4

В тот вечер, когда Рут Томас сообщила отцу, что побывала в Эллис-Хаусе, он сказал:

– Мне плевать, с кем ты проводишь время, Рут.

Рут отправилась на поиски отца сразу же, как только ушла от мистера Эллиса. Она спустилась к гавани и увидела, что отцовская лодка стоит у причала. Другие рыбаки сказали ей, что он уже давно закончил работу. Она заглянула домой, но отца там не оказалось. Тогда Рут села на велосипед и поехала к дому братьев Адамсов, чтобы узнать, не зашел ли ее отец к ним выпить. Так и оказалось.

Ее отец и Ангус Адамс, с откупоренными бутылками пива, сидели на крыльце, откинувшись на спинки раскладных стульев. У ног Ангуса лежала собака Сенатора Саймона, Куки. Она высунула язык и тяжело дышала. Вечерело. Небо стало мерцающим, золотистым. Невысоко, почти над самыми головами людей быстро проносились летучие мыши. Рут бросила велосипед во дворе и поднялась на крыльцо.

– Привет, пап.

– Привет, малышка.

– Здрасьте, мистер Адамс.

– Привет, Рут.

– Ну, как поживает омаровый бизнес?

– Блеск, просто блеск, – ответил Ангус. – Вот, откладываю денежки, хочу ружьишко прикупить и застрелиться.

Ангус Адамс, в отличие от своего брата-двойняшки, к старости стал худеть. Кожа у него была сухая и потрескавшаяся из-за того, что он много лет в любую погоду выходил в море. Он постоянно щурился, словно смотрел на залитое солнцем поле. Он почти оглох, поскольку почти всю жизнь просидел рядом с оглушительно грохочущими лодочными моторами, и стал разговаривать громко. Почти всех обитателей Форт-Найлза он ненавидел, а когда начинал объяснять, кого и почему он ненавидит, заткнуть его было невозможно.

Большинство островитян боялись Ангуса Адамса. А отцу Рут он нравился. Подростком он работал у Ангуса помощником и был сообразительным, крепким и амбициозным учеником. Теперь, конечно, у отца Рут имелась собственная лодка, и они с Ангусом возглавляли омаровый бизнес на острове Форт-Найлз. Жадюга номер один и Жадюга номер два. Они выходили на ловлю при любой погоде. Они добывали всех омаров, каких только можно было добыть, они беспощадно относились к конкурентам. Мальчишки с острова, нанимавшиеся помощниками к Ангусу Адамсу или к Стэну Томасу, обычно через несколько недель увольнялись. Работа с ними им была не по силам. Из других рыбаков, которые больше пили, были жирнее, ленивее и глупее (такими их считал отец Рут), получались более покладистые капитаны.

Отец Рут по-прежнему оставался одним из самых привлекательных мужчин на острове Форт-Найлз. После отъезда матери Рут он так и не женился вторично, но Рут знала о том, что романы у него были. Порой она гадала, какими были родители отца, но он никогда о них с ней не говорил, и вскоре она предпочла о предках отца не думать. Стэн Томас был невысокого роста, но при этом широкоплечий и тонкобедрый. «Попы у меня совсем нету», – любил говаривать он. В сорок пять он весил столько же, сколько весил в двадцать пять. Он необычайно аккуратно одевался и брился каждый день. Каждые две недели он ходил к миссис Поммерой стричься. Рут подозревала, что между ее отцом и миссис Поммерой что-то есть, но ей была настолько ненавистна эта мысль, что она ее прогоняла. Волосы у Стэна были темно-каштановые, а глаза почти зеленые. Он отращивал усы.

В восемнадцать лет Рут считала своего отца довольно симпатичным человеком. Она знала, что его считают скрягой и омаровым бандитом, но она знала, что такая репутация вызрела в умах островитян, которые за один вечер спускали в баре все, что выручили за неделю от продажи омаров. Эти люди считали бережливость наглостью, экономность была для них оскорбительна. Эти люди не были ровней ее отцу и они это сами понимали, и это их бесило. А еще Рут знала, что лучший друг ее отца – хам и тупица, и все же ей всегда нравился Ангус Адамс. Уж во всяком случае, он не был лицемером, а одно это ставило его выше многих.

Чаще всего Рут с отцом ладила. Лучше всего она с ним ладила тогда, когда они не работали вместе в лодке и когда он не пытался ее чему-нибудь учить (например, водить машину, чинить канаты или прокладывать курс по компасу). В таких случаях он на нее всегда орал. Против его воплей Рут не сильно возражала. Ей не нравилось другое. Ей не нравилось, когда отец становился притихшим. Обычно он становился таким всякий раз, когда разговор заходил о матери Рут. В такие моменты она считала его трусом, и он вызывал у нее отвращение.

