Назад: 9

Дальше: 11

10

Что скажете вы о прогулке среди волшебных каменных бассейнов, мимо ступеней, поросших водорослями, и клумб, огороженных жемчужинами, в морских садах?

«Жизнь крабов, омаров и креветок», Уильям Б. Лорд, 1867

На Форт-Найлз пришел июль. Наступила середина лета тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Месяц получился не таким уж шумным и веселым, каким мог бы стать.

Двухсотлетие на Форт-Найлзе прошло без особого буйства. У Рут было такое ощущение, что она живет в единственном месте в Америке, где к этому событию не относятся как к чему-то, достойному празднования. Ее отец в этот день даже вышел в море. Правда, какие-то патриотические чувства у него, видимо, все-таки шевельнулись, и он дал Робину Поммерою выходной. Рут провела праздник с миссис Поммерой и двумя ее сестрами. Миссис Поммерой попыталась всех принарядить. Ей хотелось, чтобы все четверо оделись как колониальные дамы и прошествовали в таком виде на городском параде, но к утру четвертого июля она успела закончить только костюм для Рут, а Рут отказалась наряжаться одна. Поэтому миссис Поммерой напялила костюм на Опал, и малыша Эдди на это платье незамедлительно стошнило.

– Теперь платье выглядит более подлинно, – сказала Рут.

– Он сегодня утром пудинг ел, – пожав плечами, сообщила Опал. – А после пудинга Эдди всегда тошнит.

На Мэйн-стрит состоялось непродолжительное шествие, но участников оказалось больше, чем зрителей. Сенатор Саймон Адамс прочел по памяти Геттисбергское послание, но Геттисбергское послание он читал по памяти всегда, когда только ему предоставлялась такая возможность. Честер Поммерой зажег несколько дешевых фейерверков, которые ему прислал его брат Честер. При этом он так сильно обжег руку, что потом две недели не мог выходить на лов омаров. Отца Рут это так возмутило, что он уволил Робина и нанял нового помощника, десятилетнего внука Дьюка Кобба – тщедушного и слабенького, как девочка-третьеклассница. Дело усугублялось еще тем, что мальчишка боялся омаров. Но зато он стоил дешево.

– Ты мог бы нанять меня, – сказала Рут отцу.

Какое-то время она дулась на него, но на самом деле сказала это несерьезно, и отец это знал.

В общем, до конца июля осталось совсем немного, и вот как-то раз в доме миссис Поммерой раздался на редкость необычный телефонный звонок – с острова Корн-Хейвен. Звонил пастор Тоби Вишнелл.

Пастор Вишнелл хотел узнать, не сможет ли миссис Поммерой провести день-другой на Корн-Хейвене. На острове должны были играть пышную свадьбу, и невеста призналась пастору, что переживает из-за своей прически. Профессиональных парикмахеров на Корн-Хейвене не было. Невеста была немолода, и ей хотелось хорошо выглядеть.

– Я не профессиональный парикмахер, пастор, – сказала миссис Поммерой.

Пастор Вишнелл сказал, что это не важно. Невеста наняла фотографа из Рокленда за немалые деньги, чтобы он запечатлел свадьбу, и ей хотелось хорошо выглядеть на снимках. Она рассчитывала, что пастор ей с этим поможет. Он признался, что просьба странная, но бывало, к нему обращались и с более странными просьбами. Люди считают своих пасторов кладезями информации во всех сферах – так сказал Тоби Вишнелл миссис Поммерой, – и эта невеста не стала исключением. Затем пастор объяснил, что она, видимо, посчитала себя более вправе обратиться к пастору со столь необычной, столь личной просьбой, поскольку носила фамилию Вишнелл. А точнее, она была троюродной сестрой пастора Вишнелла, и звали ее Дороти Вишнелл, но все называли ее Дотти. Дотти выходила замуж за старшего сына Фреда Бердена, Чарли, и свадьба была назначена на тридцатое июля.

Так или иначе, продолжал пастор, он сказал Дотти о том, что рядом, на Форт-Найлзе, живет талантливая парикмахерша, можно сказать, стилист. По крайней мерее, именно так ему сказала Рут Томас – что миссис Поммерой просто прекрасно делает стрижки и прически. Миссис Поммерой ответила, что ничего особенного делать не умеет, что не училась ни в какой школе и все такое.

Пастор сказал:

– Вы отлично справитесь. И вот что еще…

По-видимому, Дотти, услышав о том, что миссис Поммерой делает такие чудесные прически, спросила, не подстрижет ли она жениха. И дружку тоже, если можно. И отца невесты. И не причешет ли также подружку невесты, и девочек с цветами, и кое-кого из семейства жениха. Если, конечно, ей это не трудно. И, сказал пастор Вишнелл, на самом деле и ему тоже не мешало бы подстричься.

– Поскольку профессиональный фотограф явно запросит большие деньги, – продолжал он, – и поскольку на свадьбу соберутся почти все жители острова, все хотят выглядеть как можно лучше. Нечасто сюда приезжает профессиональный фотограф. Конечно, невеста вам хорошо заплатит. Ее отец – Бэйб Вишнелл.

– О-о-о… – восхитилась миссис Поммерой.

– Ну так как, сможете?

– Это же такая уйма стрижек, пастор Вишнелл.

– Я могу прислать за вами Оуни, он вас довезет на «Новой надежде», – сказал пастор. – Можете пробыть тут столько, сколько пожелаете. Неплохо подзаработаете, деньги вам не помешают.

– Знаете, мне еще никогда не доводилось делать так много стрижек за один раз. Не знаю, успею ли за день.

– Вы могли бы взять с собой помощницу.

– Можно взять одну из моих сестер?

– Конечно.

– А можно взять Рут Томас? – спросила миссис Поммерой.

Пастор немного помолчал.

– Пожалуй, да, – холодно ответил он после паузы. – Если она не слишком занята.

– Рут? Занята?

Эта мысль ужасно развеселила миссис Поммерой, и она неприлично громко рассмеялась в телефонную трубку.

В этот самый момент Рут находилась на Поттер-Биче с Сенатором Саймоном Адамсом. Ей там было тоскливо, но она просто не знала, чем заняться и куда девать время, вот и заглядывала на берег каждый день на несколько часов, составить компанию Сенатору. Кроме того, у нее вошло в привычку присматривать за Вебстером – ради миссис Поммерой, которая все время переживала за своего старшего и самого странного сына. А еще Рут ходила туда потому, что ей было трудно разговаривать со всеми остальными обитателями острова. Будь ее воля, она бы вообще не отходила от миссис Поммерой.

Правду сказать, наблюдать за Вебстером, копающимся в грязи, теперь было не так уж весело. Наблюдать за ним было больно и печально. Он утратил прежнее изящество. Он постоянно метался из стороны в сторону. Он искал этот второй бивень с таким видом, словно ему, с одной стороны, до смерти хочется его найти, но с другой – до смерти страшно его найти. Рут казалось, что в один прекрасный день Вебстер может утонуть в грязи и пропасть навсегда. «Не это ли он задумал? – порой гадала она. – Не решился ли на самое идиотское самоубийство на свете?»

– Вебстеру нужна цель в жизни, – сказал Сенатор.

Мысль о том, что Вебстер Поммерой начнет искать цель в жизни, удручила Рут Томас еще сильнее.

– А больше ничем вы его сейчас занять не можете?

– Чем еще его можно занять, Рут?

– Он больше ничего не может сделать для музея?

Сенатор вздохнул:

– У нас есть все, что нужно для музея, кроме здания. Пока мы его не получим, нам больше нечем заняться. Копаться в грязи, Рут, это единственное, что он умеет.

– Теперь это у него не так уж хорошо получается.

– Да, теперь у него с этим кое-какие проблемы.

– Что вы будете делать, если Вебстер найдет второй бивень?

Подбросите ему еще одного слона?

– Поживем – увидим, Рут.

В последнее время Вебстер ничего ценного в прибрежном иле не находил. Ничего, кроме множества бесполезных и ненужных вещей. Он нашел весло, но оно было не старинное. Оно было алюминиевое. («Это замечательно! – воскликнул Сенатор, когда Вебстер в отчаянии протянул ему найденное весло. – Какое редкостное весло!») Кроме того, Вебстер нашел в иле огромное количество непарных сапог и перчаток, выброшенных за многие годы рыбаками. И очень много бутылок. В последнее время Вебстер обнаруживал много бутылок – не старинных, конечно. К примеру, бутылки от жидких моющих средств. Но, увы, он не находил ничего такого, ради чего стоило бы бродить целыми днями по холодной и липкой грязи. С каждым днем он становился все более тщедушным и нервным.

– Думаете, он умрет? – спросила Рут у Сенатора.

– Надеюсь, нет.

– А может он совсем чокнуться и кого-нибудь убить?

– Не думаю, – ответил Сенатор.

В тот день, когда пастор Вишнелл позвонил миссис Поммерой, Рут уже провела на берегу Поттер-Бича с Сенатором и Вебстером несколько часов. Они с Сенатором рассматривали книгу – ту книгу, которую Рут купила для него в магазине Армии спасения в Конкорде месяц назад. Она подарила Сенатору эту книгу, как только вернулась от матери, но он ее пока не прочел. Говорил, что ему трудно сосредоточиться, потому что он все время переживает за Вебстера.

– Уверен, книга превосходная, Рут, – сказал он. – Спасибо, что ты ее сегодня принесла сюда.

– Конечно, – кивнула Рут. – Я увидела, что она лежит у вас на крыльце, вот и подумала: вдруг вы захотите в нее заглянуть. Ну, может, вы заскучали.

Книга называлась: «Клады. Как и где их искать. Руководство для искателей пропавших мировых сокровищ». В обычных обстоятельствах такая книга вызвала бы у Сенатора бурный восторг.

– Вам она вправду нравится? – спросила Рут.

– О да, Рут. Замечательная книга.

– Вы что-нибудь узнали из нее?

– Не так много, Рут, честно сказать. Я ее еще не дочитал. По правде говоря, я ожидал, что автор изложит больше информации. Судя по названию, – сказал Сенатор Саймон, вертя книгу в руках, – автор должен рассказать читателю, как искать конкретные сокровища, но сведений она дает очень мало. Пока что эта дама пишет о том, что сделать находку можно только случайно. И она приводит в пример некоторых людей, которым сопутствовала удача, и они нашли клады в то время, когда ничего не искали. Мне кажется, что это далеко от какой бы то ни было системы.

– А вы много прочли?

– Только первую главу.

– О… Я подумала, что книга вам понравится, потому что в ней такие красивые цветные картинки. Куча фотографий потерянных сокровищ. Вы смотрели иллюстрации? Видели изображения яиц Фаберже? Я думала, они вам понравятся.

– Если существуют фотографии каких-то предметов, Рут, это значит, что они на самом деле не потеряны. Верно?

– Что ж, Сенатор, я понимаю, к чему вы клоните. Но на снимках показаны потерянные сокровища, которые уже найдены самыми обычными людьми, без чьей бы то ни было помощи. Как тот человек, который нашел кубок работы Пола Ревира. Вы до этого места еще не дочитали?

– А? Нет, не дочитал, – сказал Сенатор. Он прикрыл глаза ладонью от солнца и смотрел на прибрежное иловое поле. – Похоже, дождь собирается. Надеюсь, что его не будет, потому что в дождь Вебстеру работать нельзя. Он и так уже сильно простужен. Слышала бы ты, какие у него хрипы.

Рут взяла у Сенатора книгу и сказала:

– Я тут видела один фрагмент… где же он? Там написано о том, что один мальчик нашел в Калифорнии знак, оставленный сэром Френсисом Дрейком. Знак был железный, и на нем были высечены слова, говорящие о том, что эта земля принадлежит королеве Елизавете. Знак пролежал там лет триста.

– Это просто потрясающе.

Рут протянула Сенатору полоску жевательной резинки. Он отказался, и она стала сама жевать резинку.

– Автор пишет, что больше всего кладов на свете – на острове Кокос.

– Так написано в твоей книге?

– Это ваша книга, Сенатор. Я ее просто перелистывала, когда ехала из Конкорда, вот и увидела этот рассказ об острове Кокос. Автор пишет, что этот остров – настоящий клондайк для тех, кто ищет клады. Она пишет, что на острове Кокос останавливался капитан Джеймс Кук, и всякий раз – с богатой добычей. Великий путешественник вокруг света!

– Великий путешественник вокруг света.

