Чумной бунт в Москве в 1771 году

Эпидемия чумы 1770–1772 годов – последняя крупная вспышка этой болезни в Европе. В Россию чума проникла через Молдавию и Украину с турецкого фронта во время войны c Османской империей. Ее принесли вернувшиеся солдаты вместе с добычей. Поскольку в Москву также ввозились различные товары из других стран, которые могли бы быть переносчиками чумы, вокруг города установили карантины и заставы.

В ноябре 1770 года в Московском генеральном госпитале Лефортовской слободы умер привезенный из армии офицер, а затем лечивший его лекарь-прозектор. Всего от чумы скончались 22 из 27 человек, находившихся в госпитале. Старший медик и генеральный штаб-доктор Афанасий Шафонский первым диагностировал «моровую язву» и сообщил об этом властям. Впоследствии он стал одним из ведущих медиков по борьбе с эпидемией и написал фундаментальный труд «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 гг.». Активно боролись с чумой также первый российский доктор медицины Густав Орреус, изобретатель окуривательного дезинфекционного порошка Касьян Ягельский, профессора медицинского факультета Императорского Московского университета Семен Зыбелин, Петр Вениаминов и Петр Погорецкий.

Вторым крупным очагом распространения болезни стал Большой суконный двор в Замоскворечье. С 1 по 9 марта 1771 года на фабрике умерло 130 человек. После этого предприятие закрыли, а рабочие были переведены за город.

Изначально власти уверяли жителей, что это вовсе не чума, а «заразительная горячка», но после второй вспышки московский главнокомандующий Петр Салтыков сообщил императрице Екатерине II о появлении в Москве опасной болезни. Были приняты карантинные меры, вот только время было упущено. К тому же большинство докторов были иностранцами, и население им не доверяло. В народе считали, что никто из попавших в карантин не выходит оттуда живым.

Как и везде, чума поражала прежде всего бедняков, рабочих фабрик и мануфактур, живших плотно и в антисанитарных условиях. К тому же мусор и отходы из города не вывозились, а выбрасывались на улицы и сливались в ручьи и реки.

Пик эпидемии пришелся на месяцы с июля по ноябрь 1771 года. Ежедневно умирало более тысячи человек. Трупы умерших выбрасывались на улицу или тайно зарывались в садах, огородах и подвалах.

Московское начальство не выходило из своих домов или уезжало из Москвы. В разгар эпидемии из города уехали главнокомандующий Петр Салтыков, московский гражданский губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев. После этого руководство городом перешло к генерал-поручику Петру Еропкину. Главной его задачей было сдерживание эпидемии, чтобы чума «не могла и в самый город С.-Петербург вкрасться». Для этого Еропкину было предписано никого не пропускать и не выпускать из Москвы.

По указанию Екатерины II в 1772 году была сформирована комиссия для изучения причин распространения чумы в Москве, а также разработки мер борьбы с ней. Среди предписаний была принудительная изоляция людей, больных чумой и имеющих схожие симптомы. В карантинах они содержались от 20 до 40 дней, однако без особого надзора и питания. Вещи умерших от чумы должны были сжигаться. Эту работу поручили арестантам, одетым в вощаное платье с дырами для глаз и рта, умерших они собирали специальными крюками.

Иоганн Якоб Лерхе, один из врачей, боровшихся с эпидемией, писал: «Невозможно описать ужасное состояние, в котором находилась Москва. Каждый день на улицах можно было видеть больных и мертвых, которых не вывозили. Многие трупы лежали на улицах: люди либо падали мертвыми, либо трупы выбрасывали из домов. У полиции не хватало ни людей, ни транспорта для вывоза больных и умерших, так что нередко трупы по 3–4 дня лежали в домах». Среди населения, страдавшего от чумы и голода, поскольку вся торговля остановилась, начались призывы к мятежу.

