Эллисон ощутила прикосновение чьих-то рук, и эти руки причиняли боль, но потом боль ослабла, и она поняла, что ей ввели какой-то наркотик. Сначала она лежала на земле, а потом ее осторожно передвинули, перенося подальше от руин, некогда бывших ее домом. Она слышала, как они хвалят ее за выбор укрытия. Похоже, она в этом преуспела. Здравый смысл, подумала Эллисон. Ей просто хотелось добраться до воды. Под конец она даже не включила ее – не хватило сил, – но пол в душевой оказался удачным местом, чтобы свернуться на нем калачиком. Она оказалась ниже дыма, а плитки пола не вызывали у языков пламени аппетита. Огонь перемещался в поисках топлива, и ему преградили дорогу, прежде чем у него появилась возможность опять вернуться к ней.

Эта замечательная ванная комната – выложенное гранитной плиткой помещение с фаянсовой ванной, с видом на горы – спасла ей жизнь. Тогда Эллисон не добыла ни капли воды, но теперь воды здесь было хоть залейся – шланг тугой струей вливал ее через разбитое окно, в ответ на что злобно поднимался пар.

Снаружи во дворе с ней еще поработали, и никто пока не задал ей ни единого вопроса, они просто пытались оказать ей первую помощь. Хотя вопросы наверняка последуют. Она знала это, равно как и то, что ей придется дать правильные ответы.

Когда появились носилки, это привело ее в ужас. Зачем? Она что – так сильно ранена и умирает? Эллисон попыталась оттолкнуть их, уверяя, что может встать, но они уложили ее и сказали, что ей нельзя.

– Танго стоял три месяца! – уверяла она их.

Логика казалась ей железной, но это не изменило их решения. Ее подняли и положили на носилки с каталкой, а потом повезли через вихрь разноцветных огней в сторону «Скорой». Один из медиков расспрашивал ее о характере боли, и Эллисон начала отвечать, что болит очень сильно, но тут же прикусила язык. Больше никаких наркотиков. По крайней мере, пока.

– Мне нужно связаться мужем, – твердила она. Было бы хорошо увидеть Итана, и она хотела отдохнуть, она хотела делать то, что ей велели, – отдыхать, расслабиться, лежать спокойно. Все это звучало просто замечательно. Хотя отдыхать еще рановато.

– У него есть GPS-мессенджер, – повторяла Эллисон. Она была уже в заднем отсеке «Скорой», хотя та стояла на месте, а медики почему-то старательно не обращали внимания на ее слова, но, слава богу, при всем присутствовал полицейский, знакомый, с которым Итан раньше участвовал в спасательных операциях. Она прекрасно знала, как его зовут, но почему-то никак не могла вспомнить. Было жутко неловко, но Эллисон надеялась, что он поймет. Она оставила попытки припомнить его имя и вместо этого посмотрела ему прямо в глаза.

– Пожалуйста, – сказала она. – Мне нужно послать ему сообщение. Вы знаете как. В навигаторе можно…

– Я пошлю ему сообщение, Эллисон. Просто скажите, что надо написать. Я обязательно отправлю.

Он старательно отводил взгляд. Интересно, что он видел, подумала она. Как она выглядела в его глазах.

– С-сообщите ему… – Теперь Эллисон стала запинаться, поскольку было чрезвычайно важно подобрать правильные слова. Обязательно. Найти какой-то способ дать Итану понять, но чтобы никто из остальных не понял. Нужен какой-то секретный код. Как у прочих мужей и жен. Почему у них до сих пор нет такого кода? Давно надо было это сделать. Вместе покупать продукты, заниматься стиркой, придумать код…

– Вам нужно написать дословно, – втолковала она сотруднику полиции. – В точности так, как я скажу.

Вид у него теперь стал вроде как озабоченный, но он кивнул. Один из медиков попросил его отступить, пытаясь закрыть дверь, но он вытянул руку и попросил их немного обождать.

– Сообщите ему: Эллисон говорит, что с ней все нормально, но к одному из ребят приехали друзья, хотят его навестить.

– Мы обязательно сообщим ему, что с вами все нормально. Он скоро сам будет здесь. Вы очень скоро его…

– Нет! – попыталась выкрикнуть она, и это вызвало просто-таки жуткую боль, но она как-то пробилась сквозь нее. – Вам нужно написать в точности, как я сказала. Обещайте, что напишете все в точности!

Теперь уже абсолютно все смотрели на нее, даже медики. Полицейский, имя которого она так и не смогла вспомнить, произнес:

– С Эллисон все нормально, но к одному из ребят приехали друзья, чтобы его навестить.

