Использование революции в России в интересах разведки и осуществление разведорганами мирной пропаганды

В феврале 1917 года, когда наши войска в Южной Буковине восстанавливали позиции, утраченные во время зимнего сражения в Карпатах, на Трансильванском фронте произошло событие, которое еще раз подтвердило наличие хорошо известных нам разногласий между русскими и румынами, показав некоторые перспективы для стимулирования перехода на нашу сторону довольно крупных румынских воинских формирований.

Дело заключалось в том, что 8 февраля 1917 года на нашем передовом посту внезапно объявился полковник принц Александр Стурдза, командовавший в то время 8-й румынской пехотной дивизией. Как рассказывает в своих воспоминаниях генерал Василий Ромейко-Гурко, этот принц якобы провел короля Фердинанда так глубоко в наш тыл, что тот избежал плена лишь только чудом. За это принца должны были арестовать, но он предпочел дезертировать.

В то же время при встрече в штабе 1-й австро-венгерской армии в городе Кезди-Вашаргель с нашим бывшим военным атташе в Бухаресте полковником Рандой сам принц об этом ничего не сказал. Напротив, он сообщил, что должен был принять командование над возвращавшейся после переформирования 10-й дивизией. Однако поскольку эта дивизия находилась в подчинении русской армии, то Стурдза расценил такое как свою выдачу москалям, которые ненавидели принца и его тестя за проводимую ими на протяжении предшествующих тридцати лет политику, направленную против России.

Принц предложил нам одобрить разработанный им план, согласно которому возле города Совежа предполагалось собрать перебежчиков в количестве ста человек. Они должны были перейти линию фронта в пятнадцати местах и вручить румынским солдатам листовки с призывом освободиться от русских грабительских орд. Местом сбора последовавших такому предложению людей Стурдза опять же предлагал определить город Совежа. К такой инициативе мы отнеслись вполне серьезно, поскольку владения принца в Молдавии находились в тылу русско-румынского фронта, и в случае неудачи он рисковал тем, что их конфискуют.

Однако уже при попытке собрать сто перебежчиков его адъютант обер-лейтенант Константин Вахсман был разоблачен как предатель и по приговору трибунала расстрелян. В отношении принца суд тоже вынес смертный приговор с конфискацией всех его владений. Таким образом, весь этот авантюрный план с треском провалился.

Тем временем из России поступали новости, одна хлеще другой – о нехватке продуктов питания, забастовках на многих военных производствах, беспорядках в Москве, убийстве 30 декабря 1016 года Распутина, заговоре рабочих в Петербурге, а также об остром противостоянии Думы и русского правительства. Нам часто докладывали и о том, что в России вскоре может грянуть революция. Однако никто не подозревал, что она разразится так скоро.

Между тем Масарик, в распоряжении которого с июня 1916-го находился оплачиваемый русскими «чешский посланец при царским дворе», еще в феврале продолжал трубить на весь мир о том, что царевич из дома Романовых является любимым и популярным правителем Богемии. За это секретарь заместителя по Чехословацкому национальному совету Йозефа Дюриха Цркал обвинил его в нарушении слова, данного королю Великобритании, которому тот якобы обещал похлопотать об избрании на чешский трон английского принца.

Однако 13 марта нами была перехвачена радиограмма 13-го русского корпуса, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Ее текст гласил: «В Петербурге образовано Временное правительство во главе с Родзянко. Гулевич испрашивает у командования Северного фронта и Верховного командования соответствующие инструкции».

В тот же день от нашего военного атташе в Стокгольме пришло сообщение о том, что в крупных городах и промышленных районах России начались революционные беспорядки. Конечно, наша радиоразведка с большим напряжением продолжала отслеживать передаваемые русскими радиограммы – об отречении царя, отказе от престола его брата Михаила, образовании русского кабинета министров во главе с князем Львовым, который за исключением министра юстиции Керенского был полностью проанглийским, и о признании нового правительства представителями стран Антанты.

Это, бесспорно, являлось успехом Антанты, которая явно опасалась усталости царя от войны и надеялась, что с национальным подъемом вновь оживится боевой настрой русского народа. Правильно оценив сложившееся положение, 16 марта военный атташе в Стокгольме посоветовал выслать парламентеров и начать с русскими переговоры с целью отвращения российского офицерского корпуса от нового режима.