– А еще пират Бенито Бонито. И капитан Ричард Дэвис, и пират Жан Лафит. Я думала, вам будет интересно…

– О, мне очень интересно, Рут.

– А знаете, что вам будет интересно, как я подумала? Насчет острова Кокос, в смысле? Этот остров размерами примерно такой же, как Форт-Найлз. Как вам это? Вот ведь забавно, правда? Вот бы вам там оказаться! Самое место для вас. Сколько там можно найти кладов! Вы с Вебстером могли бы поехать туда и вместе заняться раскопками. Как вам это, Сенатор?

Пошел дождь. Начали падать большие, тяжелые капли.

– Да и погода на острове Кокос наверняка получше, – сказала Рут и расхохоталась.

Сенатор сказал:

– Ох, Рут, никуда мы с Вебстером не поедем. Ты же понимаешь. И не надо такого говорить – даже в шутку.

Рут была задета. Справившись с обидой, она сказала:

– Не сомневаюсь, с острова Кокос вы бы вернулись домой богатые, как короли.

Сенатор промолчал.

Рут сама не знала, зачем заговорила об этом. Господи, как же отчаянно это прозвучало. Как жалко. Но она стосковалась по этим часам на берегу с Сенатором, по нескончаемым разговорам, и она не привыкла к тому, что он не обращает на нее внимания. Она вдруг приревновала Сенатора, потому что все внимание Сенатора было обращено на Вебстера Поммероя. И вот тут-то она в самом деле показалась себе жалкой. Она встала, набросила на голову капюшон куртки и спросила:

– Вы идете?

– Как Вебстер решит. Думаю, он и не заметил, что дождь начался.

– У вас же нет непромокаемой куртки? Принести вам?

– Ничего, потерплю.

– Вам с Вебстером стоит пойти домой, пока вы оба не промокли.

– Иногда Вебстер уходит, когда начинается дождь, а иногда остается здесь и мокнет. Это зависит от его настроения. Я останусь здесь, пока он не решит уйти. У меня дома простыни на веревке сушатся, Рут. Если тебе не трудно, сними их, чтоб они не промокли, ладно?

Дождь усиливался.

– Я так думаю, ваши простыни уже промокли, Сенатор.

– Наверное, ты права. Ну, тогда не надо их снимать.

Рут побежала к дому миссис Поммерой под дождем, который уже лил вовсю. Миссис Поммерой она нашла наверху, в спальне. С ней была ее сестра Китти. Миссис Поммерой вынимала вещи из шкафа. Китти сидела на кровати, смотрела на сестру и пила кофе. Рут знала, что она подлила в кофе джин. Рут сделала большие глаза. Пьянство Китти ей порядком надоело.

– Надо сшить какую-нибудь обновку, – сказала миссис Поммерой. – Но у меня нет времени!.. – Она обернулась: – Моя Рут пришла! Ой, ты вся мокрая!

– Что вы делаете?

– Ищу нарядное платье.

– По какому случаю?

– Меня кое-куда пригласили.

– Куда? – спросила Рут.

Китти Поммерой затряслась от смеха. Миссис Поммерой не выдержала и тоже рассмеялась.

– Рут, – сказала она. – Ты не поверишь. Мы едем на свадьбу на Корн-Хейвен. Завтра.

– Ты у нее спроси, кто это сказал! – прокричала сквозь смех Китти Поммерой.

– Пастор Вишнелл! – воскликнула миссис Поммерой. – Он нас пригласил.

– Да идите вы!

– И пойду!

– Вы с Китти едете на Корн-Хейвен?

– Да. И ты тоже.

– Я?

– Он тебя приглашает. Дочка Бэйба Вишнелла выходит замуж, и я буду делать ей прическу! А вы будете мне помогать. Откроем маленький выездной салон.

– Вот это да… – восхищенно протянула Рут.

– Вот именно, – кивнула миссис Поммерой.

Вечером Рут спросила у отца, можно ли ей поехать на свадьбу к дочери Вишнелла. Он ответил не сразу. В последнее время отец и дочь разговаривали все реже и реже.

– Пастор Вишнелл меня пригласил, – сказала Рут.

– Делай что хочешь, – сказал Стэн Томас. – Мне плевать, с кем ты время проводишь.

На следующий день пастор Вишнелл отправил Оуни за миссис Поммерой и ее спутницами. Была суббота. В семь часов утра, в день свадьбы Дотти Вишнелл и Чарли Бердена, миссис Поммерой, Китти Поммерой и Рут Томас подошли к концу пристани, где их ждал Оуни. Сначала он повез к «Новой надежде» миссис Поммерой и Китти. Рут любовалась им. Он вернулся за ней. Она спустилась по трапу и спрыгнула в шлюпку. Оуни на нее не смотрел, он смотрел на днище лодки, и Рут не могла придумать, что бы такое ему сказать. Но ей было приятно на него смотреть. Он греб к сияющему миссионерскому кораблю своего дяди, с борта которого им махали руками миссис Поммерой и Китти, словно туристки на круизном лайнере. Китти прокричала:

– Шикарно выглядите, детки!

– Как дела? – спросила Рут у Оуни. Его так испугал ее вопрос, что он перестал грести. Опустил весла в воду и замер.

– Все хорошо, – сказал он и уставился на Рут. Он не покраснел и вроде бы не смутился.

– Отлично, – произнесла Рут. Несколько секунд они качались в шлюпке на волнах.

– У меня тоже все хорошо, – сказала Рут.

– Здорово.

– Можешь снова начать грести, если хочешь.

– Ладно, – сказал Оуни и начал грести.

– Невеста – твоя родственница? – спросила Рут, и Оуни опять отпустил весла.

– Она – моя двоюродная сестра, – ответил он.

Шлюпка запрыгала на волнах.

– Ты ведь можешь грести и со мной разговаривать одновременно, – сказала Рут, и тут Оуни покраснел.

Он помог ей перейти из шлюпки на корабль, не сказав ни слова.

– Крутой парень, – шепнула миссис Поммерой, когда Рут поднялась на палубу «Новой надежды».

– Гляньте-ка, какие люди! – взвизгнула Китти Поммерой.

Рут обернулась и увидела, как с капитанского мостика спускается Кэл Кули.

– Какого черта вы тут делаете? – спросила Рут.

– Приглядываю, – ответил Кэл. – Я тоже очень рад тебя видеть.

– Как вы сюда попали?

– Оуни меня раньше привез. Уж конечно, старина Кэл Кули не вплавь сюда добрался.

Путь до острова Корн-Хейвен был недолгим, и, как только они сошли на берег, Оуни подвел их к лимонно-желтому «кадиллаку», стоящему недалеко от пристани.

– Чья это машина? – спросила Рут.

– Моего дяди.

Как выяснилось, машина по цвету сочеталась с домом. Пастор Вишнелл жил неподалеку от пристани, в красивом доме – желтом, кое-где подкрашенном сиреневой краской. Дом был трехэтажный, викторианский, с башенкой и полукруглым крыльцом. Все крыльцо было увешано яркими цветами, растущими в подвешенных на крючках горшках. Мощенная плиткой дорожка, ведущая к дому пастора, была обсажена лилиями. Сад за домом, окруженный невысоким кирпичным забором, представлял собой маленькую выставку роз. По дороге Рут успела заметить другие дома на Корн-Хейвене, и все они тоже были красивые. Рут не бывала на этом острове с раннего детства, а тогда она была слишком мала и не замечала различий между Корн-Хейвеном и Форт-Найлзом.

– Кто живет в этих больших домах? – спросила она у Оуни.

– Те, кто приезжает на лето, – ответил Оуни. – Вам повезло, что к вам на Форт-Найлз они не являются. Их мистер Эллис отпугивает. Это одно из хороших дел, которые он для вас делает. Летние приезжие – это змеи.

Именно тем, кто приезжал сюда на лето, принадлежали и парусные яхты, и скутеры, стоявшие на якоре вокруг острова. По дороге к дому пастора Рут заметила два серебристых скутера, рассекавших морскую гладь. Они шли так близко друг от друга, что казалось, будто нос одного скутера целует корму другого. Они были похожи на двух стрекоз, одна из которых гонится за другой и пытается заняться с ней любовью в соленом морском воздухе.

Пастор Вишнелл устроил место для стрижки в саду за домом, прямо перед клумбой с нежно-розовыми розами. Он вынес в сад табуретку и маленький столик, на который миссис Поммерой положила ножницы, расчески и поставила высокий стакан с водой, чтобы опускать в него расчески. Китти Поммерой уселась на невысокий кирпичный заборчик и выкурила несколько сигарет. Окурки она гасила на земле, под кустами роз, полагая, что никто этого не видит. Оуни Вишнелл, одетый в странно чистую рыбацкую униформу, сел на ступеньку крыльца. Рут села рядом с ним. Оуни положил руки на колени, и Рут видела золотистые завитки волос на костяшках его пальцев. Какие у него были чистые руки. Она не привыкла видеть мужчин с чистыми руками.

– Давно твой дядя здесь живет? – спросила Рут.

– Вечно.

– Мне кажется, он не в таком доме должен жить. А еще кто-нибудь тут живет?

– Я.

– А еще кто-нибудь?

– Миссис Пост.

– Кто такая миссис Пост?

– Она присматривает за порядком в доме.

– А тебе не стоит помочь своим подругам? – осведомился Кэл Кули, беззвучно появившийся на крыльце позади Рут и Оуни. Он наклонился и сел рядом с Рут. Она оказалась между двумя мужчинами.

– Вряд ли им нужна моя помощь, Кэл.

– Твой дядя хочет, чтобы ты снова отправился на Форт-Найлз, Оуни, – сообщил Кэл Кули. – Он хочет, чтобы ты привез на свадьбу мистера Эллиса.

– Мистер Эллис приедет на эту свадьбу? – спросила Рут.

– Да.

– Он сюда никогда не ездит.

– Тем не менее. Оуни, пора трогаться. Я поеду с тобой.

– А можно мне с тобой? – спросила Рут у Оуни.

– Ну уж нет, – сказал Кэл.

– Я не у вас спросила, Кэл. Можно мне с тобой, Оуни?

Но в этот момент появился пастор Вишнелл, и, как только Оуни его заметил, он быстро вскочил и сказал дяде:

– Уже иду. Уже побежал.

– Поспеши, – сказал пастор и поднялся по ступеням на крыльцо. Обернувшись через плечо, он сказал: – Рут, миссис Поммерой понадобится твоя помощь.

– От меня мало проку в стрижке, – сказала Рут, но пастор и Оуни уже ушли. В разные стороны.

Кэл посмотрел на Рут и довольно вздернул брови:

– Вот интересно, с чего это ты решила поприставать к этому парню.

– Потому что он не раздражает меня так чертовски, как вы, Кэл.

– А я тебя чертовски раздражаю?

– Ну ладно, не вы. Я не вас имела в виду.

– Мне так понравилось наше маленькое путешествие в Конкорд, Рут. Когда я вернулся, мистер Эллис засыпал меня вопросами. Он хотел узнать, как ты встретилась с матерью, как вы ладили, чувствовала ли ты себя там как дома. Я ему сказал, что вы просто прекрасно ладили и что ты там себя чувствовала совершенно как дома, но не сомневаюсь: ему хочется с тобой лично об этом потолковать. Вообще-то, я так думаю, тебе бы стоило написать ему записочку и поблагодарить за то, что он дал тебе денег на это поездку. Для него очень важно, чтобы у тебя с матерью были хорошие отношения – учитывая, как близки были твоя бабушка и мать с семейством Эллисов. И еще для него очень важно, Рут, чтобы ты проводила как можно больше времени не на Форт-Найлзе. Я ему сказал, что буду рад отвозить тебя в Конкорд в любое время и что мы с тобой – замечательные попутчики. Мне очень нравятся наши поездки, Рут. – Он смотрел на нее из-под тяжелых, чуть опущенных век. – И я никак не могу избавиться от мысли о том, что в конце концов мы с тобой окажемся в мотеле у трассы номер один и займемся грязным сексом.

Рут расхохоталась:

– Выбросьте это из головы.

– Почему ты смеешься?

– Потому что старина Кэл Кули такой смешной, – сказала Рут.

На самом деле это было совсем не так. Рут смеялась потому, что она давно решила, что Кэл Кули к ней никогда и ни за что не подберется. Она этого не позволит. Он мог обрушивать на нее тонны своих отвратительных соблазнов, но он ее не получит. А уж особенно – сегодня.

– Не сомневаюсь, грязный секс с кем-нибудь для тебя – всего лишь вопрос времени, Рут. Все признаки указывают на это.

