6
Юные особи, вылупляющиеся из икринок омара, во всем схожи со взрослыми омарами, включая внешний вид, повадки и способ передвижения.
Уильям Сэвилл-Кент, 1897
Мисс Вера Эллис всегда была против того, чтобы мать Рут выходила замуж. Когда Мэри Эллис-Смит была маленькая, мисс Вера говорила:
– Ты же знаешь, как мне было тяжело, когда умерла твоя мать.
– Да, мисс Вера, – отвечала Мэри.
– Я едва выжила без нее.
– Знаю, мисс Вера.
– Ты так на нее похожа.
– Спасибо.
– Я без тебя ничего не могу!
– Да, я знаю.
– Ты – моя помощница!
– Да, мисс Вера.
Жизнь матери Рут с мисс Верой была весьма специфической. У Мэри Смит-Эллис никогда не было ни близких подруг, ни ухажеров. Вся ее жизнь крутилась вокруг работы – починки одежды, написания и отправки корреспонденции, укладки и распаковки вещей, походов за покупками, причесывания, утешения, помощи, поддержки, купания и так далее, и так далее. Ей досталась по наследству та же нагрузка, которую некогда несла ее мать. Она была так воспитана. Она была приучена прислуживать – в точности так, как некогда ее мать.
Зимы в Конкорде, лета на Форт-Найлзе. Мэри посещала школу, но только до шестнадцати лет, и то только потому, что мисс Вера не хотела, чтобы ее компаньонка была безграмотной идиоткой. Помимо школы, жизнь Мэри Смит-Эллис заключалась в обслуживании мисс Веры. Так прошло детство и отрочество Мэри. Потом она стала юной девушкой, потом – молодой женщиной, потом – не такой уж молодой. Никто не просил ее руки. Не сказать, что она была дурнушкой, просто все время была занята. У нее всегда было дел по горло.
В конце лета тысяча девятьсот пятьдесят пятого года мисс Вера Эллис решила устроить пикник для жителей Форт-Найлза. В это время у нее жили гости из Европы, и она возмечтала продемонстрировать им местный, так сказать, колорит. В итоге она собралась закатить массовую жарку омаров на берегу Гэвин-Бич, куда следовало пригласить всех обитателей острова. Решение было беспрецедентным. Прежде никто ни разу не устраивал всеобщих мероприятий, в которых бы участвовали и островитяне, и члены семейства Эллисов. Но мисс Вера решила, что все пройдет просто чудесно. Это будет что-то новенькое.
Ясное дело, все заботы по организации этого мероприятия легли на плечи Мэри. Она поговорила с женами рыбаков, и они согласились испечь черничные пироги. Мэри была скромной и тихой, она нравилась женам рыбаков. Все знали, что она из Эллис-Хауса, но против нее лично ничего не имели. Девушка она была, похоже, славная – ну, чуточку слишком стеснительная и тихая. Кроме того, Мэри заказала кукурузу и картофель, древесный уголь и пиво. Она договорилась в местной начальной школе, чтобы оттуда принесли на берег длинные столы, а из местной церкви – длинные скамьи. Она поговорила с мистером Фредом Берденом с острова Корн-Хейвен, который был неплохим скрипачом, и наняла его, чтобы на празднике звучала музыка. И наконец, ей следовало заказать несколько сотен фунтов омаров. Жены рыбаков посоветовали ей обратиться к мистеру Ангусу Адамсу – самому удачливому ловцу омаров на острове. Ей сказали, что лучше всего подождать – под вечер его лодка «Бешеный орешек» вернется к причалу.
Мэри отправилась к пристани ветреным августовским вечером и пошла по причалу, переступая через разбросанные там сломанные деревянные омаровые ловушки, через сети и бочонки. И у каждого рыбака в вонючем клеенчатом дождевике и таких же вонючих высоких резиновых сапогах, который встречался на ее пути, она спрашивала:
– Прошу прощения, сэр. Не вы ли мистер Ангус Адамс? Прошу прощения. Не вы ли шкипер судна «Бешеный орешек»?
Все рыбаки качали головой, что-то недовольно бурчали в ответ или просто молча проходили мимо. Даже сам Ангус Адамс прошел мимо, опустив голову. Он не имел понятия, что это за женщина и какого черта ей надо, а выяснять ему было неинтересно. Отец Рут Томас был одним из тех мужчин, который попался на пути Мэри Смит-Эллис, и когда она спросила: «Не вы ли мистер Ангус Адамс?», он, точно так же, как все прочие, проворчал: «Нет». Вот только, пройдя мимо Мэри, он замедлил шаг и обернулся, чтобы посмотреть вслед этой женщине. Смотрел он внимательно и долго.
Она была хорошенькая. Она была миловидная. На ней были коричневые брюки, явно сшитые на заказ, и белая блузка с коротким рукавом и маленьким круглым воротничком, вышитым мелкими цветочками. На ее лице не было косметики. На ее запястье блестели серебряные наручные часики, ее темные волосы были коротко подстрижены и аккуратно завиты. В руках она держала блокнот и карандаш. Ему понравилась ее тонкая талия и то, какая она чистенькая. Стэну Томасу, мужчине весьма разборчивому, она приглянулась. То есть Стэн Томас на Мэри просто загляделся.
– Не вы ли мистер Ангус Адамс? – спросила в этот момент Мэри у Вейна Поммероя, который брел мимо, забросив за плечо сломанную ловушку. Вейн посмотрел на девушку озадаченно, а потом рассердился на себя за это и поспешно прошел мимо, не сказав ни слова.
Стэн Томас все еще глазел на Мэри, когда она обернулась и встретилась с ним взглядом. Он улыбнулся. Она подошла к нему и тоже улыбнулась – очень мило, с надеждой. Очень славная у нее была улыбка.
– А вы, случайно, не мистер Адамс? – спросила она.
– Нет. Меня зовут Стэн Томас.
– А меня – Мэри Эллис, – сказала она и протянула Стэну руку. – Я работаю в Эллис-Хаусе.
Стэн Томас на это ничего на сказал, но вид у него был не враждебный, поэтому Мэри продолжала:
– Моя тетя, Вера, устраивает в следующее воскресенье праздник для всего острова, и ей бы хотелось приобрести несколько сотен фунтов омаров.
– Вот как?
– Да.
– И у кого же она хочет их купить?
– Думаю, это вряд ли важно. Мне посоветовали разыскать мистера Ангуса Адамса, но для меня это не имеет значения.
– Я мог бы ей продать омаров, но ей придется заплатить мне по рыночной цене.
– У вас найдется столько омаров?
– Я смогу раздобыть. Они вон там. – Он указал на океан и усмехнулся: – Осталось только поймать.
Мэри рассмеялась.
– Значит, по рыночной цене, – повторил Стэн. – Если покупает она.
– О, я уверена, все будет в порядке. Она хочет, чтобы омаров обязательно было много.
– А я не хочу терять деньги на этой сделке. У меня в Рокленде есть один оптовый закупщик, и я каждую неделю привожу ему определенное количество омаров.
– Не сомневаюсь, вам хорошо заплатят.
– А как вы собираетесь готовить омаров?
– Наверное… Извините… Честно говоря, не знаю.
– Я это сделаю для вас.
– Правда, мистер Томас?
– Я разведу на берегу большой костер и сварю омаров в мусорных ведрах, с водорослями.
– О боже мой? Их так готовят?
– Именно так.
– О господи? В мусорных ведрах? Не может быть.
– Ну, Эллисы могут новые ведра купить. Могу заказать для вас. Через пару дней прихвачу из Рокленда.
– Правда?
– А сверху кладется кукуруза. И мидии. Я для вас все сделаю. Сестренка, только так!
– Мистер Томас, мы обязательно вам за все это заплатим и будем очень благодарны. На самом деле я совершенно не представляла, как это делается.
– И не надо вам представлять, – сказал Стэн Томас. – Черт, да я все задаром сделаю! – Он сам поразился собственной щедрости. Стэн Томас сроду ничего в жизни задаром не делал.
– Мистер Томас?
– А вы мне поможете. Как насчет этого, Мэри? Вы станете моей помощницей. Другой платы мне и не надо.
Он взял Мэри за руку и улыбнулся. Руки у него были грязные и воняли наживкой – протухшей селедкой, но… какого черта? Ему понравился цвет ее кожи, которая была более смуглой и гладкой, чем у кого бы то ни было на острове. Она была не так молода, как ему показалось на первый взгляд. А теперь, когда она стояла так близко, он увидел, что она не девочка. Но она была стройная, у нее была красивая округлая грудь. Ему понравилось, как она едва заметно, но так серьезно хмурится. И губы у нее были красивые. Он сжал ее руку:
– Думаю, из вас получится просто отличная помощница.
Мэри рассмеялась.
– Я только тем и занимаюсь, что помогаю! – воскликнула она. – Поверьте мне, мистер Томас, я очень хорошая помощница!