Поскольку допросы русских военнопленных и перебежчиков показывали, что солдаты еще ничего не знали о революции, мы решили в срочном порядке распространить эту новость в неприятельских окопах. В результате слухи о переменах стали проникать в солдатские массы, и российские мужики начали по своей наивности полагать, что они означали конец войны. Вскоре такое настроение вылилось в дружеские взаимные визиты в окопы обеих воюющих сторон.

Антанта тоже развила бурную деятельность, стараясь укрепить свое влияние в русском правительстве и армии, используя, как доложил вернувшийся из России в начале марта военный атташе одной из нейтральных стран, офицеров-наблюдателей, давно имевшихся во всех крупных русских штабах. Всего в них работало восемьдесят французов и сорок англичан.

Между тем Брусилов в одной из перехваченных нами радиограмм выразил надежду на то, что все повернется к лучшему. В таком же духе в своем послании, завизированном начальником Генерального штаба Алексеевым, к «героическим солдатам и матросам» обратилось и русское военное министерство.

Стремление к миру мужиков, распространение революционных проявлений в войсках, отмена отдания чести офицерам в тылу и обращения к русским солдатам представителей различных политических партий привели к тому, что рядовые и недовольные введенными новшествами офицеры стали выступать против усилий, предпринимавшихся Антантой для продолжения войны Россией. Поэтому, преодолевая возражения кайзера Карла, Людендорфа и некоторых высших армейских чинов, разведывательное управление развернуло оживленную пропагандистскую деятельность. Мы не считали «бесчестным» заниматься разложением армии противника и подрывом дисциплины в его войсках. Причем руководство такой работой было возложено на гауптмана Генерального штаба Пантелия Боровицу.

Им были сформированы многочисленные группы, в каждую из которых входил офицер разведки, одновременно выполнявший функции переводчика, и три-четыре солдата. Их задачей являлась доставка в окопы противника соответствующего пропагандистского материала, печатных изданий, в том числе и выпускавшейся под патронажем разведуправления газеты военнопленных «Неделя», а также организация переговоров с личным составом русской армии. Одновременно им поручался сбор разведывательных сведений и вообще любой информации, что в условиях прекращения поступления пленных и перебежчиков являлось весьма важным и давало очень хорошие результаты.

Определенное время нам казалось, что влияние Антанты, в том числе и в глубоком тылу русских войск, начало снижаться, а популярность ее противников – Керенского и вождя рабочих, председателя Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе – наоборот, расти. Одновременно дружески расположенные к нам представители нейтральных стран советовали не предпринимать сколь-либо серьезных военных операций, чтобы не дать русским возможности сплотиться для оказания сопротивления.

Что же касалось русского военного министра, то прекращение противником активных боевых действий его начало сильно беспокоить, и в конце марта ему стали мерещиться признаки готовящегося наступления немцев на Петербург. Об этом нам стало известно из подслушанного телефонного разговора русских, позиции которых располагались напротив окопов солдат эрцгерцога Иосифа. И надо признать, что взятие 3 апреля 1917 года немцами штурмом Червищенского плацдарма на реке Стоход давало основания так думать и послужило поводом для проведения русскими контрпропаганды. Тем не менее они никак не отреагировали на это и даже не предприняли никаких контратак. Более того, через парламентеров или возгласами из окопов русские начали даже вводить нас в курс дела в отношении каждого передвижения своих войск.

Это дополняло сведения, получаемые радиоразведкой в результате перехвата огромного числа различных радиограмм. И надо отметить, что революция вызвала чрезвычайную болтливость, сводившую на нет все попытки введения новых шифров.

Желая поднять боевой дух солдат, русский военный министр Гучков совершил явную глупость, послав на фронт делегацию рабочих. Это не только не принесло желаемого результата, но и привело к заметному ослаблению дисциплины в войсках. Признаки этого оказались настолько яркими, что не заметить такого было невозможно – на некоторых участках фронта русские солдаты разрушили собственные заграждения, закидав их ручными гранатами или предварительно заминировав. В других местах они побросали гранаты в находившиеся поблизости болота, а кое-где даже начали забрасывать гранатами огневые позиции своих же орудий, если их расчеты под влиянием иностранных офицеров открывали огонь, нарушая «воцарившийся мир».

К тому же одни русские солдаты стали настаивать на введении четырехчасового рабочего дня, а другие начали помогать нашим солдатам при проведении ночных работ, освещая местность сигнальными патронами. Мы даже решились посылать революционно настроенных военнопленных к их товарищам, чтобы они вместе с ними организовывали поджоги и прочие беспорядки в своем же тылу.

