Прямо и налево
– Болит?
– Да.
– Дать тебе таблетку?
– Нет.
– Почему?
– Я уже выпил две.
– Давно выпил?
– Полчаса назад.
– И все равно болит?
– Да.
– Это плохо… – Настя, не вставая, потянулась к дверце холодильника.
Особого беспокойства в ее голосе не было. То есть нет: было привычное, хроническое, дежурное беспокойство – и ничего больше.
Антон зажмурился, снова открыл глаза и сквозь едкую, ритмично колышущуюся завесу боли посмотрел на нее… Не дотянулась. Придвинулась вместе со стулом поближе к холодильнику, снова потянулась, тоненько крякнув, открыла дверцу, нашарила на нижней полке упаковку сливочного масла и сыр. Взяла в руку нож…
Ее рука слегка двоилась. И нож тоже. И все остальные предметы. Совсем слегка, самую малость. Просто их контур был какой-то нечеткий.
– А как со зрением? – сочувственно поинтересовалась Настя у подсохшего батона и тут же полоснула его ножом; батон, впрочем, получил лишь поверхностную царапину. – Ч-черт!.. Не режет… Когда ты его наконец поточишь…
– Так же.
– Но хотя бы не двоится? – Она на секунду перестала кромсать хлеб и посмотрела на Антона.
– Двоится.
Неправильный ответ. Он сам знал, что это неправильный ответ.
Она ведь не хочет знать, что там с тобой на самом деле. Она хочет знать, что с тобой все в порядке. Она хочет знать, что ты мужественный и сильный, что ты всегда в норме, а если даже ты вдруг не в норме, тогда ты, по крайней мере, не подаешь виду, и, значит, в общем и целом ты в норме.
– Это плохо… – сказала она все с тем же хронически дежурным выражением (или расстроилась? возможно, действительно расстроилась…) и опустила глаза.
Нахальные серые глаза, которые ни в чем не сомневались. Для которых существовала четкая грань между тем и этим. Которые видели острие ножа, а не пару расплывчатых серебристых линий.
Боль усиливалась.
– Слушай, я уверена, что все будет в порядке, – она погладила его по руке.
– Не надо меня утешать.
– Я не утешаю! Я, правда, думаю, что дело в какой-нибудь ерунде. Скорее всего, у тебя просто переутомление, ну или, я не знаю…
– Не надо! Все ты прекрасно знаешь. Со мной что-то не так. Это что-то плохое. Это не просто переутомление. Это…
…Это. Страшное. Которое не хочется называть…
– Может, ты все-таки не будешь сам себе ставить диагноз?
…Которое приходит без предупреждения. Приходит слишком рано. Приходит ненадолго. Приходит за тобой.
– Я не ставлю диагноз. Я просто чувствую.
– Все будет хорошо, – сказала Настя, просительно и беспомощно. – У тебя неправильный настрой. Не надо впадать в панику. Надо верить, что все будет хорошо.
– Да, – вяло кивнул Антон.
Боль усиливалась.
Он смотрел, как Настя аккуратно соскабливает сливочное масло с подмерзшего квадратного куска.
Боль усиливалась.
Быстро, с нажимом, вдавливая чуть ли не в стол белую хлебную мякоть, она намазывала масло на хлеб. Боль…
Вот так и с ним, так и в нем – невидимый кто-то соскабливал, вдавливал, размазывал и крошил. Его мозги, его клетки. Быстро-быстро. Больно-больно.
Ее руки…
– Что ты так странно смотришь?
…теперь уже не просто двоились. Они как будто немного изменили цвет. Все изменило цвет.
– Лиловый…
– Что? Что «лиловый»?
…оттенок у масла, у хлеба, у ее кожи. Лиловый двоящийся бутерброд. С двойным лиловым маслом, двойным лиловым сыром и двойным лиловым белым хлебом.
Лиловый дабл-чизбургер…
– Нет, ничего. Показалось.