В день пикника зарядил дождь. Это был первый и последний раз, когда семейство Эллисов предприняло попытку устроить развлечение для всего острова. Просто жуткая выдалась погода. Мисс Вера пробыла на берегу всего час. Она сидела под брезентовым навесом и горевала. Ее европейские гости отправились на прогулку по берегу и лишились зонтов – их вырвал из рук ветер. Один из господ из Австрии пожаловался, что его фотоаппарат испортился под дождем. Мистер Берден, скрипач, напился до чертиков, засев в чьем-то автомобиле, и взыгрывал на скрипке, не вылезая оттуда. Окна и дверцы автомобиля были закрыты наглухо. Костер, за который отвечал мистер Стэн Томас, так толком и не разгорелся. Стоя на мокром песке под проливным дождем, жены рыбаков прижимали к груди пироги с начинкой из черники, словно оберегали малых детей. Словом, катастрофа, а не пикник.
Мэри Смит Эллис суетилась, бегала по берегу во взятом у кого-то напрокат клеенчатом рыбацком плаще. Она переставляла стулья под деревья, она накрывала столы простынями, но что-то исправить было невозможно. Ответственность за этот праздник лежала на ней, и все старания пошли прахом, но Стэну Томасу понравилось то, как эта женщина принимает поражение. Она принимала поражение, не сдаваясь. Ему нравилось, как она бегает туда и сюда, пытаясь сохранять бодрость духа. Она была нервная женщина, но ему была по сердцу ее энергичность. Она была работящая. Она ему ужасно нравилась. Он и сам был не лентяй и бездельников терпеть не мог, как мужчин, так и женщин.
– Вам стоило бы зайти ко мне в дом и согреться, – сказал Стэн Мэри, когда она пробегала мимо него ближе к вечеру.
– О нет, – сказала она. – Это вам лучше пойти вместе со мной в Эллис-Хаус и согреться.
Она повторила свое приглашение еще раз, когда Стэн помогал ей относить столы в школу и скамьи в церковь, и он подвез ее к Эллис-Хаусу, стоящему на самом верху острова. Конечно, он знал, где стоит этот дом, хотя внутри никогда не бывал.
– Хорошо, наверное, там жить, – сказал Стэн.
Они сидели в кабине его грузовичка, который он остановил на круговой подъездной дорожке. Ветровое стекло запотело от тумана, от их дыхания и пара, исходившего от промокшей одежды.
– О, они живут здесь только летом, – сказала Мэри.
– А вы?
– Конечно, я тоже здесь живу. Я живу там, где живет семья. Я ухаживаю за мисс Верой.
– Вы ухаживаете за мисс Верой? Все время?
– Я ее помощница, – сказала Мэри с вялой улыбкой.
– А фамилия ваша как, запамятовал?
– Эллис.
– Эллис?
– Да.
Стэн не очень хорошо разобрал, что к чему. Он не мог толком понять, кто такая эта женщина. Служанка? Вела она себя точно как прислуга, и он своими глазами видел, как эта сучка Вера Эллис на нее орала. Но как же так могло быть, что она носила фамилию Эллис? Эллис? Может быть, бедная родственница? Кто и когда слышал о том, чтобы кто-то из Эллисов перетаскивал стулья и метался под дождем во взятом напрокат клеенчатом дождевике? Стэн чуть было не решился попросить Мэри рассказать ему о себе, но она была такая милая, и ему не хотелось ее огорчать. Он просто взял ее за руку. А она позволила ему взять ее за руку.
Стэн Томас, в конце концов, был привлекательным молодым человеком. Аккуратная стрижка, красивые темно-карие глаза. Роста он был невысокого, но при этом – стройный. А еще в нем была обезоруживающая искренность и прямота, и это очень понравилось Мэри. Она была совсем не против того, что он взял ее за руку, хотя они только-только успели познакомиться.
– Долго вы тут пробудете? – спросил Стэн.
– До второй недели сентября.
– Ну да, верно. Они… то есть вы всегда в это время уезжаете.
– Да.
– Мне хотелось бы снова с вами повидаться.
Мэри рассмеялась.
– Я серьезно, – сказал Стэн. – Мне точно этого захочется. Мне нравится держать вас за руку. Когда я смогу снова вас увидеть?
Мэри немного помолчала, задумавшись, а потом откровенно призналась:
– Мне бы тоже хотелось снова с вами встретиться, мистер Томас.
– Отлично. Зовите меня просто Стэн.
– Хорошо.
– Так когда я смогу вас увидеть?
– Не знаю.
– Пожалуй, я был бы не прочь встретиться с вами завтра. Как насчет завтра? Как я смогу завтра с вами встретиться?
– Завтра?
– Есть что-нибудь, из-за чего я не смогу завтра с вами встретиться?
– Не знаю, – ответила Мэри и вдруг резко повернулась к нему. Ее глаза наполнились страхом. – Не знаю!
– Не знаете? Я вам не нравлюсь?
– Нравитесь. Вы мне нравитесь, мистер Томас… Стэн.
– Вот и славно. Я заеду за вами завтра часа в четыре. Прокатимся.
– О боже.
– Да, мы с вами прокатимся, – повторил Стэн. – Скажите об этому тому, кому должны сказать.
– Я не знаю, нужно ли мне об этом кому-то говорить, но я не знаю, будет ли у меня время для прогулки.
– Ну, так переделайте все свои дела. Придумайте что-нибудь. Мне правда очень хочется с вами увидеться. Я просто на этом настаиваю!
– Замечательно! Мэри рассмеялась.
– Отлично. Я все еще приглашен?
– Конечно! – ответила Мэри. – Пожалуйста, пройдемте в дом.
Они вышли из кабины пикапа, но Мэри направилась не к роскошной парадной двери. Она побежала под дождем вокруг дома, и Стэн Томас поспешил за ней. Мэри обогнула гранитный фасад особняка, пробежала под широким карнизом, нырнула за простую дощатую дверь и распахнула ее перед Стэном.
Они оказались в заднем коридоре. Мэри взяла у Стэна дождевик и повесила на крючок.
– Пойдемте в кухню, – сказала она и открыла еще одну дверь.
Винтовая железная лестница вела в большую старомодную подвальную кухню. Там стояла массивная каменная печь с железными ухватами, чугунными горшками и плошками. Впечатление было такое, будто в этой печи до сих пор пекут хлеб. Вдоль одной стены размещались посудомоечные раковины, вдоль другой – плиты и духовки. К потолку были подвешены пучки сушеных трав, на полу лежала чистая, но местами потрескавшаяся плитка. За широким столом посередине кухни сидела хрупкая женщина средних лет с коротко стриженными рыжими волосами и острыми, хитрыми чертами лица. Она рассеянно очищала фасоль от стручков и бросала в серебряную миску.
– Здравствуй, Эдит, – сказала Мэри. Женщина кивнула и сказала:
– Ты ей нужна.
– О боже!
– Она уже несколько раз за тобой посылала.
– Давно?
– Весь вечер.
– О, но я же была занята. Нужно было вернуть столы и скамьи, – пробормотала Мэри, подбежала к раковине, молниеносно вымыла руки и вытерла о брюки.
– Она пока не знает, что ты вернулась, Мэри, – сказала женщина по имени Эдит, – так что можешь выпить чашечку кофе и передохнуть.
– Нет, надо бы узнать, что ей нужно.
– А это твой приятель?
– Стэн! – воскликнула Мэри и обернулась. Она явно забыла о том, что он здесь. – Простите, но у меня не получится посидеть тут и согреться вместе с вами.
– Посиди, выпей чашку кофе, Мэри, – сказала Эдит приказным тоном, продолжая лущить фасоль. – Она еще не знает, что ты вернулась.
– Верно, Мэри, сядьте и выпейте кофе, – сказал Стэн Томас, а лущившая фасоль Эдит искоса глянула на него. Взгляд был очень быстрый, но, похоже, она сразу много что поняла.
– Почему бы и вам не присесть, сэр? – спросила Эдит.
– Спасибо, мэм, присяду. Стэн сел к столу.
– Налей гостю кофе, Мэри. Мэри вздрогнула.
– Не могу, – сказала она. – Мне нужно пойти к мисс Вере.
– Не помрет она, если ты тут пять минут посидишь и обсохнешь, – буркнула Эдит.
– Не могу! – воскликнула Мэри, промчалась мимо Эдит и Стэна Томаса и выскочила за дверь. Они услышали ее торопливые шаги на лестнице. – Простите! – крикнула она на бегу.
– Пожалуй, я себе сам кофе налью, – сказал Стэн Томас.
– Сидите, я налью. Это моя кухня.
Эдит оставила на столе фасоль и налила Стэну кофе. Не спрашивая, какой кофе он предпочитает, она плеснула в кружку сливок и не предложила сахара. Его это вполне устроило. Себе Эдит тоже налила кофе со сливками без сахара.
– Вы за ней ухаживаете? – осведомилась она, сев за стол. Она смотрела на Стэна с нескрываемым подозрением.
– Мы только что познакомились.
– Она вас интересует?
Стэн не ответил, но с ироничным удивлением вздернул брови.
