5
Популярность омара простирается далеко за пределы нашего острова, и он странствует по всем частям ведомого мира, словно плененный дух, заключенный в наглухо закрытый ящик.
«Жизнь крабов, креветок и омаров», Уильям Б. Лорд, 1867
Кэл Кули все организовал для того, чтобы Рут Томас смогла навестить свою мать в Конкорде. Он все организовал, а потом позвонил Рут и сказал, чтобы в шесть утра на следующее утро она с вещами стояла на крыльце. Она согласилась, но за несколько минут до шести утра вдруг передумала. Ей стало страшно, и она взбунтовалась. Правда, далеко она не ушла. Оставила сумки на крыльце отцовского дома, а сама побежала в соседний дом, к миссис Поммерой.
Рут подумала, что та уже встала и готовит завтрак. И точно, миссис Поммерой не спала. Но она была не одна и завтрак не готовила. Она занималась покраской в кухне. Две ее старшие сестры, Китти и Глория, помогали ей. Все трое, чтобы не запачкаться краской, напялили на себя большие черные пластиковые мешки для мусора, проделав в них дырки для головы и рук.
Рут сразу поняла, что женщины не спали всю ночь. Когда Рут вошла в дом, все трое дружно бросились к ней, обняли и запачкали краской.
– Рут! – воскликнули они. – Рути!
– Сейчас шесть утра! – сказала Рут. – В каком вы виде!
– Красим! – прокричала Китти. – Мы красим!
Китти взмахнула кисточкой и оставила мазок на рубашке Рут, а потом опустилась на колени и расхохоталась. Китти была пьяная. Она вообще-то была пьянчужкой. «Ее мать была такая же, – как-то раз рассказал Рут Сенатор Саймон. – Вечно она снимала колпачок с выхлопной трубы своего старого автомобиля и вдыхала газ. Всю жизнь она бродила по острову под кайфом». Глория помогла сестре подняться. Китти прикрыла рукой рот, пытаясь перестать смеяться, а потом, разыгрывая кокетливую дамочку, поправила прическу.
У всех сестер Поммерой были роскошные волосы. Они делали пышные прически. Именно из-за такой прически миссис Поммерой слыла красавицей. С каждым годом в ее волосах блестело все больше серебра. Серебра стало столько, что, когда она в солнечный день поворачивала голову, ее прическа сверкала, словно чешуя плывущей форели. У Китти и Глории волосы были такие же густые и пышные, но женщины не были так хороши собой, как миссис Поммерой. У Глории лицо было тяжелое, невеселое. У Китти на одной щеке краснел рубец от ожога – толстый и жесткий, как мозоль. Она обожглась много лет назад при взрыве на консервной фабрике.
Глория, самая старшая, ни разу не была замужем. Китти, средняя, периодически была замужем за братом отца Рут, недотепой дядей Леном. Детей у Китти и Лена не было. Миссис Поммерой была единственной из трех сестер, имевшей огромный выводок детей: Вебстер, Конвей, Фейган и так далее и так далее. Шел тысяча девятьсот семьдесят шестой год, и все мальчики выросли. Четверо из них уехали с острова и жили где-то в других местах, а Вебстер, Тимоти и Робин остались на Форт-Найлзе. Так и жили в своих комнатах в большущем доме, стоявшем по соседству с домом отца Рут. У Вебстера, естественно, работы не было, а Тимоти и Робин трудились помощниками на омаровых лодках. Работу братья Поммерои находили только временную, устраивались к другим рыбакам. У них не было ни своих лодок, ни средств к существованию. Все шло к тому, что Тимоти и Робину предстоит всю жизнь трудиться на чужого дядю. Этим утром обоих не было дома. Они ушли в море до рассвета.
– Ты нынче чем занимаешься, Рути? – спросила Глория. – Чего это ты так рано поднялась?
– Прячусь от кое-кого.
– Оставайся, Рути! – сказала миссис Поммерой. – Оставайся, погляди на нас.
– Сказали бы лучше: «Держись от нас подальше», – проворчала Рут, разглядывая перепачканную краской рубашку.
Китти снова расхохоталась и бухнулась на колени. Она смеялась без остановки. Китти всегда была хохотушкой и на шутки реагировала так, словно получала удар в живот. Глория дождалась момента, когда Китти перестанет хохотать, и снова помогла ей встать на ноги. Китти вздохнула и поправила прическу.
Все вещи из кухни миссис Поммерой были или свалены в кучу на кухонном столе, или накрыты простынями. Кухонные стулья были перенесены в гостиную и сложены на диване. Рут принесла стул и села посередине кухни. Сестры Поммерой вернулись к прерванному занятию. Миссис Поммерой красила подоконники маленькой кисточкой. Глория красила стену валиком. Китти кое-как, неловкими движениями обдирала краску с другой стены.
– Когда это вы решили покрасить кухню? – спросила Рут.
– Вечером, – ответила миссис Поммерой.
– Правда, жуткий цвет, Рути? – осведомилась Китти.
– Просто кошмарный.
Миссис Поммерой отошла от окна и посмотрела на свою работу.
– Да, ужас, – согласилась она без особой печали.
– Это, случайно, не краска для поплавков? – спросила Рут. – Вы решили выкрасить кухню краской для поплавков?
– Боюсь, это и вправду краска для поплавков, детка. Узнала по цвету, да?
– Поверить не могу, – сказала Рут.
Цвет краски она действительно узнала. Удивительно, миссис Поммерой выбрала для покраски кухни именно тот цвет, которым ее покойный муж красил поплавки, отмечавшие омаровые ловушки. Ловцы омаров всегда красят свои поплавки в яркие цвета, чтобы их легче было разглядеть на поверхности моря при любой погоде. Краску они для этого берут специальную, очень густую, и для помещения она никак не годилась.
– Вы боитесь потерять свою кухню в тумане? – спросила Рут.
Китти зашлась хохотом и рухнула на колени. Глория нахмурилась и сказала:
– Ой, ради бога, Китти. Держи себя в руках.
Она опять подняла сестру на ноги.
Китти прикоснулась к волосам и сказала:
– Если бы мне пришлось в такой кухне жить, я бы тут все заблевала.
– Разве можно такой краской красить жилые помещения? – спросила Рут. – Разве для этого нет специальной краски? Вы от этого не заболеете раком или еще чем-нибудь?
– Понятия не имею, – ответила миссис Поммерой. – Я вчера вечером нашла кучу банок с этой краской в сарае и подумала: ну что ей, пропадать, что ли? Эта краска мне напоминает о муже. Китти с Глорией зашли ко мне поужинать, а потом я и сама не заметила, как мы начали красить. Ну, что скажешь?