– А теперь мы сыграем в другую игру, – сказала Рут. – Оставьте-ка меня в покое.

– И кстати, держалась бы ты подальше от Оуни Вишнелла, – посоветовал Кэл, спускаясь по ступенькам. Зашагав по садовой дорожке, он добавил: – Ты явно что-то замыслила насчет этого парня, и никому это не нравится.

– Никому? – крикнула ему вслед Рут. – Правда, Кэл? Никому?

– А ну иди сюда, здоровяк ты этакий, – сказала Китти Поммерой, увидев Кэла.

Кэл Кули развернулся и скованно зашагал в другую сторону. Он отправился на Форт-Найлз за мистером Эллисом.

Невеста, Дотти Вишнелл, была симпатичной блондинкой лет тридцати пяти. Она уже была замужем, но ее муж умер от рака яичек. Она и ее шестилетняя дочка Кэнди первыми явились к миссис Поммерой. Дотти Вишнелл прибыла в дом пастора в махровом халате, с мокрыми и растрепанными волосами. Рут решила, что невеста очень уж расслабилась, если расхаживает по острову в таком виде в день свадьбы, и Дотти ей сразу понравилась. Лицо у Дотти было довольно привлекательное, но вид усталый. Она была без макияжа и жевала резинку. На лбу и в уголках рта у нее залегли глубокие морщины.

Дочка Дотти Вишнелл была поразительно тихой. Кэнди предстояло стать подружкой невесты. Рут показалось, что это очень серьезное дело для шестилетней девчушки, но, похоже, Кэнди была к этому готова.

– Ты волнуешься? – спросила у девочки миссис Поммерой. – Ведь ты будешь подружкой невесты.

– Подумаешь! Ничего я не волнуюсь, – ответила Кэнди, строптиво вытянув губки и став похожей на стареющую королеву Викторию. Выражение лица у нее было самое что ни на есть рассудительное. – Я уже была девочкой с цветами на свадьбе у мисс Дорфман, а она мне даже не родственница.

– Кто такая мисс Дорфман?

– Подумаешь! Ясно кто. Учительница моя.

– Подумаешь, – повторила Рут. Китти Поммерой и миссис Поммерой дружно рассмеялись. Дотти тоже рассмеялась.

Кэнди обвела четырех женщин таким взглядом, словно они ее сильно разочаровали.

– Подумаешь, – произнесла Кэнди с таким видом, словно сегодня ее все ужасно раздражали, и, похоже, конца этим раздражениям не предвиделось. – Ну и ладно.

Дотти Вишнелл попросила миссис Поммерой сначала заняться Кэнди и попробовать немного завить ее жиденькие каштановые волосы. Дотти хотелось, чтобы ее дочурка выглядела «миленькой». Миссис Поммерой сказала, что сделать миленькой такую миленькую девочку – это пара пустяков и что она вообще сделает все, что в ее силах, лишь бы все были счастливы.

– Я могу ей сделать чудесные маленькие пружинки.

– Не хочу пружинки, – уперлась Кэнди. – Ни за что.

– Да она даже не знает, что такое пружинки, – улыбнулась Дотти.

– А вот и знаю, мамочка, – набычилась Кэнди.

Миссис Поммерой занялась волосами Кэнди. Дотти стояла рядом и ждала. Женщины мило беседовали, хотя виделись впервые в жизни.

– Что хорошо, – сказала Дотти миссис Поммерой, – так это то, что Кэнди не придется фамилию менять. Папочка Кэнди был Берден, и новый папочка тоже Берден. Мой первый муж и Чарли – двоюродные братья, представляете? Чарли на моей первой свадьбе был одним из шаферов, а сегодня сам жених. Вчера я ему говорю: «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь». А он мне: «Это точно». Он сказал, что удочерит Кэнди.

– Я тоже мужа потеряла, – сказала миссис Поммерой. – Только он у меня был единственный. Я тогда молоденькая была, как вы. Это точно – наперед никогда не загадаешь.

– А как умер ваш муж?

– Утонул.

– А как его фамилия была?

– Поммерой, милочка.

– Кажется, я что-то такое помню.

– Это было в шестьдесят седьмом. Но не стоит говорить об этом сегодня, потому что сегодня праздник.

– Бедняжка.

– Это вы бедняжка. О, не переживайте за меня, Дотти. То, что случилось со мной, было давным-давно. А вот вы мужа только в прошлом году потеряли, верно? Так сказал пастор Вишнелл.

– В прошлом году, – кивнула Дотти и уставилась в одну точку. Женщины немного помолчали. – Двенадцатого марта семьдесят пятого года.

– Мой папочка умер, – сказала Кэнди.

– Не стоит об этом сегодня говорить, – повторила миссис Поммерой и мокрым пальцем завила в колечко очередную прядку волос Кэнди. – Сегодня праздник. Сегодня свадьба твоей мамочки.

– Ну, я-то сегодня нового мужа получу, это уж точно, – сказала Дотти. – Новенького. На этом острове без мужа жить нельзя. А ты получишь нового папочку, Кэнди, да?

По этому вопросу Кэнди своего мнения не выразила.

– А на Корн-Хейвене есть другие маленькие девочки, с которыми Кэнди могла бы играть? – спросила миссис Поммерой.

– Нет, – ответила Дотти. – Есть несколько девочек-подростков, но им не очень интересно играть с Кэнди, а на следующий год они уедут на материк, в школу. Мальчиков тут больше.

– Вот и с Рут было то же самое в детстве! Ей не с кем было играть, кроме моих мальчишек.

– Это ваша дочка? – спросила Дотти, посмотрев на Рут.

– Практически она моя дочка, – ответила миссис Поммерой. – «Моя доутшука»… И она выросла среди мальчишек.

– Тебе было трудно? – спросила Дотти у Рут.

– Хуже не бывает, – сказала Рут. – Моя жизнь была безнадежно испорчена.

Дотти озабоченно сдвинула брови. Миссис Поммерой сказала:

– Она шутит. Все было замечательно. Рут любила моих мальчиков. Они ей были как братья. У Кэнди тоже все будет хорошо.

– Мне кажется, Кэнди порой хотелось бы играть с девочками и в девчачьи игры, – сказала Дотти. – Я – единственная девочка, с которой она может играть, а со мной не так уж весело. Со мной целый год не было весело.

– Это потому что мой папочка умер, – сказала Кэнди.

– Сегодня не надо об этом говорить, детка, – сказала миссис Поммерой. – Сегодня твоя мамочка выходит замуж. Сегодня праздник, милая.

– Жалко, что тут нет маленьких мальчиков моего возраста, – сказала Китти Поммерой.

Похоже, ее никто не услышал, кроме Рут. Рут брезгливо фыркнула.

– Мне всегда хотелось девочку, – сказала миссис Поммерой. – А родила я целый выводок мальчишек. Разве это весело? Вот Кэнди причесывать, как куколку, весело, правда? А мои мальчишки мне к ним прикасаться не давали. У Рут волосы всегда были короткие, никаких причесок я ей не делала.

– Это вы меня коротко стригли, – сказала Рут. – Мне хотелось, чтобы у меня волосы были, как у вас, но вы меня всегда стригли.

– Ты их просто не любила расчесывать, милая.

– А я сама одеваться умею, – заявила Кэнди. – И причесываться.

– Конечно, умеешь, милая.

– Никаких пружинок.

– Конечно, – сказала миссис Поммерой. – Мы не будем делать тебе никаких пружинок, хотя они выглядели бы очень красиво. – Она умело подхватила пучок локонов, сотворенных ею на макушке Кэнди, широкой белой лентой. – Миленько? – спросила она у Дотти.

– Миленько, – ответила Дотти. – Просто прелесть. Прекрасно у вас получилось. А мне ее даже смирно сидеть заставить не удается, а уж в прическах я совсем ничего не понимаю. Вы на меня поглядите. Только это я и умею.

– Ну вот. Спасибо, Кэнди. – Миссис Поммерой наклонилась и поцеловала Кэнди в щечку. – Ты вела себя очень храбро.

– Подумаешь, – сказала Кэнди.

– Подумаешь, – сказала Рут.

– Вы следующая, Дотти. Сначала сделаем прическу невесте, потом вы можете идти одеваться, а я займусь вашими друзьями. Кто-то должен им сказать, чтобы они приходили. Какую прическу вы хотите?

– Не знаю. Наверное, мне просто хочется выглядеть счастливой, – сообщила Дотти. – Вы сможете это сделать?

– Счастливую невесту даже под плохой прической не спрячешь, – сказала миссис Поммерой. – Я могла вам голову полотенцем повязать, но если вы счастливы, вы все равно будете красавицей, выходя за своего мужчину.

– Только Господь может сделать невесту счастливой, – неизвестно почему, очень серьезно изрекла Китти Поммерой.

Дотти задумалась и вздохнула.

– Ладно, – сказала она и выплюнула жевательную резинку в мятый бумажный носовой платочек, который выудила из кармана махрового халата. – Посмотрим, что вы сможете со мной сделать. Только постарайтесь хорошенько, пожалуйста.

Миссис Поммерой занялась свадебной прической Дотти Вишнелл, а Рут ушла от женщин и отправилась к дому пастора. Ей хотелось получше разглядеть этот дом. Ей был непонятен утонченный, женственный стиль этого жилища. Она прошла по длинной закругленной веранде, где стояли плетеные кресла с яркими подушками. Наверное, это была работа загадочной миссис Пост. Рут заметила кормушку для птиц в виде маленького домика, выкрашенного в веселый красный цвет. Она осознавала, что вторгается в чужую собственность, но любопытство взяло верх, и она вошла в дом через застекленные двери и оказалась в небольшой гостиной. На журнальных столиках лежали книги в ярких переплетах, спинки кресел и дивана были накрыты ковриками.

Затем Рут прошла через вторую гостиную, более просторную. На обоях здесь были изображены бледно-зеленые лилии. Рядом с камином стояла глиняная статуэтка персидской кошки, а на спинке диванчика с розовой обивкой лежал рыжий кот. Он равнодушно глянул на Рут и снова заснул. Она потрогала афганский коврик ручной работы, лежащий на кресле-качалке. Пастор Вишнелл жил здесь? Оуни Вишнелл жил здесь? Рут пошла дальше. В кухне пахло ванилью. На столе стояла тарелка с кофейным пирожным. Рут увидела лестницу, ведущую наверх. «Что там, наверху?» – подумала она. Нет, она определенно сошла с ума. Расхаживает по чужому дому. Трудно ей будет кому-либо объяснить, что она делала наверху в доме пастора Тоби Вишнелла, но ей до смерти хотелось найти спальню Оуни. Ей хотелось посмотреть, где он спит.

Она поднялась по крутой деревянной лестнице и, оказавшись на втором этаже, заглянула в безупречно чистую спальню. На окне стоял цветочный горшок с папоротником. На полочке над раковиной лежал кусочек лавандового мыла. На стене висла фотография в рамочке. На ней были изображены целующиеся дети – мальчик и девочка. Под изображением красовалась надпись розовыми буквами: «Лучшие друзья».

Рут пошла дальше. Она приоткрыла дверь второй спальни. Здесь на подушках сидели мягкие игрушечные звери. В следующей спальне стояла красивая кровать и имелась отдельная ванная. Где же спал Оуни? Уж конечно, не с плюшевыми мишками. Рут не могла себе этого представить. Она вообще не чувствовала Оуни в этом доме.

Рут продолжала обследование дома. Она поднялась на третий этаж. Комнаты здесь располагались под скатами крыши. Здесь было жарко. Увидев приоткрытую дверь, Рут ее, естественно, открыла шире. И наткнулась на пастора Вишнелла.

– Ой, – сказала Рут.

Пастор смотрел на нее, стоя у гладильной доски. На нем были черные брюки, а рубашки не было. Ее-то он и гладил. Туловище у него было длинное. Ни мышц, ни жирка, ни волос на груди. Пастор снял рубашку с гладильной доски, сунул руки в накрахмаленные рукава и медленно застегнул пуговицы сверху донизу.

– Я искала Оуни, – сказала Рут.

– Он уплыл на Форт-Найлз за мистером Эллисом.

– Ой, правда? Извините.

– Ты это прекрасно знала.

– О… Ну да. Точно. Извините.

– Это не ваш дом, мисс Томас. Почему вы решили, что можете здесь разгуливать?

– Все верно. Извините, что побеспокоила вас.