– Знаете, мне вам нечего посоветовать, – сказала Эдит.
– А вы и не должны мне ничего советовать.
– Кто-то должен.
– Кто, например?
– Знаете, она уже замужем, мистер..?
– Томас. Стэн Томас.
– Она уже замужем, мистер Томас.
– Нет. Она не носит кольцо. Она ничего такого не говорила.
– Она замужем за этой старой сучкой. – Эдит указала вверх тонким желтым большим пальцем. – Видели, как она помчалась наверх пулей, хоть ее и не звали?
– Можно задать вам вопрос? – проговорил Стэн. – Кто она, черт побери, такая?
– Ох, не нравится мне, как вы выражаетесь, – проворчала Эдит, но сказала она это таким тоном, что можно было не сомневаться: она вовсе не возражала против крепких словечек. Эдит вздохнула: – Теоретически, так сказать, Мэри – племянница мисс Веры. Но на самом деле она ее рабыня. Такая уж в этой семейке традиция. То же самое было с ее матерью. Эта бедняжка только тем и избавилась от рабства, что утонула. Мать Мэри – та самая женщина, которую в двадцать седьмом году смыло в море волной. Тело так и не нашли. Слыхали про тот случай?
– Да, слыхал.
– О господи, я эту историю миллион раз рассказывала. Доктор Эллис взял девочку из приюта и удочерил. Приобрел подружку для своей дочурки – той самой, которая теперь живет наверху и вечно вопит. Никому от нее житья нет. Джейн была матерью Мэри. Ее обрюхатил какой-то работяга-итальянец, на каменоломне он работал. Большой был скандал.
– Я что-то слышал об этом.
– Ну, Эллисы попытались это дело замять, но людей же хлебом не корми, дай посплетничать.
– Да, тут у нас посплетничать все не прочь.
– Ну, в общем, она утонула, а мисс Вера взяла ребенка и потом растила эту девочку как свою будущую служанку, готовила, так сказать, на место покойной матери. Вот кто такая Мэри. И лично у меня просто в голове не укладывается, как это могли допустить те люди, которые защищают права детей.
– Что это за люди такие?
– Ну, не знаю. Просто не могу поверить, что в наше время можно взять ребенка и сделать из него рабыню.
– Ну, это вы не серьезно – насчет рабства?
– Я точно знаю, про что говорю, мистер Томас. Мы в этом доме уж сколько лет на это глядим, и все спрашиваем себя: почему же никто не вмешался и не положил конец этому безобразию?
– А вы почему этому не помешали?
– Я кухарка, мистер Томас. Я же не полицейский. А вы чем занимаетесь? Погодите, я и так знаю. Вы местный, так что наверняка рыбак.
– Да.
– Хорошо зарабатываете?
– Хватает.
– Хватает на что?
– На то, чтобы жить тут.
– Работа опасная?
– Не так чтобы очень.
– Выпить хотите?
– Не откажусь.
Кухарка Эдит подошла к шкафчику, подвигала бутылки и вернулась с серебряной фляжкой. Она плеснула янтарной жидкости в чистые кофейные чашки и одну протянула Стэну:
– Не пьяница, надеюсь?
– А вы?
– Жуть как смешно. С моей-то работенкой? Просто обхохочешься… – Эдит, прищурившись, уставилась на Стэна Томаса: – И вы ни разу не были женаты? Ни на ком из местных?
– Никогда не был женат ни на ком из местных, – ответил Стэн и расхохотался.
– Похоже, вы весельчак. Все-то вам смешно. За Мэри давно ухлестываете?
– Никто ни за кем не ухлестывает, мэм.
– Давно ей интересуетесь?
– Да мы только на этой неделе познакомились. Думаю, все гораздо серьезнее, чем мне сначала показалось. Похоже, она славная девушка.
– Она славная девушка. Но что, у вас на острове мало славных девушек?
– Эй, вы полегче.
– Сдается мне, это как-то странно, что вы неженаты. Вам сколько лет?
– За двадцать. Ближе к тридцати.
Стэну Томасу было двадцать пять.
– Симпатяга, весельчак и зарабатываете неплохо? И не пьяница? И еще неженатый? Я так понимаю, что тут мужчины рано женятся, а уж особенно рыбаки.
– А может, я тут не нравлюсь никому.
– Язычок у вас острый. Может, у вас запросы большие?
– Послушайте, я всего-навсего подвозил Мэри по ее делам.
– Хотите еще с ней увидеться? Этого хотите?
– Я думал об этом.
– Ей ведь почти тридцать, между прочим.
– По-моему, она шикарно выглядит.
– Но она Эллис. По закону она Эллис, только у нее нету ни гроша, так что про это даже думать забудьте. Они ей ни пенни не дадут. Только одевают и кормят.
– Похоже, вы не представляете, что у меня на уме.
– Это я и пытаюсь понять.
– Ну да, я вижу, что вы что-то пытаетесь понять. Без очков вижу.
– У нее нет матери, мистер Томас. В этом доме у нее есть какое-то положение, потому что она нужна мисс Вере, но в этом доме на Мэри никто не заглядывается. Она – молодая женщина, у которой нет матери, никто за нее не заступится, поэтому мне и любопытно узнать, что у вас на уме.
– Ну, вы-то не как ее мать говорите. При всем уважении, мэм, но вы говорите как ее отец.
Это Эдит понравилось.
– Отца у нее тоже нет.
– Очень жаль.
– И как вы намерены с ней повидаться, мистер Томас?
– Пожалуй, буду время от времени заезжать за ней.
– Да?
– Вы к чему спрашиваете?
– Это не мое дело. Стэн громко расхохотался.
– А по-моему, тут все – ваше дело, мэм.
– Очень смешно, – буркнула Эдит и сделала глоток виски. – Все-то у вас хихоньки да хаханьки. Через несколько недель Мэри уезжает, да будет вам известно. И вернется только на будущий год, в июне.
– Ну если так, придется мне за ней каждый день заезжать.
Стэн Томас одарил Эдит широченной, обезоруживающей улыбкой.
– Вам грозят большие неприятности. И это очень жаль, потому что вы мне понравились, мистер Томас.
– Спасибо. Вы мне тоже.
– Смотрите, не испортите жизнь этой девушке.
– Я никому не собираюсь портить жизнь, – сказал Стэн.
Эдит явно решила, что разговор окончен, и снова стала лущить фасоль. Она не попросила Стэна Томаса уйти. Он еще какое-то время пробыл на кухне в Эллис-Хаусе, надеясь, что Мэри вернется и посидит с ним, но Мэри не вернулась, так что он отправился домой. Было уже темно, и дождь все еще лил. Он решил, что заедет за Мэри завтра.
Они поженились на будущий год, в августе. Свадьба была не поспешная, не неожиданная, поскольку Стэн еще в июне тысяча девятьсот пятьдесят шестого года – в тот самый день, когда семейство Эллисов прибыло на Форт-Найлз на лето, – сказал Мэри, что к концу лета они поженятся. Он сказал ей, что теперь она останется с ним на Форт-Найлзе и забудет о том, что была рабыней у треклятой мисс Веры Эллис. Так что все было организовано заранее, и все же в самой церемонии бракосочетания были признаки спешки.
Мэри и Стэн сочетались браком в доме Стэна, в гостиной. Их обвенчал Морт Бекмэн, который в те годы был пастором, странствующим по островам штата Мэн. Морт Бекмэн был предшественником Тоби Вишнелла. В ту пору он был шкипером «Новой надежды». В отличие от Вишнелла, к пастору Морту Бекмэну относились неплохо. Он был какой-то непробиваемый, и это всех устраивало. Он не был обуреваем религиозным пылом, и это также обеспечивало ему хорошее отношение рыбаков в его разбросанных далеко друг от друга приходах.
На венчании Стэна Томаса и Мэри Смит-Эллис не было ни свидетелей, ни обручальных колец, ни гостей, а пастор Морт Бекмэн, верный себе, провел церемонию в своем духе.
– На кой черт вам сдались свидетели? – спросил он.
Бекмэн прибыл на остров, чтобы провести крестины, и какое ему было дело до того, есть ли у брачующихся свидетели и кольца? Парочка была взрослая. Могли они поставить свои подписи в брачном свидетельстве? Могли. Возраст позволял им вступить в брак, не спрашивая ни у кого разрешения? Позволял. Венчание должно было пройти с большим шумом? Нет.
– Вам нужны все эти молитвы, чтение Священного Писания и все прочее? – спросил пастор Бекмэн у молодых?
– Нет, спасибо, – ответил Стэн. – Сразу приступайте к венчанию.
– Ну, может быть, все-таки несколько молитв… – робко предложила Мэри.
Пастор Морт Бекмэн вздохнул и провел венчание, прочитав несколько молитв – ради леди. Он обратил внимание на то, как она чертовски плохо выглядит – бледная и вся дрожит. Вся церемония уложилась в четыре минуты. По дороге к двери Стэн Томас сунул пастору десятидолларовую бумажку.
– Премного благодарен, – сказал Стэн. – Спасибо, что заглянули.