– Честно? – спросила Рут.
– Все равно, – махнула рукой миссис Поммерой. – Мне нравится.
– Живи я в такой кухне, меня бы так тошнило, что голова бы отвалилась, – объявила Китти.
– Зря не болтай, Китти, – проворчала Глория. – Беду накликаешь. Кто знает, может, тебе очень даже скоро придется жить в этой кухне.
– Ну уж нет, мать твою!
– Китти может в любое время у меня поселиться, – сказала миссис Поммерой. – Ты это знаешь, Китти. И ты это знаешь, Глория.
– Какая же ты грубиянка, Глория, – покачала головой Китти. – Какая же ты, мать твою, грубиянка.
Глория поджала губы. Она продолжала красить стену, аккуратно и ровно работая валиком. Рут спросила:
– Дядя Лен тебя опять выгоняет из своего дома, Китти?
– Да, – негромко и холодно ответила Глория.
– Нет! – возмущенно воскликнула Китти. – Нет, он меня не выгоняет из дома, Глория! Какая же ты бесчувственная грубиянка, мать твою!
– Он говорит, что выгонит ее из дома, если она не прекратит пить, – проговорила Глория таким же спокойным тоном.
– А он-то сам почему пить не прекращает, а? – сердито вопрошала Китти. – Лен мне говорит, чтоб я бросила пить, а уж больше него никто не хлещет!
– Китти может переехать ко мне, – повторила миссис Поммерой.
– Он-то сам почему каждый день надирается? – прокричала Китти.
– Ну, – рассудительно проговорила Рут, – потому что он мерзкий старый алкаш.
– Сволочь он, – сказала Глория. – Гадкий старый хрен.
– Ну, хрен-то у него точно самый большой на острове, – хихикнула Китти.
Глория продолжала красить стену. Миссис Поммерой рассмеялась. Наверху послышался детский плач.
– О господи, – прошептала миссис Поммерой.
– Добилась своего, – проворчала Глория. – Ребенка разбудила, чтоб тебя, Китти.
– Это не я! – возмутилась Китти.
Ребенок заплакал еще громче.
– О господи, – повторила миссис Поммерой.
– Ну и громко же орет, – сказала Рут, а Глория кивнула:
– Это точно, Рут.
– Значит, Опал дома, да?
– Она тут уже несколько дней, Рут. Они с Робином помирились, и это хорошо. Они теперь семья, им нужно жить вместе. Они уже взрослые, я так думаю.
– А я так думаю, – буркнула Глория, – что ее семейку уже тошнит от нее, вот они ее сюда и отправили.
Наверху послышались шаги. Плач немного утих. Вскоре в кухню вошла Опал с ребенком на руках.
– Вечно ты так орешь, Китти, – жалобно проговорила Опал. – Всегда будишь моего Эдди.
Опал была женой Робина Поммероя, и этот факт все еще изумлял Рут: толстый, вечно сонный семнадцатилетний Робин Поммерой был женат. Опал была из Рокленда, и ей тоже было семнадцать. Ее отец владел в Рокленде бензозаправкой. Робин познакомился с Опал в городе, когда заехал набрать бензина в канистры для своего грузовичка. Она была довольно хорошенькая («Хитрая грязная маленькая сучка», – поставил свой диагноз Ангус Адамс), волосы у нее были светлые, пепельно-русые, и Опал завязывала их в игривые хвостики. В кухню она пришла в халате и грязных шлепанцах, а ногами шаркала, как старушка. С тех пор как Рут видела ее в последний раз, Опал растолстела, но виделись они прошлым летом. На малыше был толстенный подгузник и один носок. Он вытащил пальчики изо рта и стал сжимать и разжимать их, словно хотел схватить воздух.
– О боже мой! – воскликнула Рут. – Какой он громадный!
– Привет, Рут, – смущенно поздоровалась Опал.
– Привет, Опал. Какой у тебя большущий младенец!
– Я не знала, что ты уже вернулась из школы, Рут.
– Я уже месяц как приехала.
– Рада, что вернулась?
– Конечно.
– Вернуться на Форт-Найлз – это как с лошади свалиться, – заметила Китти Поммерой. – Ни за что не забудешь, каково это.
Рут пропустила ее шутку мимо ушей.
– Просто гигантский ребенок, Опал! Ну, Эдди, привет! Привет, малыш Эдди!
– Да, точно, – кивнула Китти. – Наш Эдди – великан. Правда, Эдди? Правда, ты у нас великан?
Опал поставила Эдди на пол между своих ног и дала ему два пальца, чтобы он за них держался. Эдди попытался свести вместе коленки и зашатался как пьяный. Его животик смешно торчал вперед над краем подгузника, ножки у него были пухлые и тугие, а ручки словно собраны из отдельных частей. И еще у него было несколько подбородков, а вся грудь у него была вымочена слюнями.
– Ох, какой же он большой, – широко улыбнувшись, сказала миссис Поммерой. Она встала на колени перед Эдди и стала нежно щипать его щечки. – Кто у меня такой большой, а? Какой ты большой? Эдди, какой ты большой?
Эдди в полном восторге прокричал:
– Га!
– Он и вправду большой, – довольно проговорила Опал. – Мне его уже на руках держать тяжело. Даже Робин говорит, что ему тяжело стало Эдди на руках носить. Робин говорит, что пора уже Эдди поскорее научиться ножками ходить.
– Кто у нас станет самым лучшим рыбаком, а? – пьяно выговорила Китти.
– Никогда не видела такого крупного и здоровенького малыша, – сказала Глория. – Гляньте на его ножки. Футболистом будет как пить дать. Ты таких великанов хоть раз видела, Рут?
– Он просто самый большой, – кивнула Рут.
Опал покраснела.
– У нас в семье дети все крупные. И Робин крупным родился, правда, миссис Поммерой?
– О да, Робин был здоровенный. Но не такой здоровенный, как наш Эдди!
Миссис Поммерой ласково пощекотала животик Эдди.
– Га! – крикнул он.
Опал сказала:
– Его уже не прокормить. Вы бы видели, как он ест. Больше меня! Вчера пять кусочков бекона слопал!
– О мой Бог! – прошептала Рут.
Бекон! Она не могла оторвать глаз от ребенка. Эдди не был похож ни одного из малышей, каких она только видела в жизни. Он был похож на жирного старика ростом в два фута.
– Аппетит у него отличный, вот почему он такой большой. Правда? Верно я говорю, великан ты наш? – Глория подхватила Эдди и несколько раз чмокнула его в щечку. – Правда, толстощекий ты наш? Аппетит у тебя что надо. Потому как ты у нас маленький дровосек, а еще ты наш маленький футболист, да? Самый большущий малыш в мире.
