– Тебе надо было это видеть, – смеясь, сказала Кейт на следующее утро, когда мы шли по оживленному торговому кварталу. – Натаниэль был похож на большого испуганного медведя, который стоял и смотрел на свои пустые руки, а рыба выпрыгнула вверх прямо из его ладоней и исчезла в деревьях над его головой.

Она предложила мне пройтись вместе с ней вблизи центра города, чтобы разнести выполненные швейные заказы клиентам. Все утро она в красках рассказывала мне о том, как они с Натаниэлем познакомились. Хотя я по-прежнему робела в ее присутствии, я была восхищена.

– Так вот когда ты в него влюбилась? Когда мальчик подцепил его рыбу на крючок и поднял на дерево?

– Ну, не прямо в тот самый момент, – улыбнулась она. – Натаниэль гнался за ним до самого его дома и всю дорогу орал. Поймав вора, он был полон решимости надрать ему уши, но тут увидел, что того поджидают родные: мать мальчугана была больна и прикована к постели, с ней оставались двое младших детей, которые несколько дней просидели без еды. Что тут скажешь: мы с Натаниэлем не стали требовать украденную рыбу обратно. Тем вечером мы перекусили холодными бобами.

– Так значит, вот когда это случилось. Когда он подарил твой ужин другим.

Она поджала губы и покачала головой.

– Нет, не тогда. Но потом мы останавливались возле этого дома всякий раз, когда проходили мимо, и оставляли на пороге корзины с рыбой. А еще молоко, сыр, хлеб… Натаниэль платил за это из своего жалованья. Он носил им еду несколько дней, пока мать не встала на ноги и не вернулась к работе в деревне. И в какой-то момент в этот отрезок времени, где-то между хозяйством жениха и родным домом, я влюбилась в Натаниэля. В своего сопровождающего. В лучшего работника моего жениха, в его «самый ценный актив». Я была дочерью аклевского лорда, а Натаниэль – сыном странствующего кузнеца. Наши пути никогда не должны были пересечься. Но как только я узнала его, я поняла – это тот человек, которого я хочу для себя, и решила, что сделаю все, что потребуется, чтобы быть с ним всегда. Если для этого придется оставить свою прежнюю жизнь – значит, так тому и быть. Поэтому однажды, по пути к дому жениха, я попросила Натаниэля отвести меня в ближайший эмпирейский храм и жениться на мне. – При воспоминании об этом она улыбнулась. – Мы оставили нашу прошлую жизнь и больше к ней не возвращались. Мы прибыли сюда, и Натаниэль начал работать с Ксаном, а я решила брать на дом заказы по починке и шитью одежды, чтобы помочь нам сводить концы с концами. А теперь вот это. – Она блаженно улыбнулась, глядя вниз на свой круглый живот. – Вовсе не такую жизнь я себе представляла, будучи маленькой девочкой. Но эта жизнь гораздо лучше.

– А как отреагировал твой жених?

– Честно говоря, он испытал огромное облегчение. Я его очень любила – было трудно его не любить – но между нами никогда не было ничего кроме дружбы. Наш союз стал бы очень выгодным с точки зрения положения и приобретения имущества, но я боюсь, Дедрику брак виделся делом жутко скучным. Ему нравилось завоевывать. Обязательства? Нет, это не для него. – Она с нежностью рассмеялась. – Расставание оказалось на руку нам обоим. После того, как я перебралась в Аклев, мы пару раз обменялись письмами, и в них он признался, что был рад такому исходу.

– С тех пор ты ни разу не видела своих родных?

– Не могу сказать, что для меня это большая потеря, – призналась она, играя с кончиком своей косы. – Единственный человек, по которому я скучаю, – это мама. Мы были очень близки.

После того как Кейт доставила последний заказ, мы немного прошлись вдоль рядов торговцев специями. Нитки с зубчиками чеснока, гирлянды тимьяна и веточки розмарина висели на их лотках, как ожерелья на прекрасной даме.

– Сегодня День Истца, – сказала Кейт. – Примерно раз в месяц король устраивает публичную аудиенцию в суде, выслушивает жалобы, выносит приговоры, издает указы. Нам нужно торопиться. Ксан попросил вернуть тебя ему после полудня. Как только начнутся судебные разбирательства, пройти будет труднее.