Поводом для открытого восстания послужил инцидент с Боголюбской иконой Божией Матери у Варварских ворот Китай-города. В народе распространялось поверье в чудотворность иконы и в то, что она может исцелить от «моровой язвы». Толпы народа стали стекаться к Варварским воротам, служить молебны, приносить пожертвования. Московский архиепископ Амвросий, понимая, что подобное скопление народа способствует распространению заразы, запретил молебны, а икону повелел перенести в церковь Кира и Иоанна. Пожертвованные деньги опечатали, но верующие решили, что архиепископ их присвоил. 15 сентября 1771 года, после звона колокольного набата, несколько тысяч людей, вооруженных дубинами, топорами, камнями и кольями, собрались у Варварских и Ильинских ворот с криками: «Грабят Богородицу!» Толпа ворвалась в Чудов монастырь в Кремле и разграбила его.

По сообщению московского обер-полицмейстера Бахметева, в бунте приняло участие «до десяти тысяч, из которых большая половина с дубьем». Петр Еропкин доложил Екатерине II, что «в народе сем находились боярские люди, купцы, подьячие и фабричные».

На следующий день, 16 сентября, на московские улицы вышло еще больше народу с отнюдь не мирными намерениями. Часть из них двинулась к Донскому монастырю, в котором укрывался архиепископ. Монастырь взяли приступом, и толпа стала искать Амвросия. Священнослужителя нашли на хорах храма монастыря, вытащили за стены и устроили публичный допрос. Один из восставших, дворовый Василий Андреев, ударил Амвросия колом, после чего архиепископа долго били и истязали. 17 сентября тело убитого внесли в Малый собор, где оно оставалось до прибытия графа Григория Орлова. 4 октября по приказу Орлова архиепископа Амвросия торжественно погребли в том же соборе. В течение года имя покойного поминали во время церковных служб, а убийцам была объявлена анафема. Впоследствии на месте убийства святителя был установлен памятник – каменный крест.

Другая часть толпы, не пошедшая в монастырь, отправилась громить карантинные дома и больницы. В одной из больниц мятежники напали на известного в то время доктора и эпидемиолога Данило Самойловича. Его сильно избили, но оставили в живых.

Также бунтовщики разоряли особняки и имения уехавшей московской знати.

Петр Еропкин с остатками войск попытался восстановить порядок, призвал Великолуцкий полк. В его распоряжении были около 10 тысяч солдат и офицеров, которые картечью и штыковыми атаками оттесняли восставших.

16 сентября Еропкин ввел войска в город. Конница рубила бунтовщиков, остававшихся внутри Кремля, а солдаты кремлевского гарнизона пошли отбивать Чудов монастырь, в котором повстанцы оборонялись камнями. Мятежники были вытеснены с территории Кремля, но начали бить в набат в окрестных церквях, призывая народ присоединиться к бунту.

17 сентября бунтовщики опять подступили к Кремлю с требованием выдать им Еропкина и освободить пленных и раненых. Бунтовщики пришли за ним в особняк на Остоженке, но там его не нашли. В Спасских, Никольских и Боровицких воротах по приказу Еропкина были выставлены пушки и защитные отряды. Еропкин попытался договориться с восставшими, выслав на Красную площадь обер-коменданта, но в ответ посыльного «чуть… до смерти каменьями не убили». После трехдневных боев бунт был подавлен. По данным Еропкина, всего было убито около 100 человек.

Генерал Еропкин отправил Екатерине II донесение с докладом о событиях, прося прощения за кровопролитие в Москве и просьбой уволить его с должности. Императрица выслала генералу приказ об увольнении с непроставленной датой, предоставив возможность распорядиться им самостоятельно, а также наградила 20 тысячами рублей.

После подавления восстания для наведения порядка правительство направило в Москву четыре лейб-гвардейских полка под командованием Григория Орлова. Из Петербурга для ведения следствия и суда над бунтовщиками прибыла генеральная комиссия из восьми человек во главе с генерал-прокурором Всеволодом Алексеевичем Всеволожским. В Москве начались облавы и аресты, имена зачинщиков движения выясняли под пытками.