– Пивка хочешь? – осведомился Ангус Адамс.

– Нет, спасибо.

– Вот и умничка, – кивнул Ангус Адамс. – От пива можно просто чертовски растолстеть.

– Вы-то не растолстели, мистер Адамс.

– Это потому что я всю жизнь работаю.

– Рут тоже может работать, – заметил Стэн Томас. – Она решила этим летом потрудиться на омаровой лодке.

– Про это вы уже, считай, цельный месяц бубните. А лето уж скоро кончится.

– Хочешь взять ее помощником на корму?

– Вот ты ее и бери, Стэн.

– Мы друг дружку поубиваем, – сказал отец Рут. – Возьми ее.

Ангус Адамс покачал головой.

– Я тебе правду скажу, – признался он. – Будь моя воля, я бы вообще никаких помощников не брал, рыбачил бы один. Было же время, ходили мы на ловлю омаров в одиночку. Так оно лучше. И делиться ни с кем не надо.

– Знаю, знаю, как вы не любите делиться, – усмехнулась Рут.

– Просто терпеть, мать твою, не могу делиться, барышня. И скажу почему. В тридцать шестом году я за весь чертов год заработал всего-то триста пятьдесят долларов, хотя всю задницу себе стер, сидя в лодке. Триста долларов пришлось пустить на всякие расходы, вот и осталось всего пятьдесят на всю зиму. А ведь еще моего чертова братца нужно было прокормить. Так что вот так, значит. Есть возможность не делиться – я не поделюсь.

– Ну ладно тебе, Ангус. Дай Рут работу. Она крепкая, – сказал Стэн. – Подойди сюда, Рут. Закатай рукава, детка. Покажи нам, какая ты сильная.

Рут послушно подошла и согнула в локте правую руку.

– Тут у нее прямо как боевая клешня, – сказал отец, сжав ее бицепс. А когда Рут согнула левую руку, отец сказал: – А тут у нее вторая клешня!

Ангус проворчал:

– Ой, хватит, мать вашу.

– Ваш брат дома? – спросила Рут у Ангуса.

– К Поммероям подался, – ответил Ангус. – Чертовски переживает за этого чертова жердяя.

– Он переживает за Вебстера.

– Не знаю, уж мог бы этого маленького ублюдка усыновить, что ли.

– Значит, Сенатор оставил Куки с вами? – спросила Рут.

Ангус что-то проворчал и слегка пнул собаку ногой. Куки проснулась и равнодушно посмотрела по сторонам.

– По крайней мере, собака в хороших руках, – усмехнувшись, проговорил отец Рут. – По крайней мере, Саймон оставил своего пса с тем, кто о нем позаботится.

– С нежностью и любовью, – язвительно добавила Рут.

– Терпеть не могу эту чертову псину, – буркнул Ангус.

– Правда? – вытаращив глаза, спросила Рут. – Неужели? Я не знала. А ты знал, пап?

– Никогда об этом не слышал, Рут.

– Ненавижу эту чертову псину, – повторил Ангус. – Просто душа ржавеет из-за того, что я должен ее кормить.

Рут и ее отец расхохотались.

– Ненавижу эту чертову псину, – еще раз сказал Ангус и начал громко перечислять все свои страдания из-за Куки. – Ухо у нее, понимаете ли, загноилось, и мне, понимаете ли, надо чертовы капли покупать, а еще надо два раза в день чертову псину держать, когда Саймон ей эти капли в ухо капает. Мне надо покупать эти чертовы капли, когда по мне, так лучше бы эта чертова псина совсем оглохла. Лакает воду из унитаза. Рвет ее каждый божий день. Ни разу в жизни нормально не погадила, сплошной понос.

– Что-нибудь еще вас беспокоит? – спросила Рут.

– Саймон хочет, чтобы я проявлял к этой псине хоть капельку чертовой заботы, а я бы вместо заботы кое-что другое сделал.

– А именно? – спросила Рут.

– А именно – затоптал бы ее насмерть.

– Ты жуткий, – сказал отец Рут и снова расхохотался. – Жуткий ты, Ангус.