Эдди взвизгнул и влепил Глории увесистую пощечину. Опал протянула руки к нему:
– Я его возьму, Глория. Он сделал а-а. – Она взяла Эдди на руки и сказала: – Поднимусь наверх, вымою его. Еще увидимся, Рут.
– Увидимся, Опал, – ответила Рут.
– Пока-пока, великан! – промурлыкала Китти и помахала рукой Эдди.
– Пока-пока, наш красавчик! – крикнула Глория.
Сестры Поммерой провожали взглядом Опал, поднимающуюся по лестнице с Эдди на руках, и махали руками им вслед, пока они не скрылись из глаз. Как только в спальне наверху зазвучали шаги Опал, все трое разом перестали улыбаться.
Глория отряхнула руки, повернулась к сестрам и сурово проговорила:
– Этот ребенок слишком большой.
– Она его перекармливает, – нахмурив брови, сказала миссис Поммерой.
– Для сердца вредно, – объявила Китти.
Женщины снова занялись покраской.
Китти сразу же завела разговор о своем муже, Лене Томасе.
– Ну да, поколачивает он меня, – сказала она Рут. – Но я тебе вот что скажу. Я ему завсегда дам то же, что он мне дает.
– Чего? – спросила Рут. – О чем это она, Глория?
– Китти хочет сказать, что она Лену сдачи дает. Колошматит его в ответ.
– Это точно, – гордо добавила миссис Поммерой. – У Китти рука крепкая.
– Что верно, то верно, – кивнула Китти. – Да ежели что, так я его башкой и дверь могу выломать.
– И он с тобой то же самое сделать может, Китти, – сказала Рут. – Хороша парочка.
– Угу. Парочка хороша, – буркнула Глория. – Муж да жена – одна сатана.
– Вот именно, – довольно проговорила Китти. – Муж да жена. Только ты-то в этом ни черта не соображаешь, Глория. И между прочим, никто никого ни из какого дома не выгоняет.
– Поживем – увидим, – еле слышно пробормотала Глория.
Миссис Поммерой в молодости много пила, но бросила, когда мистер Поммерой утонул. Глория вообще никогда не пьянствовала, а Китти как начала за воротник закладывать в молодости, так и теперь хлестала почем зря. Она была законченной алкоголичкой и наркоманкой. Китти Поммерой была живым примером того, что могло бы стать с миссис Поммерой, если бы она продолжала прикладываться к бутылке. Некоторое время, в юности, Китти жила за пределами острова. Много лет проработала на фабрике, где консервировали селедку. Скопила деньжат и приобрела скоростную машину с откидным верхом. Она успела переспать с десятками (по крайней мере, так утверждала Глория) мужчин, делала аборты и поэтому теперь уже не могла иметь детей. После взрыва на консервной фабрике Китти Поммерой вернулась на Форт-Найлз. Она сошлась с Леном Томасом, который тоже был закоренелым пьянчугой, и с тех пор они только тем и занимались, что друг дружку поколачивали. Рут своего дядюшку Лена терпеть не могла.
– У меня есть идея, Китти, – сказала Рут.
– Да ну?
– Почему бы тебе не прикончить дядю Лена ночью, когда он спать будет?
Глория рассмеялась. Рут продолжала:
– Почему бы тебе не взять дубинку и не забить его насмерть, Китти? В смысле – пока он сам тебя не кокнул. Опереди его.
– Рут! – воскликнула миссис Поммерой. Правда, она тоже смеялась.
– А почему нет, Китти? Почему его не расколошматить насмерть?
– Заткнись, Рут. Не соображаешь ничего.
Китти сидела на стуле, который Рут принесла из гостиной. Она закурила сигарету. Рут подошла и села к ней на колени.
– А ну слезь, Рут. Ну тебя к чертям. У тебя задница костлявая, совсем как у твоего старика.
– А откуда ты знаешь, что у моего старика костлявая задница?
– Да потому что я с ним трахалась, балда.
Рут рассмеялась, словно это была шутка, но все же немного испугалась – а вдруг это правда? Чтобы скрыть смущение, она еще немного посмеялась и слезла с колен Китти.
– Рут Томас, – сказала Китти, – ты теперь про этот остров ни хрена не знаешь. Ты тут больше не живешь, поэтому права не имеешь ничего говорить. Ты вообще не наша.
– Китти! – воскликнула миссис Поммерой. – Что ты такое говоришь!
– Ты меня извини, Китти, но вообще-то я тут живу.
– Пару-тройку месяцев в году, Рут. Ты тут как туристка, Рут.
– Вряд ли я в этом виновата, Китти.
– Это верно, – подхватила миссис Поммерой. – Рут в этом не виновата.
– Да у тебя Рут сроду ни в чем не виновата.
– Похоже, я не в тот дом зашла, – вздохнула Рут. – Похоже, я попала в дом ненависти.
– Нет, Рут, – сказала миссис Поммерой. – Не обижайся. Китти просто шутит с тобой.
– Я не обижаюсь, – ответила Рут, хотя на самом деле обиделась. – И вправду ужасно смешно.
– А я не шучу. Говорю: ты здесь уже ни хрена не понимаешь. Тебя тут, считай, четыре гребаных года не было. А за четыре года тут много чего изменилось, Рут.
– Ага, особенно здесь, – кивнула Рут. – Такие перемены – куда ни глянь.
– Рут не хотела уезжать, – вступилась за нее миссис Поммерой. – Мистер Эллис отправил ее в школу. У нее не было выбора, Китти.
– Вот именно, – сказала Рут. – Меня просто выгнали отсюда.
– Верно, – вздохнула миссис Поммерой, подошла к Рут и обняла ее. – Ее выгнали! Ее забрали у нас.
– Вот бы меня богатенький дяденька миллионер выгнал в миллионерскую частную школу, – пробормотала Китти.
– Ты этого не хочешь, Китти, ты уж мне поверь.
– А я бы хотела, чтобы меня миллионер прогнал в частную школу, – сказала Глория куда более серьезно, чем ее сестра.
– Ладно, Глория, – сказала Рут. – Может быть, ты и вправду этого хочешь. А Китти – нет.
– Какого черта? – рявкнула Китти. – Ты чего, а? Что я, слишком тупая, что ли?
– Ты бы в этой школе померла со скуки. Глории там, может быть, понравилось бы, а ты бы эту школу просто возненавидела.
– Что это значит? – спросила Глория. – А я бы там не заскучала, значит? Это почему же, Рут? Потому что я сама зануда? Ты меня занудой считаешь, Рут?
– На помощь, – сказала Рут.
Китти продолжала сердито бормотать насчет того, что она черт знает какая умная и могла бы в какой хочешь чертовой школе учиться. Глория возмущенно смотрела на Рут сверху вниз.
