказать, за которого из них я хотела бы выйти замуж.
– Могли бы выбрать какого-нибудь из них, – сказала Рут. – Вы же такая сексуальная.
– Я любила моего Айру, – сказала миссис Поммерой, но в благодарность за комплимент погладила Рут по руке.
– Конечно, вы любили своего Айру. Но ведь он был вашим кузеном.
Миссис Поммерой вздохнула:
– Верно. Но нам было хорошо вместе. Бывало, он возил меня в пещеры на Бун-Рок. А там повсюду висят сталактиты… или как они там правильно называются. Господи, какая же там красота!
– Он был вашим кузеном! Нельзя выходить замуж за двоюродных братьев! Вам еще повезло, что у вас детишки не родились со спинными плавниками!
– Что ты такое говоришь, Рут! Просто жуть! – Миссис Поммерой рассмеялась.
Рут сказала:
– Вы не поверите, как этот Оуни боится пастора Вишнелла.
– Почему не поверю? Очень даже поверю. Тебе нравится этот Оуни Вишнелл, Рут?
– Нравится? Не знаю. Правда, не знаю. Я думаю, что он… интересный.
– Ты никогда не разговариваешь о парнях.
– Я никогда не встречала парней, о которых стоит разговаривать.
– Он красивый? – снова спросила миссис Поммерой.
– Я же вам сказала. Он большой. И светловолосый.
– А глаза у него голубые-голубые?
– Звучит, как название песни про любовь.
– Ну, так они голубые-голубые, Рут? – чуточку раздраженно повторила свой вопрос миссис Поммерой.
Рут сменила тон:
– Да. Они голубые-голубые, миссис Поммерой.
– Хочешь, скажу тебе что-то смешное, Рут? Я всегда втайне надеялась, что ты выйдешь за кого-нибудь из моих мальчиков.
– О, миссис Поммерой, нет.
– Знаю. Знаю.
– Просто…
– Я знаю, Рут. Только глянуть на них. Такой выводок! Нет, ты бы ни с кем из них не сошлась. Фейган – фермер. Ты можешь себе это представить? Такая девушка, как ты, ни за что не смогла бы жить на картофельной ферме. Джон? Кто что знает про Джона? Где он? Даже мы не знаем. В Европе? Я уж и не помню, какой он, Джон. Я его так давно не видела, что с трудом вспоминаю его лицо. Правда, просто жуть – такое слышать от матери?
– Я тоже плоховато помню Джона.
– Ты – не его мать, Рут. А потом Конвей. Почему он стал таким жестоким? Теперь с палочкой ходит. Ты ни за что не вышла бы за мужчину с палочкой.
– Нет, не надо мне хромых!
– А Честер? О, господи.
– О, господи.
– Он думает, что может предсказывать будущее? Разъезжает с этими хиппарями?
– И травкой приторговывает.
– Приторговывает травкой? – удивленно спросила миссис Поммерой.
– Я пошутила, – соврала Рут.
– Наверное, вправду приторговывает, – вздохнула миссис Поммерой. – А Робин. Ну, честно говоря, я никогда не думала, что ты выйдешь за Робина. Даже тогда, когда вы оба были маленькие. Робин тебе никогда особо не нравился.
– Вы, наверное, думали, что он даже не сумеет сделать мне предложение. Он бы просто этого не выговорил. У него бы вышло что-нибудь вроде: «Пвошу тебя стать моей супвугой, Вут». Вот бы все посмеялись.
Миссис Поммерой покачала головой и поспешно вытерла глаза. Рут заметила это и перестала смеяться.
– А как насчет Вебстера? – спросила она. – Остался еще Вебстер.
– В том-то и дело, Рут, – сказала миссис Поммерой печально. – Я всегда думала, что ты выйдешь за Вебстера.
– О, миссис Поммерой. Рут пересела поближе к своей подруге и обняла ее.
– Что случилось с Вебстером, Рут?
– Я не знаю.
– Он был самый умненький. Самый способный из моих сыночков.
– Знаю.
– Когда его отец умер…
– Знаю.
– Он даже расти перестал.
– Знаю, знаю.
– Он такой робкий. Он как дитя! – Миссис Поммерой торопливо утерла слезы с щек. – У нас с твоей мамочкой есть сыновья, которые не растут, – сказала она. – О господи. Какая же я плакса. Как тебе это нравится? – Она высморкалась в рукав и улыбнулась Рут. На миг они соприкоснулись лбами. Рут положила голову на затылок миссис Поммерой, и та закрыла глаза, а потом отстранилась и сказала: – Мне кажется, у моих сыночков как будто что-то отобрали, Рут.