– Двое! Напишите, что двое друзей.

Важны подробности. Она знала это. Чем больше подробностей у него будет, тем лучше он будет подготовлен.

Полицейский пообещал, что все отправит. Он уже отступал от нее, но она не чувствовала, чтобы «Скорая» двигалась, а дверь по-прежнему оставалась открытой. Просто обалдеть. Как такое получается? О, он отступает назад… Забавно, как быстро действуют наркотики. Как сильно дезориентируют. Очень хорошее средство. Эллисон сообщила это медикам. Она подумала, что им тоже хочется знать, какая это классная штука. Хотя вид у них крайне деловой – похоже, у них всегда крайне деловой вид.

Дверь закрылась, «Скорая» дернулась под ней, и вот они уже действительно двигаются, подпрыгивают на ухабах подъездной дорожки. Эллисон опять увидела перед собой людей с бледно-голубыми глазами, а потом лицо мужа и жутко пожалела, что нельзя отправить сообщение самой. Лучше б этому полицейскому все понять правильно. Их двое, и оба опасны. Может, следовало использовать это слово в сообщении. Может, следовало изложить все четче. Она сказала, что на подходе друзья, но это было далеко не так.

На подходе была смертельная опасность.

На сей раз сон был другой – обстановка в нем выглядела относительно спокойно, но от этого атмосфера сна казалась еще более кошмарной. На сей раз к Ханне подходил мальчик. Он шел прямо к ней, освещая дорогу налобным фонариком, решительно шагал прямо к вышке, и она испытала ужас от него и той вести, которую он нес.

«Ты сошла с ума», – подумала она, глядя в окно, как мальчик с фонарем на лбу подходит к лестнице у основания вышки и начинает взбираться наверх, грохоча каблуками по железным ступенькам.

Он не мог быть настоящим. Мальчик в точности как тот, что преследовал ее в кошмарах, вышел из ночного леса, из гор, совсем один, и целенаправленно направлялся к ней, словно стремился к ней с тех самых пор!

Кошмарная тварь остановилась после десяти шагов. Крепко держась за поручень, подняла взгляд на ее вышку, а потом опять поглядела вниз. Поспешно поднялась еще на несколько ступенек, неуклюже двигаясь под весом огромного рюкзака за спиной, а потом остановилась вновь, положив обе руки на ступеньку перед собой. Пытаясь сохранить равновесие.

Ханна еще только разрабатывала собственную теорию привидений и не особо разбиралась в них, но была уверена в одном: привидения не боятся высоты.

Поднявшись с койки, она подошла к двери, и мальчишка внизу опять начал свой сюрреалистический подъем, направляемый нацеленным в ее сторону светом своего фонаря. Она открыла дверь, вышла в ночь и выкрикнула:

– Стой!

Он чуть не свалился с вышки. Ухватился за поручень, всхлипнул и соскользнул вбок. Зацепился рюкзаком, который не дал ему соскользнуть со ступенек.

Привидения не боятся живых людей. Кошмары не трясутся при звуке твоего голоса.

– Ты в порядке? – крикнула Ханна.

Мальчишка не ответил, и она начала спускаться вниз. Он наблюдал за ее приближением, отчего его налобный фонарь светил ей прямо в глаза.

– Пожалуйста, выключи лампу.

Он протянул руку, пошарил над головой, чем-то щелкнул, и ярко-белый свет сменился тускло-малиновым. Режим, предусмотренный для защиты ночного зрения. Ханна стала спускаться дальше, пока не смогла как следует его рассмотреть.

Он ничем не напоминал мальчишку из ее воспоминаний. Он был старше и выше ростом, и с темными волосами, а не блондин. Его лицо покрывали грязь, царапины и пот, и он тяжело дышал. Он явно пришел издалека.

– Ты откуда?

– Я… я заблудился. Когда возвращался в лагерь.

– Так ты в походе?

Он кивнул. Ханна была достаточно близко, чтобы разглядеть светлые полоски у него на лице, оставленные в грязи слезами.

– Ты с родителями?

– Нет. В смысле… больше нет. Не сейчас.

Ответ был странный, и его глаза сделали его еще страннее. Бегали по сторонам, словно прикидывая разные варианты и пытаясь найти правильный. Отвечать или не отвечать? Ответить «да» или «нет»? Ханна пригляделась к нему, пытаясь понять, что она упускает из виду. А что-то такое точно было. Да, он одет по-походному, у него рюкзак и налобный фонарь, все честь по чести, но…

Рюкзак! Почему он до сих пор у него, если он заблудился на обратном пути в лагерь?