Рут вошла в дом и налила себе стакан воды. Кухня в доме Адамсов была стерильной. Ангус Адамс был неряхой, а Сенатор Саймон заботился о своем брате-двойняшке, как заботилась бы жена. Все хромированные краны в кухне просто сияли, в морозильнике всегда имелся запас кубиков льда. Рут точно знала, что Сенатор Саймон каждое утро встает в четыре часа и готовит Ангусу завтрак (бисквиты, яйца всмятку, кусок пирога) и упаковывает сэндвичи, чтобы Ангус мог перекусить в лодке. Другие мужчины на острове любили подзуживать Ангуса, говоря, что вот бы им дома так готовили, а Ангус Адамс советовал им закрыть чертовы рты, а еще добавлял, что не надо было жениться на чертовых ленивых жирных шлюхах. Рут подошла к кухонному окну, выходившему на задний двор, где на веревке покачивались на ветру комбинезоны и длинные кальсоны. На кухонном столе лежал кусок вареного бычьего желудка. Рут отрезала себе немного, откусила и вернулась на крыльцо.

– Мне не надо, спасибочки, – проворчал Ангус.

– Извините. А вы хотели?

– Нет. А вот пивка бы хряпнул еще, Рут.

– Захвачу, когда в следующий раз пойду в кухню.

Ангус вздернул брови, глядя на Рут, и присвистнул:

– Вот так, значит, образованные девушки обращаются с друзьями, да?

– О боже.

– Вот так, стало быть, девушки из семейства Эллисов со своими друзьями обращаются?

Рут промолчала. Ее отец опустил глаза. На крыльце стало очень тихо. Рут ждала, что отец напомнит Ангусу Адамсу, что она девушка из семейства Томасов, а вовсе не из семейства Эллисов, но отец ничего не сказал.

Ангус поставил на пол пустую пивную бутылку и сказал:

– Пойду, пожалуй, сам возьму. – И пошел в дом.

Отец Рут посмотрел на нее.

– Ты чем сегодня занималась, милая? – спросил он.

– За ужином поговорим.

– Я сегодня тут ужинаю. Можем сейчас поговорить.

И тогда Рут ответила:

– Я сегодня виделась с мистером Эллисом. Ты все еще хочешь поговорить об этом сейчас?

Ее отец равнодушно отозвался:

– Мне все равно, о чем ты скажешь и когда.

– Ты злишься из-за того, что я с ним виделась?

Тут вернулся Ангус Адамс – как раз в тот момент, когда отец Рут произнес:

– Мне плевать, с кем ты проводишь время, Рут.

– А с кем она, черт побери, проводит время? – поинтересовался Ангус.

– С Лэнфордом Эллисом.

– Папа. Я не хочу об этом сейчас говорить.

– Опять эти чертовы ублюдки, – проворчал Ангус.

– Рут сегодня с ним повидалась.

– Папа…

– Мы не должны ничего скрывать от наших друзей, Рут.

– Отлично, – сказала Рут и бросила отцу конверт, который ей вручил мистер Эллис.

Стэн приподнял язычок, посмотрел на лежавшие в конверте купюры и положил конверт на подлокотник складного стула.

– Какого черта? – буркнул Ангус. – Что там? Куча наличных? Мистер Эллис дал тебе эти деньги, Рут?

– Да. Да, он мне их дал.

– Ну, значит, ты ему их назад отдашь, черт бы его побрал.

– Думаю, это не ваше дело, Ангус. Ты хочешь, чтобы я вернула деньги, папа?

– Мне плевать, как эти люди швыряются деньгами, Рут, – сказал Стэн Томас.

Но он все же взял конверт, вынул купюры и сосчитал их. В конверте лежало пятнадцать банкнот. Пятнадцать двадцатидолларовых банкнот.

– Для чего эти долбаные деньги? – сердито спросил Ангус. – Для какого черта эти долбаные деньги, а?

– Ангус, не лезь, – сказал отец Рут.

– Мистер Эллис сказал, что это мне на развлечения.

– Развлекательные денежки? – хмыкнул отец Рут.

– Деньги на развлечения.

– Деньги на развлечения? На развлечения, вот как? Чтобы повеселиться?

Рут промолчала.

– Пока что просто жуть, как весело, – сказал ее отец. – Веселишься, Рут?

Она ничего не ответила.

– Эти Эллисы – они знают, как повеселиться.

– Не знаю, для чего эти долбаные деньги, но ты сейчас быстренько туда смотаешься и вернешь их, – сказал Ангус.

Некоторое время все трое молчали, глядя на деньги.

– Хочу еще кое-что сказать про эти деньги, – наконец нарушила молчание Рут.

Отец Рут провел ладонью по лицу – с таким видом, словно вдруг почувствовал, как он устал.

– Ну-ну?

– Да, хочу еще кое-что сказать про эти деньги, – повторила Рут. – Мистер Эллис был бы очень рад, если бы часть из них я истратила на поездку к маме. К моей матери.

– Господи Иисусе! – взорвался Ангус Адамс. – Господи Иисусе, тебя же целый чертов год здесь не было, Рут! Ты ведь только что, мать твою, вернулась домой, а тебя опять куда-то отправляют?

Отец Рут молчал.