Между тем переговоры, начатые по инициативе наших разведывательных групп с солдатскими комитетами, продвигались. Вскоре мы установили контакты со 107 из 214 дивизий, находившихся на фронте, а из боевых порядков 81-й русской пехотной дивизии для облегчения таких переговоров в наши окопы была протянута даже линия телефонной связи. Причем на русскую Пасху, приходившуюся на 15 апреля, от русских поступило рекордное число предложений по братанию.

Конечно, у такой пропаганды имелись и свои негативные стороны. Препятствием на пути наших усилий по достижению мира являлось единодушное нежелание русских идти на заключение специального соглашения. Они стремились к установлению мира во всем мире, и проводимая ими пропаганда этого вызывала все большее отторжение от Англии, которую все чаще стали обвинять в том, что именно она являлась истинным зачинщиком войны и причиной ее постоянного продления. В результате Антанта вскоре разочаровалась в русской революции.

Между тем 1 мая мы перехватили радиограмму генерала Алексеева, в которой он обещал поддержку британскому командованию всеми силами, если это позволят погодные условия. Однако англичане, так же как и мы, хорошо понимали, что вопрос заключался вовсе не в погоде, а в заметно пошатнувшейся в русской армии воинской дисциплине. В результате Россия не приняла участия в начавшемся в марте решительном наступлении Антанты, а также итальянцев в мае 1917 года, и центральные державы смогли перебросить войска на угрожаемые участки с русского фронта.

Для того чтобы еще больше исключить из боевых действий русское направление, немцы привезли на французский фронт пленных русских солдат и передали этих военнопленных в руки боевых товарищей, встретивших их со словами благодарности. Однако они не смогли сообщить ничего особенного о моральном состоянии французов, которые шли в атаку только по приказу своих командиров. При этом поразительным явилось то, что германская разведка не стала продолжать отслеживать это состояние и проморгала тот момент, когда начавшиеся беспорядки во французских дивизиях открыли возможность добиться большого успеха.

Тем временем полковник фон Айнем сообщил из Берна, что известный нам социалист Ульянов-Ленин, который явно обладал большим влиянием у себя на родине, с начала революции снова установил тесные контакты со своими сторонниками. Одновременно одна единомышленница его товарища по борьбе Балабанова пыталась поднять народ на революцию в Италии, которая, по ее мнению, была уже не за горами.

Немцы переправили Ленина в Россию, где он принялся переубеждать своих дружелюбно настроенных по отношению к Антанте товарищей. Мы же стали использовать его призывы к миру в своей пропаганде.

Тем не менее Антанте удалось одержать верх, и во время перестановок в русском правительственном кабинете 18 мая к власти пришли по большей части буржуазные элементы, являвшиеся сторонниками продолжения войны до победного конца. К партии войны примкнул даже Керенский.

В результате к концу мая 1917 года стало ясно, что в конце июня – начале июля следует ожидать новой наступательной операции русских. Но в преддверии предстоявших боев наша разведывательная служба была уже полностью оснащена всем необходимым. Вот только инцидент с бомбой, найденной на вокзале Христиании у немецкого дипломатического курьера, с середины июня значительно затруднил работу наших засланных в далекий русский тыл агентов. Ведь Антанта не замедлила воспользоваться этим случаем и развязала оголтелую пропаганду против Германии. Она переполошила скандинавские власти, которые с помощью англичан начали задерживать любого мало-мальски подозрительного человека.

Тем временем русское Временное правительство выпустило манифест, касавшийся Польши, обещав полякам образование независимого целостного польского государства и перейдя к созданию национальных польских воинских формирований. Это естественно привело к повороту общественного мнения в Польше в сторону Антанты. В ней окончательно исчезли все и без того слабые следы благодарности за провозглашение нами независимого Королевства Польского и стала процветать традиционная ненависть к немцам, ведь росту национального самосознания поляков теперь способствовало признание их независимости другой стороной. Для того чтобы показать приверженность к этому западных стран, во Франции тоже приступили к формированию вспомогательного польского корпуса.

В Галиции же русская революция привела к некоторому ослаблению русофильского движения, и огорченные этим украинцы стали направлять свои взоры на восток, где благодаря созданию русско-украинского легиона забрезжила возможность образования большого украинского государства.