– И давно ты блуждаешь?

– Не знаю. С пару часов.

И ему пришлось нацепить битком набитый рюкзак после полуночи? Довольно серьезные приготовления к походу в кустики или для умывания.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Опять беганье глаз.

– Коннор.

– Твои родители где-то там, но ты не знаешь, как найти дорогу назад?

– Угу. Мне нужно с ними связаться.

– Да уж точно.

– У вас тут есть телефон? – спросил он.

– Радио. Мы вызовем кого-нибудь на помощь. Давай поднимайся. Сейчас мы всё уладим.

Он медленно поднялся на ноги, держась за перила так, будто ступеньки под ним в любой момент обрушатся и он камнем полетит вниз. Ханна повернулась и стала подниматься впереди него в будку. Луна садилась, и на небе на востоке проглядывали первые проблески рассвета. Она засиделась прилично за полночь, слушая доклады с линии огня. Им не удалось сдержать пламя до наступления темноты, и они запрашивали вторую спецгруппу себе в помощь. Утром Ханна ожидала обсуждения, стоит ли привлекать вертолетные подразделения. В какой-то момент активность в эфире резко возросла, когда поступило сообщение о втором возгорании в нескольких милях от первого, но оказалось, что горел дом, который быстро потушили. Теперь в ночи пожар полыхал лишь в одном месте. Ветер, который поднялся на закате, устойчиво дул всю ночь, и ничего не указывало, что в предстоящий день он уляжется.

«Бедный малыш», – подумала Ханна. Что бы он там ни недоговаривал – а он определенно что-то недоговаривал, – ему надо было поскорее выбраться из этих гор к чертям собачьим и вернуться к родителям. Интересно, подумала она, уж не сбежал ли он от них. Это вполне объяснило бы полный рюкзак и уклончивые ответы. Впрочем, это не ее дело. Все, что надо сделать, это убедиться, что он окажется в безопасности. Более активная роль, чем она ожидала от нынешнего лета…

Потянувшись к потолку будки, Ханна включила верхний свет и подождала, когда он взберется следом. Поднималась она медленно, но он едва за ней поспевал. Даже когда впереди зажегся свет, не сводил взгляд со своих ботинок. Шажок, шажок, пауза. Шажок, шажок, пауза. Так ни разу и не поднял взгляд, не огляделся по сторонам.

– Ну вот, – сказала Ханна, – добро пожаловать в мое маленькое царство. А ты откуда пришел? Знаешь название стоянки или какой-нибудь приметный ориентир? Мне нужно дать указания, где искать твоих родителей.

И вновь это странное выражение на лице. Словно у него не было готового ответа, и теперь ему нужно было подумать, чтобы дать его. Вид у него был не хитрый, скорее просто неуверенный.

– А кого вы хотите вызывать по радио? – спросил он.

– Людей, которые смогут помочь.

– Верно. Но… кого именно? Полицию?

– Ты не хочешь встречаться с полицией?

– Нет, – ответил мальчишка.

– Тебе нужна именно полиция?

– Да нет, просто… Просто любопытно. Мне нужно знать, только и всего.

– Что именно тебе нужно знать?

– Кто конкретно ответит по радио?

– Диспетчер пожарной службы. Но дальше они могут переадресовать вызов тем, кому нужно.

Он нахмурился.

– Пожарные…

– Да.

– А кто может услышать, что они говорят?

– Не поняла?

– Это просто… Двусторонняя связь?

– Двусторонняя связь? – эхом повторила Ханна. – Не уверена, что я тебя улавливаю.

– А другие люди могут услышать, что вы скажете? Типа, это просто вы и кто-то другой, как по телефону? Или другие тоже могут слушать? С других раций?

– Дружок, – произнесла она, – ты должен рассказать мне, в чем действительно проблема. Лады?

Он не ответил.

– Откуда ты на самом деле пришел? – спросила Ханна.

Глаза у него опять забегали и в конце концов остановились на визире Осборна. Он подошел к нему и уставился на карту, не произнося ни слова, а потом наклонился пониже, изучая ее.

«Может, аутист? – подумала Ханна. – Или… как там его? Когда ребенок на самом деле умный, но если задаешь ему обычные вопросы, он пропускает их мимо ушей… Как бы это состояние ни называлось, оно у этого парня точно есть».

– Если не можешь вспомнить, то ничего страшного. Мне просто понадобится объяснить, что…

– Пожалуй, мы были… вот тут.

Мальчишка уткнул указательный палец в топографическую карту. Теперь он настолько заинтриговал Ханну, что она не стала повторять вопрос – просто подошла к нему сбоку и посмотрела, куда он указывает.