Это длилось с минуту. Потом отпустило. Цвета снова стали нормальными, и даже боль в голове почти прошла.
– Бутерброд будешь? – спросила Настя.
– Буду.
– Когда у тебя результаты?
– Какие результаты? – Он блаженно улыбнулся. Без головной боли было пусто и хорошо. Так хорошо. Почти счастье.
– Результаты обследования. Когда тебе скажут?
– Завтра. – Антон вдруг очень остро почувствовал, что улыбка все еще висит на его лице и что она до ужаса, до ужаса неуместна.
– Ты туда позвонишь?
– Нет. Поеду. К десяти утра. По телефону они такое не говорят.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– Да… нет.
– Почему?
– Ну, просто… Скорее всего, все ведь будет нормально. Чего тебе зря мотаться? Ты ведь не любишь больницы… Да к тому же она в такой заднице! От метро еще минут пятнадцать пешком.
– Ничего, дойду как-нибудь. А какое метро?
– Метро… – Он нахмурился. – Это метро… Как его…
Название.
…главное – не впадать в панику…
Он не помнил названия. За последнюю неделю он приезжал в эту больницу два раза – …нужно просто расслабиться – и оно вспомнится само… – а теперь не мог вспомнить названия станции. Память услужливо предлагала ненужный, не имеющий отношения к делу хлам: «Белорусская», «Комсомольская», «Петрозаводская», «Марьино»… Это все не то. А ему нужна станция…
– Что, забыл? – насторожилась Настя.
– Ну да, как-то просто вылетело из головы…
…Только без паники… Без паники… Есть вот какой прекрасный способ вспомнить забытое слово: нужно проговаривать про себя буквы в алфавитном порядке. Когда дойдешь до нужной буквы – той, с которой начинается слово, – память включится. И слово всплывет. «А»… Нет, не «А». «Бэ»… Нет. «Вэ»…
– Но у тебя ведь где-то записан адрес?
…Гэ… Дэ…
– Да, записан.
…Е… Жэ…
– Ну, так посмотри, как называется станция!
– Нет, я хочу вспомнить…
…Зэ…
– Слушай, не сходи с ума, а? Каждый может забыть название станции. Я тоже могу забыть. И это совершенно не значит…
– Да дай ты мне сосредоточиться, а?!
…Зэ… И…
– Не кричи на меня!
И… Кэ… Кэ?
– На «кэ»!
– Что?!
– Название станции – начинается на букву «кэ».
– Антон…
…На «кэ». Ну, а дальше что? Дальше-то что?..
– «Комсомольская»? – безжизненным голосом предположила Настя.
– Нет.
– «Курская»?
– Да нет же! – Он почти орал.
Настя резко поднялась и вышла из кухни.
– Насть, извини! – крикнул ей вслед Антон. – Настя! Не обижайся, пожалуйста!
Она вернулась. В руке календарик. На календарике – схема московского метрополитена.
– Вот, – она протянула схему ему.
– Нет, я так вспомню.
– Это какой-то бред! – Теперь уже она орала. – Это бред, понимаешь?! Посмотри на схему! Найдешь там эту чертову станцию! Увидишь, как она называется! И скажешь мне! И все! Вот и все!
– Хорошо, – Антон взял схему. – Ладно, хорошо… А-а… «Калужская».
– Точно «Калужская»?
– Точно. «Калужская».
«Это все уже как будто было, – подумал Антон. – Опять то же самое. Она стояла вот так же. В той же позе. А я сидел. В той же позе. Сейчас она скажет: “Ну вот и отлично!”»
– Ну вот и отлично!
…А я скажу: «Да»…
– Да.
…Теперь она сядет на стул… – ага, вот так, именно так… – и скажет: «Ну так что»…
– Ну так что…
«Мне поехать с тобой…»
– Мне поехать с тобой?
– Настя!
«Что?»