– Ясное дело, – кивнул пастор и направился к пристани, чтобы отплыть от острова до темноты. На Форт-Найлзе его никогда не могли уютно пристроить на ночь, и он не собирался задерживаться на этой негостеприимной скале посреди моря.
Это была самая заметная свадьба в истории семейства Эллисов – если, конечно, считать Мэри Смит-Эллис членом этого семейства. Этот вопрос теперь встал очень серьезно.
– Как твоя тетя, – сказала Мэри мисс Вера, – я должна тебе сказать, что считаю твое замужество очень большой ошибкой. Я считаю, что ты совершаешь ужасную ошибку, связав себя с рыбаком и с этим островом.
– Но ведь вы любите этот остров, – возразила Мэри.
– Не в феврале, милочка.
– Но я могла бы навещать вас в феврале.
– Милочка, тебе нужно будет заботиться о муже, у тебя не будет времени навещать меня. У меня когда-то тоже был муж, и уж я знаю. Замужем ты связана по рукам и ногам, – объявила она, хотя уж она-то никогда и ничем не была связана.
К изумлению многих, мисс Вера больше не возражала против планов Мэри выйти замуж. Для тех, кто был свидетелем жуткой ярости мисс Веры, узнавшей о беременности матери Мэри тридцать лет назад, и ее страданий из-за гибели матери Мэри двадцать девять лет назад (не говоря уже о ежедневных психозах из-за самых незначительных мелочей), то спокойствие, с которым мисс Вера встретила новость о предстоящем замужестве Мэри, было просто поразительным и загадочным. Как мисс Вера могла такое пережить? Как она могла потерять очередную рабыню? Как она могла смириться с таким непослушанием, с таким предательством?
Скорее всего, никого такая реакция не изумила сильнее, чем саму Мэри. В то лето она похудела на десять фунтов, переживая из-за Стэна Томаса. Что делать со Стэном Томасом? Он не принуждал ее встречаться с ним, он не отрывал ее от каждодневных обязанностей, но он все время повторял, что к концу лета они должны пожениться. Об этом он говорил с июня. Похоже, упираться было бесполезно.
– Ты ведь тоже считаешь, что так будет лучше, – напомнил он ей, и она действительно так считала. Ей нравилась мысль о замужестве. Прежде она об этом не слишком задумывалась, но теперь ей казалось, что для этого самое время. Он был такой красивый. Он был такой уверенный.
– Моложе мы уже не станем, – сказал он ей, и это было верно.
И все же в тот день, когда Мэри должна была сказать мисс Вере о том, что она собирается замуж за Стэна Томаса, ее дважды вырвало. Больше откладывать она не могла и наконец, в середине июля, сообщила новость. Но разговор, вопреки опасениям Мэри, получился не таким уж сложным. Вера не разозлилась, хотя часто взрывалась и по более мелким поводам. Вера сказала об «очень серьезной ошибке» тоном заботливой тетушки, а потом и вовсе перестала затрагивать этот вопрос. Только Мэри задавала ей испуганные вопросы.
– Что вы будете делать без меня? – спрашивала она.
– Мэри, дорогая моя девочка. Пусть это тебя не беспокоит.
К этим словам прилагались теплая улыбка и похлопывание по руке.
– Но как же я? Я никогда не жила вдали от вас.
– Ты привлекательная и неглупая молодая женщина. Ты без меня обойдешься.
– Но ведь вы же думаете, что мне не стоит этого делать, правда?
– О, Мэри. Разве это так важно, что я думаю?
– Вы считаете, что он будет мне плохим мужем.
– Я ни разу о нем дурного слова не сказала.
– Но он вам не нравится.
– Он должен нравиться тебе, Мэри.
– Вы думаете, что я останусь одна-одинешенька и нищая.
– О, этого никогда не произойдет, Мэри. У тебя всегда будет крыша над головой. Тебе никогда не придется торговать спичками в городе. Тебе нечего бояться такой ужасной судьбы.
– Вы думаете, что я ни с кем не подружусь здесь, на острове. Вы думаете, что мне будет одиноко, вы думаете, что зимой я тут сойду с ума.
– Кто не захочет с тобой подружиться?
– Вы считаете меня распутницей, если я вожусь с рыбаком. Вы думаете, что я стану такой же, как моя мать.
– Мало ли о чем я думаю! – воскликнула мисс Вера и засмеялась.
– Я буду счастлива со Стэном, – сказала Мэри. – Буду!
– Тогда мне остается только порадоваться за тебя. Счастливая невеста излучает радость.
– Но где нам следует пожениться?
– Очень надеюсь, что это произойдет в церкви Божьей.
Мэри умолкла, и мисс Вера тоже. По традиции свадьбы членов семейства Эллисов проводились в саду около Эллис-Хауса. Специально приезжал епископ из Конкорда. Его доставляли на остров на корабле. Свадьбы были шикарные, на них присутствовали все члены семейства Эллисов, какие только могли, и самые близкие друзья семьи. Свадебные обеды в доме Эллисов славились своим размахом. Поэтому, когда мисс Вера Эллис предположила, что бракосочетание Мэри состоится в безымянной «церкви Божьей», у Мэри была причина умолкнуть.
– Но мне бы хотелось выйти замуж здесь, в Эллис-Хаусе.
– О, Мэри. Ни к чему тебе такая головная боль. Пусть будет самая простая церемония, и все.
– Но вы будете присутствовать?
– Ох, милая.
– Будете?
– Я будут только плакать и плакать без конца, милая. Испорчу тебе праздник.
Позднее, тем же вечером, мистер Лэнфорд Эллис – старший брат Веры и царствующий патриарх семейства – пригласил Мэри к себе и поздравил ее с предстоящим замужеством. Он выразил надежду на то, что Стэн Томас – достойный молодой человек. Он сказал:
– Ты должна купить себе красивое свадебное платье. – И протянул Мэри конверт. Она приподняла уголок, а мистер Эллис сказал: – Не открывай здесь. – Он поцеловал Мэри, сжал ее руку и сказал: – Мы всегда питали к тебе самые теплые чувства.
Больше он ничего не сказал.
Мэри не открывала конверт до тех пор, пока не осталась в своей комнате одна. В конверте лежала тысяча долларов наличными. Десять стодолларовых купюр. Мэри сунула их под подушку. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году для покупки свадебного платья это были огромные деньги, но в итоге Мэри венчалась в цветастом хлопчатобумажном платье, которое она сама себе сшила два лета назад. Она не хотела тратить деньги. Она решила отдать конверт со всем содержимым Стэну Томасу.
Эти деньги она принесла на брачную церемонию вместе с одеждой и постельным бельем. Больше у нее ничего не было. Это было все, что она получила за годы службы в доме Эллисов.
В особняке Эллисов в Конкорде мать Рут Томас провела дочь в ее комнату. Они давно не виделись. Рут не любила приезжать в Конкорд и делала это редко. Порой в Рождество она предпочитала остаться в своей комнате в пансионе. Это ей нравилось больше пребывания в Конкорде, в доме Эллисов. К примеру, в прошлое Рождество она сюда не приезжала.
– Ты чудесно выглядишь, Рут, – сказала ее мать.
– Спасибо. Ты тоже хорошо выглядишь.
– У тебя ни одной сумки?
– Нет. На этот раз – нет.
– Мы наклеили здесь новые обои к твоему приезду.
– Симпатичные.
– А вот твоя детская фотография.
– Надо же, – проговорила Рут и склонилась к фотоснимку в рамочке, висевшему рядом с трюмо. – Это я?
– Это ты.
– А что у меня в руках?
– Галька. Камешки с подъездной дороги у Эллис-Хауса.
– Господи, полные кулаки!
– А вот я, – сказала мать Рут.
– Да, вот ты.
– Я пытаюсь уговорить тебя, чтобы ты отдала мне камешки.
– Похоже, ты их вряд ли получишь.
– Верно, вряд ли. Похоже, ты мне их так и не отдала.
– Сколько мне было?
– Года два. Такая милашка.
– А тебе тогда сколько было?
– О… Тридцать три, наверное.
– Я раньше никогда не видела эту фотографию.
– Да, вряд ли.
– Интересно, кто снимал.
– Мисс Вера.
Рут Томас села на кровать – красивую, с медными спинками и кружевным покрывалом. Ее мать села рядом с ней и спросила:
– Тут до сих пор пахнет обойным клеем?
– Да нет, все нормально. Какое-то время они сидели молча. Потом мать Рут встала и открыла ставни.
– Так будет посветлее, – сказала она и снова села.
– Спасибо, – сказала Рут.
– Когда я покупала эти обои, я решила, что на них нарисованы цветы вишни, а теперь смотрю и думаю: нет, это цветы яблони. Смешно, правда? Даже не пойму, почему я сразу не рассмотрела.
– Цветы яблони очень красивые.
– Разница невелика, наверное.
– И те, и другие красивые. Хорошо у тебя получилось.
– Клеила не я. Мы нанимали человека.
– Нет, правда, очень красиво.