– Эти чертовы Эллисы гоняют тебя по всему острову, приказывают, что делать, куда ехать, на что смотреть, – продолжал распаляться Ангус. – И ты делаешь все чертовы вещи, которые тебе велят делать чертовы Эллисы. Знаешь, что я тебе скажу? Ты станешь такой же поганкой, как твоя чертова мамочка.

– Ангус, не лезь, – сказал Стэн Томас.

– Ты не будешь против, папа? – взволнованно спросила Рут.

– Господи Иисусе, Стэн! – брызжа слюной, воскликнул Ангус. – Скажи своей гребаной дочке, чтобы она сидела тут, где ей и место.

– Первым делом, – наконец проговорил отец Рут, – закрой свой чертов рот.

Наступила короткая пауза.

– Если ты не хочешь, чтобы я с ней виделась, я не поеду, – сказала Рут. – Если ты хочешь, чтобы я вернула деньги, я верну.

Отец Рут повертел в руках конверт. Еще немного помолчав, он сказал своей восемнадцатилетней дочери:

– Мне плевать, с кем ты проводишь время. – С этими словами он швырнул ей конверт.

– Да что с тобой такое? – рявкнул Ангус Адамс, глядя на лучшего друга. – Что с вами такое, гребаные люди?

Что касается матери Рут Томас, то с ней все было не так-то просто.

У людей с острова Форт-Найлз всегда возникали проблемы с матерью Рут Томас. Самой большой проблемой были ее предки. Она была не такой, как все остальные жители острова Форт-Найлз, чьи семьи жили здесь с незапамятных времен. Она была не такой, как все люди, точно знавшие, кто был их предками. Мать Рут Томас родилась на острове Форт-Найлз, но нельзя было сказать, что она родом с этого острова. Проблема матери Рут Томас заключалась в том, что она была дочерью сироты и иммигранта.

Никто не знал настоящего имени и фамилии женщины-сироты, никто ничего толком не знал об иммигранте. Таким образом, генеалогическое древо матери Рут Томас было как бы обрублено с двух сторон. Оно заканчивалось двумя тупиками. У матери Рут не было предков ни по материнской, ни по отцовской линии, она о них ничего не знала. Генеалогию предков своего отца Рут могла проследить на протяжении двух столетий, не покидая кладбища на острове Форт-Найлз, но с материнской стороны для нее все начиналось с женщины-сироты и иммигранта. На ее мать, происхождение которой было неизвестно, на острове всегда смотрели косо. Ее рождение было связано с двойной тайной, а у всех остальных в семейной истории никогда никаких тайн не было. Никто бы не появился на Форт-Найлзе, не имея в запасе семейной хроники. Словом, мать Рут Томас вызывала у людей неприязненные чувства.

Итак, бабушка Рут Томас (мать ее матери) была сиротой, которой дали поспешное, невыразительное имя Джейн Смит. В тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году Джейн Смит, крошечное дитя, была найдена на ступенях лестницы больницы для детей-сирот моряков в Бате. Медсестры подобрали малышку, выкупали и дали ей самое стандартное имя. Они решили: уж лучше такое имя, чем совсем никакого. В то время упомянутая больница была относительно новым учреждением, основанным сразу после Гражданской войны для детей, чьи родители пали на поле боя, а в особенности для детей морских офицеров, убитых в сражениях.

В этой больнице царствовали строгие порядки. Там поддерживали стерильную чистоту, детей заставляли делать зарядку, следили за тем, чтобы у них регулярно был стул. Возможно, девочка, которую нарекли Джейн Смит, действительно была дочерью матроса, а может быть, даже морского офицера, однако при найденыше не обнаружили ничего, что неопровержимо говорило бы об этом: ни записки, ни медальона, ни одежды, которая могла бы что-то подсказать. Это был просто здоровый ребенок, туго запеленатый и лежащий на ступенях лестницы перед приютом.

В тысяча восемьсот девяносто четвертом году, когда сиротке Джейн Смит исполнилось десять лет, ее удочерил джентльмен по имени доктор Жюль Эллис. Жюль Эллис был молод, но он уже сделал неплохую карьеру. Он был основателем компании «Эллис-гранит», и родом он был из Конкорда, штат Нью-Гемпшир. Похоже, Жюль Эллис всегда проводил лето на островах штата Мэн, где к тому времени уже действовало несколько весьма продуктивных каменоломен. Ему нравился штат Мэн, жителей которого он считал исключительно трудолюбивыми и милыми людьми; поэтому, когда он решил взять приемного ребенка, он нашел девочку в приюте штата Мэн. Он подумал, что она вырастет здоровой и веселой.