Рут попятилась за порог. Пастор Вишнелл сказал:

– Нет, мисс Томас. Входите. Рут помедлила, а потом нерешительно вошла в комнату.

«Черт», – подумала она и огляделась по сторонам. Ну, это была определенно комната пастора Вишнелла. Первая комната в доме, которая имела какой-то смысл. Белая и безликая. Белые стены, белый потолок. Даже дощатый пол был покрашен белой краской. Едва заметно пахло гуталином. Кровать пастора была узкой, с медными спинками. На ней лежали синее шерстяное одеяло и плоская подушка. Под кроватью стояли кожаные шлепанцы. На тумбочке около кровати не было ни лампы, ни книги. Единственное окно закрывалось ставнями, на нем не было штор. Еще в комнате стоял комод, а на нем – маленькая оловянная тарелочка с монетами. Самым большим предметом в комнате был громадный деревянный письменный стол, рядом с которым стоял книжный шкаф, заполненный толстыми томами. На письменном столе стояла электрическая пишущая машинка, а рядом с ней стопка бумаги и консервная банка с карандашами.

Над столом висела карта побережья штата Мэн, испещренная карандашными пометками. Рут инстинктивно поискала взглядом Форт-Найлз. Остров не был помечен. «Интересно, – подумала Рут, – что это значит? Лишенные спасения? Неблагодарные?»

Пастор вынул вилку из розетки, обмотал утюг шнуром и поставил на письменный стол.

– Красивый у вас дом, – сказала Рут и сунула руки в карманы куртки, пытаясь придать себе непринужденный вид, будто ее сюда пригласили.

Пастор Вишнелл сложил гладильную доску и убрал в шкаф.

– Тебя назвали в честь библейской Руфи? – спросил пастор. – Садись.

– Понятия не имею, в честь кого меня назвали.

– Ты не читала Библию?

– Читала, но немного.

– Руфь была великой женщиной. О ней написано в Ветхом Завете. Она была образцом женской верности.

– Правда?

– Тебе бы понравилось чтение Библии, Рут. Там много чудесных историй.

«Угу, историй, – подумала Рут. – Просто сплошные боевики и приключения».

Рут была атеисткой. Это решение она приняла год назад, когда узнала, что есть такое слово. Эта идея ее до сих пор забавляла. Она никому об этом не говорила, но, чувствуя себя атеисткой, ужасно радовалась.

– Почему ты не помогаешь миссис Поммерой? – спросил пастор Вишнелл.

– Пойду помогу, – сказала Рут и была готова бежать.

– Рут, – сказал пастор Вишнелл, – садись. Можешь сесть на кровать.

Не было на всем свете кровати, на которую Рут так не хотелось садиться, как на кровать пастора Вишнелла. Она села.

– Ты никогда не устаешь от Форт-Найлза? – спросил пастор, заправляя рубашку в брюки. Выпрямив пальцы, он сделал это четырьмя ловкими, отработанными движениями. Волосы у него были влажные. Рут заметила следы от зубьев расчески. Кожа у пастора Вишнелла была бледная, как дорогое льняное полотно. Он прислонился к краю письменного стола, сложил руки на груди и уставился на Рут.

– Знаете, я не так много времени там провожу, чтобы успеть устать, – сказала Рут.

– Из-за школы?

– Из-за того, что Лэнфорд Эллис то и дело меня куда-нибудь отсылает, – ответила Рут.

Ей показалось, что это заявление прозвучало немного жалко, поэтому она небрежно пожала плечами – дескать, ну и что такого.

– Полагаю, мистер Эллис желает тебе добра. Насколько я понимаю, он оплатил твое обучение в школе и предложил оплатить учебу в колледже. У него больше финансовые возможности, и ему явно небезразлично, что с тобой станет. Это ведь не так плохо, правда? Ты создана для чего-то большего, нежели Форт-Найлз. Ты так не думаешь? Рут не ответила.

– Знаешь, я на своем острове тоже провожу не так много времени, Рут. Меня почти не бывает здесь, на Корн-Хейвене. За последние два месяца я прочел двадцать одну проповедь, посетил двадцать девять семей, присутствовал на одиннадцати молитвенных собраниях. Часто я теряю счет венчаниям, похоронам и крестинам. Для многих этих людей я – единственная связь с Господом. Но порой у меня просят и мирских советов. Меня зовут, чтобы я прочел деловые документы, чтобы я помог подыскать новую машину. Меня о многом просят. Ты бы удивилась. Я решаю споры между людьми, которые в противном случае нападали бы друг на друга с кулаками. Я миротворец. Это нелегкая жизнь, порой мне хочется остаться здесь и наслаждаться моим милым домом.

Он взмахнул рукой, указав на свой красивый дом. Жест был едва заметный. Получилось, что пастор указывает только на свою спальню, в которой, насколько могла судить Рут, наслаждаться было особенно нечем.

– Но я покидаю свой дом, – продолжал пастор Вишнелл, – потому что у меня есть обязанности, понимаешь? За свою жизнь я побывал на всех островах штата Мэн. Временами, признаться, они все кажутся мне одинаковыми, и все же среди них Форт-Найлз представляется самым изолированным. И определенно, люди на этом острове наименее религиозны.

«Это потому, что вы нам не нравитесь», – подумала Рут.

– Правда? – спросила она.

– И это вызывает у меня огромное сожаление, потому что именно людям, отделенным от большого мира, сильнее других необходимо братство. Форт-Найлз – странное место, Рут. За годы у жителей этого острова были возможности наладить более тесную связь с миром за его пределами. Но они медлительны и подозрительны. Я не знаю, помнишь ли ты разговоры о строительстве паромной станции?

– Конечно помню.

– Значит, тебе известно, что эта затея провалилась. Теперь этот остров могут посещать только туристы, имеющие собственные лодки. И всякий раз, когда кому-то с Форт-Найлза нужно отправиться в Рокленд, этот человек должен проделать путь на своей омаровой лодке. Каждый гвоздь, каждая банка бобов, каждый шнурок приплыл на Форт-Найлз на чьей-нибудь омаровой лодке.

– У нас есть магазин.

– О, прошу тебя, Рут. Что это за магазин. И всякий раз, когда даме с Форт-Найлза нужно купить продукты или посетить врача, ей приходится совершать поездку на омаровой лодке какого-нибудь мужчины.

– На Корн-Хейвене все то же самое, – заметила Рут.

Она решила, что обо всем этом уже наслушалась раньше, и теперь ей было неинтересно. И что он к ней привязался? Он явно наслаждался своей маленькой проповедью. «Вот уж повезло, так повезло», – уныло подумала Рут.

– Что ж, судьба Корн-Хейвена тесно связана с судьбой Форт-Найлза. А Форт-Найлз, как я уже сказал, консервативен; перемены на ваш остров приходят в последнюю очередь. Большинство мужчин на Форт-Найлзе до сих пор сами делают ловушки, потому что к проволочным относятся с подозрением. Без всяких на то оснований.

– Не все.

– Знаешь, Рут, по всему штату ловцы омаров начинают переходить на лодки из фибергласса. Это всего лишь один пример. Как думаешь, долго ли придется ждать, пока такие лодки появятся на Форт-Найлзе? Я так полагаю, мы с тобой не слишком сильно расходимся в ответе на этот вопрос. Легко могу представить реакцию Ангуса Адамса по этому поводу. Форт-Найлз всегда противится техническим новинкам. Форт Найлз сильнее всех в штате сопротивлялся ограничениям на размеры вылавливаемых омаров. А сейчас в штате идут разговоры о добровольном введении ограничения размера ловушек.

– Мы на это никогда не пойдем, – заявила Рут.

– Эти размеры могут быть установлены сверху, юная леди. Если ваши люди не пойдут на это добровольно, этот вопрос станет законом, и смотрители начнут ползать по всем уголкам ваших лодок – точно так же, как это было, когда вводили закон об ограничении размеров вылавливаемых омаров. Вот как на Форт-Найлз приходят новшества. Их приходится засовывать в ваши упрямые глотки, пока вы не поперхнетесь.

«Он так сказал?» Рут уставилась на пастора Вишнелла широко раскрытыми глазами. Он едва заметно усмехался. Он произнес последнюю фразу ровным, мягким тоном. У Рут вызвала отвращение его маленькая речь, поданная с такой легкостью. Конечно, все, о чем он говорил, так и было, но… эта надменная манера! В свое время Рут сама могла сказать о Форт-Найлзе много гадостей, но она имела право критично высказываться о своем родном острове и людях, которых считала своими. Слышать же подобные оскорбления из уст такого хитрого, ловкого и несимпатичного человека было просто невыносимо. Рут была готова с возмущением защищать Форт-Найлз. Да как он смеет!

– Мир меняется, Рут, – продолжал пастор Вишнелл. – Было время, когда многие мужчины с Форт-Найлза ловили хека. Теперь в Атлантике хека осталось столько, что не хватит кошечку накормить. И окуня становится все меньше, и очень скоро для приманки, которую кладут в омаровые ловушки, останется только сельдь. А часть той сельди, которую ловцы омаров используют для приманки, настолько плоха, что ее даже чайки есть не станут. Когда-то у вас на острове действовало гранитное производство, и оно делало всех богатыми, а теперь и его нет. Чем люди с вашего острова будут зарабатывать на жизнь через десять лет, через двадцать? Неужели они думают, что все дни до скончания времен будут одинаковы? Что они всегда смогут рассчитывать на огромный улов омаров? Что они будут ловить их и ловить, до тех пор пока в море не останется всего один омар, и тогда они станут драться до смерти за этого последнего омара? Ты это понимаешь, Рут. Ты знаешь, каковы эти люди. Они ни за что не согласятся поступить так, как будет лучше для них. Ты думаешь, что эти глупцы очнутся и организуют рыбацкую артель, Рут?

– Этого никогда не будет, – сказала Рут. «Глупцы?»

– Так говорит твой отец?

– Так все говорят.

– Что ж, может быть, все правы. Твой друг Ангус Адамс однажды явился на собрание артели на Корн-Хейвен – в те времена, когда наш Денни Берден чуть не разорил свою семью, когда его чуть не убили за то, что он пытался объединить рыбаков с двух островов в артель. Я был там. Я видел, как себя вел Ангус. Он пришел с пакетом попкорна. Пришел и сел в первом ряду в то самое время, когда более просвещенные люди обсуждали, каким образом два острова могли бы сотрудничать ради общего блага. Ангус Адамс сидел, ухмылялся и жевал попкорн. Когда я спросил его, чем он занимается, он мне ответил: «Ловлю кайф от этой показухи. Это смешней комиксов». Люди вроде Ангуса Адамса считают, что им лучше вечно трудиться в одиночку. Я прав? Именно так думает каждый мужчина на твоем острове?

– Я не знаю, как думает каждый мужчина на моем острове.

– Ты умная девушка. Не сомневаюсь, ты точно знаешь, какие у них мысли.

Рут покусала нижнюю губу и сказала:

– Пойду, пожалуй, помогу миссис Поммерой.

– Зачем ты тратишь время на таких людей? – спросил пастор Вишнелл.

– Миссис Поммерой – моя подруга.

– Я говорю не о миссис Поммерой. Я говорю о ловцах омаров с Форт-Найлза. Я говорю об Ангусе Адамсе, Саймоне Адамсе…

– Сенатор Адамс омаров не ловит. Он в лодку-то никогда не садился.

– Я говорю о таких людях, как Лен Томас, Дон Поммерой, Стэн Томас…

– Стэн Томас – мой отец, сэр.

– Я прекрасно знаю о том, что Стэн Томас – твой отец. Рут встала.

– Сядь, – сказал пастор Тоби Вишнелл. Она села. Щеки у нее пылали. Она тут же пожалела о том, что села. Надо было уйти.

– Тебе не место на Форт-Найлзе, Рут. Я расспрашивал людей о тебе и понимаю, что у тебя есть другие возможности. Тебе стоит ими воспользоваться. Не всем так везет. У Оуни, например, твоих возможностей нет. Я знаю, ты интересуешься жизнью моего племянника.

Щеки Рут запылали еще сильнее.

– Что ж, поговорим об Оуни. Что с ним станет? Это мои заботы, не твои, но давай поразмышляем об этом вместе. Твое положение намного лучше положения Оуни. Факт в том, что на твоем острове для тебя нет будущего. Каждый тамошний тупица со свиным рылом – тому свидетельство. Там нет лидерства. Там нет морального стержня. Боже мой, посмотреть только на эту сгнившую, разрушенную церковь! Как можно было позволить такому случиться?

