– Ребенок, – сказала Кейт. – Думаю, она уже на подходе. – По лицу девушки струились слезы.

– Мы почти дома, – сказала я. – Ты дойдешь?

Она сделала длинный, глубокий вдох.

– Не знаю. Попробую.

– У тебя есть повитуха, которую я могла бы позвать?

– Нет, – сказала она и прикрыла глаза. Ее лицо на время схватки исказилось болью. – Сестра Натаниэля – повитуха, но она живет в нескольких днях пути отсюда. Она собиралась приехать на следующей неделе. – Кейт открыла глаза. – Есть только ты.

Одной меня не хватит, подумала я, но промолчала. В юности я несколько раз помогала Онэль, но нынешние обстоятельства нельзя было назвать обычными. Я не хотела упоминать о ране у нее на шее. Она была неглубокая, но кровоточила до сих пор.

Я помогла ей подняться в дом и уложила на кровать.

– Я заставила его уехать, – произнесла она между схватками. – Натаниэль предупреждал меня о том, что мне не следует разговаривать с Дедриком, а я просто выпроводила его из дома.

– Это не твоя вина, – успокоила я ее. – Я схожу в город и попробую найти повитуху или лекаря.

Кейт хранила вырученные за шитье деньги в банке на кухонной полке, и я высыпала все монеты себе в карманы.

– Пожалуйста, не уходи, – взмолилась Кейт. На ее лбу выступили капли пота. – Я не хочу оставаться одной.

– Я ненадолго, – пообещала я. – Все будет хорошо. Клянусь.

В сумерках окна аптеки Сальмы казались пустыми и неприветливыми, но я все равно постучала в дверь. Три, четыре, пять раз.

– Откройте! – кричала я. – Пожалуйста! – Мне не хотелось приходить сюда снова, но я покидала Кейт в слишком большой спешке и не успела ее спросить, к кому мне можно было бы обратиться за помощью. Сальма была единственной, кого я знала.

Когда дверь, наконец, отворилась, я увидела кислую мину, и она стала еще кислее, едва я сняла капюшон и Сальма увидела, что это я.

– Глупая девка, – рассердилась она. – И ты осмелилась снова прийти ко мне и нарушить мой покой?

– Мне нужна ваша помощь!

– Уходи. – Она попробовала захлопнуть дверь у меня перед носом, но я изо всех сил уперлась в нее руками, прежде чем та успела коснуться дверного косяка.

– Нет! – в отчаянии воскликнула я и протиснулась мимо нее. – Выслушайте меня! Пожалуйста! Я могу заплатить! – Я достала монеты Кейт и высыпала их на стойку. – У меня есть подруга. Она вот-вот родит, но еще слишком рано, и… – я с трудом сглотнула. В горле образовался комок, который горел, как уголь, – ее ранили, и рана кровоточит и кровоточит и никак не затягивается. Она родит, и очень скоро, и если вы мне не поможете, погибнет или она, или ребенок. – Сказав это, я поняла, насколько вероятно такое развитие событий. Даже если Кейт получит необходимую помощь, ее шансы невелики.

Nihil nunc salvet te.

– Уходи, – повторила Сальма и закашлялась. – И забери с собой свои монеты и свои проблемы.

Я процедила сквозь зубы:

– Пожалуйста. Как же малыш? Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.

Именно это мать Ксана сказала Сальме перед прыжком.

Она отпрянула, будто вспомнила эти слова. Но через мгновение добавила:

– Убирайся.

Из-за юбок Сальмы вынырнуло маленькое серое личико. Ребенок внимательно смотрел на меня.

– Кто этот мальчик в шапочке? – спросила я, ища схожие черты на его юном призрачном лице и на ее потрепанном старом. – Это ваш сын, не так ли?

Маленький мальчик в шапочке продолжал смотреть на меня, словно ждал чего-то.

Сальма наотмашь ударила меня по лицу. Я ощутила на губах боль от каждого из ее пальцев, но не сдавалась.

– Вы стали такой из-за него, не правда ли? Потому что вы его потеряли.

Она медленно опустила руку.

– Как ты?..

– Я его вижу. Прямо сейчас он здесь, с нами, слушает наш разговор.

Ее голос задрожал.

– Ты пытаешься меня одурить. – Ее губы скривились от ярости. – Как ты смеешь? Как смеешь вот так использовать память моего сына?

Я выпрямилась.

– Я не лгу.

Всю жизнь я боялась их прикосновений, боялась, что у меня перед глазами проплывут их жуткие истории. Но теперь я опустилась на колени и протянула ему руку. Он вышел из-за юбки Сальмы и перевел взгляд с моей протянутой руки на лицо, будто просил разрешения. Я едва заметно кивнула, и он вложил свои маленькие бледные пальцы в мою ладонь.