– Что? – Она вздрогнула.
– Я все это помню.
«Что ты помнишь?»
– Что ты помнишь?
– Это.
Теперь в ее глазах появился страх.
«…Ага, отлично, – с отчаянием подумал Антон. – Приехали. Она думает, что я сумасшедший. Она боится. Она просто боится. Не за меня. Меня».
Волшебство вдруг кончилось: больше он не помнил.
Не помнил, что будет дальше.
– Что ты помнишь? – повторила Настя.
– Как будто все это уже было. Как будто… ну, как будто я все это уже видел то ли во сне, то ли еще где-то…
– Ну да, – она облегченно вздохнула. – Это бывает. Дежавю. Когда тебе кажется, что что-то происходит с тобой не в первый раз. Со мной тоже случалось… А может, – она улыбнулась, – может, все это уже действительно было? В прошлой жизни. И иногда, очень редко, мы вдруг что-то вспоминаем… – Настя заметно оживилась.
Она явно была рада сменить тему.
– У меня это бывает довольно часто, – сказал Антон. – Раз в несколько дней – точно.
– И это конечно же тоже симптом смертельной болезни?
– Нет… Не знаю. Наверное, нет.
– Слушай, а если правда? – Настя оживилась еще больше. – Например, много миллиардов лет назад мы уже жили, и все было точно так же… И все циклически повторяется…
– Нет, в «прошлую жизнь» я не верю, – сказал Антон, и ему почему-то показалось, что он спит. – И в «циклически» не верю. Скорее уж – в «параллельно». Например, есть два или больше…
…два или больше параллельных мира… Господи, опять… я ведь все это уже говорил…
– …параллельных мира. Кажется, мы это уже обсуждали?..
– Нет, – сказала Настя. – Мы это не обсуждали. Так что там – «два параллельных мира»?
Она нетерпеливо поерзала на стуле. Она обожала разговоры о сверхъестественном.
– Например, есть два или больше вроде бы параллельных мира, – опасливо повторил Антон и с облегчением отметил про себя, что наваждение – дежавю – кончилось. – Но иногда они все же пересекаются. Вернее, не то чтобы пересекаются – но происходит накладка. Это как…
…это кошмар… Сейчас. Сейчас опять будет. Что-то про поезда. Я скажу что-то…
– …как железнодорожные стрелки.
Антон зажмурился: снова пульсирующе и муторно заболела голова.
– В какой-то момент, – сказал он преувеличенно четко, с усилием, чтобы не заплетался язык, – поезд находится одновременно на двух путях… Понимаешь?.. Поезд едет… О чем я говорил?..
Ускользает… Ускользает и кружится… О чем?..
– Антон! – Настя погладила его по плечу. – Антон, давай ты ляжешь, Антон… – Глаза у нее были испуганные. – Ты ведь, наверное, устал. Пожалуйста, давай ты ляжешь… Уже очень поздно. Завтра рано вставать.
…Как будто ты находишься в точке пересечения… Всего несколько мгновений – но все же в точке пересечения… Одновременно – и там, и там… Одновременно – ты и не ты… И остановиться ты не можешь… Ты проносишься мимо – и все становится как обычно… Оно заканчивается, твое «дежавю»… Твое «уже видел»… Твое «одновременно видел»… Спать, спать… Как же болит голова…
Антон странно улыбнулся.
– Хорошо, что ты пошла со мной, – сказал он.
– Ну, что сказали?
Он снова улыбнулся.
Дверь в кабинет открылась: на пороге появился великан в белом халате и поманил Настю пальцем.
– Это мой врач, – все с той же нелепой улыбкой сообщил Антон.
– Зайдите на минуточку, – сказал великан неожиданно тонким голосом.
– Что, совсем ничего нельзя сделать? – спросила Настя.
Он убрал снимки со стола и выключил подсветку.
Выдержал паузу.