«Да так – потому что мы тебя ненавидим, черт бы тебя побрал», – подумала Рут.

– Через пару десятков лет на острове никого не останется. И не смотри на меня так удивленно, Рут. Это вполне может произойти. Я хожу на корабле вдоль побережья год за годом, и я вижу, как стараются выживать островные общины. Кто на Форт-Найлзе хотя бы пытается выживать? Разве у вас там есть хоть какая-то форма власти, какое-то выборное официальное лицо? Кто ваш лидер? Ангус Адамс? Этот змей? Кто из следующего поколения станет «царем горы»? Лен Томас? Твой отец? Когда твой отец хотя бы задумывался об интересах других людей?

Рут чувствовала, что ее загоняют в угол.

– Вы ничего не знаете о моем отце, – сказала она, стараясь говорить так же спокойно, как пастор Вишнелл, но получилось немного визгливо.

Пастор Вишнелл улыбнулся.

– Рут, – сказал он, – поверь мне на слово. Я многое знаю о твоем отце. И я повторю свое предсказание. Через двадцать лет ваш остров превратится в город-призрак. Жители Форт-Найлза сами сотворили себе такую судьбу своим упрямством и отделением от мира. Двадцать лет – это очень далеко? Нет, не очень.

Он холодно уставился на Рут. Она попыталась ответить ему таким же ледяным взглядом.

– И не думай, что люди всегда будут жить на Форт-Найлзе только потому, что они там жили всегда. Эти острова очень хрупки, Рут. Ты никогда не слышала о Шоальских островах? Не слышала о том, что там произошло в начале девятнадцатого века? Население там становилось все малочисленнее, оно все сильнее страдало от близкородственных браков, и общество распалось. Горожане спалили молитвенный дом, братья стали входить в соитие с сестрами. Эти люди повесили своего единственного пастора и предавались колдовству. Когда эти острова в тысяча восемьсот двадцатом году посетил преподобный Иедидия Морс, он обнаружил там только маленькую горстку людей. Он незамедлительно повенчал между собой мужчин и женщин, дабы воспрепятствовать греху. Только это и было в его силах. Уже следующему поколению пришлось покинуть острова. Это может случиться с Форт-Найлзом. Ты так не думаешь?

Рут нечего было сказать.

– Скажу еще об одном, – сказал пастор Вишнелл, – что привлекло мое внимание вчера. Ловец омаров с острова Френчмена сказал мне, что в то время, когда власти штата впервые ввели ограничения на размеры дозволенных к вылавливанию омаров, некий рыбак по имени Джим упорно оставлял омаров-недоростков и продавал их туристам, приезжавшим на остров летом. Его маленький нелегальный бизнес процветал, но слухи об этом распространились, ведь они всегда распространяются. Кто-то уведомил смотрителя из рыбоохранного ведомства, и он стал следить за Джимом, пытаясь поймать его на месте преступления. Он даже несколько раз осматривал лодку Джима. Но Джим держал омаров-недоростков в мешке, нагруженном камнями, который опускал в воду за кормой лодки. Поэтому его никак не удавалось уличить.

Но в один прекрасный день смотритель следил за Джимом с помощью бинокля и увидел, как тот наполняет мешок и опускает в воду за кормой. Смотритель начал преследовать Джима на полицейском катере, а Джим, понимая, что его вот-вот поймают, разогнал лодку на полную скорость и помчался к берегу. Он выскочил на лодке прямо на берег, схватил мешок и побежал. Смотритель – за ним. Тогда Джим бросил мешок и забрался на дерево. А когда смотритель открыл мешок, угадай, что он там нашел, Рут?

– Скунса.

– Скунса. Верно. Я так понимаю, ты уже слышала эту историю.

– Это случилось с Ангусом Адамсом.

– Это случилось не с Ангусом Адамсом. Это ни с кем не случилось. Это апокриф.

Рут и пастор уставились друг на друга.

– Ты знаешь значение слова «апокриф», Рут?

– Да, я знаю значение слова «апокриф», – бросила Рут, гадая, что же означает это мудреное слово.

– Эту историю рассказывают на всех островах штата Мэн. Ее рассказывают потому, что людям нравится история, как старый рыбак перехитрил представителя власти. Но я тебе рассказал ее не поэтому, Рут. Я рассказал ее потому, что это хорошая притча. Вот что может случиться с тем, кто слишком усердно всюду сует свой нос. Тебе наш разговор не понравился, верно?

На этот вопрос Рут отвечать не собиралась.

– Но ты могла бы избежать этого неприятного разговора, если бы держалась подальше от моего дома. Ты сама навлекла на себя мое недовольство, заглянув туда, куда не имела права заглядывать. И если тебе кажется, что тебя обрызгал скунс, ты знаешь, кого в этом винить. Не так ли, Рут?

– Пойду помогу миссис Поммерой, – сказала Рут и встала.

– Полагаю, это превосходная идея. Желаю тебе повеселиться на свадьбе, Рут.

Рут хотелось выбежать из комнаты, но она не желала показывать пастору Вишнеллу, как сильно он ее разволновал своей «притчей», поэтому комнату пастора она покинула с достоинством, на какое только была способна. Но, оказавшись в коридоре, она сразу прибавила шаг. Она бегом сбежала по двум лестничным пролетам, промчалась через кухню, через обе гостиные, выскочила на крыльцо и плюхнулась в плетеное кресло. «Козел чертов, – подумала она. – Ну надо же!»

Ей нужно было удрать из комнаты пастора в тот момент, когда он только начал разглагольствовать. Какого черта? К чему все это было сказано? Ведь он ее даже толком не знал. «Я расспрашивал о тебе, Рут». Не его это было дело – говорить ей, с кем водить дружбу, а с кем – нет. Он не имел права настраивать ее против отца. Рут сидела на крыльце, пытаясь отойти от разговора с пастором. Больше всего ее возмутило, что он читал ей нотации. А еще было ужасно странно видеть, как он надевает рубашку, и сидеть на его кровати. Странно было увидеть его комнатку-келью, его маленькую жалкую гладильную доску. «Урод». Надо было сказать ему, что она атеистка.

В дальнем уголке сада миссис Поммерой и Китти все еще трудились над дамскими прическами. Дотти Вишнелл и Кэнди, наверное, пошли наряжаться к свадьбе. Небольшая группа корн-хейвенских женщин ждала своей очереди. Волосы у всех них были влажные. Миссис Поммерой посоветовала им вымыть волосы дома, чтобы она могла посвятить все свое время стрижке и укладке. В саду появилось также несколько мужчин. То ли ждали своих жен, то ли тоже собрались подстричься.

Китти Поммерой расчесывала длинные светлые волосы хорошенькой девочки лет тринадцати. Сколько же на этом острове было светловолосых! Все они были потомками шведов с гранитного производства. Пастор Вишнелл упомянул о гранитном производстве, как будто кто-то о нем еще помнил. Кому теперь до этого дело? Кого это волновало? На Форт-Найлзе никто не помирал с голода из-за того, что не стало гранитного производства. От пастора исходили только тоска и обреченность. Вот козел. Бедный Оуни. Рут представила, каково было его детство с таким дядюшкой. Мрачное, строгое, тяжелое.

– Где тебя носило? – крикнула миссис Поммерой, посмотрев на Рут.

– В туалете была.

– Все нормально?

– Отлично, – ответила Рут.

– Ну так иди сюда. Рут подошла и села на низкий кирпичный заборчик. Она чувствовала себя побитой и униженной. Наверное, она так и выглядела. Но никто не обратил на это внимания – даже миссис Поммерой. Женщины увлеченно болтали. Рут поняла, что подошла к ним в разгар абсолютно бесполезного разговора.

– Это так противно, – сказала девочка-подросток, которую причесывала Китти. – Он давит сапогами морских ежей, и все дно у него в лодке будто этими… кишками завалено.

– Не надо этого делать, – согласилась миссис Поммерой. – Мой муж всегда выбрасывал морских ежей за борт. От морских ежей никому никакого вреда.

– Ежи наживку жрут! – проворчал один из мужчин, толпившихся в розовом саду. – Заберутся в мешок с приманкой – так и приманку сожрут, и мешок.

– У меня от этих треклятых ежей всю жизнь пальцы в занозах.

– Но зачем Таку надо их давить? – спросила хорошенькая светловолосая девочка. – Противно же. И это отвлекает его от лова. Ему бы только ежей давить. Гадкий у него характер. Он ежей называет «яйцами шлюхи».

Она захихикала.

– Да их все так называют, – сказал рыбак, страдавший от заноз в пальцах.

– Это точно, – сказала миссис Поммерой. – Гадкий характер работать не дает. Надо поспокойнее.

– Терпеть не могу этих донных рыб, которые иногда попадаются в ловушки, – сообщила девочка. – Знаете, как они раздуваются, когда их быстро наверх вытаскивают? Ну, такие рыбы, знаете? Пучеглазые. Мы когда с отцом омаров ловим, просто кучу этих рыб вытаскиваем.

– А я на омаровой лодке уже сто лет не была, – сказала миссис Поммерой.

– Они на жаб похожи, – продолжала девочка. – Так их он тоже сапогами давит.

– Не стоит так жестоко относиться к животным, – сказала миссис Поммерой. – Зачем же так?

– Так один раз акулу поймал. И убил.

– Кто это так? – спросила миссис Поммерой.

– Брат мой, – ответила девочка и посмотрела на Рут. – А ты кто?

– Рут Томас. А тебя как зовут?

– Мэнди Адамс.

– Ты не родственница Ангуса и Саймона Адамсов? Братьев Адамсов?

– Может быть. Не знаю. Они на Форт-Найлзе живут?

– Да.

– Красавчики?

Китти Поммерой расхохоталась с такой силой, что рухнула на колени.

– Да, – сказала Рут. – Глаз не отвести.

– Им за семьдесят, дорогуша, – сказала миссис Поммерой. – Но вообще-то они очень милы.

– Что это с ней? – спросила Мэнди, глядя на Китти, утиравшую слезы.

Миссис Поммерой помогла сестре подняться на ноги.

– Она пьяная, – пояснила Рут. – Вот и падает.

– Я? Пьяная? – возмутилась Китти. – Ну да, я пьяная, Рут. Только зачем же всем об этом говорить?

Китти овладела собой и снова занялась волосами Мэнди.

– Ой, по-моему, я уже причесанная, – проговорила Мэнди, но Китти упорно продолжала изо всех сил водить по ее волосам расческой.

– Господи, Рут, – проворчала Китти. – Язык у тебя без костей. Не все же время я падаю.

– Сколько тебе лет? – спросила Мэнди Адамс у Рут. Она смотрела на Рут искоса, потому что Китти не давала ей повернуть голову.

– Восемнадцать.

– Ты с Форт-Найлза?

– Ага.

– Я тебя ни разу не видела.

Рут вздохнула. У нее не было ни малейшего желания рассказывать о своей жизни этой придурочной девчонке.

– Понятно. Я училась в средней школе.

– А я на будущий год поеду в среднюю школу. Ты где училась? В Рокленде?

– В Делавере.

– Это в Рокленде?

– Не совсем, – сказала Рут, и тут Китти снова затряслась от хохота. Рут посоветовала ей: – Расслабься, Китти. День будет долгий. Еще слишком рано падать каждые две минуты.

– Это в Рокленде? – взвыла Китти и утерла слезы с глаз.

Корн-хейвенские рыбаки и их жены, собравшиеся в саду пастора Вишнелла вокруг сестер Поммерой, дружно рассмеялись. «Ну, вот и славно, – подумала Рут. – По крайней мере, все знают, что эта блондинка – полная идиотка. Но может быть, они над Китти смеются?»

Рут вспомнила, что сказал пастор Вишнелл насчет того, что Форт-Найлз через двадцать лет перестанет существовать. Он просто из ума выжил. Омаров хватит на веки вечные. Омары – доисторические животные. Все остальные обитатели океана могут исчезнуть, а омарам будет все равно. Они могут зарыться в ил и сидеть там месяцами. Они камнями могут питаться. «Плевать им на все», – любовно подумала Рут. Омары выживут и будут размножаться, даже если в море питаться будет нечем, кроме самих омаров. Наверное, последний в мире омар сожрет самого себя, если больше кушать будет нечего. Словом, за омаров переживать не приходилось. А пастор Вишнелл просто чокнулся.

– Твой брат в самом деле убил акулу? – спросила миссис Поммерой у Мэнди.

– Ну да. Ой, меня так долго еще ни разу в жизни не причесывали!