– Помогите мне, миссис Поммерой, – попросила Рут, и миссис Поммерой пришла ей на выручку. Она примирительно проговорила:
– Рут никого не назвала тупицей. Она просто сказала, что Глория чуточку умнее Китти.
– Ну это ладно, – кивнула Глория. – Это так и есть.
– О Господи, спаси меня, – в отчаянии выговорила Рут и проворно залезла под кухонный стол, потому что Китти рванулась к ней.
Китти уселась на корточки около стола и попыталась стукнуть Рут по голове.
– Ой! – вскрикнула Рут, хохоча. Действительно, было смешно. Ведь она просто зашла позавтракать!
Миссис Поммерой и Глория тоже рассмеялись.
– Я тебе не тупица! – злобно выкрикнула Китти и ударила Рут.
– Ой!
– Это ты тупица, это ты дура набитая, Рут, и теперь ты вообще не отсюда.
– Ой!
– Хватит ойкать, – буркнула Китти. – Не нравится, когда по башке бьют? А у меня пять сотрясений мозга было. – Китти на миг отвлеклась и стала загибать пальцы, перечисляя все случаи, когда она получила сотрясение мозга. – Я навернулась с детского стульчика. Я грохнулась с велосипеда. Потом я упала в каменоломне, а два раза меня шарахнул по башке Лен. А когда рвануло на консервной фабрике, у меня вообще контузия случилась. И еще у меня экзема. Так что ты мне не говори, дрянь ты такая, что тебя и по головке стукнуть нельзя!
Она снова ударила Рут, но на этот раз шутливо. Любовно.
– Ой! – повторила Рут. – Несчастная я. Ой!
Глория Поммерой и миссис Поммерой заливались смехом.
Китти наконец отстала от Рут и проворчала:
– Кто-то в дверь стучится.
Миссис Поммерой пошла и открыла дверь.
– А… это мистер Кули, – сказала она. – Доброе утро, мистер Кули.
Негромкий рокочущий баритон произнес:
– Дамы…
Рут не вылезла из под стола. Она сидела, обхватив голову руками.
– Вы слышите? Мистер Кули пришел, – объявила миссис Поммерой.
– Я ищу Рут Томас, – сказал Кэл Кули. Китти Поммерой приподняла край простыни и прокричала:
– А… вот мы где! Рут по-детски помахала пальцами, глядя на Кэла.
– Вот та юная особа, которую я разыскиваю, – сказал Кэл Кули. – Прячется от меня, как водится.
Рут выползла из-под стола и встала:
– Привет, Кэл. Вы меня нашли.
Она не расстроилась из-за того, что явился Кэл. Она была даже рада этому. От побоев Китти у нее голова словно прочистилась.
– Вы явно заняты, мисс Рут.
– Я действительно немного занята, Кэл.
– Похоже, ты забыла о нашей встрече. Ты должна была ждать меня около своего дома. Возможно, ты слишком занята и тебе не до нашей встречи?
– Меня задержали дела, – ответила Рут. – Я помогала подруге красить кухню.
Кэл Кули обвел кухню долгим взглядом. Он конечно же обратил внимание на жуткую ярко-зеленую краску для поплавков, на сестер, напяливших на себя мусорные мешки, на простыню, наброшенную на кухонный стол, на пятна краски на рубашке Рут.
– Старине Кэлу Кули очень неприятно отвлекать тебя от работы, – гнусаво проговорил Кэл Кули.
Рут усмехнулась:
– А мне как неприятно, что старина Кэл Кули меня отвлекает.
– Раненько ты сегодня поднялся, красавчик, – мурлыкнула Китти Поммерой и поддела Кэла локтем.
– Кэл, – сказала Рут, – полагаю, вы знакомы с миссис Китти Поммерой? Вы ведь встречались прежде? Я не ошибаюсь?
Сестры рассмеялись. Прежде чем Китти вышла за Лена Томаса – и еще несколько лет после этого, – они с Кэлом Кули были любовниками. Кэл Кули предпочитал наивно думать, что эти сведения совершенно секретны, но об этом знали на острове все до единого. И все знали, что время от времени эти двое и теперь предаются любовным утехам, несмотря на замужество Китти. Знали все, кроме Лена Томаса, естественно. Всех это ужасно веселило.
– Рад тебя видеть, Китти, – сдержанно проговорил Кэл.
Китти упала на колени и захохотала. Глория помогла ей подняться. Китти прикрыла рукой рот и поправила прическу.
– Очень сожалею, что вынужден увести тебя из этого девичника, – сказал Кэл.
Китти закашлялась и поперхнулась. Кэл вздрогнул.
– Мне пора, – вздохнула Рут.
– Рут! – воскликнула миссис Поммерой.
– Опять меня прогоняют.
– Бедняжка! – прокричала Китти. – Ты смотри, с этим поосторожнее, Рут. Он бабник и всегда бабником был. Так что гляди ноги не раздвигай.
Глория не выдержала и рассмеялась, а миссис Поммерой – нет. Она с искренней тревогой смотрела на Рут Томас.
Рут попрощалась со всеми тремя сестрами по очереди. Встав перед миссис Поммерой, она крепко обняла ее и прошептала ей на ухо:
– Меня заставляют навестить маму.
Миссис Поммерой вздохнула, еще крепче обняла Рут и шепнула в ответ:
– Привези ее с собой обратно, Рут. Привези ее сюда, здесь ее место.
Кэл Кули обожал разговаривать с Рут Томас усталым голосом. Ему нравилось делать вид, будто она его утомляет. Он часто вздыхал, качал головой с таким видом, словно Рут совершенно не понимает, какие страдания причиняет ему. Когда они шли к его пикапу от дома миссис Поммерой, он вздохнул, покачал головой и произнес изможденным голосом:
– Почему тебе всегда нужно прятаться от меня, Рут?
– Я от вас не пряталась, Кэл.
– Нет?
– Я вас просто избегала. Прятаться от вас бесполезно.
– Ты всегда меня в чем-то обвиняешь, Рут, – жалобно проговорил Кэл Кули. – Перестань улыбаться, Рут. Я серьезно говорю. Ты вечно меня в чем-то обвиняешь. – Он открыл дверцу кабины пикапа и обернулся: – У тебя нет никакого багажа?
Рут покачала головой и забралась в кабину. Кэл с наигранным отчаянием проговорил:
– Если ты не привезешь с собой никакой одежды в дом мисс Веры, мисс Вере придется купить тебе новую одежду.
Рут промолчала. Кэл сказал:
– Ты ведь это понимаешь, не так ли? Если ты таким образом выражаешь протест, то этот протест рикошетом отлетит в твое хорошенькое личико. Ты все время для себя все усложняешь.