После очередной долгой паузы Мэри Смит-Эллис Томас взяла дочь за руку и спросила:
– Сходим, навестим Рики?
Рики лежал в детской кроватке, хотя ему было девять лет. Он был ростом с маленького ребенка (может быть, с трехлетнего), и пальцы на его руках и ногах были скрючены, как когти. Волосы у него были черные и короткие, на затылке они свалялись, потому что он непрерывно вертел головой из стороны в сторону. Он то и дело мотал головой, поворачивал личико то туда, то сюда, словно отчаянно что-то искал. И глаза у него поворачивались то вправо, то влево, ища что-то. Он то издавал писклявые, скрежещущие звуки, то подвывал, но как только к кроватке подошла Мэри, он сразу утих и стал что-то негромко бормотать.
– Мама пришла, – сказала Мэри. – Пришла мама.
Она вынула ребенка из кроватки и уложила на овечью шкуру, постеленную на полу. Он не мог сидеть, не мог держать голову. Он не умел самостоятельно есть. Он не разговаривал. Как только он оказался на овечьей шкуре, его маленькие скрюченные ножки упали в одну сторону, а ручки – в другую. Он начал мотать головой туда и сюда, его пальчики задрожали и напряглись. Они колебались в воздухе, как водоросли в морской воде.
– Ему не лучше? – спросила Рут.
– Ну, – пожала плечами мать Рут. – Мне кажется, что лучше. Мне всегда кажется, что ему немного лучше, но больше никто этого не замечает.
– А где его нянька?
– Где-то дома. Может быть, в кухне, отдыхает. Новая няня. По-моему, очень милая. Она любит петь Рики песенки. Правда, Рики? Правда, Сандра поет тебе песенки? Потому что она знает, как ты любишь песенки. Правда?
Мэри разговаривала с Рики, как говорят с новорожденными или так, как Сенатор Саймон Адамс разговаривал со своей собакой Куки, – любящим голосом, без ожидания ответа.
– Видишь свою сестричку? – спросила Мэри. – Видишь свою старшую сестричку? Она приехала навестить тебя, мой мальчик. Она пришла поздороваться с Рики.
– Привет, Рики, – проговорила Рут, стараясь подражать голосу матери. – Привет, братик.
Рут начало подташнивать. Она наклонилась, чтобы погладить Рики по головке, но он вывернулся из-под ее руки. Она почувствовала, как по ладони проскользнули его свалявшиеся волосы. Рут опустила руку. Голова Рики на миг замерла, а потом он замотал ей с такой силой, что Рут вздрогнула.
Рики родился, когда Рут было девять лет. Он появился на свет в роклендской больнице. Рут не видела его в младенческом возрасте, потому что после рождения Рики мать на остров не вернулась. Отец Рут поехал в Рокленд с женой ко времени родов, а Рут осталась у соседки, миссис Поммерой. Ее мать должна была вернуться с новорожденным младенцем, но так и не вернулась. Она не вернулась, потому что с ребенком что-то было не так. Никто этого не ожидал.
Как слышала Рут, ее отец, стоило ему только увидеть ребенка, разразился грубейшими обвинениями. Он был в ужасе, он страшно разозлился. Кто сотворил такое с его сыном? Он сразу же решил, что ребенок унаследовал столь плачевное состояние от предков Мэри. В конце концов, кто что знал о сиротке из приюта для детей-сирот моряков в Бате и об итальянце-иммигранте? Кто знал, какие чудища таились в этом темном прошлом? Своих предков Стэн Томас знал на десять поколений назад, и ничего такого никогда не происходило. В роду Томасов никогда не рождались уроды. «Вот что получаешь, – твердил Стэн, – когда женишься на той, о предках которой ни черта неизвестно. Да, вот что получаешь».
Мэри, лежавшая без сил после родов на больничной кровати, с безумным пылом начала оборону. В принципе, бойцовскими качествами она не отличалась, но на этот раз устроила бой. Сражалась она отчаянно. «О да, – говорила она, – про предков Стэна известно все досконально, а почему? Да потому, что все они друг дружке родня. Братья, сестры, кузены и кузины, и не надо быть гением, чтобы понять, что через несколько поколений близкородственных браков и инцестов непременно должно случиться такое». На свет непременно должен был появиться такой малыш Рики со скрюченными ручками и ножками, непрерывно мотающий головкой.
– Это твой сын, Стэн! – заявила Мэри.
Ссора была некрасивая, злобная. Она расстроила всех сестер и нянечек в родильном отделении. Они слышали все жестокие слова, которыми осыпали друг друга несчастные родители. Ничего подобного они никогда не слышали. К полуночи на дежурство заступила старшая медсестра и увела Стэна Томаса из палаты жены. Старшая медсестра была крупной женщиной, ее не так просто было запугать даже крепкому на язык ловцу омаров. Она увела его в тот момент, когда Мэри продолжала на него орать.
– Ради бога, – строго проговорила медсестра, – женщине нужен покой.
Несколько дней спустя, вечером, повидать Мэри, Стэна и младенца пришел посетитель. Это был мистер Лэнфорд Эллис. Каким-то образом до него дошли вести. Он прибыл в Рокленд на «Каменотесе» дабы засвидетельствовать свое почтение и выразить Мэри и Стэну сочувствие со стороны своего семейства в этой трагической ситуации. Между Стэном и Мэри к этому времени настало холодное примирение. По крайней мере, они могли находиться в одном помещении.
Лэнфорд Эллис рассказал Мэри о разговоре, который он имел со своей сестрой Верой, и о том, какое они приняли решение. Они с сестрой обсудили создавшуюся проблему и пришли к согласию в том, что Мэри не стоит везти ребенка на остров Форт-Найлз. Там ей не окажут медицинской помощи, которая потребуется Рики. Врачи уже объявили, что Рики будет нужен пожизненный круглосуточный уход. Есть ли у Стэна и Мэри какой-то план?
Супруги признались, что никакого плана у них нет. Лэнфорд Эллис посочувствовал им. Он понимал, что у них настали трудные времена, и у него было предложение. Их семья всегда тепло относилась к Мэри, поэтому они были готовы помочь. Лэнфорд Эллис был готов оплатить уход за Рики в подобающем учреждении. Пожизненно. Сколько бы это ни стоило. Он слышал, что есть такое частное заведение в Нью-Джерси.
– В Нью-Джерси! – воскликнула Мэри Томас.
Нью-Джерси – это довольно далеко, – согласился Лэнфорд Эллис. Но говорят, что это заведение – лучшее в стране. Утром он разговаривал с администратором. Но если Стэну и Мэри этот вариант не нравится, то есть еще одна возможность…
Или…
Или что?
Или, если Мэри и ее семья переедут в Конкорд, где Мэри сможет вернуться на свой пост компаньонки мисс Веры, семейство Эллисов обеспечит Рики частный уход прямо там, в особняке Эллисов. Лэнфорд Эллис распорядится перестроить часть флигеля для прислуги в удобное помещение для маленького Рики. Он оплатит услуги хороших частных медсестер и няни. Пожизненно. Кроме того, он подыщет Стэну Томасу хорошую работу и отправит Рут в хорошую школу.
– Даже не смейте, мать вашу, – сказал Стэн Томас тихо, угрожающим голосом. – Даже, мать вашу, не смейте пытаться забрать обратно мою жену.
– Это просто предложение, – сказал Лэнфорд Эллис. – Решение за вами.
И вышел.
– Это вы ее, вашу мать, отравили? – заорал Стэн Томас вслед Лэнфорду. Старик уже шагал по больничному коридору. Стэн пошел за ним. – Вы отравили мою жену? Это из-за вас такое случилось? Отвечайте! Это вы, черт бы вас побрал, все это подстроили, чтобы ее вернуть?
Но Лэнфорду Эллису больше было нечего сказать. Пришлось старшей медсестре, имевшей внушительные габариты, снова вмешаться.
Конечно, Рут Томас не знала о том споре, который произошел между ее родителями после ухода мистера Эллиса. Но она знала, что некоторые моменты четко прояснились прямо там, в больничной палате. Ни за что на свете Мэри Смит-Эллис Томас, дитя сироты, не отдаст своего сына, каким бы он ни был инвалидом, в приют. Ни за что на свете Стэн Томас, островитянин в десятом поколении, не переедет в Конкорд, штат Нью-Гемпшир. Ни за что он не позволит своей дочери переехать туда, где ее смогут превратить в рабыню мисс Веры Эллис, как прежде – ее мать и бабку.
Как только выяснили эти вопросы, обсуждать стало почти нечего, и, какими бы жаркими ни были споры, все решилось быстро и окончательно. Мэри отправилась в Конкорд с сыном. Она вернулась в особняк Эллисов и заняла свое место при мисс Вере Эллис. Стэн Томас возвратился на остров к дочери, один. Правда, не сразу. Он отсутствовал несколько месяцев.
– Где ты был? – спросила его Рут, когда ей исполнилось семнадцать. – Где тебя носило все это время?
– Я был зол, – ответил Стэн. – И это не твое дело.