А взять приемного ребенка он решил вот почему. У доктора Жюля Эллиса была любимая дочь, избалованная десятилетняя Вера, которая настойчиво требовала сестричку. У нее было несколько братьев, но с ними она жутко скучала, а ей хотелось играть с девочкой все долгое лето на острове Форт-Найлз. Таким образом, доктор Жюль Эллис приобрел Джейн Смит в качестве сестренки для свой дочурки.

– Вот твоя новая сестричка-двойняшка, – сказал он Вере в тот день, когда ей исполнилось десять лет.

Десятилетняя Джейн Смит была высокорослой и стеснительной. При удочерении она получила имя Джейн Смит-Эллис, и к этой перемене в своем имени отнеслась так же равнодушно, как тогда, когда ее крестили. Мистер Жюль Эллис повязал на голову девочки огромный красный бант в тот день, когда представил ее своей дочери. В тот день были сделаны фотографии. Бант выглядит просто абсурдно на голове долговязой девочки в приютском платье, он выглядит оскорбительно.

С этих пор Джейн Смит-Эллис повсюду сопровождала Веру Эллис. В третью субботу июня каждый год девочки приезжали на остров Форт-Найлз, а во вторую субботу сентября Джейн Смит-Эллис возвращалась вместе с Верой Эллис в особняк Эллисов в Конкорде.

Нет никаких причин предполагать, что бабушку Рут Томас кто-нибудь когда-нибудь считал настоящей сестрой мисс Веры. Несмотря на то что процедура удочерения уравнивала девочек в юридических правах, мысль о том, что в доме Эллисов к ним должны одинаково относиться, выглядела бы попросту насмешкой. Вера Эллис не любила Джейн Смит-Эллис как сестру, но при этом полностью на нее рассчитывала в качестве служанки. Конечно, никто не закреплял за Джейн обязанностей горничной, ведь официально она была членом семьи, и поэтому она за свои услуги жалованья не получала.

«Твоя бабка, – всегда говорил отец Рут, – была рабыней в этом треклятом семействе».

«Твоей бабушке, – всегда говорила мать Рут, – очень повезло, что ее удочерили Эллисы – такое благородное семейство».

Красавицей мисс Вера Эллис не была, но на ее стороне было такое немаловажное преимущество, как богатство. Каждый день она выряжалась в пух и прах. Сохранились фотографии, на которых запечатлена мисс Вера Эллис, шикарно одетая для купания, верховой езды, катания на коньках, чтения. А когда она стала постарше, на фотоснимках она красуется в нарядах для балов, для поездки на автомобиле, в свадебном платье. Все эти наряды на рубеже веков были сложными и тяжелыми. Бабушка Рут Томас застегивала все пуговки на платьях мисс Веры Эллис, она сортировала ее лайковые перчатки, чистила перья на ее шляпах, стирала ее чулки и кружева. Бабушка Рут Томас каждый год выбирала, чинила и укладывала в сундуки корсеты, купальники, туфли, кринолины, зонтики от солнца, пеньюары, пудру, броши, накидки, платья для тенниса и сумочки – словом, все необходимое для летнего отдыха мисс Веры Эллис на острове Форт-Найлз. Бабушка Рут Томас каждый год в начале осени собирала все снаряжение мисс Веры Эллис перед возвращением в Конкорд и не забывала уложить ни одной мелочи.

Ну конечно же порой мисс Вера Эллис ездила на уик-энд в Бостон. В октябре она любила посещать Гудзонскую долину, а иногда отправлялась в Париж, дабы еще более отточить свою светскую утонченность. В этих поездках за ней тоже нужно было ухаживать. Бабушка Рут Томас, сиротка Джейн Смит-Эллис, свою работу выполняла безупречно.

Джейн Смит-Эллис также красавицей не была. Внешность и той, и другой женщины грешила недостатками. На фотографиях у мисс Веры Эллис хотя бы сколько-то интересное выражение лица – выражение дорогой надменности, а у бабушки Рут и этого нет. Лицо стоящей рядом с изысканно скучающей мисс Верой Эллис Джейн Смит-Эллис не выражает ровным счетом ничего. Ни дерзости во взгляде, ни решительного подбородка, ни печально поджатых губ. В ней нет никакой искорки, но и мягкости тоже нет, только глубокая, тоскливая слабость.

Летом тысяча девятьсот пятого года мисс Вера Эллис вышла замуж за молодого человека из Бостона. Его звали Джозеф Хэнсон. Этот брачный союз большого значения не имел. Дело в том, что Джозеф Хэнсон происходил из хорошей семьи, но Эллисы были намного богаче, поэтому мисс Вера сразу взяла верх над супругом. Замужество не принесло ей никаких неудобств. Она никогда не называла себя миссис Джозеф Хэнсон, она навсегда осталась мисс Верой Эллис. Молодая пара поселилась в родовом гнезде невесты, в особняке Эллисов в Конкорде. В третью субботу июня молодые супруги каждый год, по традиции, отправлялись на остров Форт-Найлз, а во вторую субботу сентября возвращались в Конкорд.