Мы подошли к главной площади, на которой толпились люди. Несколько мужчин усаживались на платформе, возведенной у подножия громадных ступеней замка.

– Это кто – лорды?

– Да. Видишь того коротышку в пурпурной парче? Это барон Инграм. А того, с седыми волосами? Кастиллион. Слева от него – Рамос. Рядом – Ачеб. А вон там Лим и… – Она помедлила, прежде чем назвать имя молодого человека, находившегося от нас дальше всех. Он был очень хорош собой и очаровательно улыбался.

– Кто это? – спросила я.

– Жених, о котором я тебе рассказывала. Это он. Дедрик Корвалис.

Король восседал на высокой платформе на тяжелом, обитом бархатом кресле, который вытащили из дворца, чтобы тот послужил ему троном. За его спиной я разглядела сияющий водопад золотистых волос, которые могли принадлежать только Лизетте. Рядом с ней сидел Конрад: он смотрелся настоящим принцем. На брате был элегантный белый плащ с золотыми пуговицами, напоминающими медали. Спину он держал ровно, пальцы рук, сложенных на коленях, переплел в плотный замок. Я видела, что он отчаянно пытается не вертеться. Я догадывалась, что ему не хватало игрушки, вроде той, что я давала ему, чтобы помочь расслабиться и перестать тревожиться.

Торис навис над ними, одетый как рейнольтский лейтенант. Я ощутила горечь во рту: на нем была запасная униформа Келлана, не хватало только плаща. Я подумала: а не украл ли он и имя Келлана? И когда услышала, как к нему обратились «лейтенант Грейторн», поняла, что вынести мне это едва ли по силам.

Я спросила у Кейт:

– А кто из них принц Валентин?

Она искоса посмотрела на меня.

– Никто. Он на такие мероприятия не ходит. Ему никогда не нравилось быть на виду у толпы.

Кажется, это общая черта всех принцев, подумала я. Но Конрад, по крайней мере, был здесь и пытался исполнить свой долг.

Король поднялся.

– Мой добрый народ! – начал он, и его зубы ярко сверкнули белизной на румяном лице. – Согласно нашему закону и традициям король регулярно устраивает аудиенцию для своих подданных, дабы вы могли озвучить ваши жалобы и выразить недовольство, и дабы король мог стать посредником в решении ваших проблем, выслушать обвинения, выдвинутые против приговоренных к тюремному заключению, и представить их дела перед честным судом. Сегодня как раз такой день. Подходите, просители и заявители. Говорите, и ваш любимый король вас услышит.

Кейт фыркнула и тихо пробормотала:

– Он думает, что если станет часто повторять, как народ его любит, то так оно и будет. Удивительно, что он до сих пор не издал соответствующий указ. Он – худшая разновидность идиотов из всех существующих.

– А какая разновидность идиотов худшая? – спросила я.

– Тот вид идиотов, которые от всего сердца, непоколебимо верят в то, что они – гении. – Она кивнула в сторону стены по соседству, где один над другим висели указы Донала. Я прочла самые свежие из них:

– А хуже всего, – продолжала Кейт, – что он слишком глуп, чтобы понимать, когда им манипулируют. Лорды перед ним заискивают, укрепляя его в заблуждении относительно собственного величия, и он готов подписать любой закон, который они ему подсунут. Видишь того человека? – Она указала на трибуну, на которой в тот момент заслушивали дело одного юноши. – Это племянник лорда. Его поймали с поличным. Он творил что-то ужасное. Но он из богатой семьи. Смотри.

Пока зачитывали отвратительные детали его поступков, молодой человек оставался невозмутимым. Когда чтение было закончено, какая-то женщина выступила вперед.

– Я – Сальма Салазар, аклевская целительница, моя деятельность разрешена королевскими особами. По просьбе семьи этого юноши я провела полное обследование состояния здоровья подозреваемого и обнаружила, что оно катастрофически подорвано. – Сальма громко, надрывно закашлялась. Казалось, это ее здоровье было катастрофически подорвано. – Я с великим сожалением докладываю королю, что подозреваемый в настоящее время слишком болен, чтобы выдержать суд, и рекомендую вернуть его в семью, где он будет получать всю необходимую заботу до тех пор, пока здоровье юноши полностью не восстановится.