Власти по приказу императрицы удалили язык Спасского набатного колокола (на Набатной башне), собиравшего людей на улицах и площадях, чтобы предотвратить новые выступления. В 1803 году сам колокол был снят с башни и передан в Арсенал, а в 1821 году – в Оружейную палату.

Граф Орлов составил план мер по подавлению эпидемии. Он приказал открыть новые карантины, создать специализированные изолированные инфекционные больницы, увеличить число больниц общих практик и поднять жалованье докторам. Город разделили на 27 участков, на территории которых производился учет и изоляция больных, а также вывоз умерших. Выписанным из карантина предлагали материальную поддержку. На заставах за городом мужчинам платили по 15 копеек в день, а женщинам – по 10. Женатых людей, выписавшихся из больницы, награждали по 10 рублей, холостых – по 5. После этого люди охотно шли в карантин, если заболевали.

Сразу же в Москве открывались новые бани, организовывались работы по починке дорог и расчистке площадей от старых построек и мусора, дезинфицировали жилища. Орлов лично обходил больницы, сопровождая врачей, и проверял качество содержания больных. Вернулись к работе городские службы, возобновились поставки в город продовольствия и питьевой воды. Осенью эпидемия чумы пошла на убыль: в сентябре от болезни скончалось примерно 21,5 тысячи человек, в октябре – 17,5 тысяч, в ноябре – 5,2 тысячи, а в декабре – 805 человек.

В ноябре Екатерина II вызвала Орлова обратно в Петербург, комиссия обер-прокурора Всеволожского продолжила работу в Москве. За свои действия по борьбе с эпидемией и наведение порядка в Москве Орлов был награжден: в Екатерининском парке в его честь возвели мраморную триумфальную арку (Орловские ворота) с надписью «Орловым от беды избавлена Москва» по проекту архитектора Антонио Ринальди. На аттике паркового фасада написано: «Когда в 1771 годе на Москве был мор на людей и народное неустройство, генерал фельдцейхмейстер граф Григорий Орлов, по его просьбе получив повеление туда поехать, установил порядок и послушание, сирым и неимущим доставил пропитание и исцеление и свирепство язвы пресек добрыми своими учреждениями». В честь Григория Орлова была также отчеканена медаль, на которой были выбиты надписи: «Россия таковых сынов в себе имеет» и «За избавление Москвы от язвы в 1771 году», эти медали Орлов мог вручить тому, кого он бы посчитал достойным награды.

Более 300 участников бунта были отданы под суд, приговоры были подписаны лично императрицей в начале ноября. Четверо организаторов бунта и инициаторов убийства Амвросия повешены, около 200 участников были биты кнутом и отправлены на каторгу.

Согласно отчетам, предоставленным Орловым в Государственном совете, с момента начала эпидемии до конца ноября 1771 года в Москве от чумы умерло порядка 50 тысяч человек. Эти цифры подтверждаются данными московского врача Александра Судакова: 56 907 человек. В письме же Екатерины немецкому публицисту Фридриху Мельхиору Гримму от 30 января 1775 года отмечается, что в Москве от чумы умерло более 100 000 человек.

При этом комиссия во главе с Орловым за несколько месяцев в Москве израсходовала порядка 95 тысяч рублей.

Эпидемия чумы и бунт сделали актуальным вопрос о водоснабжении города. Жители в основном брали питьевую воду из московских рек, которые были запущены и сильно загрязнены. Екатерина II 28 июня 1779 года подписала указ о строительстве первого московского водопровода, который бы обеспечивал жителей города чистой водой. Специальная комиссия во главе с инженером Фридрихом Бауэром провела исследование ключевых вод во многих местах Москвы и ее окрестностей. Строительство водопровода было начато в 1779 году и продолжалось 26 лет.