Более того, брак мисс Веры Эллис и Джо Хэнсона ничего не изменил в жизни бабушки Рут. Обязанности Джейн Смит-Эллис остались прежними. Естественно, она прислуживала мисс Вере в день свадьбы. (Но не в качестве подружки невесты. Эти роли были отведены дочерям друзей семьи и двоюродным сестрам мисс Веры. Джейн одевала мисс Веру, она застегивала несколько десятков жемчужных пуговок на спинке ее платья, она зашнуровывала высокие свадебные ботиночки, она набросила на голову невесты французскую фату.) Бабушка Рут также сопровождала мисс Веру во время свадебного путешествия на Бермуды. (Там ей приходилось собирать на берегу пляжные зонты, вычесывать песок из волос мисс Веры, сушить шерстяные купальные костюмы так, чтобы они не выцвели на солнце.) И после свадьбы и медового месяца бабушка Рут осталась при мисс Вере.

Детей у мисс Веры и Джозефа Хэнсона не было, однако у Веры имелись важные обязанности перед обществом. Она должна была посещать кучу разных мероприятий, бывать на всевозможных встречах, писать письма. Каждое утро мисс Вера, лежа в кровати и съев завтрак, приготовленный бабушкой Рут и поданный на подносе, диктовала, старательно подражая деловому человеку, что-то диктующему своему секретарю, перечень дел на день.

– Постарайся за этим присмотреть, Джейн, – говорила она.

Каждый день, год за годом.

Все это продолжалось бы еще много лет, если бы не одно особенное событие. Джейн Смит-Эллис забеременела. В конце тысяча девятьсот двадцать пятого года тихая сиротка, которую Эллисы взяли из больницы для детей-сирот моряков в Бате, забеременела. Джейн был сорок один год. Это было немыслимо. Не стоит и говорить о том, что она не была замужем. Никому и в голову не приходила мысль о том, что на нее кто-то позарится. На острове Форт-Найлз никто на Джейн Смит-Эллис с этой точки зрения не смотрел. Никто не ожидал, что у нее хотя бы приятель заведется, а уж тем более любовник. Никто и предположить не мог. Другие слуги то и дело попадали в идиотские ситуации, но чтобы Джейн… Джейн была слишком практична, она была слишком необходима для того, чтобы взять и попасть в беду. Мисс Вера не могла отпустить ее от себя на такое время, чтобы Джейн успела попасть в беду. И зачем ей было искать себе неприятности?

В семействе Эллисов, само собой, возникли вопросы насчет ее беременности. Вопросов у Эллисов было много. Как это могло случиться? Кто в ответе за эту катастрофу? Но бабушка Рут Томас, хотя обычно она была очень послушной, не сказала ничего, кроме единственной подробности:

– Он итальянец.

Итальянец? Итальянец? Возмутительно! Какие тут могли быть предположения? По всей видимости, мужчина, повинный в беременности Джейн, был одним из нескольких сотен итальянских иммигрантов, работавших на гранитном производстве компании «Эллис-гранит» на Форт-Найлзе. Для семейства Эллисов это было непостижимо. Каким образом Джейн Смит-Эллис могла подобраться к каменоломням? И еще более загадочный вопрос: каким образом рабочий смог подобраться к ней? Неужели бабушка Рут посетила «арахисовые дома», где обитали итальянцы, под покровом ночи? Или – о ужас! – неужели итальянец работяга наведался в Эллис-Хаус? Неслыханно. Были и другие встречи? Быть может, эти встречи происходили уже несколько лет? Не было ли у нее других любовников? Джейн просто оступилась или все время жила лживой двойной жизнью? Или ее изнасиловали? Это был разврат? Или любовь?

Итальянцы, работавшие на гранитном производстве, по-английски не говорили. Их то и дело увольняли и заменяли другими, и даже для тех десятников, которые за ними постоянно присматривали, все они не имели имен. С точки зрения десятников, итальяшки запросто могли меняться головами между собой. Никто не считал их за людей. Они были католиками. Они и с местными-то жителями не общались, не говоря уже о тех, кто был связан с семейством Эллисов. Итальянцев все попросту игнорировали. Их и замечали только тогда, когда на них нападали. Выходившая на Форт-Найлзе газета, которую перестали печатать вскоре после того, как свернулась деятельность гранитной компании, время от времени разражалась передовицами, переполненными возмущением итальянцами.