Это было все равно что опустить руку в ледяную реку. Его прикосновение было таким холодным, что я ахнула, но пальцы мальчика не отпустила.

Обрывки слов, картин и воспоминаний пронеслись в моей голове как снежная буря. Я начала говорить:

– Его назвали в честь вашей любимой птицы… Кестрел. Вы часто странствовали из города в город в поисках работы служанкой. Он всегда находил в лесу какую-нибудь ветку и таскал ее с собой. Иногда, чтобы купить ему еды, вам приходилось соглашаться и на другую работу. Вы оставляли его ждать на улице, чтобы он не слышал того, что с вами происходило, но он слышал. Он почти ничего не ел. Вы давали ему, сколько могли, а те гроши, что оставались, откладывали – чтобы поплавать с ним на корабле. Он любил корабли. Вы каждый день проходили с ним мимо пристани, сравнивали корабли в гавани – их цвета и размеры – и говорили о том, на какой корабль сядете, когда накопите достаточно денег.

На ее глаза навернулись слезы. Она судорожно вцепились руками в фартук, смяла его и поднесла к губам, подавляя горестный вопль.

Моя рука превратилась в глыбу льда, но я продолжала:

– Ваш муж часто исчезал на несколько месяцев, но всегда находил вас, когда у него заканчивались деньги. В последний раз он украл у вас монеты, которые вы отложили на корабль, и промотал их, делая ставки. Узнав об этом, Кестрел расплакался. Но плачущий ребенок его раздражал. Он решил сделать так, чтобы Кестрел перестал плакать. – Меня душил ужас. Я не хотела этого видеть. – И он… он…

– Хватит, – взмолилась Сальма. – Пожалуйста, замолчите.

У меня перед глазами пролетела история Кестрела. Щеки стали мокрыми от слез.

– О, звезды. О, милосердная Эмпирея. Мне жаль. Мне так жаль. – Я закрыла глаза. – Вы похоронили его в лесу, – слабым голосом продолжила я. – Посадили на этом месте молодое деревце. А потом вернулись к мужчине, забравшему у вас вашего мальчика, и ударили его по затылку камнем, пока он спал. Вы хотели ударить его снова, как вдруг заметили под мостом ростки кровоцвета… и перетащили его туда, бросили на ковер из стеблей, там перерезали ему горло и затем скинули тело в протекавшую внизу реку. И вернулись обратно с лепестками… вы откопали… вы пробовали… – Я смотрела на нее сквозь слезы, не в силах больше продолжать.

Сальма, закрыв лицо руками, горестно рыдала.

Кестрел спокойно ждал, пока я соберусь с силами.

– Ваш сын… он хочет, чтобы вы знали: он вас не винит, хотя вы вините саму себя. Он любит вас. Он больше не хочет, чтобы вы грустили.

Мальчик кивнул и убрал свои пальцы. Моя кисть устало опустилась. Я не могла ею пошевелить. Я подхватила ее другой рукой и с трудом поднялась на ноги.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Я пойду.

– Подожди! – воскликнула она. – В тот день я сорвала лепестки кровоцвета. Два лепестка. Один я использовала… ты видела как. Второй продала, чтобы выучиться на целителя. Я хотела помогать таким же людям, как я… но время и обстоятельства отлично умеют выбить из человека его тягу к добру. – Она вытерла опухшее лицо тыльной стороной морщинистой ладони. – Я помогу тебе, чем смогу. Показывай дорогу.

Было уже темно, когда мы с Сальмой торопливо перешагнули порог дома. Еще с улицы мы услышали ужасные крики Кейт. Она стояла на коленях возле кровати, скорчившись от невыносимой боли.

Сальма немедленно приступила к работе и закатала рукава.

– Воды. Сейчас же.

Я поспешно наполнила таз, вбежала с ним в комнату, немного расплескав воду, и опустила таз на пол.

– Все плохо, да? – спросила Кейт.

– С тобой все будет в порядке, – уверенно произнесла я и бросила встревоженный взгляд на Сальму. Та промолчала.

Кейт скорчилась от очередной болезненной схватки так, что от усилия на коже выступили сухожилия. Пятно крови на повязке, которую я наложила на ее рану на шее, стало расплываться по белой поверхности. Кровь до сих пор не свернулась.

– Скоро все кончится, – сказала Сальма, и ее лоб прорезали морщины.

Кейт рожала всю ночь, и с каждым часом становилась все слабее.

Утром она, дрожа всем телом, сделала последнее усилие, и ребенок появился на свет. Маленькая девочка.

– Смотри, Кейт! – сказала я. – Ты была права. Это девочка.

– Она жива, – добавила Сальма. Лицо у нее было бледное и печальное. – Но она совсем крошечная и плохо дышит.