– Где моя мама? – спросила Рут у отца, когда ей было девять лет и когда он наконец вернулся в Форт-Найлз. Его ответ был совершенно кошмарным – он что-то кричал насчет того, что это не имеет никакого значения, не стоит и спрашивать, да и вообще лучше забыть. Рут была обескуражена ответом отца, а потом утонул мистер Поммерой, и она подумала (и это было довольно логично), что ее мама тоже могла утонуть. Конечно. Таков был ответ. Через несколько недель после того, как Рут пришла к такому выводу, она начала получать письма от матери. Какое-то время она думала, что письма приходят из рая. Став постарше, она более или менее соединила между собой кусочки головоломки, а со временем разобралась во всем.
В комнате Рики, пропахшей лекарствами, мать Рут взяла из шкафчика бутылочку с лосьоном и села на пол рядом с сыном. Она стала втирать лосьон в его странные ножки. Она массировала и выпрямляла его пальчики, нажимала большими пальцами на выгнутые дугами ступни.
– Как твой отец? – спросила она. Рики взвизгнул и забормотал.
– Хорошо, – ответила Рут.
– Он хорошо о тебе заботится?
– Наверное, это я о нем хорошо забочусь.
– Я раньше все переживала, что тебе перепадает мало любви.
– Мне хватало.
Вид у матери был такой встревоженный, что Рут попыталась придумать, чем бы ее утешить. Она сказала:
– В дни рождения, когда он дарит мне подарки, он всегда говорит: «Только не смотри на подарок, будто ты его рентгеном просвечиваешь».
– Рентгеном?
– Ну, пока я не распаковала подарок, понимаешь? Когда смотрю на коробку. Он всегда так говорит. «Не просвечивай подарок своими рентгеновскими глазками, Рут». Он такой смешной.
Мэри Смит-Эллис Томас медленно кивнула, но тревоги у нее явно не убавилось.
– Он дарит тебе хорошие подарки на дни рождения?
– Конечно.
– Это хорошо.
– Когда я была маленькая, в дни рождения он велел мне вставать на табуретку и спрашивал: «Видишь, как ты подросла? Ты здорово подросла».
– Я помню, он так делал.
– Мне с ним хорошо, – сказала Рут.
– Ангус Адамс там?
– Конечно. Мы видимся с Ангусом почти каждый день.
– Раньше я его побаивалась. Один раз я видела, как он бил ребенка поплавком. Я только-только вышла замуж.
– Правда? Ребенка?
– Какого-то беднягу мальчишку, который работал с ним на лодке.
– Ну, значит, это не ребенок был. Его помощник, наверное. Подросток. Ангус – суровый хозяин, что правда, то правда. Теперь с ним никто не ходит в море. Он ни с кем ладить не может.
– Думаю, я ему никогда особо не нравилась.
– Он просто терпеть не может показывать, будто ему кто-то нравится.
– Ты должна понять, Рут: ведь я раньше никогда с такими людьми не была знакома. Знаешь, в первую зиму, когда я осталась на Форт-Найлзе, Ангус Адамс лишился пальца на рыбалке. Может быть, ты слышала об этом? Был жуткий холод, а он был без перчаток и обморозил руки. И у него палец застрял… в этом… как же это называется?
– В блоке лебедки.
– Ну да. Палец у него зажало в блоке лебедки и перерезало тросом. Второй человек, который был с ним в лодке, сказал, что Ангус выбросил свой отрезанный палец за борт и продолжал рыбачить, как ни в чем ни бывало, до конца дня.
– А я слышала, – сказала Рут, – что он прижег культю раскуренной сигарой, чтобы потом рыбачить до конца дня.
– Ох, Рут.
– Даже не знаю, верю я в это или нет. Ни разу не видела, чтобы у Ангуса Адамса во рту была горящая сигара.
– Одно тут точно. Одного пальца у него не хватает. Мать Рут промолчала. Рут посмотрела на свои руки.
– Прости, – сказала она. – Ты что-то хотела сказать?
– Только то, что мне до этого времени никогда не приходилось бывать среди таких грубых людей.
Рут хотела было съязвить: интересно, мало ли людей считают грубой мисс Веру Эллис? – но прикусила язык и сказала:
– Понимаю.
– Знаешь, я прожила на острове всего год, когда Ангус Адамс пришел к нам в дом со Снупи, своей кошкой. Пришел и говорит: «Меня уже тошнит от этой кошки, Мэри. Если ты не заберешь ее у меня, я ее пристрелю прямо тут, у тебя на глазах». А у него с собой было ружье. Ты же знаешь, какой у него голос – может, даже что-то доброе говорит, а кажется, что он злой. Ну, я ему поверила и, конечно, взяла кошку. Твой отец ужасно рассердился. Он велел мне отдать кошку обратно, но Ангус снова стал грозить, что пристрелит ее у меня на глазах. Я не хотела видеть, как он стреляет в кошку. Твой отец сказал, что Ангус этого не сделает, но я не поверила. Такая была красивая кошка. Ты помнишь Снупи?
– Кажется, да.
– Такая красавица. Большая, белая. Твой отец сказал, что Ангус решил нас одурачить, чтобы избавиться от кошки. Наверное, он нас действительно обманул, потому что через несколько недель Снупи окотилась. Она принесла пятерых котят, и с ними было много мороки. Тут уж я рассердилась, а твой отец с Ангусом решили, что отличная получилась шутка. Ангус ужасно радовался, что так удачно меня провел. Они с твоим отцом потом надо мной несколько месяцев подшучивали. А твой отец потом котят утопил.
– Жуть.
– Да. Но мне кажется, с этими котятами что-то было не так.
– Угу, – кивнула Рут. – Они не умели плавать.
– Рут!
– Я просто шучу. Прости. Глупая шутка.
Рут себя убить была готова и в который раз поразилась тому, как быстро у нее доходит дело до жестоких шуток с матерью, с этой хрупкой женщиной. Невзирая на самые лучшие намерения, Рут всегда через несколько минут умудрялась ляпнуть что-то такое, от чего ее матери было больно. Рядом с ней Рут чувствовала, как превращается в атакующего слона. В слона в посудной лавке. Но почему ее мать было так легко ранить? Рут не привыкла к таким женщинам, как она. Она привыкла к тем, кто подобен сестрам Поммерой, кто шагает по жизни так, словно они неуязвимы. Рут уютней было среди грубых людей, рядом с ними она не чувствовала себя такой… таким слоном в посудной лавке.
Мэри растерла икры сына и стала нежно вращать его ступни и растягивать лодыжки.
– О, Рут, – проговорила она. – Знала бы ты, как мне было больно в тот день, когда твой отец утопил котят.
– Прости, мне очень жаль, – сказала Рут, и ей на самом деле было очень жаль. – Прости.
– Спасибо, детка. Хочешь помочь мне с Рики? Поможешь мне растереть его?
– Конечно, – сказала Рут, хотя не могла себе представить ничего менее привлекательного.
– Ты можешь растереть его ручки. Говорят, что для него полезно почаще выпрямлять ручки. Бедняжка.
Рут вылила немного лосьона на ладонь и принялась растирать ручку Рики. У нее сразу же подпрыгнул желудок, и волной накатила тошнота, похожая на приступ морской болезни. Какой безжизненной, атрофированной была эта маленькая ручка!
Однажды Рут рыбачила с отцом, когда он вытащил ловушку, в которой лежал перелинявший омар. Летом это была не редкость – выловить омара, который только-только успел поменять панцирь на новый, нежный и мягкий, но этот омар сбросил старый панцирь, наверное, всего час назад. Его старый опустевший панцирь лежал рядом, словно ненужные доспехи. Рут положила голого омара на ладонь, и ощущение у нее тогда было такое же противное, как сейчас, когда она ухаживала за братом. Омар без панциря представлял собой сплошную мякоть, мясо без костей. Он повис в руках у Рут и сопротивлялся не больше, чем мокрый носок, он висел, словно собирался растаять, закапать, как сосулька, просочиться сквозь пальцы. Он был совсем не похож на нормального омара, на одного из кусачих, свирепых маленьких танков. И все же Рут ощущала его жизнь в своей руке, течение его крови. Плоть омара представляла собой голубоватое желе, похожее на сырого морского гребешка. Рут тогда зябко поежилась. Она ведь просто держала омара в руке, ничего с ним не делала, а уже начала его убивать. Она оставляла отпечатки своих пальцев на его внутренних органах, покрытых тонюсенькой кожицей. Она выбросила омара за борт и потом смотрела, как он, почти прозрачный, тонет в море. У него не было ни единого шанса. Ни единого шанса на свете. Почти наверняка его кто-нибудь сожрал еще до того, как он коснулся дна.
– Ну вот, – сказала мать Рут. – У тебя хорошо получается.
– Бедняжка, – проговорила Рут, втирая лосьон в странные пальчики брата, в запястье, в руку до локтя. Ее голос прозвучал напряженно, но мать, похоже, этого не заметила. – Бедный малыш.