– Я выписал ему рецепт. Обязательно приобретите в аптеке…
– Ничего? Ничего нельзя сделать?
– Возможна госпитализация. Я предложил, но ваш супруг отказывается…
– Госпитализация поможет? Она поможет? Я уговорю…
– Не поможет.
Настя встала. Снова села.
– Что… как это будет развиваться дальше?.. – спросила она.
– С вами можно говорить откровенно?
– Да.
– Боли. Спутанность сознания. Галлюцинации. Нарушения памяти…
– Он забывает слова, – сказала Настя.
– Забывает слова, – удовлетворенно повторил врач. – Провалы в памяти очень характерны. Вам надо быть готовой к тому, что они будут учащаться. Как и другие нарушения: ложная память…
– Что значит «ложная память»?
– Так называемые дежавю. Когда человеку кажется…
– Поняла.
– …что он уже…
– Я поняла!
Без паники. Без паники. Без паники. Это может быть ошибка. Это не обязательно это. Я не так уж плохо себя чувствую. Поздняя стадия… Если бы это было правдой, я бы чувствовал себя гораздо хуже… О’кей, я соглашусь лечь в больницу. Я лягу в больницу – и все пойдет на лад. Это не может так быть, что ничего нельзя сделать. Поздняя стадия. Всегда есть какой-то выход. Деньги. Какие-то варианты. Поздняя стадия.
Если бы это было правдой, у меня было бы плохое предчувствие. Животные чувствуют приближение смерти. Люди – тоже животные. У них – те же инстинкты. Слоны уходят умирать в пустыню. Коты уходят… Люди… Если бы это было так, я бы чувствовал что-то. А у меня нет плохих предчувствий. Напротив, мне кажется, что все будет хорошо.
Поздняя стадия. Как это – поздняя стадия? Хороший настрой – это главное. А сколько на этой стадии?.. Сколько месяцев… или недель – ну, чисто теоретически… А потом я – что?.. Все будет хорошо. Нужно еще раз почитать про это в Интернете. Что люди пишут. Какие у них симптомы. Сравнить. Врачи – они ведь формально к этим вопросам подходят… Всех под одну гребенку… А люди ведь все-таки индивидуальны… Надо почитать, что они в форумах пишут. А вот, кстати, интересно, что с ними дальше случается, с людьми этими? Которые в форумах… Так ведь нечестно. Это как показать первую серию фильма, а потом выключить… Нужно, чтобы потом дописывали – через год, например, – чтобы кто-нибудь дописывал, если они сами уже не могут. А то – непонятно. Вот я читал… вчера, что ли… пост от 2004 года… «В последнее время чувствую тошноту, головокружение, сильные головные боли, слабость, постоянно повышенная температура, несколько раз теряла сознание. Посоветуйте…» И все. А нужно было сделать обновление. Можно просто пару слов: «2005: нет в живых». Или: 2005: «при смерти»… Так было бы гораздо удобнее. Очень удобно. «Чувствую онемение в левой щеке. К какому врачу обратиться?» – апдейт: «Нет в живых»… «В последнее время резко ухудшилось зрение и слух…». Апдейт: «Нет в живых». «Испытываю ощущение нехватки воздуха». – «Нет в живых». «Увеличились лимфатические узлы». – «Нет в живых». «Частые носовые кровотечения». – «Нет в живых». Нет в живых. Нет в живых. Нет.
Нет. Все будет хорошо. Это будет просто ошибка. Придумают новое лекарство. Все пройдет…
– Обязательно нужно верить, – сказала Настя.
Они шли к метро.
Он знал, что она сейчас скажет.
– Если верить, – сказала Настя…
…«Тогда все будет хорошо»…
– …тогда все будет хорошо.
Сейчас она скажет: «Антон»…
– Антон!
«Я буду рядом…»
– …Я буду рядом.
«Не думай о плохом…»
– Не думай о плохом!