В глазах Кейт заблестели слезы.

– Можно мне ее подержать?

Сальма завернула девочку в одеяло и передала мне. Прежде чем положить ее рядом с Кейт, я откинула с лица ребенка уголок ткани. Личико было круглым и прекрасным – со сладкими смуглыми щечками. Несколько прядок темных кудрявых волос торчали на макушке. Девочка открыла глаза и тихонько захныкала. Я подумала, что ее глаза со временем станут темно-карими. Как у отца.

Кейт взяла ее дрожащими руками.

– Мы справились, девочка моя. Мы справились.

Спотыкаясь, я направилась в кухню, пока Сальма делала все, чтобы остановить кровотечение. Я старалась чем-то себя занять, приводя в порядок то, что мы уже привели в порядок, и отмывая то, что мы уже отмыли. Все вокруг дышало Кейт: тесто для пирога, готового к тому, чтобы его испекли. Связка свежих дров в камине, готовая к тому, чтобы ее подожгли. Корзинка, наполненная недошитыми детскими вещами рядом со стулом. Я подняла первое попавшееся платьице и посмотрела на крохотное одеяние. Мне захотелось завершить его, но я понимала, что никогда не смогу сделать это так, как надо. Кладя его обратно в корзину, я ощутила резкий укол в палец.

Кровоточащие звезды, подумала я. Я укололась.

Крови было немного, лишь крошечная капля, размером не больше острия иголки, проткнувшей кожу. Но для меня она стала последней каплей. Оцепенение, помогавшее мне держаться до сих пор, отступило. Склонившись над корзинкой Кейт, я разревелась.

Ксан, Натаниэль, мысленно окликнула я, когда капля крови упала на пол, вернитесь. Вы нужны Кейт. Вы нужны мне. Вернитесь.

Усилия Сальмы были тщетны. Я это видела. Кейт по-прежнему истекала кровью. Если бы Эмпирея проявила милосердие, она бы даровала Кейт беспамятство, но глаза девушки оставались ясными и были полны страдания. Она лежала, держа на груди крошечное слабенькое тельце своего ребенка. Она гладила нежную ручку дочки, нестройно напевая колыбельную.

– Кейт. – Я уже не сдерживала слез.

Она повернула ко мне грустное лицо и сказала:

– Как мне это вынести? Как?

– Не знаю. – Я вышла из комнаты, оставив ее наедине с ее маленькой девочкой, чтобы они провели вместе столько времени, сколько им еще осталось.

В соседней комнате Сальма смывала с рук кровь. Вид у нее был изможденный.

– Мне очень жаль. О, звезды! – воскликнула она. И мягко добавила: – Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.

– Вы сделали все, что могли, – вежливо ответила я. – Но, пожалуйста, скажите: есть ли у Кейт надежда?

– Нет, – поднимаясь, сказала Сальма. – Ничто в рамках законов природы не в силах спасти ни одну, ни другую.

Мое сердце упало, но Сальма продолжала:

– Но, полагаю, существует решение за пределами законов природы. – Она опустила руку в карман и достала капсулу с медицинской пипеткой.

– Что это?

– Это зелье из лепестка кровоцвета, – сказала она.

Мое сердце забилось чаще. Запинаясь от нахлынувших на меня чувств, я спросила:

– Что? Где вы… как?

– Были другие времена. Другая мать, вроде нее, хотела спасти своего ребенка, и для этого лишила жизни себя. Тогда я использовала лишь один лепесток. Должна была отдать ребенку все лепестки, но незадолго до того осознала, что внутри меня что-то не так. Рак. И я… я не хотела умирать. Поэтому я перегнала лепесток в настойку. Я дала маленькому мальчику ровно столько, чтобы он одолел худшую фазу болезни, и оставила остальное себе. Этим я продлеваю себе жизнь, капля за каплей, уже почти на протяжении двенадцати лет, подавляя чувство вины мыслью, что иначе он бы умер. – Она вложила капсулу в мои ладони. – И тем не менее я всю ночь надеялась, что мне не придется ее использовать. Спорила сама с собой, не хотела отдавать ее в руки незнакомцам, но я думаю… думаю, возможно, настало время отпустить. Там остались две, может быть, три капли. Их хватит, по крайней мере, на одну из них.

– Вы выбираете смерть?

– Лучше выбрать ее самой, чем позволить сделать выбор за меня. – Ее глаза сверкнули. – Я совершила множество поступков, которыми не горжусь. Я знала, что однажды отправлюсь туда, где мой сын ждет меня, на другую сторону, и эта мысль была мне невыносима. Но я больше не боюсь нашего воссоединения и с легкостью пойду к нему. – Она собрала свои вещи. – Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.