– А знаешь, когда твой папа был маленький, в сороковые годы, в форт-найлзской школе детей учили вязать морские узлы. Это была важная часть школьной программы на острове. И еще детей учили читать карты приливов и отливов. В школе! Можешь себе представить?
– Наверное, это была неплохая мысль, – сказала Рут. – Детям островитян имеет смысл разбираться в таких вещах (особенно имело смысл в те годы), ведь они должны были стать рыбаками, правда?
– Но в школе, Рут? Разве не правильнее было сначала научить детей читать, а морские узлы оставить на потом? Ну после обеда бы их этому учили.
– Не сомневаюсь, читать их тоже учили.
– Вот почему мы захотели послать тебя в частную школу.
– Папа этого не хотел.
– Я имею в виду Эллисов и себя. Я очень горжусь тобой, Рут. Ты так прекрасно закончила школу. Одиннадцатая в классе по успеваемости! И еще я горжусь тем, что ты изучала французский. Скажешь мне что-нибудь по-французски?
Рут засмеялась.
– Что такое? – спросила ее мать. – Что смешного?
– Ничего. Просто всякий раз, когда я при Ангусе Адамсе произношу что-то по-французски, он говорит: «Что-что? Что у тебя болит?»
– Ох, Рут, – огорченно проговорила Мэри. – Я так надеялась, что ты мне хоть что-нибудь скажешь по-французски.
– Не стоит, мам. У меня дурацкий акцент.
– Ну ладно. Как хочешь, детка.
Они немного помолчали, а потом мать Рут сказала:
– Твой отец, наверное, хотел, чтобы ты осталась на острове и научилась вязать морские узлы!
– Не сомневаюсь, именно этого он и хотел, – кивнула Рут.
– И карты приливов и отливов. Наверняка он хотел, чтобы ты выучила эти карты. Я никак их выучить не могла, хоть и пыталась. Твой отец пробовал научить меня управлять лодкой. Вести лодку было не так уж сложно, но я почему-то должна была знать все подводные камни и уступы и помнить, какие из них обнажаются при каких отливах. Тогда почти не было бакенов, а те, которые были, то и дело срывались с якорей, и твой отец орал на меня, когда я пыталась вести лодку, ориентируясь по этим бакенам. Он этим бакенам не доверял, а мне-то откуда было знать? А еще течения! Я-то думала, что нужно просто повернуть лодку в нужную сторону и дернуть за пусковой тросик. Я никакого понятия не имела ни о каких течениях!
– Откуда тебе было о них знать?
– Да откуда мне было знать, Рут? Я думала, что что-то понимаю в жизни на острове, потому что проводила там лето каждый год, но оказалось, что я ничего не знаю. Я не представляла себе, какие ужасные ветры там дуют зимой. Ты знала, что некоторые люди из-за этих ветров сходили с ума?
– Да, я так думаю, что это приключилось с большинством жителей Форт-Найлза, – кивнула Рут и рассмеялась.
– Ветер дует и дует без конца! В первую зиму, которую мне довелось прожить там, ветер как задул в конце октября, так и не прекращался до апреля. Той зимой мне снились странные сны, Рут. Мне снилось, что остров сдувает ветром. У деревьев на острове были длинные-предлинные корни, до самого дна океана. Только эти деревья и держали остров своими корнями и не давали ветру унести его неведомо куда.
– Тебе было страшно?
– Я была в ужасе.
– А хоть кто-нибудь тебя утешал?
– Да. Миссис Поммерой была очень добра ко мне.
В дверь постучали. Мать Рут вздрогнула. Рики тоже вздрогнул и замотал головой. Он издал жуткий скрежещущий звук. Было похоже на скрип тормозов старой машины.
– Тс-с-с… – прошептала Мэри. – Тс-с-с…
Рут открыла дверь детской. На пороге стоял Кэл Кули.
– Увлеклись? – осведомился он, вошел и разместил свою долговязую фигуру в кресле-качалке. Он улыбнулся Мэри, а на Рики даже не глянул. – Мисс Вера желает проехаться.
– О! – воскликнула Мэри и вскочила – Пойду позову няню. Мы оденемся. Рут, пойди надень пальто.
– Она желает пройтись по магазинам, – продолжая улыбаться, добавил Кэл Кули, глядя на Рут. – Она услышала о том, что Рут явилась без багажа.
– И как же она об этом услышала, Кэл? – процедила сквозь зубы Рут.
– Чтоб я знал. Знаю только, что она хочет купить для тебя новую одежду, Рут.
– Мне ничего не надо.
– Я тебе говорил, – с величайшим удовлетворением произнес Кэл. – Я тебе говорил: привези с собой одежду, иначе придется мисс Вере, в итоге, покупать тебе новые тряпки, а ты будешь психовать.
– Слушайте, мне все равно, – сказала Рут. – Что бы вы тут меня ни заставляли делать, мне на это плевать. Плевать. Лишь бы поскорее.
– Рут! – воскликнула Мэри, но Рут не обратила на нее никакого внимания.
Ей было плевать. К чертям их всех! И Кэлу Кули, похоже, тоже на все и на всех было плевать. Он только плечами пожал.
Они поехали в магазин одежды на старом двухтонном «бьюике». Мэри и Кэлу понадобился почти час на то, чтобы одеть и укутать мисс Веру, помочь ей спуститься по лестнице к машине. Она села на переднее сиденье и положила на колени сумочку, расшитую бисером. Мэри сказала, что она не выходила из дома несколько месяцев.
Мисс Вера была такая маленькая, что казалась птицей, усевшейся на переднее сиденье, как на насест. Руки у нее были крошечные, и ее пальцы, лежавшие на бисерной сумочке, слегка дрожали, будто она читала Библию или перебирала бесконечные четки. Она взяла с собой кружевные перчатки и положила их рядом на сиденье. Всякий раз, когда Кэл Кули поворачивал на углу, она опускала левую руку на перчатки, словно боялась, что они соскользнут. На каждом повороте она ахала, хотя Кэл ехал со скоростью физически здорового пешехода. На мисс Вере была длинная норковая шуба и шляпка с черной вуалью. Голос у нее был очень тихий, слегка дрожащий. Разговаривая, она улыбалась и произносила слова с чуть заметным британским акцентом. Любую фразу она произносила с тоской.
– О, мы едем на машине… – проговорила она.
– Да, – согласилась мать Рут.
– Ты умеешь водить машину, Рут?
– Умею, – ответила Рут.
– О, какая ты умница. А мне это никогда не удавалось. Я всегда врезалась …
Воспоминания вызвали у мисс Веры смех. Она прикрыла губы рукой, как это делают стеснительные девочки. Рут не могла припомнить, чтобы мисс Вера была хохотушкой. Наверное, это пришло с возрастом – поздняя аффектация. Рут смотрела на старуху и думала о том, как на Форт-Найлзе мисс Вера заставляла местных мужчин и женщин, работавших в ее саду, пить из поливочного шланга. Она не пускала их в свою кухню (даже в самые жаркие дни), где они могли бы попить воды по-человечески, из стакана. Все так ненавидели ее за это, что на острове появилась поговорка: «Пить из шланга». Это означало самое жуткое оскорбление. «Моя жена верховодит в доме и командует детьми. Эта сучка меня заставляет пить из шланга».
Кэл Кули остановил машину на перекрестке перед знаком «СТОП» и пропустил другую машину. А когда он тронулся с места, мисс Вера вскрикнула:
– Подожди!
Кэл остановил машину. Других машин видно не было. Он снова тронулся.
– Стой! – повторила мисс Вера.
– Мы имеем право ехать, – сказал Кэл. – У нас преимущество.
– Думаю, благоразумнее подождать. Могут появиться другие машины.
Кэл выключил мотор и стал ждать. Ни одной машины не появилось. Несколько минут все сидели молча. Наконец сзади к «бьюику» подъехал универсал, и водитель резко просигналил. Кэл ничего не сказал. Мэри ничего не сказала. Мисс Вера ничего не сказала. Рут в отчаянии прижалась спиной к спинке сиденья и подумала о том, сколько же на белом свете кретинов. Водитель универсала снова посигналил – на этот раз дважды, – и мисс Вера сказала:
– Какой невоспитанный.
Кэл опустил стекло и помахал рукой – дескать, проезжайте.
Универсал проехал. Они сидели в «бьюике» у дорожного знака на перекрестке. Сзади подъехала еще одна машина. Кэл и этому водителю помахал рукой, чтобы тот проезжал. Вперед проехал красный ржавый пикап. А потом снова ни с одной стороны ни одной машины…
Мисс Вера сжала левой рукой свои перчатки и скомандовала:
– Поезжай!
Кэл медленно проехал перекресток и повел машину дальше по шоссе. Мисс Вера снова захихикала.
– Приключение! – сказала она.
Они въехали в центр Конкорда. Мэри подсказала Кэлу Кули дорогу к магазину женской одежды. На витрине затейливым курсивом было написано название магазина: «У Блера».
– Я не пойду в магазин, – сказала мисс Вера. – Это слишком трудно. Попросите мистера Блера подойти сюда. Я ему скажу, что нам нужно.