– Акулы всем порой попадаются, – сказал один из рыбаков. – Бывает, все мы акул забиваем.

– Просто так убиваете? – спросила миссис Поммерой. – Нет нужды это делать.

– Нет нужды убивать акул? – изумленно вопросил рыбак.

Миссис Поммерой была дамой-незнакомкой, и к тому же весьма привлекательной, поэтому в саду вокруг нее все мужчины пребывали в приподнятом настроении.

– Нет нужды жестоко поступать с животными, – сказала миссис Поммерой, зажав в губах несколько шпилек.

Она трудилась над прической пожилой женщины с седыми волосами оттенка стали. Похоже, женщину этот разговор совершенно не интересовал. Рут догадалась: это или мать невесты, или мать жениха.

– Вот это точно, – кивнула Китти Поммерой. – Мы с Рондой это давно усвоили. Нас отец так воспитал. А отец у нас был добрый. Сроду рукоприкладством не занимался. Никого из нас, девочек, никогда пальцем не тронул. Ругался частенько, это правда, но чтобы ударить – ни-ни.

– Животных обижать – это жестоко, – сказала миссис Поммерой. – Все животные – Божьи создания, как любой из нас. И если кто-то убивает животное без причины, значит, с этим человеком что-то не так.

– Ну, не знаю, – покачал головой рыбак. – Кушаю я их с большим аппетитом.

– Есть животных и убивать их без причины – это разные вещи. Жестокость к животным непростительна.

– Вот именно, – кивнула Китти. – Просто мерзость.

Рут не могла поверить в этот разговор. На Форт-Найлзе такие разговоры вели то и дело – тупые, нескончаемые, ненаучные. Значит, и на Корн-Хейвене любили так же потрепать языком.

Миссис Поммерой вытащила изо рта шпильку и закрепила ею один из седых локонов пожилой дамы.

– Правда, – сказала она, – должна признаться: было дело, я засовывала жабам в пасть зажигалки и взрывала их.

– И я тоже, – кивнула Китти.

– Но я не знала, что из этого получится!

– Ясное дело, – сказал один из развеселившихся корн-хейвенских рыбаков. – Откуда вам было знать?

– А я иногда бросаю змей на траву перед газонокосилкой, а потом по ним проезжаю, – сообщила Мэнди Адамс, хорошенькая девочка.

– Ну, это уж слишком жестоко, – покачала головой миссис Поммерой. – Зачем же так делать? Змеи полезные, они вредителей едят.

– Ой, а я так тоже делала, – сказала Китти Поммерой. – Черт, Ронда, да мы с тобой вместе это делали. То и дело рубили змей на куски.

– Но мы были дети, Китти. Что мы тогда понимали?

– Да, – кивнула Китти. – Мы были дети.

– Что мы понимали?

– Точно, – сказала Китти. – Помнишь, ты как-то раз нашла гнездо мышиное под раковиной и всех мышат утопила?

– Дети не знают, как обращаться с животными, Китти, – сказала миссис Поммерой.

– Ты всех утопила в разных чашках. И говорила, что это мышиное чаепитие. И все повторяла: «Ой, какие они славные! Какие славные!»

– А у меня с мышами никаких забот, – сказал один из корн-хейвенских рыбаков. – Я вам скажу, с кем у меня проблемы. С крысами.

– Кто следующий? – весело осведомилась миссис Поммерой. – Чья очередь за красотой?

На свадьбе Рут Томас напилась. В этом ей помогла Китти Поммерой, которая подружилась с барменом, пятидесятилетним корн-хейвенским рыбаком по имени Чаки Стрэчэн. Чаки Стрэчэн добился великой чести трудиться барменом на свадьбе, большей частью, потому, что сам был отъявленным пьянчугой. Чаки и Китти сразу нашли друг друга – как всегда сразу находят друг друга в буйной толпе болтливые пьяницы. На свадьбе они времени даром не теряли. Китти назначила себя помощницей Чаки и в плане выпивки не отставала от посетителей барной стойки. Посетитель – стаканчик, и она – стаканчик. Китти попросила Чака приготовить что-нибудь вкусненькое для Рут Томас – что-нибудь такое, чтобы эта маленькая милашка расслабилась.

– Дай ей что-нибудь фруктовое, – распорядилась Китти. – Что-нибудь такое же сладенькое, как она сама.

И Чаки налил Рут полный стакан виски, куда бросил крошечный кусочек льда.

– Вот самый лучший напиток для леди, – сказал Чаки.

– Я ж тебе про коктейль говорила! – воскликнула Китти. – Это для нее крепковато будет! Она к такому не привыкла! Она же у нас в частной школе обучалась!

– Попробуем, – сказала Рут Томас и выпила виски залпом.

– Очень фруктово, – сказала она. – И очень сладенько.

От напитка у нее приятно согрелся желудок. Ей показалось, что губы у нее стали более пухлыми. Она выпила еще один стакан и почувствовала себя необыкновенной красавицей. Она крепко обняла Китти Поммерой и сказала:

– Ты всегда была моей любимой сестричкой Поммерой.

Это было ужасно далеко от правды, но почему-то Рут показалось, что так нужно было сказать.

– Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Рути, – мурлыкнула Китти.

– Ах, Китти, ты просто душка. Ты всегда была так добра ко мне.

– Мы все желаем тебе только самого хорошего, детка. Мы все за тебя всегда пальцы задерживаем и надеемся, что все получится.

– Задерживаете пальцы? – нахмурилась Рут.

– Ну… в смысле, скрещиваем дыхание, – уточнила Китти, и они обе чуть не попадали от хохота.

Чаки Стрэчэн налил Рут еще стакан.

– Ну, разве я не великий бармен? – спросил он.

– Виски со льдом вы точно мешать мастак, – согласилась Рут. – К гадалке не ходи.

– Это ж моя двоюродная сестричка замуж выходит, – сообщил Чаки. – Надо ж отпраздновать такое дело. Дотти Вишнелл – моя сестричка двоюродная! Эй! Так ведь и Чарли Берден – мой двоюродный братец!

Чаки Стрэчэн выскочил из-за стойки и обнял Китти Поммерой. Он уткнулся физиономией в шею Китти. Он покрыл слюнявыми поцелуями все ее лицо – вернее, здоровую часть ее лица, ту, на которой не было рубца от ожога. Чаки был худющий, и брюки с его тощей задницы сползали все ниже. Стоило ему наклониться, и он демонстрировал ложбинку между ягодицами. Рут старалась отворачиваться. Дородная женщина в цветастой юбке ждала выпивку, но Чаки ее не замечал. Женщина с надеждой улыбалась, глядя на него, но Чаки шлепнул Китти Поммерой по попе и откупорил бутылку пива.

– Вы женаты? – спросила Рут у Чаки в тот момент, когда он лизнул шею Китти.

Чаки отлепился от Китти, потряс кулаком и сказал:

– Меня звать Кларенс Генри Стрэчэн, и я женат!

– Можно мне чего-нибудь выпить? – учтиво осведомилась дородная дама.

– А я тут на что? Бармен к вашим услугам! – гаркнул Чаки Стрэчэн, и пустился в пляс с Китти, топая подметками по дощатому настилу под тентом.

Сам обряд венчания Рут не слишком заинтересовал. Она почти не наблюдала за церемонией, почти не обращала внимания на происходящее. Ее поразили размеры двора отца Дотти, поразил его чудесный сад. У этих Вишнеллов определенно водились денежки. Рут привыкла к свадьбам на Форт-Найлзе, куда гости приносили с собой запеканки, кастрюли с бобами и пироги. После свадьбы начинали разбирать посуду. «Это чей поднос?» «А кофеварка чья?»

Свадьба Дотти Вишнелл и Чарли Бердена, с другой стороны, обслуживалась специалистом с материка. А также, как обещал пастор Вишнелл, присутствовал профессиональный фотограф. Невеста была в белом, и некоторые из гостей, которые побывали на первой свадьбе Дотти, говорили, что платье еще красивее прежнего. Чарли Берден, крепкий, приземистый мужчина с красным носом пьяницы и подозрительным взглядом, выглядел не самым счастливым женихом. Похоже, ему было тоскливо торчать на глазах у всех и произносить казенные слова. Дочурка Дотти, Кэнди, исполнявшая роль подружки невесты, расплакалась, а когда мать попыталась ее успокоить, свирепо крикнула: «Да не плачу я!» Пастор Вишнелл произносил нескончаемую речь о долге и вознаграждениях.

А когда с церемонией было покончено, Рут напилась. А когда напилась, стала танцевать. Она танцевала с Китти Поммерой и с миссис Поммерой, и с женихом. Она танцевала с Чаки Стрэчэном, барменом, и с двумя красивыми молодыми людьми в коричневых брюках, которые, как она выяснила позднее, были летними туристами. Летние туристы на островной свадьбе! Представить только! Она танцевала с обоими этими парнями несколько раз, и у нее было такое чувство, что она как-то над ними подшучивала, хотя потом не могла вспомнить, что она им говорила. Она отпустила по их адресу множество насмешливых замечаний, но, похоже, эти шутки до них не дошли. Она потанцевала даже с Кэлом Кули, когда тот ее пригласил. Оркестр исполнял музыку кантри.

– Оркестр здешний? – спросила Рут у Кэла, а он ответил, что музыкантов доставили на катере Бэйба Вишнелла.

– Здорово играют, – сказала Рут. Почему-то она позволила Кэлу Кули танцевать с ней, что называется впритирку. – Жалко, что я ни на чем не умею играть. Хотелось бы выучиться играть на скрипке. Я даже петь не умею. И ни на чем не играю. Я даже с радиоприемником обращаюсь не очень. Вам весело, Кэл?

– Мне было бы куда веселее, если бы ты скользила по моей ноге вверх и вниз, как по намазанному жиром шесту.

Рут расхохоталась.

– Ты отлично выглядишь, – сказал Кэл. – Тебе бы надо почаще наряжаться в розовое.

– Мне надо почаще наряжаться в розовое? Я же в желтом.

– Я сказал, что тебе надо выпивать почаще. Мне нравится, какая ты. Такая мягкая, податливая.

– Стоит еще поддать? – невинно осведомилась Рут, сделав вид, что не поняла.

Кэл понюхал ее волосы. Рут позволила ему это. Она догадывалась, что он нюхает ее волосы, потому что слышала его сопение и чувствовала его дыхание у себя на макушке. Он прижался к ее бедру, и она почувствовала его эрекцию. Она и это ему позволила. «Какого черта?» – подумала она. Он все теснее прижимал ее к себе. Он ее медленно покачивал. Он держал руки у нее на пояснице. Она и это ему позволила. «Какого черта?» – продолжала думать она. Это был старина Кэл Кули, но это было так приятно. Он поцеловал ее в макушку, и вдруг она словно бы очнулась. Это был Кэл Кули!

– О господи! Мне надо пописать, – пробормотала Рут и отстранилась от Кэла, а это было нелегко, потому что он стал ее удерживать.

Что она, с ума сошла? Танцевать с Кэлом Кули? Господи Иисусе. Она протолкалась между танцующими и вышла из-под навеса во двор, и пошла по улице, и шла и шла, пока улица не закончилась и не начался лес. Она зашла за дерево, подняла платье, присела и пописала на плоский камень, гордо поздравив себя с тем, что не забрызгала ноги. Она не могла поверить, что чувствовала прикосновение пениса Кэла Кули – пусть даже еле заметное. Это было отвратительно. Она заключила с собой договор: делать до конца жизни все, что только будет в ее силах, чтобы забыть об этом.

Выйдя из леса, Рут повернула не в ту сторону и оказалась на улице с названием Фернэс-стрит. «У них тут даже есть таблички с названиями улиц?» – удивилась она. Как и все остальные улицы на Корн-Хейвене, эта не была асфальтирована. В сумерках Рут подошла к маленькому белому дому с крыльцом. На крыльце сидела старушка во фланелевой рубашке и держала в руках крошечную желтую птичку. Рут еле держалась на ногах. Она пристально посмотрела на птичку и на старушку.

– Я ищу дом Бэйба Вишнелла, – сказала Рут, пошатываясь. – Не скажете, где это? Кажется, я заблудилась.

– Я уже много лет ухаживаю за больным мужем, – сказала старушка. – И память у меня уже не та.

– Как себя чувствует ваш муж, мэм?

– Неважно, душенька.

– Он сильно болен?

– Он умер.

– Ой! – Рут почесала лодыжку. В лесу ее укусил комар. – Вы знаете, где дом Бэйба Вишнелла? Я там на свадьбе.