– Да.
– У них много чего отобрали. Отца. Отцовское наследство. Лодку. Территорию для лова. Снасти.
– Знаю, – повторила Рут и ощутила приступ вины. Такое с ней бывало не раз, когда она думала о том, что ее отец выходит на лов омаров с ловушками мистера Поммероя.
– Жалко, что у меня нет для тебя еще одного сыночка.
– Что? Для меня?
– Чтобы ты вышла замуж. Жаль. Что у меня нет еще одного сына, чтобы он вырос нормальным. Хорошим.
– Перестаньте, миссис Поммерой. У вас все сыновья хорошие.
– Ты такая добрая, Рут.
– Кроме Честера, конечно. Честер нехороший.
– По-своему они неплохие. Но они недостаточно хороши для такой умной девочки, как ты, Рут. Знаешь, мне иногда кажется: начни я все сначала, я бы все исправила. – Миссис Поммерой снова расплакалась. – Что я такое говорю – женщина, родившая семерых парней?
– Все в порядке.
– И потом, не могу же я надеяться, что ты дождешься, пока вырастет ребенок, верно? Послушай меня.
– Я слушаю.
– Я сейчас говорю как чокнутая.
– Немножко, – согласилась Рут.
– Ох, не всегда получается так, как хочешь, наверно.
– Не всегда. Но иногда должно получаться.
– Наверно. Ты не думаешь, что тебе лучше жить с мамой, Рут?
– Нет.
– Здесь для тебя ничего нет.
– Неправда.
– Правда в том, что мне хотелось бы, чтобы ты была рядом, но это несправедливо. Нечестно. Для тебя здесь ничего нет. Здесь как тюрьма. Твой маленький Сан-Квентин. Я всегда думала: «О, Рут выйдет за Вебстера». И еще я всегда думала: «О, Вебстеру достанется отцовская омаровая лодка». Я думала, что у меня все схвачено. Но никакой лодки нет.
«Да и Вебстера почти нет», – подумала Рут.
– Ты никогда не думала, что тебе стоило бы жить там?
Миссис Поммерой вытянула руку и показала. Она явно хотела указать на запад, в сторону побережья и страны, лежавшей там, за побережьем, но она указала совсем не в ту сторону. Она указала в открытое море, но Рут поняла, что хочет сказать миссис Поммерой (она славилась тем, что ничего не понимает в направлениях).
– Знаете, для того чтобы остаться здесь, с вами, мне вовсе не обязательно выходить замуж за кого-то из ваших сыновей, – сказала Рут.
– О, Рут.
– Лучше бы вы мне не советовали уехать. Хватит и того, что мне об этом твердят моя мама и Лэнфорд Эллис. Мое место – на этом острове, я такая же здешняя, как все остальные. И забудьте о моей матери.
– О, Рут. Не говори так.
– Ладно, я не хотела сказать, чтобы вы о ней забыли. Но не имеет никакого значения, где она живет и с кем. Мне все равно. Я останусь здесь, с вами, или поеду туда, куда вы поедете.
Рут произнесла эти слова с улыбкой и поддела миссис Поммерой локтем так, как обычно делала та: шутливо и любовно.
– Но я никуда не собираюсь ехать, – сказала миссис Поммерой.
– Отлично. Я тоже. Это решено. Я с места не тронусь. Останусь тут насовсем. И никаких больше поездок в Конкорд. И никакого больше дерьма насчет колледжа.
– Ты не можешь давать таких обещаний.
– Я могу делать, что хочу. Я еще и не такого могу наобещать.
– Лэнфорд Эллис тебя бы убил, если бы услышал, что ты такое говоришь.
– К черту его. К черту их всех. С этой секунды, как только Лэнфорд Эллис мне скажет что-то сделать, я буду делать наоборот. К чертям Эллисов. Смотрите на меня! Смотри на меня, весь мир! Осторожней, крошка!
– Но почему ты хочешь провести жизнь на этом говняном острове? Теперь это не твой народ, Рут.
– Еще как мой. Ваш и мой. Если это ваш народ, то и мой тоже!
– Что ты несешь!
– У меня сегодня отличное настроение. Я сегодня могу давать грандиозные обещания.
– Похоже на то!
– Вы, конечно, думаете, что я просто треплюсь.
– Я думаю, что ты говоришь просто замечательно. И еще я думаю, что в конце концов ты сделаешь все, что захочешь.