– Кэл, – заговорщицки прошептала Рут и придвинулась ближе к Кэлу, севшему за руль. – Я не люблю привозить с собой вещи, когда приезжаю в Конкорд. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь в доме Эллисов подумал, будто я там задержусь надолго.
– Это у тебя хитрость такая?
– Да, такая у меня хитрость.
Они подъехали к причалу. Кэл остановил машину и сказал Рут:
– Ты сегодня очень красивая.
Рут театрально вздохнула.
– Ты ешь без конца, – продолжал Кэл, – но совершенно не толстеешь. Это просто чудо. Я всегда гадал, когда же из-за своего чудовищного аппетита ты раздуешься как надувной шарик. Думаю, в итоге это произойдет.
Рут снова вздохнула:
– Вы меня чертовски утомляете, Кэл.
– Знала бы ты, как ты меня утомляешь, детка.
Они вышли из кабины. Рут обвела взглядом причал и залив, но не увидела яхты Эллисов под названием «Каменотес». Она удивилась. Порядок был заведен раз и навсегда. Кэл Кули отвозил и привозил Рут обратно не раз. Он возил ее в школу, возил к матери. Они всегда отплывали от острова на «Каменотесе» благодаря любезности мистера Лэнфорда Эллиса. Но этим утром Рут увидела в заливе только старые омаровые лодки, подпрыгивающие на волнах. И – странное дело: у причала стояла «Новая надежда». Миссионерский корабль, большой и чистенький, как с иголочки, стоял на якоре. Было слышно, как работает мотор.
– Что здесь делает «Новая надежда»?
– Пастор Вишнелл подвезет нас до Рокленда, – ответил Кэл Кули.
– С какой стати?
– Мистер Эллис теперь не хочет, чтобы «Каменотес» совершал короткие рейсы. А они с пастором Вишнеллом добрые друзья. Это дружеская услуга.
Рут никогда не бывала на борту «Новой надежды», хотя видела это судно в море много лет. Это был самый красивый корабль в округе, он был так же прекрасен, как яхта Лэнфорда Эллиса. Пастор Вишнелл гордился этим кораблем. Пусть он отказался от наследственного омарового бизнеса семейства Вишнеллов, но в кораблях толк знал. После реставрации, проведенной под его руководством, «Новая надежда» превратилась в сорокафутовую сверкающую красавицу, и даже жители острова Форт-Найлз, которые терпеть не могли пастора Вишнелла, отдавали должное «Новой надежде». Правда, все равно они ужасно сердились, когда корабль появлялась в гавани, хотя случалось это редко. Пастор Тоби Вишнелл был нечастым гостем на острове. Он ходил на «Новой надежде» вдоль побережья от Каско до Новой Шотландии и совершал требы на всех островах, попадавшихся по пути. Почти все время он проводил в море. И хотя его дом стоял на острове Корн-Хейвен, на другом берегу пролива, пастор Вишнелл очень редко бывал на острове Форт-Найлз. Конечно, он появлялся на венчаниях и погребениях, время от времени – на крестинах, хотя жители Форт-Найлза зачастую уклонялись от этого таинства, лишь бы лишний раз не звать пастора Вишнелла. На Форт-Найлз он приезжал только тогда, когда его приглашали, а это бывало редко.
Поэтому Рут на самом деле очень удивилась, увидев его корабль.
В то утро на дальнем конце форт-найлзской пристани стоял молодой человек и ждал пассажиров. Кэл Кули и Рут Томас подошли к нему. Кэл пожал руку молодого человека:
– Доброе утро, Оуни.
Молодой человек промолчал. Он быстро спустился по трапу к аккуратной маленькой гребной шлюпке. Кэл Кули и Рут Томас спустились следом за ним. Шлюпка слегка раскачалась под их весом. Молодой человек отвязал причальный канат, сел на корме и, работая веслами, повел шлюпку к «Новой надежде». Он был высокого роста, лет двадцати, с большой, немного квадратной головой. Он вообще весь был какой-то квадратный. Широкие мощные плечи и такие же широкие бедра. Он был одет в непромокаемый комбинезон, какие носят ловцы омаров, и обут в высокие резиновые рыбацкие сапоги. Но комбинезон у него был чистый, и от сапог не воняло тухлой наживкой. Его руки, сжимавшие рукоятки весел, были большими и крепкими, как руки рыбака, но при этом они были безукоризненно чистыми. Ни шрамов, ни порезов, ни бородавок. Он был одет, как рыбак, он был сложен, как рыбак, но рыбаком не был. Он работал веслами, и Рут заметила, какие у него мощные бицепсы – будто ноги индейки. Кожа Оуни была покрыта маленькими светлыми волосками – будто ее пеплом присыпали. Волосы у него светлые, соломенные – таких на Форт-Найлзе не было ни у кого. Шведские волосы. И светло-голубые глаза.
– Как тебя зовут, не расслышала, – сказала Рут. – Оуэн?
– Оуни, – ответил за парня Кэл Кули. – Его зовут Оуни Вишнелл. Он племянник пастора.
– Оуни? – переспросила Рут. – Оуни, да? Правда? Ну, привет, Оуни.
Оуни посмотрел на Рут, но в ответ не поздоровался. Он спокойно и ровно греб всю дорогу до «Новой надежды». Они поднялись по трапу. Оуни втащил шлюпку, уложил ее на палубу и закрепил. Такой чистой лодки Рут ни разу в жизни не видела. Они с Кэлом Кули прошли в салон. Там сидел пастор Вишнелл и жевал сэндвич.
– Оуни, – сказал пастор Вишнелл, – пора сниматься с якоря.
Оуни вытянул якорь и включил мотор на полную мощность. Он вывел корабль из гавани. Все смотрели на него, а он словно бы этого не замечал. Он вывел корабль за мелководье около острова Форт-Найлз, мимо поплавков с колокольчиками, подпрыгивавших на волнах. Он провел «Новую надежду» довольно близко от омаровой лодки отца Рут. Было еще рано, но Стэн Томас вышел в море часа три назад. Рут, перегнувшись через поручень, увидела, как ее отец подцепляет поплавок, отмечавший ловушку, длинным деревянным багром. Она увидела на корме Робина Поммероя, который вынимал из ловушки омаров. Маленьких омаров и крабов он бросал за борт. Туман окутывал лодку, будто привидение. Рут не стала окликать ни отца, ни Робина. Робин Поммерой на миг прервал работу и, повернув голову, посмотрел на «Новую надежду». Он явно сильно удивился, увидев на борту Рут. Несколько секунд он стоял с раскрытым ртом и глазел на нее. Отец Рут даже не обернулся. Ему совсем неинтересно было смотреть на «Новую надежду» и на свою дочь на борту этого корабля.