– Кажется, это на соседней улице. После дома, где зелень. Поверни налево, – сказала старушка. – Давненько я там не бывала.

– Дом, где зелень? У вас на острове, что же, оранжерея есть?

– Ох, это вряд ли, детонька.

Рут на миг смутилась, но почти сразу поняла, что имела в виду старушка.

– Вы хотели сказать, что мне нужно повернуть налево после зеленого дома? Покрашенного в зеленый цвет?

– Да, пожалуй. Только память у меня уже не та.

– Что вы! По-моему, у вас с памятью все в порядке.

– Какая же ты милая. А у кого свадьба?

– У дочери Бэйба Вишнелла.

– У этой малышки?

– Наверное. Простите, мэм, это у вас утенок?

– Цыпленок, душенька. Такой мягонький.

Старушка улыбнулась Рут, которая улыбнулась в ответ.

– Ну, спасибо за помощь, – сказала она и пошла по улице к зеленому дому. Вскоре она нашла дорогу к дому Бэйба Вишнелла.

Как только она вошла под навес, чьи-то горячие и сухие пальцы сжали ее руку.

– Эй! – возмутилась Рут.

Это был Кэл Кули.

– Мистер Эллис хочет тебя видеть, – сказал он.

Рут и рта раскрыть не успела, Кэл уже вел ее к мистеру Эллису. Она успела забыть о том, что тот должен был приехать на свадьбу. Но вскоре она увидела его. Старик сидел в инвалидном кресле. Он улыбнулся ей. Рут, которая в последнее время только и делала, что улыбалась, улыбнулась в ответ. Господи, какой же он был худой. Наверное, он весил сто десять фунтов, а ведь когда-то был высоким и сильным мужчиной. Его лысая голова походила на желтый шар, отполированный, как набалдашник старой трости. У него не было бровей. На нем был старинный черный костюм с серебряными пуговицами. Рут была, по обыкновению, потрясена тем, как сильно он состарился по сравнению со своей сестрой, мисс Верой. Она обожала представляться дряхлой, но на самом деле была еще очень крепка. Мисс Вера была маленькой и хрупкой, но при этом сил у нее еще хватало. А ее брат действительно был дряхлым и легким, как перышко. Когда Рут его увидела весной, она не поверила, что он смог перенести путешествие на Форт-Найлз из Конкорда. А теперь она не могла поверить, что он смог проделать путь с Форт-Найлза на Корн-Хейвен ради этой свадьбы. Ему было девяносто четыре года.

– Я рада вас видеть, мистер Эллис, – сказала Рут.

– Мисс Томас, – проговорил Лэнфорд Эллис, – вы выглядите прекрасно. Ваши волосы замечательно убраны с лица. – Он прищурился, глядя на нее слезящимися голубыми глазами. Он взял ее за руку. – Присядете?

Рут сделала глубокий вдох и села на складной деревянный стул рядом со стариком. Он отпустил ее руку. «Интересно, – подумала Рут, – от меня еще пахнет перегаром?» Для того чтобы слышать мистера Эллиса и чтобы он тебя слышал, нужно было садиться очень близко к нему, но ей не хотелось на него дышать.

– Моя внучка! – сказал мистер Эллис и улыбнулся так широко, что было удивительно, как у него кожа на лице не треснула.

– Мистер Эллис.

– Я вас не слышу, мисс Томас.

– Я сказала: здравствуйте, мистер Эллис. Здравствуйте, мистер Эллис.

– Ты давно не приходила повидаться со мной.

– В последний раз я приходила к вам с Сенатором Саймоном и Вебстером Поммероем. Слова «Сенатор» и «Саймон» Рут выговорить было трудновато, но мистер Эллис, похоже, ничего не заметил. – Я хотела зайти. Я была занята. Скоро я приду в Эллис-Хаус повидаться с вами.

– Мы отобедаем.

– Спасибо. Это очень мило, мистер Эллис.

– Да. Ты придешь в четверг. В следующий четверг.

– Спасибо. С нетерпением буду ждать следующего четверга.

Четверг!

– Ты не рассказала мне, как тебе понравилась поездка в Конкорд.

– Все было замечательно, благодарю вас. Спасибо вам за то, что вы уговорили меня поехать.

– Чудесно. Я получил письмо от сестры. Она тоже говорит, что все было замечательно. Было бы хорошо, если бы ты написала ей и поблагодарила за гостеприимство.

– Напишу, – сказала Рут, даже не удивившись тому, откуда он знает, что она еще не написала мисс Вере.

Мистеру Эллису подобные вещи почему-то всегда были известны. Конечно, она напишет письмо – теперь, когда мистер Эллис на это намекнул. А когда напишет, мистер Эллис наверняка узнает об этом еще до того, как его сестра получит письмо. Такова была его сущность: он был всезнающим. Мистер Эллис порылся в кармане пиджака и вытащил носовой платок. Он развернул его и дрожащей рукой провел платком по носу.

– Как ты думаешь, что станет с твоей матерью, когда моя сестра скончается? – спросил он. – Я спрашиваю об этом только потому, что на днях этот вопрос мне задал мистер Кули.

У Рут с такой силой засосало под ложечкой, будто ее ударили. «Проклятие! Что это может означать?» Она ненадолго задумалась. А потом сказала то, чего ни за что на свете не сказала бы, не будь она пьяна.

– Я только надеюсь, что о ней позаботятся, сэр.

– Не расслышал?

Рут промолчала. Она была почти уверена, что мистер Эллис слышал ее ответ. И действительно, слышал, потому что сказал:

– Заботиться о людях – это очень дорого.

Рядом с Лэнфордом Эллисом Рут, как всегда, чувствовала себя неловко. Встречаясь с ним, она никогда не знала, чем закончится встреча: что он велит ей сделать, что утаит от нее, что он ей подарит. Именно так все происходило с того дня, когда ей было восемь лет и мистер Эллис позвал ее в свой кабинет, вручил ей стопку книг и сказал: «Прочти эти книги в том порядке, как я их сложил, сверху донизу. Ты должна прекратить купаться в каменоломнях с мальчиками из семьи Поммероев без купального костюма». В подобных распоряжениях никогда не звучало угрозы. Они просто произносились.

Рут всегда выполняла распоряжения мистера Эллиса, потому что знала, какую власть имел этот человек над ее матерью. Он обладал большей властью над ее матерью, чем мисс Вера, потому что в его руках были сосредоточены семейные капиталы. Мисс Вера свою власть над Мэри Смит-Эллис Томас осуществляла путем каждодневных мелких жестокостей. Мистер Эллис, напротив, никогда не обращался с матерью Рут жестоко. Рут знала об этом. Почему-то это знание всегда наполняло ее не покоем, а страхом. Поэтому в восьмилетнем возрасте Рут прочла все книги, которые ей дал мистер Эллис. Она сделала, как ей было велено. Он не устроил ей проверку по прочитанным книгам, не попросил их вернуть. Ей не купили купальник, чтобы она могла плавать с мальчишками Поммероями в залитых водой каменоломнях. Она просто перестала с ними купаться. По всей видимости, это было удовлетворительное решение, потому что больше мистер Эллис этот вопрос не затрагивал.

Встречи с мистером Эллисом были так важны, потому что происходили редко. Он призывал Рут к себе всего пару раз в год, и каждый разговор начинал с выражений теплых чувств. Затем он слегка пенял ей за то, что она сама его не навещает. Он называл ее внучкой, милой, дорогой. С детства Рут знала о том, что ее считают его зверушкой, а стало быть, ей очень повезло. На Форт-Найлзе нашлись бы люди, даже взрослые мужчины, которые мечтали бы повстречаться с мистером Эллисом хотя бы раз, но он не удостаивал их аудиенции. К примеру, Сенатор Саймон Адамс много лет пытался встретиться с ним. Многие на Форт-Найлзе считали, что Рут пользуется каким-то особым влиянием на старика, хотя она виделась с ним очень редко. Большей частью она узнавала о его просьбах, требованиях, недовольстве или удовлетворении от Кэла Кули. Когда она навещала мистера Эллиса, его распоряжения обычно были простыми и недвусмысленными.

Когда Рут было тринадцать, мистер Эллис пригласил ее к себе и сообщил о том, что она будет посещать частную школу в Делавере. Он ничего не сказал о том, как это будет и почему и чье это решение. Он не спросил, что она об этом думает. Он сказал, что Кэл Кули отвезет ее в школу в начале сентября и что на рождественские каникулы мать будет ждать ее в Конкорде. На Форт-Найлз она не вернется до будущего июня. Это были факты, а не вопросы, подлежащие обсуждению.

Когда Рут было шестнадцать, мистер Эллис позвал ее к себе по менее важному делу. Он сказал, что с сего дня она должна убирать волосы с лица. Это распоряжение стало единственным за целый год, и с этого дня Рут стала его выполнять. Она начала завязывать волосы в хвостик. По всей видимости, мистер Эллис это одобрил.

Мистер Эллис был единственным взрослым в жизни Рут, кто ни разу не назвал ее упрямой. Конечно же потому, что при нем она никогда не упрямилась.

«Может, сегодня он мне велит больше не выпивать?» – гадала Рут. Зачем же он ее позвал? Или он ей скажет, чтобы она перестала плясать, как потаскуха? Или предстояло что-то более серьезное – типа объявления о том, что ей пора отправляться в колледж? Или переехать в Конкорд, к матери? Ничего такого Рут слышать не хотелось.

Как правило, она всеми силами избегала мистера Эллиса, боясь того, о чем он ее попросит, и того, что ей придется повиноваться. Пока она не слышала от мистера Эллиса, какими станут ее планы на осень, но у нее было сильнейшее подозрение, что ее попросят покинуть Форт-Найлз. Кэл Кули болтал про то, что мистер Эллис хочет, чтобы она поступила в колледж, и мисс Вера Эллис упомянула о женском колледже, где декан был ее приятелем. Рут не сомневалась, что этот разговор в самом скором времени произойдет. На скорый отъезд ей намекнул даже пастор Вишнелл. Значит, все было к тому, что скоро мистер Эллис примет решение. Ничего в своем характере Рут так не презирала, как свое безоговорочное подчинение мистеру Эллису. Время от времени она принимала решение послать все его распоряжения куда подальше, но сегодня куража для борьбы за независимость у нее не хватало.

– Как ты теперь проводишь время, Рут? – спросил мистер Эллис.

Рут ужасно не хотелось сегодня получить от него распоряжения, поэтому она решилась на обходной маневр. Это была новая тактика, дерзкая тактика. Но она выпила и потому чувствовала себя более дерзкой, нежели обычно.

– Мистер Эллис, – сказала она, – вы помните слоновый бивень, который мы вам принесли?

Он кивнул.

– У вас была возможность рассмотреть его?

Он снова кивнул и сказал:

– Прекрасно. Насколько я понимаю, ты проводишь много времени с миссис Поммерой и ее сестрами.

– Мистер Эллис, – сказала Рут. – Простите, но нельзя ли поговорить об этом слоновом бивне? Совсем немножко?

Вот так. Правильно. Разговору придаст направление она. Трудно ли это будет? Со всеми остальными у нее это получалось. Мистер Эллис приподнял брови. Вернее говоря, он приподнял кожу на лбу, где находились бы брови, если бы они у него имелись.

– Мой друг искал этот бивень несколько лет, мистер Эллис. Тот молодой человек, Вебстер Поммерой. Он потратил на это много сил. А другой мой друг, Сенатор Саймон… – На этот раз Рут произнесла прозвище и имя без запинки. Она вдруг окончательно протрезвела. – Сенатор Саймон Адамс – вы ведь знаете его?

Мистер Эллис молчал. Он снова нашел в кармане платок и провел им по носу. Рут продолжала:

– У него собрано много интересных находок, мистер Эллис. Саймон Адамс много лет собирает необычные экспонаты. Он хотел бы открыть музей на Форт-Найлзе и выставить там свои находки. Он хочет назвать его форт-найлзским музеем естествознания, и он считает, что музей было бы хорошо разместить в здании бывшего магазина компании «Эллис-гранит». Поскольку оно пустует. Возможно, вы слышали об этой идее? Насколько я знаю, он уже много лет просит вашего разрешения… По-моему, он… Может быть, вам этот проект не кажется интересным, но для него это – цель всей жизни, а он – хороший человек. И еще он хочет, чтобы ему вернули слоновый бивень. Для музея. То есть если у него будет музей.