Вот выдержка из «Форт-Найлзского сигнального рожка» за февраль тысяча девятьсот пятого года: «Эти гарибальдийцы представляют собой беднейшие и самые злобные существа в Европе. Их дети и жены больны и искалечены побоями».

«Эти неаполитанцы, – говорится в передовой статье более позднего времени, – пугают наших детей, вынужденных проходить мимо них, когда они стрекочут и страшно рычат на наших дорогах».

Нет, просто неслыханное дело, чтобы итальянец, гарибальдиец, неаполитанец, мог переступить порог Эллис-Хауса. И тем не менее, когда бабушке Рут Томас учинили допрос с пристрастием насчет того, кто является отцом ее будущего ребенка, она ответила только одно:

– Он итальянец.

Потом Эллисы стали обсуждать план возможных действий.

Доктор Жюль Эллис предлагал немедленно уволить Джейн, однако его супруга напомнила ему, что будет довольно-таки сложно и несколько жестоко уволить женщину, которая, в конце концов, не являлась наемной работницей, а была полноправным членом семьи.

– Тогда надо сделать так, чтобы она перестала быть членом нашей семьи! – бушевали братья Веры Эллис, но Вера и слышать об этом не желала. Да, Джейн совершила проступок, и Вера чувствовала, что та ее предала, но тем не менее она не могла отказаться от Джейн. Нет, другого выхода не было. Джейн должна была остаться в семье, поскольку Вера Эллис не могла жить без нее. Даже братья Веры вынуждены были признать, что так будет лучше. В конце концов, Вера была невыносима, а без неустанных забот Джейн она бы быстренько превратилась в мерзкую маленькую гарпию. Решение было принято: Джейн должна остаться.

Вместо наказания для Джейн Вера потребовала наказания для всех итальянцев на острове. Скорее всего, она не была знакома с термином «линчевание», но на уме у нее было примерно это самое. Она спросила у отца, не трудно ли будет отобрать несколько итальянцев и поколотить их или поджечь пару-тройку хижин, в которых они жили. Ну, или еще что-нибудь такое придумать. Но доктор Жюль Эллис ни о чем подобном слышать не желал. Доктор Эллис был слишком серьезным бизнесменом, чтобы прерывать работу своего производства или наказывать старательных трудяг, поэтому было решено это дело замять и действовать как можно более деликатно.

Во время беременности Джейн Смит-Эллис жила в семействе Эллисов и ухаживала за мисс Верой. Ребенок родился на острове в июне тысяча девятьсот двадцать шестого года, вечером того самого дня, когда Эллисы прибыли на Форт-Найлз на лето. Никто и не подумал менять дату переезда ради Джейн, которая в тот момент была на сносях. На самом деле беременную Джейн и близко нельзя было подпускать к лодке, но Вера потащила ее с собой – на девятом месяце. Ребенок родился почти что на пристани. Малышку назвали Мэри. Она была незаконнорожденной дочерью сироты и иммигранта. Это была мать Рут.

После трудных родов мисс Вера дала бабушке Рут одну неделю отдыха от обычных обязанностей. К концу недели Вера позвала Джейн к себе и сказала, едва не плача:

– Ты нужна мне, милая. Твоя крошка прелестна, но мне без тебя никак не обойтись. Без тебя я как без рук. Теперь ты должна позаботиться обо мне.

С этого момента Джейн Смит-Эллис ночами нянчила дочку, а весь день работала на мисс Веру – шила, одевала, заплетала косы, готовила ванну, застегивала и расстегивала бессчетные пуговицы на бессчетных платьях. Днем за малышкой пытались присматривать слуги, но у них своих дел было по горло. Мать Рут, которая по праву носила фамилию Эллис, провела детство на половине для прислуги, в гардеробных, в кладовках и погребах, где ее незаметно передавали с рук на руки, как контрабанду. Зимой, когда семейство перебиралось в Конкорд, все было так же ужасно. Вера не давала Джейн передышки.

В начале июля тысяча девятьсот двадцать седьмого года, когда Мэри только-только исполнился годик, мисс Вера заболела корью, у нее начался жар. Врач, который часто гостил летом на Форт-Найлзе, лечил Веру морфием. Так ей легче было переносить болезнь, и она подолгу спала. Эти часы стали для Джейн Смит-Эллис первым периодом отдыха с тех пор, как она маленькой девочкой попала в дом Эллисов. Она впервые вкусила радость свободы, впервые избавилась от каждодневных повинностей.