«Как забавно, – подумал Антон, – у кого-то, где-то… там, в другой плоскости… тоже дежавю… и совсем другая жизнь… Совсем другая стадия… Или вообще никакой стадии…
Несколько секунд я в точке пересечения. А потом я ее проскакиваю… Я ведь двигаюсь по прямой… По своей прямой. По финишной прямой. Сколько там недель до финиша?..
А вот если…
Должен же быть выход…
…я поверну? Прямо – и налево?
Кстати, я ведь уже об этом думал когда-то… Думал – и забыл… Надо же! Я ведь мог сделать это гораздо раньше! Просто – повернуть. Просто – повернуть. В другую плоскость. Прямо сейчас. Прямо – и налево…»
– Антон!
– Что?
– Не думай о плохом!
– Я не думаю. – Антон посмотрел на нее. – Что у тебя с волосами?
– А что у меня с волосами?
– Они другого цвета.
– Я покрасилась.
– Давно?
– Давно.
– А почему я раньше не видел?
– Потому что ты вообще ни на что теперь не обращаешь внимания.
Она взяла его за руку.
– Посмотри, – сказал Антон. – Снег.
– Ну и что?
– Снег, – сказал Антон и улыбнулся. – Снег. Понимаешь, снег! Все изменилось! Снега не было. Когда мы шли туда – снега не было!
– Ну да, не было, – рассеянно сказала она. – Но пока мы там сидели, он выпал.
– Что-то много нападало, ты не находишь? – Он засмеялся.
– Почему ты смеешься?
– А разве не смешно? Так много снега – за такое короткое время! Это же смешно!
– По-моему, не очень, – сказала она.
– У меня совершенно не болит голова, – сказал Антон.
– Это хорошо, – сказала она.
Милая Настя!
Сколько времени я уже здесь – не знаю. Сколько дней, сколько месяцев или лет? Сколько я здесь – без тебя?
Я не знаю. Здесь время идет по-другому. Очень быстро. Невероятно быстро: только просыпаешься – и уже вечер… Ты бы, наверное, испугалась. Ты же пугливая у меня…
Здесь я чувствую себя нормально. Я чувствую себя хорошо. Черт, я чувствую себя просто отлично, но я жалею, поверь, пожалуйста, я страшно жалею, что я оказался здесь. Один, без тебя.
Наверняка можно было все исправить там. Лечь в больницу. Подлечиться. Не совершать сразу таких резких… виражей. Я ведь даже с тобой не попрощался.
И даже если ничего нельзя было исправить – все равно мне не стоило сюда лезть! Я скучаю. Я так скучаю!
Я ведь даже не попрощался с тобой…
А знаешь, здесь все примерно так, как я думал. То есть очень похоже на наш мир – но все же другое.
И кстати, здесь есть девушка… как ты. Почти совсем как ты. Ну, не ревнуй, не ревнуй… Я ее прогнал. Кроме тебя мне никто не нужен.
Прости, что я не попрощался с тобой. Ничего не объяснил. Не предупредил. Прости, что в последнее время я все время тебе грубил. Прости… Я был не в себе.
Я очень хочу вернуться. Хочу повернуть обратно. Я жду, каждый день жду, что снова окажусь в точке пересечения. Но пока ничего не происходит. Никаких дежавю.
Может быть, ты сама сможешь повернуть? Сюда, ко мне? Я жду тебя. Я очень надеюсь, что ты не забыла тот наш ночной разговор и догадаешься повернуть, если будет такая возможность. Я верю. Ты все сделаешь правильно.
Оставляю письмо на столе на кухне. На случай, если мне нужно будет куда-то отойти, а ты как раз в это время появишься. Оставляю письмо на кухне.
Здесь время идет очень быстро – но ты не пугайся. Здесь это нормально.
До скорого, милая!
P.S. В любом случае, если я и выхожу, то очень ненадолго. Ходить мне здесь, в сущности, некуда.
Твой,
Антон.