Мистер Эллис сидел в инвалидном кресле, положив руки на бедра. Бедра у него были чуть толще запястий. Под пиджаком на нем был толстый черный свитер. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил маленький медный ключ и сжал его большим и указательным пальцами. Ключ задрожал, как ивовый прутик в руке лозоискателя. Протянув его Рут, мистер Эллис сказал:

– Вот ключ от здания магазина компании «Эллис-гранит».

Рут жадно схватила ключ. Он был прохладный и острый.

Большего сюрприза нельзя было придумать. Она воскликнула:

– О!

Она была потрясена.

– На следующей неделе мистер Кули принесет тебе слоновый бивень.

– Спасибо вам, мистер Эллис. Я так вам благодарна. Вы не должны…

– Ты отобедаешь со мной в четверг.

– Обязательно. Да. Потрясающе. Мне надо сказать Саймону Адамсу… А-а-а… А что мне сказать Саймону Адамсу про здание?

Но мистер Эллис закончил разговор с Рут Томас. Он закрыл глаза и словно бы забыл о ней. Она ушла.

Рут Томас обошла свадебный навес. Ей хотелось уйти как можно дальше от мистера Эллиса. Она протрезвела, ее немного подташнивало, поэтому она остановилась у карточного столика, служившего барной стойкой, и Чаки Стрэчэн налил ей еще стакан виски со льдом. Сегодня у нее было два странных разговора – с пастором Вишнеллом и мистером Эллисом, и теперь она жалела о том, что не осталась дома с Сенатором и Вебстером Поммероем. Она нашла стул в углу, позади оркестра, и села. Упершись локтями в колени и подперев лицо ладонями, она почувствовала, как стучит кровь в висках. Услышав аплодисменты, она подняла голову. Мужчина лет шестидесяти пяти, со светлым, тронутым сединой «ежиком» и лицом старого солдата, стоял посередине пространства под навесом, держа в руке бокал шампанского. Это был Бэйб Вишнелл.

– Моя дочь! – возгласил он. – Сегодня свадьба моей дочери, и я бы хотел сказать несколько слов!

Снова раздались аплодисменты. Кто-то прокричал:

– Короче, Бэйб!

Все захохотали.

– Моя дочь выходит замуж не за первого красавца на Корн-Хейвене, но за отца родного она выйти не может по закону! Чарли Берден! Где Чарли Берден?

Жених с затравленным видом поднялся.

– Сегодня ты получил хорошую девочку из рода Вишнеллов, Чарли! – взревел Бэйб Вишнелл и снова заработал овацию.

Кто-то крикнул:

– Уже возьми ее, Чарли!

Бэйб свирепо зыркнул в ту сторону, откуда донесся голос.

Смех прекратился.

Однако Бэйб тут же пожал плечами и сказал:

– Моя дочь – скромная девочка. Когда она была помладше, она была такая скромная, она даже через картофельную грядку не могла переступить. А знаете – почему? Потому что у картошек есть глазки! Они могли ей под юбку заглянуть!

Тут он пантомимой изобразил девочку, робко подхватившую юбку. Он по-женски помахал рукой. Гости рассмеялись. Невеста, державшая на руках дочку, покраснела.

– Мой новый зять напоминает мне мыс Кейп-Код. То есть его нос напоминает мне Кейп-Код. А кто-нибудь знает, почему его нос напоминает мне Кейп-Код? Да потому, что он такой здоровенный! – Бэйб Вишнелл заржал над собственной шуткой. – Чарли, это я просто шучу. Ты садись, садись, Чарли. Давайте скажем о Чарли хорошее. Он отличный мужик. Ну, а скоро наши молодые отправятся в свадебное путешествие. На недельку в Бостон. Надеюсь, они там хорошо проведут время.

И снова аплодисменты, и снова тот же голос прокричал:

– Уже возьми ее, Чарли!

На этот раз Бэйб Вишнелл грубую шутку проигнорировал.

– Надеюсь, они чертовски хорошо проведут время. Они этого заслуживают. Особенно Дотти, потому что год у нее выдался суровый. Она потеряла мужа. В общем, я надеюсь, что вы чертовски хорошо проведете время, Чарли и Дотти. – Он поднял бокал. Гости забормотали и тоже подняли бокалы. – Хорошо, что они ненадолго уедут. Им надо уехать, – сказал Бэйб Вишнелл. – Малышку оставят с мамой Дотти и со мной, но какого черта? Мы любим малышку! Эй, малышка!

Он помахал рукой Кэнди, которая восседала на коленях у матери, царственная и неприступная, как львица.

– И вот я вспомнил, как увез мамочку Дотти в свадебное путешествие.

Кто-то из гостей заулюлюкал, и все рассмеялись. Бэйб Вишнелл покачал пальцем – типа «ай-ай-ай!» – и продолжал:

– На медовый месяц мы с мамочкой Дотти поехали на Ниагарский водопад. Это было во времена Войны за независимость! Ой, нет. Это было в тысяча девятьсот сорок пятом. Я только с войны вернулся. Со Второй мировой, в смысле. Мне довелось пережить неслабое кораблекрушение на юге Тихого океана. И на Новой Гвинее я пороха понюхал в боевых действиях, но в медовый месяц был готов к бою! Зуб даю! Только к другим боевым действиям я был готов.

Все посмотрели на Глэдис Вишнелл. Та покачала головой.

– Ну, и поехали мы на Ниагарский водопад. Пришлось на пароходе плыть, на этом… «Туманная дева». Ну, а я же не знал, страдает моя Глэдис морской болезнью или нет. «Мало ли, – подумал я, – вдруг она меня с ног до головы облюет, извиняюсь за выражение, прямо под водопадом?», потому как, знаете, пароход, он же заплывает прямо под этот треклятый водопад. Ну, я сходил в аптеку и купил бутылочку… этого… как он называется? Бутылочку драмбуйе? Ну, как называется эта дрянь, которую от морской болезни пьют?

– Драмамин! – выкрикнула Рут Томас.

Бэйб Вишнелл вгляделся в ту сторону, где она сидела. За навесом уже было темно. Бэйб посмотрел на Рут сурово и пытливо. Он не знал, кто она такая, но ее ответ принял.

– Драмамин. Он самый. Я купил в аптеке бутылочку драмамина. Ну, и чтобы два раза не ходить, заодно еще и резинок прикупил.

Гости разразились хохотом и захлопали. Все уставились на Дотти Вишнелл и ее мать Глэдис. У обоих на лице застыло выражение неверия и ужаса.

– Ага, купил я драмамина и упаковку резинок. Аптекарь дает мне драмамин этот самый. Дает резинки. Смотрит на меня и говорит: «Если у нее такой чертовски слабый желудок, зачем же вы с ней делаете это?»

Гости взвыли от хохота. Зааплодировали и засвистели. Дотти Вишнелл и ее мать согнулись пополам, задыхаясь от смеха. На плечо Рут легла чья-то рука. Она обернулась. Это была миссис Поммерой.

– Привет, – сказала Рут.

– Можно посидеть с тобой?

– Конечно.

Рут похлопала по соседнему стулу, и миссис Поммерой села.

– Прячешься? – спросила она у Рут.

– Ага. Вы устали?

– Да.

– Я знаю: Чарли Берден думает, что он разбогатеет, раз женился на девочке из семейства Вишнеллов, – продолжал Бэйб Вишнелл, как только хохот утих. – Я знаю: он думает, что ему удача привалила. Небось уже глаз положил на кое-какие мои лодки и снасти. Что ж, он может их заполучить. В конце концов, он сможет их заполучить. Все мои лодки и снасти. Но есть снасти, которых я не пожелаю иметь, Дотти и Чарли. Знаете, что это за снасти? Трудности и напасти.

Гости завыли:

– У-у-у-у…

Глэдис Вишнелл смахнула слезы с глаз.

– Мой новый зятек – не самый большой умник на острове. Я слыхал, его хотели сделать временным смотрителем маяка на Крипт-Роке. Ну, из этого ни хрена не вышло. Чарли начал там свет выключать в девять вечера. Спрашивают у него, почему, а он отвечает: «Добрые люди в девять вечера должны спать ложиться». Вот так вот! Туши свет, Чарли!

Гости добродушно засмеялись. А у Чарли Бердена вид был такой, словно его сейчас стошнит.

– Ну, так давайте пожелаем счастья Чарли и Дотти. Надеюсь, они здорово проведут время. А еще надеюсь, что они навсегда останутся тут, на Корн-Хейвене. Может, им и понравится в Бостоне, только я не любитель больших городов. Просто терпеть их не могу. Всегда терпеть не мог. Только один город мне нравится. Только его я и люблю. Самый лучший город на свете. Знаете, что это за город? Благородство.

Толпа гостей снова взвыла:

– У-у-у-у…

– Шутник, – сказала Рут, взглянув на миссис Поммерой.

– Да, пошутить он любит, – согласилась та.

Миссис Поммерой взяла Рут за руку. Бэйб Вишнелл закончил свой тост еще парой-тройкой сальных шуток и еще пару-тройку раз поддел своего нового зятя.

– Этот мужик может купить и продать любого из нас, – задумчиво проговорила миссис Поммерой.

В конце тоста гости наградили Бэйба Вишнелла криками и овацией. Он театрально поклонился и сказал:

– А теперь позвольте мне сказать, какая для меня большая честь, что сегодня с нами мистер Лэнфорд Эллис. Он хочет сказать пару слов, и я так думаю, мы все хотим послушать, что он нам скажет. Это правильно. Не так часто мы видим мистера Эллиса. Для меня просто очень большая честь, что он приехал на свадьбу моей дочки. Вот он. Давайте-ка посидим тихо, все. Мистер Лэнфорд Эллис. Очень важный человек. Скажет несколько слов.

Кэл Кули выкатил инвалидное кресло мистера Эллиса на середину площадки под навесом. Стало тихо. Кэл подоткнул плед, которым был укрыт мистер Эллис.

– Мне повезло, – начал мистер Эллис, – что у меня такие соседи. – Он очень медленно обвел взглядом тех, кто сидел за столами под навесом. Он словно бы оценивал каждого соседа. Расплакался ребенок, послышалось шиканье, и мать поспешно вынесла его из-под навеса. – На этом острове есть обычай, и на Форт-Найлзе тоже. Обычай упорно трудиться. Я помню то время, когда шведы на Корн-Хейвене высекали надгробья для компании «Эллис-гранит». Каждый из трех сотен хороших каменотесов мог изготовить двести надгробных камней в день по пять центов за камень. Моя семья всегда ценила упорный тяжелый труд.

– Веселенький свадебный тост, – шепнула Рут на ухо миссис Поммерой.

Мистер Эллис продолжал:

– Теперь все вы стали ловцами омаров. Это тоже хорошая работа. Некоторые из вас шведы, потомки викингов. Викинги называли океан «Тропой Омара». Я стар. Что станет с Корн-Хейвеном и Форт-Найлзом, когда не станет меня? Я стар. Я люблю эти острова.

Мистер Эллис умолк. Он смотрел в землю. Его лицо было бесстрастным. Посторонний человек мог бы подумать, что этот старик понятия не имел, где находится, что он забыл, что обращается к людям. Безмолвие длилось довольно долго. Гости начали переглядываться. Они пожимали плечами и смотрели на Кэла Кули, стоящего на несколько футов позади мистера Эллиса. Но Кэл никакой тревоги не выказывал. На его лице застыло всегдашнее выражение скуки и отвращения. Кто-то из мужчин кашлянул. Было так тихо, что Рут слышала, как ветер шуршит листвой деревьев.

Через несколько минут встал Бэйб Вишнелл.

– Мы хотим поблагодарить мистера Эллиса за то, что он проделал долгий путь до Корн-Хейвена, – сказал он. – Что скажете? Это очень много значит для всех нас. Как насчет того, чтобы похлопать мистеру Лэнфорду Эллису? Премного благодарен, Лэнфорд.

Толпа гостей разразилась облегченными аплодисментами. Кэл Кули покатил инвалидное кресло своего господина к краю навеса. Мистер Эллис по-прежнему смотрел себе под ноги. Заиграл оркестр, какая-то женщина слишком громко рассмеялась.

– Да, тост получился тоже необычный, – сказала Рут.

– А знаешь, кто сидит на заднем крыльце дома пастора Вишнелла один-одинешенек? – спросила у Рут миссис Поммерой.

– Кто?

– Оуни Вишнелл. – Миссис Поммерой протянула Рут фонарик. – Почему бы тебе не разыскать его?

Назад: 9

Дальше: 11