Чуть позже они проплыли мимо Ангуса Адамса, который на ловлю омаров вышел один. Он тоже не стал смотреть на проплывающую мимо «Новую надежду». Он сидел, опустив голову, и засовывал в мешочки для приманки тухлую селедку. Делал он это быстро, поспешно, будто набивал мешок пачками денег при ограблении банка.
Когда Оуни Вишнелл вывел корабль из прибрежных вод в открытое море и развернул «Новую надежду» в направлении Рокленда, пастор Тоби Вишнелл наконец обратил внимание на Кэла Кули и Рут Томас. Он молча посмотрел на Рут и сказал Кэлу:
– Вы опоздали.
– Прошу прощения.
– Я сказал: в шесть часов.
– В шесть часов Рут не была готова.
– Нам следовало отплыть в шесть, чтобы оказаться в Рокленде засветло, мистер Кули. Я ведь это вам объяснил, не так ли?
– Виновата юная леди.
Рут слушала этот разговор не без удовольствия. Кэл Кули всегда вел себя как заносчивый мерзавец. Приятно было видеть, как он унижается перед священником. Рут сроду не видела, чтобы Кэл перед кем-то унижался. Похоже, Тоби Вишнелл мог Кэла Кули с потрохами съесть. Рут с радостью бы на это полюбовалась.
Но Тоби Вишнелл разговор с Кэлом закончил. Он повернулся к племяннику, а Кэл Кули зыркнул на Рут. Она невинно вздернула брови.
– Все из-за тебя, – проворчал Кэл.
– Какой вы храбрый, Кэл. Кэл негромко выругался. Рут стала исподволь разглядывать пастора Вишнелла. В свои сорок с лишним он все еще был очень хорош собой. В море он провел времени, наверное, не меньше любого рыбака с Форт-Найлза и Корн-Хейвена, но не походил ни на одного из знакомых Рут рыбаков. В нем была утонченность – под стать утонченности его корабля: красивые черты, экономия в деталях, полировка, лак. Его светлые волосы были жидковатыми и прямыми, он гладко зачесывал их на косой пробор. Тонкий нос, бледно-голубые глаза. Он носил очки в тонкой металлической оправе с маленькими стеклами. У пастора Тоби Вишнелла была внешность аристократичного британского офицера. Он был изыскан, холоден и умен.
Довольно долго они плыли и не вели никаких разговоров. Они отчалили от острова в густом тумане – самом противном, холодном тумане, который липнет к телу, как мокрое полотенце, от которого болят легкие, костяшки пальцев и колени. В тумане не поют птицы, поэтому не было слышно криков чаек, царило безмолвие. Но по мере того, как корабль уходил все дальше от острова, туман начал рассеиваться, а потом и вовсе пропал. Небо расчистилось. Правда, день выдался какой-то странный. Голубое небо, легкий ветерок, но при этом море было бурным. Корабль преодолевал высокие волны. Такое порой бывает, когда где-то дальше, в открытом океане, бушует шторм. Морской воде достаются отголоски этого жестокого шторма, а в небе – никаких признаков бури. Такое впечатление, что море и небо не разговаривают. Они не замечают друг друга, словно их не познакомили. Моряки называют такое явление «густое море». Очень странно, когда океан такой бурный, а небо безоблачное, как в день, выбранный для пикника. Рут стояла у поручня и смотрела, как вздымаются и пенятся волны за кормой.
– Не боишься штормового моря? – спросил у нее пастор Тоби Вишнелл.
– Я не страдаю морской болезнью.
– Ты везучая девочка.
– Не думаю, что нам сегодня так уж повезло, – проворчал Кэл Кули. – Рыбаки говорят: это дурная примета, когда на борту женщина или священник. А у нас и то и другое имеется.
Пастор едва заметно улыбнулся.
– «Никогда не пускайся в плавание в пятницу», – процитировал он. – «Никогда не всходи на борт корабля, который неудачно спустили на воду». «Никогда не плавай на корабле, у которого поменяли название». «Никогда не крась ничего на корабле в синий цвет». «Никогда не свисти на борту – накличешь ветер». «Никогда не бери на борт женщин и священников». «Если на корабле птица свила гнездо, его ни в коем случае нельзя разорять». «Никогда не называй на корабле число „тринадцать“». «Никогда не произноси слово „свинья“».
– Свинья? – переспросила Рут. – О такой примете я ни разу не слыхала.
– Ну, вот уже два раза это слово произнесли, – хмыкнул Кэл Кули. – Свинья, свинья, свинья. Священник у нас есть, женщина тоже, а еще есть некоторые, кто выкрикивает слово «свинья». Значит, теперь мы обречены на погибель. Спасибо всем участникам.
– Кэл Кули у нас самый что ни на есть старый морской волк, – сообщила Рут пастору Вишнеллу. – Он же родом из Мис-соу-ры и всякое такое, поэтому он просто величайший знаток морского дела.
– Я действительно старый морской волк, Рут.
– А я так думаю, Кэл, что на самом деле вы – сынок фермера, – поправила его Рут. – Я думаю, что вы хвастун.
– Ну да, я родился в Мисс-соу-ре, но это не значит, что я не островитянин в душе.
– Вряд ли с этим согласятся другие островитяне, Кэл.
Он пожал плечами:
– Человек не выбирает, где ему родиться. Кошка может окотиться в духовке, но котята от этого бисквитами не станут.
Рут рассмеялась, а Кэл Кули – нет. Пастор Вишнелл пристально посмотрел на Рут.
– Рут? – проговорил он. – Тебя так зовут? Рут Томас?
– Да, сэр, – ответила Рут и, перестав смеяться, кашлянула, прикрыв рот кулаком.
– Твое лицо кажется мне знакомым, Рут.
– Я кажусь вам знакомой, потому что похожа на всех остальных с острова Форт-Найлз. Мы там все на одно лицо, сэр. Знаете, как мы про себя говорим? Мы слишком бедны, чтобы покупать себе новые лица, поэтому носим одно на всех. Ха-ха.
– Рут намного миловиднее всех, кто живет на Форт-Найлзе, – вмешался в разговор Кэл Кули. – Она более смуглая. Поглядите, какие у нее красивые темно-карие глаза. В ее жилах течет итальянская кровь. Кровь ее итальянского дедули.
– Кэл, – процедила сквозь зубы Рут, – хватит.
Он никогда не упускал возможности напомнить о позоре ее бабушки.
– Итальянец? – нахмурив брови, проговорил пастор Вишнелл. – На Форт-Найлзе?