– Здесь девять тысяч футов, – сказал он. – А мы были на одну линию ниже, вот в этой области, которая уплощается, и склон у нас был сзади. Видите? То, как изгибается эта линия, показывает, что тут плоский участок. Здесь не так круто, как везде вокруг, видите?

Он с любопытством поднял на нее взгляд – поняла ли.

– Угу, – отозвалась Ханна. – Вижу.

– Ну вот, здесь мы и стали лагерем. Мы отрабатывали ориентирование, и я увидел дым и решил, что вышел как раз оттуда, что это наш костер… а потом… потом, позже, когда вы включили свет, я увидел вашу вышку. Это было, наверное, где-то с час назад? Вы удивитесь, из какой дали видно свет, когда эта штука такая высокая. Как только я увидел огонек, то сразу понял, что это такое. Или что это может быть. Когда вы выключили лампу, я даже испугался, что мне просто показалось. В смысле, свет потух так быстро, типа его никогда и не было. Но я хорошо запомнил угол, в смысле пеленг, это называется пеленг, так что я просто… просто продолжил уходить оттуда.

Теперь мальчишка начал путаться, руки задрожали. Впервые за все время он был явно чем-то обеспокоен. Нет, больше, чем просто обеспокоен. Он выглядел перепуганным до смерти.

– Уходить откуда? – спросила Ханна. – Что тебя так напугало?

– Не знаю. Послушайте, сделайте мне одно одолжение.

«Так-так, – подумала она. – А вот это уже интересней».

– Вызвать помощь, – она кивнула. – Угу, сейчас я этим и займусь.

– Нет! Нет, пожалуйста, не надо никого вызывать! Если б вы просто… дали немного подумать.

– Подумать?

– Мне просто нужно… нужно остановиться. Сказать себе «стоп», всего на несколько минут, хорошо? Мне просто нужно… кое с чем разобраться. Как следует все обдумать.

– А мне нужно поскорее переправить тебя отсюда тем, кто сможет тебе помочь. Давай этим и займемся, подумать можешь потом. Тебе нельзя здесь находиться. Я не имею права тебя тут оставить.

– Тогда я уйду. Простите. Мне вообще не надо было сюда приходить. Это показалось правильным, но теперь… Боюсь, что я ошибся. Сейчас я уйду.

– Не надо.

– Надо. Забудьте про все это. Просто забудьте, что я был здесь. Нет нужды поднимать переполох, вызывать полицию и вообще… Я не думаю, что из этого выйдет что-нибудь хорошее.

Его голос дрожал.

Ханна глубоко вздохнула.

– Коннор! Это моя работа – сообщать людям, что здесь творится. Если я об этом не сообщу, меня уволят.

– Пожалуйста! – пробубнил он. Он был на самой грани слез, и она ни черта не понимала, знала только, что ей нужно вызвать сюда кого-нибудь, чтобы разобраться с ним. Несовершеннолетний парнишка бродит в глухом лесу один посреди ночи? Это было то, что требовало объявления тревоги незамедлительно.

– Давай вместе над этим подумаем, – сказала она. – Я просто собираюсь уведомить свое начальство о том, что ты здесь. Таким образом, если у них появится хорошая идея, они ею с нами поделятся, и если твои родители уже добрались до людей, если они тебя ищут, тогда все могут расслабиться.

Она двинулась к рации.

– Подумай, насколько они сейчас испуганы! Первым делом надо их успокоить.

– Пожалуйста, – повторил он, но Ханна не собиралась его слушать и повернулась к нему спиной, потянувшись к микрофону.

– Я лишь сообщу твое местоположение, вот и всё. Тебе не о чем беспокоиться.

Она успела только нажать на тангенту и произнести: «Вызывает наблюдательный пункт «Рысь», как он хряснул по столу топориком, перерубив шнур, соединяющий микрофон с рацией.

Ханна взвизгнула и метнулась прочь, споткнувшись о стул и упав на четвереньки. Повернулась и уставилась на него, когда мальчишка нанес еще несколько более точных ударов топориком, который она держала возле поленницы, чтобы колоть щепки. Теперь он бил обухом, стараясь разбить переднюю панель рации, и преуспел в этом. Нанося удары, всхлипывал.

– Простите, – пробубнил он. – Правда, простите! Но я не уверен, что нам можно кого-то вызывать. Я не знаю, хорошая ли это мысль. Если они уже добрались досюда, тогда кто-то может подслушивать. Кто-то выдаст им вещи, которые должны оставаться в тайне.