Они просидели на крыльце еще час. Несколько раз выходила Опал с Эдди на руках – неизвестно зачем, ужасно скучная. Миссис Поммерой и Рут по очереди брали Эдди на руки и пытались подбрасывать его так, чтобы он их не зашиб. В последний раз, покинув крыльцо, Опал не ушла в дом. Она направилась к гавани. Сказала: «Пройдусь до магазина». Сандалии хлопали по ее пяткам, а ее здоровенный младенец чмокал губами, тяжело упершись ножками в ее правое бедро. Миссис Поммерой и Рут проводили взглядом мать с ребенком на руках, спускающуюся с холма.
– Ты как думаешь, я старо выгляжу, Рут?
– Вы выглядите на миллион баксов. Вы всегда были тут самой красивой.
– Ты сюда погляди, – сказала миссис Поммерой и приподняла подбородок. – У меня стала такая дряблая шея.
– Вовсе нет.
– Дряблая, Рут. – Миссис Поммерой оттянула пальцами кожу под подбородком. – Разве это не ужасно – как кожа обвисла? Я прямо как пеликан.
– Совсем вы не похожи на пеликана.
– Похожа. У меня бы сюда целый лосось поместился, как у гадкого старого пеликана.
– Вы похожи на очень молодого пеликана, – сказала Рут.
– О, это получше, Рут. Спасибо тебе большое. – Миссис Поммерой погладила шею и спросила: – О чем ты думала, когда была наедине с Оуни Вишнеллом?
– Ой, не знаю.
– Знаешь, знаешь. Скажи.
– Нечего говорить.
– Гм-м-м… – задумчиво протянула миссис Поммерой. – Интересно… – Она пощипала кожу на тыльной стороне ладони. – Посмотри, какая я сухая и дряблая. Если бы я могла что-то в себе изменить, я бы попыталась вернуть свою прежнюю кожу. В твоем возрасте у меня была прекрасная кожа.
– В моем возрасте у всех прекрасная кожа.
– А ты бы что в себе изменила, если бы могла, Рут?
Рут без раздумий ответила:
– Я хотела бы быть выше ростом. Хотела бы, чтобы у меня соски были поменьше. И еще мне бы хотелось уметь петь.
Миссис Поммерой рассмеялась:
– А кто тебе сказал, что у тебя слишком большие соски?
– Никто. Ладно вам, миссис Поммерой. Никто их не видел, кроме меня.
– Ты их показывала Оуни Вишнеллу?
– Нет, – ответила Рут. – Но хотела бы.
– Значит, покажи.
Эти слова изумили их обоих. И напугали. Долго-долго на крыльце было тихо. У Рут запылали щеки. Миссис Поммерой молчала. Похоже, она серьезно размышляла над последней фразой Рут.
– Так, – проговорила она наконец. – Похоже, ты его хочешь.
– Ой, не знаю. Он странный. Он почти не разговаривает…
– Нет, ты его хочешь. Его-то ты и хочешь. Я в этих делах разбираюсь, Рут. Значит, мы его должны раздобыть для тебя. Мы что-нибудь придумаем.
– Никто не должен ничего придумывать.
– Мы придумаем, Рут. Отлично. Я рада, что ты кого-то хочешь. Для девушки твоего возраста это правильно.
– Я не готова ни к чему такому глупому, – буркнула Рут.
– А лучше бы подготовиться.
Рут не знала, что на это ответить. Миссис Поммерой забросила ноги на диван и положила босые ступни на колени Рут.
– Наступила на тебя, Рут, – проговорила она очень печально.
– Наступили на меня, – сказала Рут, и вдруг ей стало ужасно неловко из-за своих признаний.
Она почувствовала себя виноватой из-за того, что обо всем рассказала: виноватой в откровенном сексуальном влечении к Вишнеллу, виноватой в том, что покинула мать, виноватой в своей клятве никогда не уезжать с Форт-Найлза, виноватой в признании о том, что никогда ни за что на свете не вышла бы замуж ни за одного из сыновей миссис Поммерой. Господи, но это было правдой! Миссис Поммерой могла бы рожать по одному сыну в год до конца своих дней, и все равно Рут ни за что бы не вышла замуж ни за одного из них. Бедная, бедная миссис Поммерой!
– Я вас так люблю, – сказала Рут. – Вы мой самый любимый человек на свете.
– Наступила на тебя, Рут, – тихонечко проговорила миссис Поммерой вместо ответа.
Позже, ближе к вечеру, Рут ушла от миссис Поммерой и неторопливо зашагала к дому Адамсов – посмотреть, чем занимается Сенатор. Ей пока не хотелось идти домой. В плохом настроении она не любила разговаривать с отцом, вот и решила вместо него поговорить с Сенатором. Может быть, он покажет ей старинные фотографии людей, выживших после кораблекрушения, и ей станет веселее. Но, войдя в дом Адамсов, она обнаружила там только Ангуса. Он пытался нарезать резьбу на куске трубы, и настроение у него было самое что ни на есть поганое. Он сказал Рут, что Сенатор снова пошел на Поттер-Бич вместе с этим тощим чертовым недоумком Вебстером Поммероем и что они там ищут чертов слоновый бивень.