– Расскажи пастору о своем дедуле, Рут, – сказал Кэл.
Рут проигнорировала просьбу Кэла и сделала вид, что не слышала слов пастора Вишнелла. А пастор все еще смотрел на нее очень внимательно и пытливо. Наконец он проговорил:
– Я понял, почему ты показалась мне знакомой, Рут. Кажется, я хоронил твоего отца, Рут, когда ты была маленькая. Вот в чем дело. Я служил заупокойную службу на похоронах твоего отца. Верно?
– Нет, сэр.
– Я в этом совершенно уверен.
– Нет, сэр. Мой отец жив. Пастор Вишнелл задумался.
– Твой отец не утонул? Почти десять лет назад?
– Нет, сэр. Думаю, вы имеете в виду мужчину по имени Айра Поммерой. Вы служили на похоронах мистера Поммероя около десяти лет назад. А сегодня, когда мы покидали гавань, мы прошли мимо омаровой лодки моего отца. Он очень даже жив.
– А того, которого нашли запутавшимся в веревках другого ловца омаров, звали Айра Поммерой?
– Именно так.
– И у него осталось несколько детей?
– Семеро сыновей.
– И одна дочь?
– Нет.
– Но ты там была, правда? На похоронах?
– Да, сэр.
– Значит, мне не померещилось.
– Нет, сэр. Я там была. Вам не померещилось.
– Но у меня сложилось такое впечатление, что ты – член этой семьи.
– Нет, пастор Вишнелл. Я не член этой семьи.
– А эта привлекательная вдова?..
– Миссис Поммерой?
– Да, миссис Поммерой. Она – не твоя мать?
– Нет, сэр. Она – не моя мать.
– Рут – член семейства Эллисов, – подсказал Кэл Кули.
– Я – член семейства Томасов, – поправила его Рут. Она говорила негромко и спокойно, хотя жутко разозлилась.
Что такого было в Кэле Куле и почему он всегда вызывал у нее желание его прикончить? Больше она ни на кого так не реагировала. А Кэлу стоило только рот раскрыть – и она тут же представляла, как на него наезжают грузовики. Просто невероятно.
– Мать Рут – племянница мисс Веры, она предана ей всем сердцем, – объяснил Кэл Кули. – Мать Рут живет с мисс Верой в особняке Эллисов в Конкорде.
– Моя мать – девочка на побегушках у мисс Веры, – негромко добавила Рут.
– Вот как? – искренне удивился пастор Вишнелл. – А я был уверен, что ты носишь фамилию Поммерой. Я не сомневался в том, что эта миловидная вдова – твоя мать.
– Я не Поммерой. И она – не моя мать.
– Она по-прежнему живет на острове?
– Да, – ответила Рут.
– Со своими сыновьями?
– Трое ее сыновей служат в армии. Один работает на ферме в Ороно. Трое живут дома.
– Как она живет? На какие деньги?
– Сыновья присылают ей деньги. А к ней люди ходят подстричься.
– И этого ей хватает на жизнь?
– На острове она всех стрижет. Она это делает превосходно.
– Пожалуй, и мне стоит как-нибудь заглянуть к ней подстричься.
– Уверена, вы останетесь довольны, – спокойно, формально проговорила Рут. Она сама удивлялась тому, как разговаривает с этим человеком. «Уверена, вы останетесь довольны»? Что она такое говорила? Какое ей было дело до того, останется пастор Вишнелл доволен своей стрижкой или нет?
– Интересно. Ну, а в твоей семье как дела, Рут? Твой отец, стало быть, ловец омаров?
– Да.
– Ужасная профессия.
Рут промолчала.
– Просто дикарское занятие. Развивает в людях алчность. Как они защищают свои территории! Никогда не встречал подобной алчности! На этих островах произошло больше убийств из-за границ территории лова омаров, чем…
Пастор не договорил. Рут снова промолчала. Она смотрела на племянника пастора, Оуни. Тот стоял к ней спиной. Стоял у штурвала и вел «Новую надежду» к Рокленду. Было легко предположить, что Оуни Вишнелл глухой – так он вел себя все утро. Но стоило пастору Вишнеллу заговорить о ловле омаров, как в позе Оуни что-то сразу изменилось. Он замер, как охотящаяся кошка. Он напрягся. Он стал прислушиваться.
– Естественно, – продолжал пастор Вишнелл, – ты не смотришь на этот род занятий так, как я, Рут. Ты видишь только тех добытчиков омаров, которые живут на твоем острове. А я их вижу очень много. Я вижу людей вроде твоих соседей вдоль всего побережья. Я вижу, как разыгрываются дикарские драмы… Сколько тут всего островов, Оуни? На скольких островах мы служим требы, Оуни? Свидетелями скольких омаровых войн мы стали? Сколько территориальных распрей мне пришлось улаживать только за последние десять лет?
Но Оуни Вишнелл не ответил. Он стоял совершенно неподвижно, не шевеля головой, похожей на ведерко с краской. Его могучие руки лежали на штурвале «Новой надежды», его ноги, большие, как лопаты, и обутые в чистенькие рыбацкие сапоги, ровно стояли на палубе. Корабль, которым он управлял, послушно рассекал волны.
– Оуни знает, как ужасна жизнь ловца омаров, – через некоторое время проговорил пастор Вишнелл. – В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году он был ребенком, и тогда некоторые из рыбаков на Корн-Хейвене попытались создать артель. Помнишь этот случай, Рут?
– Помню только то, что слышала об этом.
– Идея была, спору нет, превосходная – на бумаге. Артель ловцов омаров – это единственный способ добиться успеха в этом бизнесе, а не голодать. Сообща торговаться с оптовиками, сообща договариваться с продавцами наживки, сообща устанавливать цену, совместно устанавливать границы для лова. Но вы скажите это тем болванам, которые ловлей омаров зарабатывают себе на жизнь.
– Им не так просто доверять друг другу, – сказала Рут. Ее отец был категорически против любых рыбацких кооперативов, как и Ангус Адамс, как и дядя Лен Томас, как большинство знакомых ей рыбаков.
– Я же сказал: они – болваны.
– Нет, – покачала головой Рут. – Они независимы, и им трудно изменить свои обычаи. Им спокойнее все делать так, как они привыкли. Им проще самим о себе заботиться.
– А твой отец? – спросил пастор Вишнелл. – Как он доставляет свой улов омаров в Рокленд?
– Отвозит на своей лодке. Рут не успела заметить, как разговор превратился в допрос.
– А где он берет наживку и топливо?
– Привозит из Рокленда на своей лодке.