Мэри вошла в магазин и вскоре вернулась с молодым человеком. Вид у Мэри был испуганный. Молодой человек подошел к дверце «бьюика» с той стороны, где сидела мисс Вера, и постучал кончиком пальца по стеклу. Мисс Вера нахмурилась. Молодой человек усмехнулся и дал ей знак опустить стекло.
Мать Рут стояла у него за спиной и почему-то страшно волновалась.
– Кто это, черт побери? – осведомилась мисс Вера.
– Может быть, вам стоит открыть окошко и узнать, что ему нужно? – предложил Кэл Кули.
– Ни за что!
Мисс Вера гневно уставилась на молодого человека. Его лицо сияло в лучах утреннего солнца, он улыбнулся и снова подал знак открыть окошко. Рут пересела ближе к заднему окошку и открыла его.
– Рут! – воскликнула мисс Вера.
– Я могу вам помочь? – спросила Рут у молодого человека.
– Я – мистер Блер, – представился молодой человек, протянул руку через окошко и пожал руку Рут.
– Приятно познакомиться, мистер Блер, – сказала Рут. – Меня зовут Рут Томас.
– Никакой он не мистер Блер! – объявила мисс Вера, с неожиданным проворством развернулась и вперила в молодого человека злобный взгляд. – Вы не мистер Блер. У мистера Блера седые усы!
– Это мой отец, мэм. Он теперь отошел от дел, и магазином управляю я.
– Скажите вашему отцу, что с ним хочет поговорить мисс Вера.
– Я бы с радостью сообщил ему об этом, мэм, но его здесь нет. Мой отец живет в Майами, мэм.
– Мэри! Мать Рут бросилась к «бьюику»:
– Когда это произошло?
– Не знаю. Я ничего об этом не знаю.
– Не нужна мне никакая одежда, – вмешалась Рут. – Мне ничего не нужно. Давайте поедем домой.
– Когда ваш отец отошел от дел? – спросила мать Рут у молодого мистера Блера.
Тот побледнел:
– Семь лет назад, мэм.
– Невероятно! Он должен был проинформировать меня! – возмущенно воскликнула мисс Вера.
– Мы можем поехать куда-нибудь еще? – спросила Рут. – Есть в Конкорде другой магазин?
– Нет ни одного магазина в Конкорде, кроме магазина мистера Блера, – заявила мисс Вера.
– Что ж, мы очень рады слышать, что вы о нас такого мнения, – сказал мистер Блер. – И я уверен, что мы сумеем вам помочь, мэм.
Мисс Вера ему не ответила.
– Мой отец обучил меня всему, что знал сам, мэм. Все его покупатели – теперь мои покупатели. И все довольны, как всегда!
– Уберите вашу голову из моей машины.
– Мэм!
– Уберите вашу треклятую голову из моей машины.
Рут не выдержала и расхохоталась. Молодой человек убрал голову из «бьюика» и скованно и очень быстро зашагал к своему магазину. Мэри пошла за ним. Она попыталась взять его за руку, что-то ему объяснить, но он отмахнулся от нее.
– Юная леди, не вижу ничего смешного, – сказала мисс Вера, обернувшись и устремив на хохочущую Рут злобный взор.
– Извините.
– Представить только!
– Поедем домой, мисс Вера? – спросил Кэл.
– Подождем Мэри! – рявкнула мисс Вера.
– Естественно. Я это и имел в виду.
– Но ты не так сказал.
– Прошу прощения.
– О, кругом одни болваны, одни недоумки! – воскликнула мисс Вера. – Со всех сторон!
Мэри вернулась и молча села рядом с дочерью. Кэл отъехал от тротуара. Мисс Вера в отчаянии вскричала:
– Осторожней! Осторожней, осторожней, осторожней!
По дороге домой никто не произнес ни слова, пока не подъехали к особняку. Тогда мисс Вера обернулась и улыбнулась Рут, обнажив желтые зубы. Она снова стала хихикать. Она овладела собой.
– Мы так чудесно живем – твоя мама и я. Столько лет жили посреди мужчин, а теперь наконец остались вдвоем. У нас нет ни мужей, о которых надо заботиться, ни братьев, ни отцов, которые пекутся о нас. Две независимые дамы, и мы делаем все, что пожелаем. Правда, Мэри?
– Да.
– Я так тосковала по твоей матери, когда она убежала и выскочила замуж за твоего папочку, Рут. Ты знаешь об этом?
Рут ничего не ответила. Мать нервно посмотрела на нее и тихо проговорила:
– Я уверена, Рут знает об этом.
– Помню, как она вышла из дома, сказав мне, что выходит замуж за рыбака. Я провожала ее взглядом. Я была наверху, в своей спальне. Помнишь мою спальню, Рут? Окна смотрят во двор у парадного входа, помнишь? О, моя малышка Мэри выглядела такой маленькой и храброй. О, Мэри. Ты шла, распрямив свои тоненькие плечики, с таким видом, словно хотела сказать: «Я все могу! Я могу все на свете!» Ты такая милая, Мэри! Ты моя бедная, дорогая, милая девочка! Ты была такая храбрая!
Мэри закрыла глаза. У Рут горло сжалось от яростной, желчной злости.
– Да, я проводила твою мамочку взглядом, Рут, и заплакала. Я сидела в своей комнате и заливалась слезами. Вошел мой брат и положил руку мне на плечо. Ты же знаешь, как добр мой брат Лэнфорд. Да?
Рут не могла говорить. Она с такой силой сжала зубы, что не могла раскрыть рот и произнести хоть слово. А если бы могла, то разразилась бы длиннейшим ругательством. Да, она смогла бы обрушить это страшное ругательство на эту старую сучку.
– И мой милый брат сказал мне: «Вера, все будет хорошо».
Знаешь, что я ему ответила? «Теперь я понимаю, как плохо было бедной миссис Линдберг!»
Они просидели молча очень долго – Рут казалось, словно целый год прошел. И последняя фраза мисс Веры повисла в воздухе. Мысли Рут бешено метались. Смогла ли бы она ударить эту женщину? Смогла ли бы выскочить из машины и пешком вернуться на Форт-Найлз?
– Но теперь она рядом со мной, где ей и положено быть, – сказала мисс Вера. – И мы делаем, что хотим. Ни мужей, которые бы нам указывали, что делать. Ни детей, за которыми надо смотреть. Кроме Рики, конечно. Бедненький Рики. Но он немного просит, Бог свидетель. Мы с твоей мамочкой – независимые женщины, Рут, и нам хорошо вдвоем. Мы наслаждаемся своей независимостью, Рут. Нам она очень нравится.
Рут пробыла у матери неделю. Каждый день она надевала одну и ту же одежду, и никто больше об этом ни словом не обмолвился. Поездок по магазинам больше не было. Она спала в одежде, а утром, приняв душ, снова ее надевала. Она не жаловалась. Какая разница? Это была ее стратегия выживания: пошло все к чертям собачьим.
Пошло оно все к чертям! Ее просили о чем-то – она делала. Как бы мисс Вера ни измывалась над ее матерью, как бы она ее ни эксплуатировала, Рут делала вид, что ничего не замечает. Рут отбывала в Конкорде положенный срок. Она терпела. Она смирялась. Она старалась не сойти с ума. Потому что, если бы она реагировала на все, что ее возмущало, она бы попросту не выходила из состояния отвращения и злости, а тогда бы ее мать сильнее нервничала, а мисс Вера вела себя еще более хищно, а Кэл Кули – еще более нагло. Так что Рут гнула свою линию. Пошло все к чертям.
Каждый вечер перед сном она целовала мать в щеку. Мисс Вера кокетливо говорила: «А меня поцеловать?», – и Рут шла через комнату на свинцовых ногах, наклонялась и целовала старуху в сиреневую щеку. Ради матери. Она делала это, потому что это проще, чем швырнуть в старуху пепельницей. Она видела, какое облегчение приносит матери. Хорошо. Ладно. Чем бы она ни могла ей помочь, пусть будет так. Пошло все к чертям.
– А меня поцеловать? – каждый вечер ворковал Кэл.
И каждый вечер Рут бормотала что-нибудь вроде: «Спокойной ночи, Кэл. Не вздумай прикончить нас во сне».
А мисс Вера сокрушалась:
– Какие ужасные слова для девочки твоего возраста.
«Ладно-ладно, – думала Рут. – Ладно, черт с вами».
Она знала, что лучше ей держать рот на замке, но все же ей нравилось время от времени подкалывать Кэла Кули. Тогда она чувствовала себя самой собой. Такое поведение было ей знакомо. Это ее утешало. Она ложилась в постель, довольная собой. Она укладывала свое удовлетворение рядышком и обнимала его, словно плюшевого мишку. Ежевечерние остроты в адрес Кэла помогали Рут Томас крепко засыпать и не ворочаться часами, размышляя над вечным, навязчивым вопросом: «Какая судьба забросила меня в жизнь семейки Эллисов? И почему?»