– Чего, разумеется, не случится никогда, – тихо произнесла Кейт. – Год или два назад королю передали петицию, в которой просили предоставить целителям доступ к больным, брошенным в тюрьму. Это было сделано для того, чтобы спасти жизни несчастных людей, которые умирали прежде, чем успевали предстать перед судом за самые тривиальные преступления – кражу хлеба, неспособность заплатить домовладельцу и все в таком духе. Донал, как его и просили, издал один из своих блестящих указов, но с пометкой, что заключенный должен заплатить целителю. И вот к чему это привело: бедные по-прежнему не могут позволить себе лечение и умирают от болезней, зато богатые теперь могут откупиться от своих преступлений. И всего-то нужно заплатить целителю, чтобы он дал ложные свидетельские показания, а потом заплатить Доналу, чтобы он эти показания принял.

Мы начали пробираться сквозь толпу, слушая, как король соглашается с рекомендациями Сальмы. К тому времени, как мы преодолели полпути через площадь, были отклонены еще два ходатайства. Теперь на платформе стоял третий подсудимый, выступивший вперед с кандалами на руках и ногах.

– Этого человека я знаю, – изумилась я. – Он один из тех, кто привел ко мне Ксана в лагерь путников.

– Рэймонд Теккери, – объявил король, – вы обвиняетесь в подделке королевских указов и в том, что с помощью фальшивых бумаг тайком проводили непрошеных гостей через стену, таким образом наводнив наш город худшими из худших: бродягами, попрошайками, блудницами…

Теккери усмехнулся:

– С каких это пор блудницы вам мешают, ваше величество?

Лицо короля побагровело.

– Вы отвергаете эти обвинения, мистер Теккери?

– Разумеется, – ответил Теккери. – Если бы они не были рождены здесь или приглашены членами королевской семьи, они бы попросту не смогли сюда войти. Таким образом, – усмехнулся он, с издевкой повторив слова короля, – это не является незаконным перемещением.

– Тогда, мистер Теккери, скажите, кто именно из особ королевских кровей незаконно снабжал вас данными приглашениями?

– Вероятностей великое множество, не так ли? Полагаю, город кишмя кишит маленькими ублюдками, разве нет? Но увольте, имен я вам не назову. То, что я делаю, не является незаконным. – Он с гордым видом перекатился с пяток на носки и обратно. – И личности моих деловых партнеров я вам не раскрою. Вы лучше других знаете, что я никогда не болтал обо всех ваших доставках опиума, правда же? – Он ухмыльнулся.

– Не желаю больше ничего слышать! – взревел король. – Как вы смеете выдвигать против меня эти ложные обвинения?!

– Ложные обвинения, ваше величество? – Рэймонд, казалось, не понимал, в какой он беде. А если понимал, то отдался на волю судьбе и решил посеять настоящий хаос. – Факты есть факты. А ваше желание, чтобы они оказались ложными, не делает их таковыми. – Он поднял руку. – Клянусь: если вы меня отпустите, я никому не расскажу о голозадых пирушках, которые вы раз в месяц устраиваете в «Чарке и кувшине».

Король в бешенстве выплюнул:

– Рэймонд Теккери, вот ваш приговор: сорок дней в клетке для повешения за вашу коварную ложь. – Кажется, он совсем позабыл об обвинениях в незаконных перемещениях. И, обращаясь к страже, добавил: – Взять его!

– Сорок дней? Мой друг, старина Гилрой, получил пятьдесят! Ну же, дайте-ка мне, на худой конец, столько же, сколько ему!

Кейт тихонько прошептала:

– Большинство не выдерживают и десяти.

Я, не двигаясь, смотрела, завороженная и перепуганная, как в рот Теккери втыкают кляп и тащат его к поджидающей возле стены железной клетке. Дверцу захлопнули, один из стражников прикрепил клетку к цепи, а другой, стоя наверху, на парапете стены, стал поворачивать шкив, поднимая клетку.

Я надеялась, что Рэй не кончит так, как Гилрой. Умирать в клетке ужасно: дух останется заключенным там и будет мучиться рядом с гниющими останками.

Никогда не думала, что сочту казни Трибунала – повешение, обезглавливание, сожжение – милосердными.