– Нет, – сказала Рут. – Слоновый бивень они уже нашли.
– Я тебя умоляю, Рути, они ищут второй чертов бивень. Он сказал это так, словно за что-то был зол на нее.
– Ох, – сказала она. – Простите.
Спустившись на Поттер-Бич, она увидела Сенатора, уныло расхаживающего по берегу. За ним бродила Куки.
– Не знаю, как быть с Вебстером, Рут, – признался Сенатор. – Не могу его отговорить.
Вебстер Поммерой находился далеко от берега, посреди ила. Он бродил туда-сюда, неуверенный и испуганный. Рут его не сразу узнала. Он был похож на маленького ребенка, который мечется из стороны в сторону, на маленького ребенка, попавшего в большую беду.
– Он не желает прекращать, – сказал Сенатор. – Вот так уже неделю. Два дня назад шел дождь, а он и в дождь тут бродил. Я боюсь, как бы он не поранился. Вчера руку порезал о консервную банку. И это была даже не старая банка. Чуть палец не отрезал. А мне даже посмотреть не дал.
– Что будет, если вы уйдете?
– Я его тут не брошу, Рут. А он готов и на ночь тут остаться. Говорит, что хочет найти второй бивень – взамен того, который забрал мистер Эллис.
– Ну так сходите в Эллис-Хаус и потребуйте тот бивень назад, Сенатор. Скажите этим засранцам, что он вам нужен.
– Не могу, Рут. Может быть, мистер Эллис смотрит на этот бивень, когда решает, быть ли музею. Может быть, он его оценивает или еще что-нибудь.
– Мистер Эллис, наверное, его даже не видел. Откуда вам знать, что Кэл Кули отдал ему бивень?
Некоторое время они молчали, глядя на мечущегося по илистому полю Вебстера.
– Может быть, ты могла бы сходить в Эллис-Хаус и спросить?
– Я туда не пойду, – заявила Рут. – Я туда больше никогда не пойду.
– А почему ты сегодня сюда пришла, Рут? – спросил Сенатор после тягостной, болезненной паузы. – Тебе что-то нужно?
– Нет. Просто хотела поздороваться.
– Ну, здравствуй, Рути.
Он не смотрел на нее. Он с нескрываемой тревогой наблюдал за Вебстером.
– Здравствуйте. Нелегкие у вас времена, да? – спросила Рут.
– О, у меня-то все хорошо. А как твоя мама, Рут? Как ты съездила в Конкорд?
– У мамы все хорошо, пожалуй.
– Ты передала ей привет от меня?
– Кажется, да. Если хотите, напишите ей письмо. Она будет рада.
– Хорошая мысль, очень хорошая мысль. Она такая же красавица, как всегда?
– Не знаю, какой красавицей она была раньше, но выглядит она хорошо. Но я так думаю, ей там одиноко. Эллисы ей все уши прожужжали: как они хотят, чтобы я поступила в колледж. Они, дескать, за учебу заплатят.
– Мистер Эллис так сказал?
– Не мне. Но мама об этом говорит, и мисс Вера, и даже Кэл Кули. Скоро это случится, Сенатор. Мистер Эллис скоро об этом объявит, не сомневаюсь.
– Что ж, это совсем неплохое предложение.
– Если бы от кого-то другого, было бы просто отличное предложение.
– Упрямая. Какая ты упрямая.
Сенатор ходил по клочку берега из конца в конец. Рут шагала за ним, а за Рут плелась Куки. Сенатор, похоже, углубился в собственные мысли.
– Я вам мешаю? – спросила Рут.
– Нет, – ответил Сенатор. – Нет-нет. Можешь остаться и смотреть.
– Вы не переживайте. Ничего тут такого нет, – сказала Рут. Но она не смогла остаться на берегу. Слишком больно было смотреть на Вебстера, в отчаянии дергающегося из стороны в сторону. И за Сенатором, если он и дальше собирался расхаживать туда и сюда по берегу и заламывать руки, ей ходить тоже не хотелось. – Я домой собиралась.
Она пошла домой. Мыслей у нее никаких не было, и говорить на Форт-Найлзе ей больше ни с кем не хотелось. Она ничем не хотела заниматься на Форт-Найлзе. Так что можно и с отцом повидаться – так решила Рут. И еще ужин можно приготовить.