И вот как-то раз после полудня, когда и мисс Вера, и малышка Мэри крепко спали, бабушка Рут пошла прогуляться на тропинке, пролегавшей вдоль обрывистых утесов на восточном берегу острова. Может быть, это была ее первая в жизни прогулка? Первые свободные часы в ее жизни? Может быть. Она взяла с собой вязание в черном мешочке. День выдался чудесный, безоблачный, и океан был спокоен. Спустившись по узкой тропке, Джейн Смит-Эллис села на скале, нависающей над морем, и стала вязать. Далеко внизу ровно и мягко набегали на берег волны. Кружили чайки. Она была совсем одна. Она занималась вязанием. Светило солнце.

В Эллис-Хаусе несколько часов спустя мисс Вера проснулась и позвонила в колокольчик. Ей хотелось пить. Горничная принесла ей кувшин воды, но мисс Вера пить не стала.

– Мне нужна Джейн, – заявила она. – Ты очень мила, но мне нужна моя сестра Джейн. Не могла ли бы ты позвать ее? Где ее носит?

Горничная передала просьбу мисс Веры дворецкому. Дворецкий послал за молодым помощником садовника и велел ему срочно разыскать Джейн Смит-Эллис. Молодой садовник пошел по берегу вдоль края утесов и наконец увидел Джейн, которая сидела внизу, на камне, и вязала.

– Мисс Джейн! – крикнул садовник и помахал рукой.

Джейн запрокинула голову и помахала рукой в ответ.

– Мисс Джейн! – прокричал садовник. – Вас мисс Вера зовет!

Джейн кивнула и улыбнулась. И тут, как потом рассказывал молодой садовник, из моря поднялась громадная и бесшумная волна и полностью накрыла ту скалу, на которой сидела Джейн Смит-Эллис. А когда гигантская волна отступила, Джейн исчезла. Садовник сбегал за другими слугами. Они побежали по тропинке, стали искать Джейн, но даже ее туфель не нашли. Она исчезла. Море забрало ее.

– Чушь, – заявила мисс Вера Эллис, когда ей сообщили об исчезновении Джейн. – Конечно же она не исчезла. Ступайте и разыщите ее. Немедленно. Найдите ее.

Искали слуги, искали жители острова, но никто не нашел Джейн Смит-Эллис. Несколько дней подряд поисковые отряды обшаривали берега, но все было тщетно.

– Найдите ее, – продолжала распоряжаться мисс Вера. – Она мне нужна. Кроме нее, мне никто не поможет.

Так продолжалось несколько недель, пока в комнату мисс Веры не пришел ее отец вместе с четырьмя ее братьями. Он осторожно объяснил ей положение дел.

– Мне очень жаль, дорогая, – сказал доктор Жюль Эллис своей единственной родной дочери. – Мне вправду очень жаль, но Джейн пропала. Бессмысленно продолжать поиски.

Мисс Вера упрямо нахмурилась:

– По крайней мере, может кто-нибудь найти хотя бы ее тело? Неужели нельзя его выудить?

Младший брат мисс Веры с укором проговорил:

– Из моря ничего не выудишь, Вера. Это тебе не пруд с золотыми рыбками.

– Мы повременим с заупокойной службой так долго, как только сможем, – заверил свою дочь доктор Эллис. – Быть может, через какое-то время тело Джейн все-таки вынесет на берег. Но ты не должна больше посылать слуг на поиски Джейн. Они понапрасну тратят время, а у них много работы по дому.

– Пойми, – сказал старший брат Веры, Лэнфорд, – они ее не найдут. Никто никогда не найдет Джейн.

Семейство Эллисов отложило заупокойную службу по Джейн Смит-Эллис до первой недели сентября. Через несколько дней им нужно было возвращаться в Конкорд, и дальше медлить было уже нельзя. Никто не предлагал дождаться приезда в Конкорд, где могли бы поставить памятный камень на семейном участке кладбища. Там для Джейн было не место. Все решили, что самое лучшее место для ее похорон – остров Форт-Найлз. Тела для захоронения не было, поэтому похороны бабушки Рут были скорее поминальной службой. На островах подобные похороны не редкость, ведь бывает, что там не находят утопленников. На форт-найлзском кладбище было поставлено надгробье, высеченное из местного черного гранита. На нем было написано:

Мисс Вера неохотно посетила службу. Она все еще не смирилась с тем, что Джейн ее покинула. На самом деле она была ужасно сердита. Когда панихида закончилась, мисс Вера попросила одну из служанок принести к ней ребенка Джейн. Мэри только-только исполнился годик. Когда она повзрослеет, она станет матерью Рут, но в то время она была крошечным младенцем. Мисс Вера взяла Мэри Смит-Эллис на руки и стала качать. Она улыбнулась, глядя на малышку, и сказала:

– Ну что ж, малютка Мэри. Теперь мы займемся тобой.