– Как и все остальные мужчины с этого острова, да? Каждый рыбак отправляется в Рокленд в своей маленькой утлой лодчонке в одиночку – а все потому, что они не доверяют друг другу, не готовы объединить свой улов, не желают плавать в Рокленд по очереди. Так?
– Мой отец не хочет, чтобы все на свете знали, сколько омаров он наловил и по какой цене продал. С какой стати ему хотеть, чтобы все об этом знали?
– Значит, он болван и никогда не станет партнером своих соседей.
– Я предпочитаю не считать своего отца болваном, – спокойно возразила Рут. – Кроме того, ни у кого не скоплено столько денег, чтобы хватило на создание кооператива.
Кэл Кули фыркнул.
– Заткнись, Кэл, – проговорила Рут не так спокойно.
– Ну, так вот: мой племянник Оуни своими глазами видел ту войну, которая разыгралась в результате той попытки создания артели. Деннис Берден попытался создать кооператив на острове Корн-Хейвен. Он на это жизнь положил. А потом мы детишкам Денниса Бердена носили еду и одежду, после того как его соседи – его собственные соседи – подожгли его лодку и бедняга потерял все средства к существованию.
– А я слышала, что Деннис Берден тайком заключил сделку с оптовиком из Сэнди-Пойнта, – заметила Рут. – Я слышала, что он обманул своих соседей. – Она немного помолчала, а потом, подражая интонации пастора, добавила: – Своих собственных соседей.
– Это выдумки, – нахмурившись, сказала пастор.
– Такого я не слышала.
– Ты бы сожгла чужую лодку?
– Меня там не было.
– Верно. Тебя там не было. А я там был, и Оуни там был. И Оуни получил хороший урок насчет суровой реальности омарового бизнеса. Он видел все эти средневековые битвы и распри на каждом острове отсюда до Канады. Он знает, что такое лишения, что такое опасность, что такое алчность. И он понимает, что лучше не предаваться такому занятию.
Оуни Вишнелл промолчал. Наконец пастор проговорил:
– Ты умная девочка, Рут.
– Спасибо.
– Судя по всему, ты получила неплохое образование.
Тут встрял Кэл Кули:
– Она чересчур образованная. Целое чертово состояние угрохали на ее образование.
Пастор так свирепо зыркнул на Кэла, что Рут едва не вздрогнула. Кэл отвернулся. Рут поняла: на борту «Новой надежды» слово «черт» она слышит в последний раз.
– И что же с тобой станет, Рут? – спросил пастор Тоби Вишнелл. – Ты ведь способна рассуждать здраво, правда? Как ты распорядишься своей жизнью?
Рут Томас устремила взгляд на спину и шею Оуни Вишнелла, который, насколько она могла судить, внимательно слушал все разговоры.
– Колледж? – предположил пастор Вишнелл.
Какой напряженной стала в это мгновение поза Оуни Вишнелла! Рут решила пойти в атаку. Она сказала:
– Больше всего остального, сэр, я бы мечтала стать ловцом омаров.
Пастор Тоби Вишнелл холодно посмотрел на нее. Она ответила ему таким же пристальным взглядом.
– Потому что это такое благородное призвание, сэр, – добавила Рут.
Так закончился разговор. Рут мгновенно умолкла. Она ничего не могла с собой поделать, хотя вообще не привыкла вовремя закрывать рот. Она была просто убита тем, как разговаривала с этим человеком. Она была убита, потрясена и немножко гордилась собой. Да! Она смогла переговорить самого речистого человека! Но, господи боже, какой неловкой была эта пауза! Наверное, ей стоило вспомнить о хороших манерах.
«Новая надежда» продолжала путь по бурному морю. Корабль качался, взлетал и опускался на волнах. Кэл Кули вдруг побледнел, поспешно вышел на палубу и припал к поручню. Оуни стоял у штурвала. Его шея побагровела. Рут Томас стало ужасно неловко наедине с пастором Вишнеллом, но она надеялась, что ее неловкость не заметна. Она постаралась придать себе непринужденный вид. Она больше не предпринимала попыток завести разговор с пастором. А вот он должен был сказать ей еще кое-что.
Он наклонился к ней и проговорил:
– Тебе известно, что я был единственным в семействе Вишнеллов, кто не стал ловцом омаров? Рут? Ты знаешь об этом?
– Да, сэр.
– Прекрасно, – кивнул пастор. – Значит, ты поймешь то, о чем я тебе сейчас скажу. Мой племянник Оуни станет вторым Вишнеллом, который не будет ловить омаров.
Он улыбнулся, откинулся на спинку сиденья и потом до конца плавания внимательно наблюдал за Рут. А она едва заметно, но дерзко улыбалась. Она не собиралась показывать этому человеку, насколько ей не по себе. «Нет, сэр». Целый час пастор Вишнелл гипнотизировал Рут холодным, умным взглядом. Она только улыбалась в ответ и чувствовала себя абсолютно несчастной.
Кэл Кули повез Рут в Конкорд на двухтонном «бьюике», принадлежавшем семейству Эллисов с тех пор, когда Рут была маленькой девочкой. Сказав Кэлу, что устала, Рут улеглась на заднем сиденье и притворилась, будто спит. Все время, пока они ехали, Кэл старательно и точно насвистывал «Дикси». Он знал, что Рут не спит, и понимал, что своим свистом жутко ее раздражает.
Они приехали в Конкорд в сумерках. Моросил дождик. «Бьюик» с приятным шелестом затормозил на посыпанной щебнем дороге. Такого звука Рут никогда не слышала на Форт-Найлзе. Там все дороги были проселочные. Кэл свернул на длинную подъездную дорожку, ведущую к особняку Эллисов, и вскоре остановил машину. Рут все еще притворялась, что спит, а Кэл сделал вид, будто будит ее. Повернулся, сидя за рулем, и похлопал ее по бедру.
– Постарайся прийти в чувство, – посоветовал он.
Рут медленно открыла глаза и весьма театрально потянулась:
– Уже приехали?
Они вышли из машины и направились к парадной двери.
Кэл нажал кнопку звонка и сунул руки в карманы куртки.
– Как же ты терпеть не можешь сюда приезжать, – сказал Кэл и рассмеялся. – И как же ты меня ненавидишь.
Дверь открылась. На пороге стояла мать Рут. Она негромко ахнула, шагнула вперед и обняла дочку. Рут положила голову на плечо матери и сказала:
– Вот и я.
– Никогда не знаю, приедешь ты или нет.
– Я приехала. Они долго стояли, обнявшись.
– Ты чудесно выглядишь, Рут, – сказала мать, хотя и не могла этого видеть, ведь голова Рут лежала у нее на плече.
– Я приехала, – повторила Рут. – Я приехала.
Кэл Кули нарочито кашлянул.
